roscoe

      Алекс говорит с ним, как Джордж и просил. Рассказывает, что утром пойдёт играть в гольф с Шарлем и Ландо, что его смешат мемы про всю гонку на харде. Но он точно слышал в голосе Джорджа накатывающие слёзы, а это точно означает, что произошло что-то нехорошее. Очень плохое. Или даже ужасное, но Джордж не хочет ему рассказывать. Значит, придётся догадками. У него высокий уровень эмпатии и хорошее воображение.       — Ты сегодня уже домой?       — Да, – говорит Джордж сдавленно-глухим голосом, как будто ему что-то мешает.       — Может, прилетишь ко мне? Я могу посмотреть рейсы и забронировать.       — Да. Хорошо. Давай.       Алекс делает вывод, что что-то случилось с самим Джорджем, а не с его близкими, раз он согласен прилететь в Монако вместо Англии. Он покупает билет из Куала-Лумпур до Ниццы в бизнес-класс и скидывает Джорджу все данные, а потом пытается вести себя как обычно и шутить во время игры в гольф. Шарль и Ландо ничего не знают, он тоже пока не может ничего выяснить.       Ни одно сочетание в поисковых системах и соцсетях не выдаёт информации о чём-то, произошедшем в Малайзии с пилотами «Мерседеса» – кроме многочисленных промо-фото Джорджа и Льюиса в командной форме, селфи с болельщиками и восторженных оханий фанаток. Значит, это внутреннее дело «Мерседеса». Но ведь контракт Джорджа в любом случае не могли расторгнуть? Алекс знает, что Льюис Хэмилтон был недоволен после Австралии – Джордж писал ему возмущённые сообщения. Но Джордж темпераментный, а не глупый.       Алекс чувствует себя детективом-расследователем, потому что Джордж молчит. Ему приходится подмечать мелочи, которых больше никто не разгадает. Джордж шагает по аэропорту важно, набросив на плечи стильное пальто, надев солнечные очки и толкая перед собой чемодан, но Алекс видит неестественность даже в походке. Джордж не может сидеть ровно в машине, и у Алекса пересыхает в горле – он забирает из его пальцев бутылку с водой и делает большие глотки. Джордж почти падает ему в объятия, когда они переступают порог квартиры. Алекс боится, что не удержит его.       — Я с тобой, – шепчет он. – Я не буду ничего спрашивать, просто знай, что я с тобой. Но скажи мне хоть что-нибудь. Пожалуйста.       Джордж распрямляется, поправляет высокий воротник чёрного свитера. Он держит голову как будто неуверенно и постоянно разминает шею наклонами, думая, что это незаметно.       — Я в душ, – говорит Джордж тем же странным, убитым голосом. – Дай мне какие-нибудь штаны, – у них один размер, поэтому одалживать одежду очень удобно.       — Футболка нужна?       — Нет.       — А есть будешь?       — Нет, – он не ел со вчерашнего дня, уже почти прошли сутки, но даже от запаха еды становится дурно – кажется, что вот-вот вывернет наружу. Ему холодно, и перед тем, как скрыться в ванной, он просит у Алекса закрыть все окна и найти одеяло, хотя в Монако разгар весны, а Алекс ходит по дому в шортах и майке. Ему теперь всегда холодно – в самолёте он впервые в жизни взял у стюардессы плед, а потом ещё один.       Алекс подмечает и это. Джордж появляется из душа через час всё в том же бадлоне с высоким горлом, хотя он полагал, что тот как всегда выйдет только в спортивных штанах. Джордж садится на диван опять полубоком – Алексу знакомо это: случалось пару раз, когда им было невмоготу, а в распоряжении не имелось ничего, кроме собственных слюней. Но Джордж непрерывно шептал ему на ухо извинения и спрашивал, не надо ли остановиться.       Сейчас Джордж засыпает у него на коленях, закутавшись в одеяло и уткнувшись ему в живот. Алекс перебирает его волосы и ждёт, когда дыхание станет ровным. Он видит на щеке какую-то неаккуратную отметину – незаметную, если не приглядываться. Как будто несколько раз ударили чем-то небольшим, но твёрдым и массивным. Может, если развернуть кольцо с камнем…       Алексу нечем дышать, но он напоминает себе, что должен быть сильным. Он чуть отгибает воротник, и ему хочется разрыдаться, потому что у Джорджа синяя шея. Нет никаких сомнений в том, что его принуждали, и принуждали жёстко, и Алекс не представляет, чем его могли шантажировать, потому что тот Джордж, которого он знает, отбивался бы до последнего вздоха. Он пока не уверен, как вести себя с этим, новым Джорджем. И пока не понял, кто это сделал: Льюис, Тото, они вместе или кто-то ещё по их просьбе. То есть, приказу – в «Мерседесе» чаще используют это слово.       Джордж вскакивает с криком, когда Алекс и сам почти задремал, не придумав, чем закрыть недостающие переменные. Он лихорадочно ощупывает себя за шею, затем странно ёрзает на диване, как будто что-то проверяя, и только потом немного расслабляется, хватая Алекса за руку и таращась в темноту, разгоняемую неярким светом лампы.       — Я здесь, – повторяет Алекс. – Я здесь. Всё хорошо. Говори, что тебе нужно, я всё сделаю. Воды?       — Да, – Джордж кивает и прячет лицо в ладонях. Бокал, который принёс Алекс, высокий. Он не напоминает миску Роско.       — Пойдём в спальню, – зовёт Алекс. – Уже поздно, а здесь мы не поместимся.       — Да-да, – Джордж спускает ноги на пол. – Я буду спать в кровати?       Алекс смотрит на него широко распахнутыми глазами. Что ещё он узнает? Он берёт его ладонь в свою, целует костяшки пальцев.       — Ты в безопасности. Всё хорошо, – он откуда-то знает, что нужно говорить короткими фразами. – Джордж, ты меня слышишь?..       — Слышу, – тот кивает. – Конечно. Пойдём.       Он забывается и снимает свитер, но Алекс делает вид, что не замечает следов на шее. Джордж чувствует влагу на лице, но не всхлипывает. Алекс мягко вытирает его слёзы.       — Тебя можно обнять?..       — Да. Но не сзади.       В его объятиях Джордж спокойно спит до самого утра и даже соглашается позавтракать – но только чем-то почти безвкусным вроде чёрного хлеба и зелёного чая, а потом бежит в душ и снова проводит там почти час.       Алекс ненавидит насилие в любом виде, Алекс ненавидит команду «Мерседес», и Алекс понимает Джорджа, который несколько лет рассказывал ему, как мечтает начистить лица Гельмуту Марко и Кристиану Хорнеру. Джордж вытащил его, а он должен вытащить Джорджа, пусть пока не представляет, как. По-хорошему здесь нужен специалист, но если Джордж ничего не рассказывает даже ему, другие не вытянут из него ни звука, будь хоть тысячу раз профессиональными психологами и психиатрами. У него есть неделя, на самом деле – пара дней, потому что у обоих закончатся выходные, и их будут ждать на заводах.       — Может, погуляем? – предлагает он Джорджу.       Тот не против, и они бесцельно бродят по улочкам Монте-Карло рука об руку и даже болтают о какой-то отвлечённой от гонок ерунде, благо у них хватает общих воспоминаний без «Мерседеса» и «Ред Булла», будь прокляты обе эти корпорации. Всё портит с лаем перебегающая дорогу маленькая собачонка, и ситуацию не спасает даже улыбчивая хозяйка, спешащая её урезонить. Джордж замирает и хватается за стену дома с яркими вывесками, глаза становятся стеклянными, сердце колотится слишком часто и вот-вот разорвётся. Лёгким не хватает воздуха. Ему кажется, что он сползёт на асфальт, но Алекс крепко поддерживает за плечи.       — Алекс. Пойдём домой, пожалуйста, – он выдыхает почти из последних сил.       Алекс уводит его в противоположную сторону от той, куда убежала собака. Картина проясняется ещё подробнее, а у него уже не остаётся сомнений, что это персональное творчество Льюиса. Его почерк – особенно после той отметки в инстаграме. Джордж идёт рядом с ним практически на автопилоте, Алекс понимает, что если он не заговорит сейчас, всё закончится скверно, потому что в таком состоянии нельзя садиться в болид. И Джордж как будто считывает его мысли.       — Тото сказал… Будь послушным мальчиком и слушайся Льюиса, – надтреснуто шепчет он, вернувшись в гостиную Алекса и снова закутавшись в одеяло. – И у тебя всё будет хорошо…       Алекс в бесконечный раз берёт его за руку, садясь рядом.       — Я знаю, что с тобой произошло.       — Ты… но откуда?!       — Ты невольно мне сам всё рассказал. Точнее, даже больше показал, – Алекс пожимает плечами. – Думаю, у меня сложилась правильная картина.       — Значит, ты меня презираешь, – бормочет Джордж. – После такого нельзя не презирать. Я противен сам себе.       — Никогда, – Алекс говорит даже чересчур пылко. – Я всегда на твоей стороне, ты забыл? А ты – на моей.       — Всегда?..       — Всегда.       — Что ты знаешь?.. – едва слышно шепчет Джордж. Ему легче слушать, как бы смотреть со стороны, а не рассказывать самому. Алекс прикусывает губу, потому что тоже может озвучить не всё. То, что он знает – против человеческого существа.       — Не то, чтобы знаю, – он поправляется. – Предполагаю. Он… он душил тебя.       — Да, был ошейник. С поводком. Очень тесный.       — Заставлял… заставлять быть как его собака.       — Приносить ему тапки, да. И пить – только из собачьей миски. Я отказался. И псу было лучше – он-то спал на подушке. И у меня был хвост, – когда он начал, говорить стало чуть проще. Это же Алекс. Алекс поймёт его. Алекс никогда от него не отвернётся.       — Хвост?.. – тот не совсем понимает, сперва представляя что-то вроде пояса, но у него хорошее воображение, и он прикрывает рот свободной ладонью. Ему нехорошо, но Джорджу хуже.       — Да-да, – он продолжает теперь уже почти равнодушным голосом. – Вытащил его из меня, только когда… когда насиловал, – Джордж вздрагивает всем телом. – Мне опять нужно сходить помыться.       Его спасает эта иллюзия, и Алекс не возражает, хотя оба понимают, что невозможно смыть собственную кожу. Он задаёт Джорджу вопрос, когда тот возвращается, и ответ невероятно важен.       — Как ты сейчас относишься к Льюису?       Джордж замирает, услышав это имя. Алекс боится услышать смиренное и стандартное, что Льюис Хэмилтон – величайший гонщик в истории, а он недостоин помогать ему и посмел расстроить, не до конца выполнив требования, на которые он имел право.       — Я хочу закопать его в лесу, – выплёвывает Джордж с ненавистью. – Заживо.       Алекс незаметно выдыхает. Они не смогли его сломать. Надломили, использовали, поиздевались – но не сломали. Джордж выберется, и Алекса никогда так не радовала ненависть в его серых глазах.       — Ты сейчас не смейся надо мной, – негромко говорит Алекс. – Но, знаешь что… просто попытайся его простить.       Джордж в шоке поднимает брови.       — Что?!       — Не в плане сделать вид, что ничего не было. Простить его не за то, что он сделал. Но искренне пожалеть за то, что он ничтожество. Вчера я тоже думал, что ненавижу его, а сегодня мне его жаль. Он очень слабый.       Если Джордж поймёт его, то вкупе с собственной жаждой мести сможет себя вытащить. И Джордж обещает подумать, только просит пока оставаться с ним.       Он по-прежнему слишком часто бегает в душ и просыпается от кошмаров, если рядом нет Алекса, и в Италии пробирается к нему, чтобы выспаться перед гоночными днями. Он треплет за ушами Роско, который ни в чём не виноват. Ему откровенно плохо в машине, потому что она подскакивает, как сумасшедшая лошадь, не в Имоле будет сказано. Но он жмёт на максимум, потому что эта боль – ничто по сравнению с тем, что он пережил чуть больше недели назад. Он четвёртый. Льюис – тринадцатый с проигрышем в круг, Льюис не может водить неудобную машину. Тото извиняется именно перед Льюисом, а ему мимолётом бросает, что тот, пожалуй, перестарался в Малайзии.       Джордж ненавидит их обоих. В отличие от Австралии, у него нет награды с подиума, а есть боль по всему телу из-за неуправляемого болида. Но ещё рядом есть Алекс, который всегда верит в него больше, чем в себя.