Tus labios sabor cereza

      Мидорима Шинтаро – достаточно громкое и известное имя в Токио, о нем знают все кому не лень. Молодой хирург, который уже добился больших успехов в своем направлении и вытащил с того света достаточно много людей, сумев не потерять ни одного; дамский угодник, если его, конечно, можно назвать таковым: девушки просто без ума от него, медсестры клиники часто на него заглядываются, даже не скрывая этого. Но он был женат. На красавице, которую только видел белый свет. Многие мужчины завидуют ему, ведь у него есть буквально все: работа, громкая репутация, любящая жена и ребенок. Девочка трех лет с глубокими зелеными глазами и белоснежными, как только выпавший снег, волосами. Самому же Мидориме было глубоко все равно на чужую зависть, для него важнее была работа и помощь людям, чем разборки с теми, у кого не сложилась жизнь такая, как у него. – Мидорима-кун, – спокойный голос раздается эхом в голове, буквально выдергивая упомянутого из собственных мыслей. Мужчина поднимает свой взгляд от бумаг, поправляет флегматично свои очки и устремляет взгляд на Куроко, который сидел на кожаном диване и ждал вердикта, – Все серьезно? – Тебе, как и Акаши, беспокоиться не о чем, – спокойно отвечает Шинтаро, складывая листы бумаги в одну тоненькую стопочку и скрепляя их степлером, – У тебя всего-лишь обычное ОРВИ. Акаши слишком преувеличил масштабы твоего состояния.       Было слышно, как с уст Тецуи слетел облегченный вздох; да, пожалуй, он и сам успел накрутить себя самыми плачевными вариантами, что не удивительно, когда твой молодой человек – Акаши Сейджуро, который лучше сто раз убедится в том, что со здоровьем возлюбленного действительно все хорошо, чем пустит все на самотек.       Мидорима еще раз поправляет свои очки, немного отъезжает на своем кожаном стуле, который, кстати, ему подарили на день рождения – весьма неожиданный и дорогой подарок –, открывает средний ящик своего рабочего стола и достает оттуда блокнот. Шум закрывающегося ящика, стук ручек друг о друга, когда он в стакане пытается найти ту самую ручку, которая пишет и которая была счастливой для сегодняшнего дня. Да, он все еще смотрит каждое утро передачу Оха Аса и старается найти нужные предметы до того, как ему предстоит уехать на работу.       Почерк у него красивый, ровный и, самое главное, разборчивый. И не потому что он не хочет, чтобы глубокой ночью ему позвонил Сейджуро с вопросами о том, что за лекарство он написал в третьем пункте, а просто потому, что он по другому не может. – Шинтаро, – дверь кабинета распахивается и на пороге стоит все такой же невысокий мужчина, который был выше самого Куроко на несколько сантиметров, весь такой из себя красивый, ухоженный и... дорогой. Да, по нему можно было сказать именно так. Или просто он однажды услышал разговор двух медсестер, когда перед Новым Годом Акаши заезжал к нему на работу, чтобы предложить выпить перед тем, как его заберут семейные заботы в Новогодние выходные, и те активно обсуждали его, назвав «дорогим». И, к счастью для всех, эти сплетни остались только между теми девушками и Мидоримой. Знать об этом Тецуе не стоит, – Почему так долго? – Акаши-кун... – выдыхает Куроко и поднимается с дивана, чтобы подойти к слишком взволнованному Акаши, взять его за руку и тем самым успокоить, – Все хорошо.       Мидорима не поднимает взгляда с листа, на котором прописывает каждое лекарство, его граммовку, не забывая прописать и весь срок курса этого лечения. Прежде всего ему было важно не ошибиться, подобрать правильные лекарства для организма Куроко, который в последнее время был слишком слаб.       Щелчок закрывшейся ручки, хруст листа бумаги, который выдергивают из пружины блокнота, и отражение света лампы в очках, которое создает странный блеск. Мужчина поднимается из-за стола, поправляет свой халат и подходит к новоиспеченной парочке, протягивая красноволосому листок бумаги. – С ним ничего серьезного, Акаши. Простая простуда, – даже невооруженным взглядом видно, как черты лица Сейджуро смягчаются, и от этого Шинтаро только хмыкает, засовывая руку, в которой до этого держал лист, в карман халата, – Он должен пропить все лекарства строго по тому, как я все расписал. Если ему лучше не станет и состояние ухудшится, будем подбирать другие лекарства, – в глазах Куроко блещет паника, брови "ползут" ближе к переносице, выражая полное недовольство в сторону Мидоримы. Врач вздыхает, трет свободной рукой переносицу под очками, которые за счет этого действия приподнимаются, и спешит успокоить, как и недовольного Тецую, так и резко напрягшегося Сейджуро, – Шанс осложнений один к девяносто девяти. Просто проследи за тем, чтобы он не халтурил и не пропускал сеансы принятия таблеток. – Я тебя понял. Я прослежу за этим, – губы Акаши дергаются в мягкой улыбке, а глаза сразу устремляются на рядом стоящего Куроко, – Он пропьет ровно столько, сколько ты написал. Ни таблеткой меньше, ни таблеткой больше. Да, Тецуя?       Щеки Куроко покрываются легким, но что не на есть, румянцем. Он отводит смущенный взгляд, брякает что-то похоже на согласие, а со стороны Акаши слышится совершенно беззлобный и мягкий смешок. – Спасибо, Шинтаро. Еще увидимся. Передавай жене и дочке привет. – Обязательно, – кивает Мидорима и наблюдает за двумя силуэтами до тех пор, пока дверь кабинета не закроется и он не останется совершенно один.       И снова эта тишина, которая звучит громче болтовни медсестер, шума дороги в час пик, когда стоишь в пробке и нервные водители сигналят друг другу. Он несколько уставше трет глаза, шумно выдыхает и поворачивается к столу. На столе был целый... порядок. Мидорима всегда следил за своим рабочим местом и уж тем более за тем, чтобы в его жизни все было так, как ему нужно. Даже целый список правил есть, нарушение которых карается презрительным взглядом зеленых глаз и самим наказанием, которое мужчина придумывает в течении некоторого времени, чтобы нарушитель раз и навсегда понял, что значит злить Мидориму Шинтаро.       Мидорима длинными и ухоженными пальцами выталкивает пуговицу за пуговицей из петли белого халата, ведет плечом, скидывая ткань, достает из шкафа вешалку, на плечики которой и вешает халат, и убирает обратно в шкаф. За окном солнце скрылось за высотками, но небо все еще отражает всю прелесть заката приятными теплыми красками. Но Мидориме все равно. Он никогда не обращал внимания на подобные мелочи, даже если они были красивыми, завораживающими, да и не собирается, собственно. Хотя Наоми, его жена, любила сидеть в просторной гостинной вечерами и через панорамное окно с тринадцатого этажа любоваться тем, как солнце плавно скрывается за горизонтом.       Шинтаро выключает свет в кабинете, закрывает его и спускается на первый этаж. Отдает вахтерше ключи, расписывается в журнале в нужной строке и выходит на улицу. Прохладный ветер кусает открытые участки кожи, от чего кожа покрывается пусть и едва заметными, но такими очевидными мурашками, которые под рукавами белоснежной рубашки не видно.       Он сует руку в карман безупречно выглаженных, со всеми стрелками, штанов, нащупывает ключи от машины и уже идет в сторону парковки, как почему-то решает остановиться. Их клинический центр помогал, как взрослым, так и детям, справиться с серьезными патологическими заболеваниями, именно потому крыло южнее было посвящено детскому отделению.       Мидорима поправляет очки и смотрит на то, как маленький мальчик, которому едва ли скоро стукнет шесть лет, бежит к родителям, что радостно встречают его с распростертыми объятиями. А не так далеко от счастливого семейства стоит парень. В белом халате, в точно таком же, в котором почти каждый день разгуливает по коридорам больницы Мидорима. Тоже врач. Или медбрат. Не так уж и важно, они вряд ли пересекутся. Но даже так он залипает. Не может отвести взгляда. Этот парень был где-то на целую голову ниже его самого, с черными, как смоль, немного растрепанными волосами, тонкими бровями, голубовато-серыми глазами, ровным носом и с такой теплой искренней улыбкой.       Паралич, будто от разряда током, застает его в расплох. Сердце глухо стучит где-то под ребрами, а брови ползут вверх в удивлении. Он смотрит. Прямо на него. В самую душу. И их взгляды встречаются. Этот парень сам немало удивлен этим, но буквально в следующие секунды это удивление сменяется на усмешку и это раздражением оседает где-то на сердце. Мидорима фыркает, сводит брови к переносице, дергает голову в сторону, явно не желая больше смотреть на Него, и все же движется в сторону парковки.       И если бы он только знал, что именно с этой встречи взглядов начнется что-то неизбежное. И если бы он только знал, что совсем скоро он захочет утопиться в этих красивых голубовато-серых глазах. Но он не знает и не желает думать.       Дома его ждут жена и дочь.