Там, где зажигаются звёзды

Больше всего этим утром Антон мечтал о тарелке каши. Немного водянистой и не такой наваристой как дома у мамы на молоке. Иногда даже пересоленной кем-то из явно влюбившихся на смене поварих или наоборот переслащенной, но теплой и дымящейся. За два с половиной года проживания в лагере он успел привыкнуть к местному рациону — к куску хлеба с маслом и колбасой на завтрак, к супам, в которых порой было сложно выловить даже картошку, к запеканкам на ужин и особенно к пельменям. Те, появлявшиеся в меню несколько раз за смену, знаменовали праздник для всех, начиная от детей и заканчивая самим Стасом. Тот конечно же всегда получал добавку, щедро политую сметаной. Но иногда хотелось разнообразия — шаурмы в хрустящем лаваше из киоска или же обычного фаст-фуда. Хотелось не ему одному, и доставка возле ворот их лагеря в какой-то момент буквально прописалась — одна машина сменялась другой, а курьеры узнавали вожатых в лицо, приветливо маша им от самого входа. Иногда казалось, что тратили они на это все даже больше, чем зарабатывали. После внезапной ночной смены вместо попавшего в больницу с подозрением на аппендицит Макара, Антону предстояло отработать еще один полный день — начиная с сегодняшней ночи и вплоть завтрашнего обеда по домам будут разъезжаться дети. Корпус численностью около шестисот детей от семи до семнадцати лет за одну смену — не шутки. Нужно будет проверить списки сопровождающих, назначить дежурных по корпусу, разобраться с кучей бумажек и проследить за тем, чтобы никто ничего не оставил. За последнее конечно ответственность несли вожатые, но он сам, буквально еще пару смен назад стоявший на отряде, помнил, как резко пропадало желание делать что-либо в последние дни. Вокруг все скоро начнут плакать, обниматься на прощание и обмениваться ниточками на крайней дискотеке. Ему же во всем этом хаосе предстояло каким-то образом сохранить самообладание. То самое, которое изрядно пошатнулось час назад. Во-первых, стоило научиться закрывать дверь в душевую на этаже, где находятся дети. А во-вторых… Какого блять хрена? Антон никогда не топил за дедовщину, но мало того, что новенький без шуток влетел в него размахивая своим членом, так еще и вместо извинений наехал в ответ, одарив самой сучьей улыбкой, какую ему только приходилось видеть. Шастун по природе своей человеком был неконфликтным — его даже называли в коллективе одним из самых добрых. Но от одного взгляда на этого парня с мыльной копной волос внутри вдруг все закипело. В нем столько эмоций за раз никто никогда не вызывал. Даже Людмила Викторовна со своей двойкой за неверно рассчитанную в девятом классе задачу по площади цилиндра. На пути к столовой уже вовсю гудела толпа детей: кто-то только начинал собираться у корпуса, обсиживал ступеньки на крыльце, сонно потирая глаза, кто-то, из отрядов помладше, носился друг за другом кругами, игнорируя замечания таких же еще заспанных вожатых; некоторые, включая конкретную компанию мальчишек из двенадцатого отряда, вовсю чеканили мяч, громко споря кто продержится дольше. Отбив протянутые ему кулачки детьми, с которыми успел сдружиться за последние три недели, Антон помыл руки в мойке под лестницей и перескочив через несколько ступенек сразу, поднялся наверх. Уже завтракали первые по расписанию отряды, а значит где-то поблизости должен был ошиваться Позов — на приемы пищи тот старался приходить одним из первых. Негодование от наглости новенького все еще не давало покоя и этим определенно нужно было как можно скорее поделиться. Дима должен был его понять, всегда понимал — удивиться отсутствию у того банального воспитания, эмоционально повозмущаться, ахринеть в целом, и просто наболтать в конце какую-нибудь успокаивающую чушь. Но Позов, обнаруженный за одним из вожатских столов, сидел прямо напротив причины его плохого настроения, увлеченно что-то тому рассказывая. А ну-ка еще раз — какого собственно хрена? Увидел он его уже на подходе к столу и даже как-то чересчур гордо улыбнулся: — О, Шаст, наконец-то — я думал ты там задрых, пока я тут тебя рекламирую. Знакомься, это пацаны, за которыми я утром ездил на вокзал, это Серёжа, — Позов указал рукой на приветливого парня с кичкой на голове. — А это Арсений. Арсений, именно так оказалось звали это недоразумение, поднял на него насмешливый взгляд: — А мы уже успели познакомиться. — К сожалению. Парня их случайное «знакомство», кажется, наоборот веселило: сидел он максимально расслабленно, будто провел за этим столом уже не одно утро, и не сводя с него глаз возил ложкой по тарелке с кашей. И Антона от этого почему-то передергивало. Это он здесь был дома, и он мог смотреть так на кого угодно. Но почему-то не делал даже сейчас, хотя желание как раз позволяло. Позов, смерив обоих долгим взглядом, констатировал: — Я что-то успел пропустить, да? Матвиенко громко поперхнулся чаем и, застучав сам себе по груди под любопытные взгляды старшего отряда двумя столами левее, со смешком произнес: — У них произошло неловкое и весьма громкое для шести утра знакомство в душевой нагишом. — И все? Дима, кажется, всей ситуации не понимал, и Антон решил ретироваться в поисках официантов с разносами, чтобы не наехать еще и на него. Он не спал больше суток, ел в последний раз часов шесть назад — слишком быстро оказалось опустошенной последняя пачка крекеров, да и еще не смог нормально помыться в одиночестве, потому что какой-то идиот влез в его личное пространство. Ладно, может быть это все было глупо. Но самодовольная улыбка на лице Арсения не давала ему покоя. А вообще нужно было просто переставать на того смотреть. Официант с полной тарелками тележкой как раз выехал из зоны раздачи и Антон со всех ног бросился к нему, чтобы успеть забрать хотя бы порцию. Тетя Нина, нарезавшая за углом сыр с колбасой, заметив его, поманила к себе и с заговорщическим видом сунула в руки целую тарелку: — На вот, Антоша, с мальчиками покушаете. У нас все равно уже несколько отрядов уехало. В столовой однажды как-то сложилась традиция кормить его вот такими вот неположенными даже уже по нынешнему статусу воспитателя добавками — наверное, женщины считали его слишком худым ну или он действительно снова успел осунуться и стать главным объектом их заботы. Сейчас против такого внимания он ничего не имел и благодарно приобнял женщину за плечи: — Тетя Нина, спасибо. Уплетем за обе щеки. Вы как всегда лучшая. Та стала что-то со смущенным лицом отрицать, но Антон, уже уложив все на поднос, устремился обратно к Позову, надеясь на то, что новоиспеченный коллега свалил и им двоим удастся посидеть в относительной тишине. Но тот словно специально никуда не спешил и сидя с пустым стаканом перед собой крутил головой по сторонам. Дима тарелке с колбасой обрадовался, как счастливому выигрышному билету и тут же полез за очередным куском хлеба с маслом: — Шаст, ты, как всегда, всеобщий любимец. Можно же кусочек, да? Антон опустился на стул и демонстративно подвинул к нему тарелку: — Тебе — да. — Мне, я так понимаю, добавка не полагается? Арсений видимо не умел держать язык за зубами, но на помощь во избежание очередной волны конфликта пришел Матвиенко, которого Шастун после его слов очень сильно зауважал: — Арс, хватит сучиться. Мы только, блин, приехали, чего ты начал? Развел из какого-то пустяка драму. Тот, к удивлению Антона, никак замечание в свой адрес не прокомментировал, но встав из-за стола и отодвинув от себя пустую посуду, произнес: — Пойду, пожалуй, разберу вещи. Ты со мной, Серёга? Матвиенко, замявшись в извинениях, встал следом, а Позов, проводив их взглядом, недоуменно развернулся к нему полубоком: — И какого хрена это было, Антоша? ***** Арсений громко хлопнул комнатной дверью, даже на секунду не задумавшись о том, что внутри мог кто-то находиться. К его счастью, все проживавшие здесь разошлись на работу, а Серёга, заскочивший следом, остановился в дверях и упер руки в бока: — Ты перегрелся на солнце что ли или у тебя после трех дней в поезде крышу сдвинуло? Что вы там устроили с этим Антоном за словесную дуэль? Ну столкнулись блять голые в душе, это абсолютно нормально, если ты не знал. Что не так? Арс, если бы знал ответ на этот вопрос, уже бы давно сказал. Но его от нелепости ситуации как будто бы наоборот взвинчивало еще сильнее и злило в высоком парне с залегшими синяками под глазами все, начиная от кудрей, то и дело спадавших тому на лоб и заканчивая взглядом, каким он прожигал его с первых же минут знакомства. Идиот, возомнивший, что ему все должны. Пнув от непонимания ногой собственный рюкзак, Арсений опустился на кровать у окна, которую успел занять со словами «ты же знаешь мне важно, чтобы кожа дышала» и запустил руки в волосы: — Да не знаю, Серёга, что ты докопался. Некоторые люди просто не нравятся с первого взгляда — видимо мы в этом плане с ним сошлись. Матвиенко повисшую тишину нарушил не сразу, подошел к его кровати и опустившись на еще не застеленный матрас рядом, притянул за плечи к себе: — В курсе я твоего «не знаю», Арсюха. И того, что ты сам иногда свою голову не понимаешь тоже. Но мы сюда приехали не только поработать, но и кайфануть, завести новые знакомства. Но никак не сраться с первого же дня с коллегами. Давай в мире жить со всеми, а? Ты же знаешь, я если что всегда буду на твоей стороне, но вдвоем против всего мира — какая-то около романтическая хуйня. Ты, конечно, хорош собой, но я не горю желанием экспериментировать. Сережа, человек, с которым было невозможно поругаться из-за его характера, несмотря на внешнюю на первый взгляд суровость, всегда подбирал откликавшиеся в нем слова. Вот и сейчас, сверкнув белоснежной улыбкой, сделал абсолютно то же самое. Ладно, может лучший друг был действительно прав — он устал с дороги, не смог толком выспаться и поэтому нагородил ерунды. Наверное, стоило перед этим Шастуном хотя бы попробовать извиниться. Тот, в конце концов, тоже не выглядел особо бодрым и вспылить мог по той же причине. Да и Дима отзывался о нем исключительно положительно. — Хорошо, Серёга, я попробую. — Слава богу. Тогда пиздуй собираться — я хочу к морю. ***** Мир за территорией лагеря встретил парней смешением запахов из расположенных друг за другом столовых, базарными рядами с именными магнитиками и прочей присущей югу сувенирной продукцией по типу ручного мыла или кошачьих статуэток, и людьми, плетущимися с полотенцами на плечах и детьми в надувных кругах к пляжу или же наоборот от него. Арсений, готовый отдать душу за нечто прикольное, останавливался почти у каждого отдела и разглядывал то огромную фигурку парусника, то браслеты, которые хоть и были самыми типичными, цепляли его внимание. Серёжа же к этому разношерстному выбору относился нейтрально, и только и делал, что дёргал того за рукав и тянул в сторону пляжа — ему хотелось как можно скорее опробовать воду, а не наблюдать за тем, как Арс торгуется с очередной продавщицей. Хотя то, как он это делал, определенно заслуживало внимания. Арсений по итогу сдался и спустив на глаза солнцезащитные очки зашагал вместе с ним по узкой дорожке. В какой-то момент песка под ногами стало так много, что перестал выручать даже проложенный специально для туристов дощатый мостик, а взгляду наконец-то открылась манящая полоска моря. Оба, переглянувшись со смешинкой в глазах, бросились вперед со всех ног. Матвиенко успел задеть рюкзаком набегу какую-то бабулю в смешной панаме в цветочек, и та не перестала возмущаться такому бескультурью у молодежи даже когда его силуэт растворился в скоплении туристов. Людей действительно было много — они загорали на лежаках, покупали кукурузу у предприимчивых торговцев, стояли в очереди для катаний на банане или отгоняли от себя африканцев, пытающихся развести их на деньги за несколько совместных кадров «на память». Серёжа, побросав вещи у берега, забежал в воду с разбега. Арсений же наоборот, остановившись у условной черты, о которую бились накатывавшие волны, опробовал воду сначала одной ногой, затем — шагнул полностью, но так и остался стоять на месте, позволяя телу привыкнуть к температуре и вдоволь полюбоваться распростершимся перед ним горизонтом. На море он в своей жизни был лишь однажды — тогда ему едва исполнилось десять, и отец устроил им с мамой сюрприз, купив путевки на две недели в Геленджик. Из всего отдыха он запомнил небольшой двухэтажный домик, в котором они снимали комнату у милой бабули и экскурсии — почти что ежедневные и бесконечные, в душном пыльном автобусе. Экскурсии, которые должен был возненавидеть, но по странному стечению обстоятельств наоборот полюбил. Сейчас Арсению было двадцать три, и он отчаянно желал ощутить ту самую, как в детстве, легкость. У него вроде и складывалось все хорошо — родители ничего не требовали, преподаватели в вузе уважали, а варианты подработок сыпались со всех сторон как из рога изобилия. Но при всем этом ему не хватало лишь одного очень банального чувства — любви. Он не отрицал, что иногда вел себя как последняя сука — душнил, когда можно было промолчать, язвил и даже провоцировал людей. Но за все это готов был искупить вину, лишь бы однажды почувствовать себя действительно кому-то нужным. Сейчас он был нужен Серёже — они вообще вросли в жизнь друг друга за годы общения больше, чем возможно. Но Арсений также понимал, что тот рано или поздно найдет своего человека, заведет семью, а он, пусть и искренне желал другу счастья, останется один. Одиночества он боялся больше всего, хоть и не признавал этого вслух. И поездка в лагерь, наверное, стала одним из способов отстраниться от этого хотя бы на время. Он почему-то с самого начала убедил себя в том, что ему сюда до банального «надо». Что дети помогут что-то переосмыслить, а море успокоить. Если только какие-нибудь Антоны Шастуны не поломают его планы. Мысли каким-то образом снова вернулись к утреннему знакомству, и Арсений, недовольно встряхнув головой, решил все-таки присоединиться к Серёге — тот уже вовсю довольно плавал. ***** Поздний вечер и ночь, плавно перетекшие в утро, в корпусах прошли шумно — отовсюду раздавался перестук колесиков чемодана, переговоры и усталые возмущения вожатых, возвращавшихся в комнаты уже под утро — отвозили детей на вокзал. Предыдущие жильцы комнаты номер десять, в которую и заселились Арсений с Серёжей действительно съехали почти полным составом — лишь одна кровать осталась занятой, но ее, по словам Позова, занимал Макар, который вроде как должен был вернуться следующим вечером из города здоровым и с не подтвердившимся аппендицитом. Зато ночью к ним подселились парни из Минска — Слава Комиссаренко, Серёжа Горох и Максим Заяц, а затем, когда они уже все вместе пили в четвёртом часу утра вскипяченный чай и знакомились, доехали еще двое — Лёша Котов и Вадим Попов, примчавшие из самого Тамбова. Арсений наличию однофамильца в рядах коллег приятно обрадовался, почувствовав между ними особенную дружескую связь. Все парни в лагерь тоже приехали впервые — кому-то посоветовали более опытные товарищи из студенческого отряда, кто-то вызвался сам, начитавшись положительных отзывов на сайте. За оживленными разговорами спать перехотелось всем, даже несмотря на то, насколько долгий ждал их завтра день — предстояло знакомство с начальством, инструктаж, беготня с документами по трудоустройству, и конечно же подготовка корпуса к новому заезду. Позов, словно уловив шестым чувством, что что-то и где-то происходило без него, заглянул к ним в комнату, когда кипятить чайник поставили второй раз подряд, а Горох достал из дорожной сумки пакет маминых пирожков и конфеты. Все дружно загудели, поблагодарили щедрого соседа за угощения и припали с расспросами к Диме — куда сходить, чего лучше не делать и кого стоит побаиваться. Того пересказ уже звучавшей прошлым утром информации ничуть не смутил: за третий год работы он, кажется, привык к этому и даже получал некое удовлетворение от наставления новеньких. В какой-то момент к ним подключился Антон — постучавшись в дверь, из-за которой отчетливо раздавался дружеский гогот, он просунул голову в щелку и поинтересовался, чем они занимаются. Все еще заметно сонный, но укутанный в огромную бежевую толстовку, после приглашения присоединиться, он зашел внутрь и опустившись на стул рядом с Димой, закрутил головой по сторонам в попытках запомнить каждого. Арсений, встретившись с ним на секунду взглядом, отвернулся — он не понимал, как на того реагировать и как с ним общаться, но дал Серёже обещание попробовать. Если уж не подружиться, то хотя бы не воевать. Утро за всей этой шумихой подкралось незаметно: Матвиенко успел доспать часик до завтрака, парни немного раскидать по шкафам вещи и познакомиться в коридоре с парой живущих за стенкой девчонок, а Арсений, к удивлению, многих, сходить на пробежку. О пробежке по берегу приходилось только мечтать из-за волокиты с пропускной системой, но территория санатория подходила для этого ничуть не хуже. Тем более Арс не знал, будут ли у него на это силы в следующие три недели, и не захочет ли он проклинать весь мир, вставая по утрам на работу. За завтраком непривычно пустая без детских лиц столовая не стала менее шумной — новеньких на этой смене оказалось много, все в предвкушении переговаривались, знакомились и просили передать друг другу стаканы с чаем. Девчонки, разбившись на небольшие группы и пары, заинтересованно поглядывали на парней, поправляли и без того идеально уложенные прически. Арсений, почувствовав на себе несколько пар внимательных глаз, успел мысленно рассмеяться: он без ложной скромности понимал, что за смену хотя бы одна из девушек попытается наладить с ним контакт с надеждой на что-то большее, но ни одна из них как он надеялся, не узнает, что ему это просто не интересно. Так работало везде — в школе, универе и даже когда он подрабатывал бариста в кофейне. Одна из постоянных клиенток даже оставила ему однажды на чаевых свой номер телефона и ник в инстаграмме. Арсений через какое-то время с той точки уволился. Он девушек любил и их красотой восхищался, но сердце никогда не замирало по-настоящему, а внизу живота не оживали бабочки. — О, манка, — громким беззаботным возгласом радости в его мысли ворвался не кто иной как Антон, и Арс поднял голову в его сторону. Кого еще было по ощущениям так много как его, и кто еще так радовался манной каше? К его счастью, Антона ему не пришлось видеть следующие несколько часов: всех заехавших на смену вожатых загнали в учебную аудиторию, усадили за парты и раздав листы со списком документов для трудоустройства, попросили тщательно все проверить. Руководили процессом Паша и Ляйсан — первый, кстати, действительно оказался легким на подъем человеком. Шутливо пригрозив ржущим чересчур громко Вадиму с Лёшей, он успел докопаться до хвостика Матвиенко и сцепиться в словесной дуэли с Арсением. Обмен колкостями прошел успешно, и Арс поставил мысленную галочку на одном из пунктов по налаживанию отношений с начальством. Главная гроза санатория, а по совместительству ещё и обладатель самого серьезного лица, Стас Шеминов, заявился к ним на обучение ровно в тот момент, когда Ляйсан вычерчивала на доске маркером структуру взаимодействия их коллектива в течение смены. — Любимое начальство проснулось, — негромко хохотнул Паша и сползя с подоконника опустился на соседний рядом с Матвиенко стул. Серёжа, прыснувшись со смеху, заметил на себе внимательный взгляд Шеминова и сразу же зашёлся сдавленным кашлем — бояться, судя по всему, было чего. Станислав Владимирович, а для своих просто Стас, не выглядел зловеще. Арсению он скорее напоминал главного злодея из мультиков, который к концу сюжета обязательно раскрывался с другой стороны и покорял сердца зрителей своей сложной судьбой. Однако взгляд его был действительно строгим, заставляющим подсобраться даже самым отъявленным весельчакам и замереть в ожидании приговора. Пройдясь вдоль первого ряда парт и остановившись возле стола Ляйсан, которая так и замерла у доски, Шеминов провел ладонью по поблескивающей на голове залысине: — Ну что же, коллеги, добро пожаловать в наш лагерь. Искренне надеюсь, что наше с вами сотрудничество на протяжении последующего двадцати одного дня пройдет продуктивно и без эксцессов — хотя, как показала практика, таковых нам с вами не избежать. Мы с вами познакомимся более подробно на вечерней планерке, о времени и месте проведения которой вам сообщит Павел Алексеевич, а уже сейчас я хочу напомнить о том, что вы приехали в детский оздоровительный санаторий в первую очередь работать, а не пить по вечерам и перелазить ночью через заборы к морю. Любой, кого я поймаю за руку, может смело писать заявление на увольнение. Всем все понятно? С последней парты поднялась рука заинтересованного Вадима: — Вы сказали кого поймаете за руку. То есть, не пойман — не вор? Сдавленный смешок прокатился волной по всем рядам, и Стас усмехнулся: — Не переживайте — здесь достаточно моих ушей и глаз. Ну, еще вопросы будут? Острить больше никто не решился, и Стас удовлетворенно кивнул: — Тогда оставляю молодежь на ваше попечение, Павел Алексеевич. Надеюсь, контролировать сегодняшний распорядок дня дополнительно не нужно? — Обижаете, — Паша подскочил с места и растянулся в улыбке. — Наведем марафет в корпусе, будет как новенький. Шеминов еще раз кивнул и удалился из аудитории, разрешив тем самым Ляйсан продолжить. После такого короткого, но довольно яркого появления всем оставалось лишь гадать, каково будет работать с таким руководством и не попрут ли реально некоторых раньше времени с чемоданами на вокзал. Все, что касалось документов и их заполнения, Арсения с Сережей утомляло одинаково сильно — Матвиенко даже несколько раз пришлось переписывать заявление на трудоустройство, так как сначала он ошибся с датой, потом указал не в том месте должность и как самый эпичный итог — вообще перепутал свой лист с одним из соседей. Арс, уже рвавшийся в бой, шутливо поддел его по этому поводу, но разобраться с нужным списком документов помог и проконтролировал, чтобы тот ничего не забыл сложить в свою папку. Сережа иногда сам как ребенок нуждался в опеке. После передачи документов все неспешно последовали к корпусу, возле которого их обещал ждать Воля. На улице к обеду уже вовсю палило солнце, и Арсений удовлетворенно натянул на глаза солнцезащитные очки — они у него действительно были гиперчувствительные, а провести следующие несколько дней с каплями под рукой ему хотелось меньше всего. Серёжа, заметив это, взволнованно поинтересовался: — Арс, как глаза, все в порядке? — Да нормуль, вроде все вижу. Видел он отлично действительно все, включая Шастуна, сидевшего вместе с Волей на крыльце и ржущего над чем-то в телефоне. К корпусу они подтянулись на удивление одними из первых, и Паша предложил им сесть рядом: — Ну чего, все нормально, бумаги на рабство подписали? Арсений облокотился на перила: — Рабство в целом подразумевает под собой насильственное принуждение, а мы тут по своей вроде воле, так что… — А ты оказывается тот ещё душнила, Попов, — Воля заинтригованно откинул голову назад, а Матвиенко со всей силы замотал ею в знак согласия. Арс уже собрался возмутиться — быть начитанным и душным вещи разные. Однако ничего сказать не успел — голос вдруг подал Шастун, до этого теребивший кольца на своих длинных пальцах: — Я почему-то не удивлен. Арсений закатил глаза. Ну серьезно? Ему так было необходимо вставить свой комментарий здесь и сейчас, когда он по факту пришел с миром, пусть об этом оповестить и не успел? Внутри снова начали закипать эмоции, и он с трудом сдержал себя в руках, отделавшись односложным ответом: — Я в целом тоже. Паша заинтересованно окинул взглядом сначала одного сидящего рядом коллегу, затем другого и ухмыльнулся: — А я смотрю у нас тут уже какие-то междоусобицы. Обожаю интриги — ну, из-за чего общий язык не нашли? — Да забей, Паша, хуйня просто. — Ну, Шастик, я же тебя третий год знаю — ты вообще, по-моему, ни с кем ни разу не ругался. Вы это, давайте, заранее свои проблемки решите, мне на смене такой хуйни не надо, окей? Не хочу вместо десятилеток в своем кабинете вас отчитывать. Арсений, Шаст, услышали меня? — Да, — оба синхронно натужно выдохнули, и Матвиенко заржал: — Весёлая будет смена. ***** Как пролетела вторая половина дня Антон заметить не успел — после обеда они начали готовить кампус к завтрашнему заезду и, единожды прервавшись на ужин, закончили буквально час назад, получив хотя бы небольшую возможность отдохнуть перед предстоящей планеркой. Несмотря на некую абсурдность процесса, кучу вопросов и стенаний со стороны новеньких вожатых, он всю эту физическую работу любил. Ему нравилось спокойно переходить из одной детской комнаты в другую, вешать сорванные детьми шторы, которые, кстати, придется поправлять потом каждый день, контролировать замену белья, осматривать шкафы и тумбочки и иногда находить под кроватями то, что было тщательно запрятано детьми, но забыто во время отъезда. Став воспитателем, он в основном стал выполнять более руководящий функционал — так, забрав с собой примерно половину ребят, ушел с ними в восточное крыло, раздав каждому по обязанностям. Гороха и Комиссаренко отправил по этажам записывать номера комнат с поломками для плотника, Вадима и Лёшу отрядил на разгрузку постельного белья, а девочек — этой самой застилкой заниматься. Паша, правда, отправил к нему ещё и Арсения — то ли с целью их примирить, то ли наоборот поиздеваться. И Антону ничего не пришло больше в голову как пойти вместе с ним проверять те самые злосчастные шторы — им обоим даже не нужно было для этого таскать за собой табуретку. И, что удивительно, Попов успел выбесить его даже там. Он то демонстративно на весь коридор комментировал уже пройденные Антоном комнаты, якобы «обращаться с крючками тут похоже не всех научили», то будто специально обгонял его, стараясь вырваться вперед в только им самим выдуманном соревновании. Но если к его сучьему выражению лица он даже успел привыкнуть, то вот внимание с женской стороны коллектива стало полнейшей неожиданностью. Когда коридор заполнился звонкими голосами девчонок, и они, распределив комплекты постельного белья, принялись разносить их по комнатам, одна из них стала следовать за ним по пятам. Ира, как представилась она сама, кокетливо поджав губы, то и дело появлялась из ниоткуда и то просила оценить правильно ли она все сделала (как будто бы можно было спутать пододеяльник с наволочкой), то узнавала не нужна ли ему самому помощь. А под вечер вообще поинтересовалась, что он обычно делал после работы. Антон от такого вопроса даже подзавис — помимо сна, которого в течение смены катастрофически не хватало, на ум шел лишь просмотр футбика под пиво с Позом и Волей в кабинете последнего да попытки нормально уединенно посмотреть какую-нибудь порнуху, пока Дима в очередной раз шлялся по кампусам, налаживая дружественные связи. С последним, кстати, проблема обстояла серьезнее, чем со сном. Он не хотел курортных отношений на три недели, а Позов ржал, что можно уже наконец-то с кем-нибудь и потрахаться. Хотя сам еще выискивал свою ту самую. Сбежать от внимания девушки Антону получилось только до планерки — доковыляв до костровой, к которой уже подтягивались уставшие за день, но еще беззаботные вожатые, и заняв свое место за столом для руководства, он тут же поймал на себе её взгляд. Сидя на третьем ряду в компании двух подруг по обе стороны от неё, она о чем-то тихо смеялась, не забывая напоминать ему о своем присутствии. Шастун смущенно прокашлялся и придвинувшись на стуле поближе, решил осмотреть остальных. Смена по его ощущениям должна была пройти хорошо — коллектив на этот раз действительно подобрался позитивный и рабочий. Гаус с Шевелевым, получившие сегодня заслуженный отдых, уже успели найти общий язык с Горохом и Зайцем и что-то увлеченно тем втолковывали. Суркова, зависая в телефоне, явно что-то снова постила в свой инстаграмм — вела честный блог о жизни вожатого. Антону нравилось читать ее посты перед сном и узнавать в смешных заметках за день себя. Матвиенко, в отличие от своего друга, вроде тоже был прикольным — весь день травил байки Позову, от которых Дима, как и от их рассказчика, кажется, остался в восторге. Попов же, который бесящий и который Арсений, сидел сейчас между ними, и закинув вальяжно ногу на ногу, что-то добавлял к их репликам. Он почему-то одним своим существованием выводил Антона из себя. Не получалось ни проигнорировать его, ни помириться, обнулив все знакомство. А над последним он честно думал — особенно после того, как Дима далеко не фигурально отвесил ему наедине подзатыльник. Повёл ли себя Антон глупо? Да. Имелись ли у него на то причины? Ещё как. Надеты на Арсении сейчас были шорты, чересчур короткие по местным меркам, и Антон, задумавшись о том, то не дадут ли ему нагоняй за голые ноги, которыми он собрался светить перед детьми, отвлекся лишь когда услышал голос, который ни с чьим перепутать просто не мог: — Эй, малышня, как вы тут без меня? Макар зашёл на костровую и сразу же привлек к себе внимание большинства собравшихся. Высокий, широкий в плечах, с русой бородой, на первый взгляд серьёзный и строгий, Илья был чуть ли не самым мягким и дружелюбным человеком, которого Антон знал. Младшие отряды всегда просили его покатать их на спине, а дети постарше с уважением здоровались за руку и собирались вокруг него в кружок, чтобы послушать очередные истории. За свой отряд он всегда стоял горой и в целом в корпусе с момента его перевода на постоянную должность, многое в общей атмосфере держалось именно на нем. Подозрения на аппендицит, к счастью, оказались ложными, и Антон радостно сорвался к нему: — Макар! Илья под общее улюлюканье стареньких загреб его в объятия, но сказать ничего толком не успел: на горизонте замелькала макушка Стаса. Откуда-то из тени появились и Ляйсан с Пашей, грозно замахавшие руками: — Ну-ка все быстренько рассосались по местам. Шеминов с двумя папками в руках зашел на костровую, все мгновенно притихли, а Антон подпер щеку ладонью и вздохнул: они тут надолго. Вводные поучительные лекции Стаса обычно затягивались на час-полтора, в течение которых он несколько раз напоминал о принципах работы вожатого, дисциплине и поддержке друг друга во время смены. Еще пару десятков раз упоминал о том, что главные здесь — дети, а они лишь обязаны делать все для их комфортного здесь сосуществования. Шаст Шеминова за его профессионализм и подход к делу уважал, но речи его выучил наизусть настолько, что, изображая максимально строгое лицо, изо всех сил пытался не уснуть. Главной проблемой, мучившей его после недавнего повышения, был авторитет в глазах еще вчерашних коллег. Он ещё сам доучивался в педагогическом на заочном и не слишком сильно перерос таких же как он студентов даже по манере общения. Однако с первой же смены все на удивление сложилось идеально — ему доверяли, с ним советовались, но знали, что, если вдруг что, он всыпет как следует. Паша, видимо заметив, что его стало клонить в сон, ударил по коленке ногой под столом. Антон отблагодарил его кивком головы, и чтобы окончательно согнать с себя сон, снова стал от скуки разглядывать костровую. Правда, почувствовав на себе чей-то взгляд, сразу же отыскал глазами его владельца, которым, к удивлению, являлся Попов. Вместо пометок в блокноте, которые делали все собравшиеся, тот почему-то пялился прямо на него. То ли от скуки, то ли из упрямства, то ли еще по какой-то ведомой только его внутренним тараканам причине. — Так, а теперь перейдем к самому интересному, пожалуй, к распределению, — Стас резко сменил направление речи и Антон, прервав зрительную борьбу взглядов с Арсением, с оживлением встрепенулся. Его так или иначе прикрепляли на каждой смене к какому-либо отряду — чтобы не просиживал штаны на одном месте, делился с другими личным опытом ну и просто потому, что спустя неделю в кампусе начиналась череда болезней из-за акклиматизации и свободных замен было просто не найти. Распределение по отрядам всегда напоминало лотерею — у Антона не было предпочтений по возрастам, он одинаково любил работать с любыми детьми, но вот вожатские тандемы из раза в раз претендовали на звание главной интриги месяца. Обязательно случалось так, что кто-то с кем-то не находил общий язык — один ленился и отлынивал, второй навязывал свои методы воспитания, третий просто оказывался недоволен полом своего напарника. В этот раз Шеминов к вопросу распределения подошел своеобразно — только что приехавших вожатых оказалось в разы больше, и делить по принципу «опытный/нет» он не стал, правда все-таки перетасовал друзей и подружек во избежание неловких ситуаций. Оксану в паре с Матвиенко поставили на один из старших отрядов — то, что они справятся на отлично, он не сомневался. Иру Кузнецову закрепили за Гаусом и вот тут Антон готов был поставить сотку на то, что они не продержатся вместе и недели — Артем на контрасте с ней был очень дотошным. Макара внезапно кинули на отряд к малышам, и Илья пораженно развел руками — мол, вы меня видели, какие семилетки? Сам Антон обрадованно выдохнул, когда узнал, что будет помогать Топольне и Зайцу с двенадцатилетними — судя по набору вожатых, их отряд обязан будет забрать себе звание самых заводных и шумных. Когда прозвучало имя Арсения, он дёрнулся — того поставили на детей такого же как у него возраста в паре с новенькой Катей, кажется, Добрачевой. Девушка выглядела милой и спокойной, и Антон мысленно ей посочувствовал. Впереди их всех ждала яркая и насыщенная смена.