Самосуд

— Мисс Кио, каким было ваше детство?       Костлявые руки Коган, похожие на ветхие ветви коснулись пишущего пера с намерениями отмечать каждый ответ, который даст подсудимая. Этот суд обещал быть долгим и изнурительным. В этот раз ей была предоставлена возможность не просто из тени наблюдать за происходящим, спокойно перебирая ниточки своих марионеток под видом секретаря, а лично присутствовать в роли судьи. Первый опыт, но довольно важный для её "карьеры".       Сидящая девушка напротив, неуверенно отводя свой взгляд в сторону, словно не желая встретится с глазами судьи, собиралась с мыслями. Даже будучи довольно проницательным человеком, Коган не могла определить, что отражается на лице подсудимой: грусть, обида, радость, гнев иль, возможно, пустота? Улыбка казалась натянутой, в какой-то мере не искренней, насмешливой. Над чем или над кем та смеётся? Смотрит ли мисс Кио свысока на неё? А возможно эта улыбка от отчаяния, преследуемое девушкой? Она не была зафиксирована верёвками правосудия Коган. У Коган нет возможности заполучить над ней полный контроль.       Но справедливость всегда улыбалась ей, потому это не могло для неё стать непреодолимой преградой. — Что ж... — Мисс Кио спокойно, абсолютно не проявляя никакой робкости, начала свою историю, в которой нет места для лжи и без прикрас. — Мне казалось, что в нашей семье всё было в порядке. Что моё слово тоже имеет свой вес. Что мой голос не был пустым звуком для них. — Выходит, ваша семья на самом деле вас не слышала? — сделав некий мимолётный вывод, Коган подталкивает довольно подходящим вопросом подсудимую заострить на этом внимание.       Ещё немаловажным отличием являлся тот факт, что в зале суда не было ни свидетелей, ни адвокатов, — никого. Они разделяли одиночество временным присутствием друг друга. Их голоса сплетались воедино, словно звуча как один. — Нет-нет, — мотнув отрицательно головой, мисс Кио сделала брови "домиком", только лишь опечалив её взгляд. — Каждый раз за обеденный столом, отец говорил с улыбкой, замечая мою тягу к... — девушка тихо хихикнула. — участию в любой дискуссии: "Ты ведь любишь играть роль судьи, не так ли?" И я верила своим собственным, детским убеждениям, что так будет всегда. Но реалии мира, конечно, несколько разочаровали...       Улыбка сошла с лица подсудимой. Она опустила голову, даже несколько согнувшись. С каждой минутой зал наполнялся некой липкой, отвратительной атмосферой. Подобное чувство не смогло пройти даже мимо Коган. Каждое слово девушки, словно беспощадно впивалось своими лезвия в самую глубину души, постепенно разрывая снова открывшиеся старые раны. Кровь из них лилась подобно реке, орошая боль в ярко красный цвет. — Что было потом? — её голос не дрогнул, а лицо оставалось всё таким же невозмутимым. Любые чувства со стороны судьи были неприемлемыми и неуместными. Женщина прекрасно это осознавала, потому не могла дать волю своим собственным эмоциям. Её работа заключалась в самоконтроле, а с этим у неё никогда не возникало проблем. Но, возможно, так было, потому что ни одна история "до" не могла так точно попасть в её больные и слабые места. Пускай даже это было всего лишь началом, история мисс Кио смогла уже отыскать путь к её сердцу. — Как я уже сказала, мир оказался не таким, каким был преподнесён для меня в детские года. Он был пропитан... — девушка внезапно остановилась, сглатывая слюну. Похоже, сейчас ей приходилось не легко, пересказывая всё пережитое. Коган знала, какое слово будет озвучено после паузы. — Несправедливостью.       Остановившись на полуслове, судья перестала писать. Рука словно онемела, не желая слушаться. Верно. Когда-то ей самой приходилось переживать это. И сейчас воспоминания вновь и вновь возникая перед глазами, душат её, что было схоже на бесконечный Ад. Коган окинула взглядом сидящую перед ней Кио, дожидаясь продолжения истории. — Семья желала мне другого счастья... — Каковым было ваше счастье в представлении семьи? — У женщин оно бывает только одно: выйти удачно для семьи замуж, родить ребёнка и заниматься домашними хлопотами, не дай Бог, каким-либо образом попытаться вставить хоть слово в будущем, которое не все примут. — нервно вздыхая, девушка принялась мять руками подол своего платья, то сжимая его, то разжимая.       Сколько оказывается во мне жалости. Неужели за столько лет я способна ещё чувствовать это по отношению к кому-то?       Коган так же, как и подсудимая, сжимала перо в руке, словно пытаясь в эту же секунду сломать его, более не намереваясь всё записывать. Записывать до мельчайших подробностей. Кажется, в этом более нет смысла. Она уже всё знает. Знает, каково, когда твою судьбу решают за тебя, не спросив ничего, обвязав ноги и руки крепкими узлами, не давая поступить иначе. Не давая обрести свободу. Воспользовались, как куклой... Марионеткой. — Конечно же, мои братья тоже.       Женщина ощутила на себе взгляд мисс Кио. В нём блеснула злоба, ненависть, отвращение. Он более не казался таким потухшим, как раннее. Она словно оживилась, когда речь зашла о братьях. — Ваши братья? — У них было то, чего не было у меня. У них была возможность сделать то, чего не могла я. И один из них... Просто не имел права представлять правосудие. Его манили деньги и ничего более. До чужой... Да что там. До моей судьбы ему было наплевать, что можно говорить о чужой? — голос подсудимой стал быть более озлобленным. — Потому я и решила, что я не должна позволить этому случиться. — Что-то произошло, как я полагаю? — Ох, я сделала то, что должна была сделать. Пришлось многим пожертвовать. — мисс Кио неестественно и странно посмеялась, словно её это забавляло. — Что-то в себе пришлось поменять, что-то в нём. Потребовалось ожидать этого долгое время. — Что вы... сделали? — впервые за всё время, пока длился суд, Коган проявила неуверенность, что была не свойственна ей самой, задавая очередной вопрос. Но как же глупо он звучал. Ей был известен ответ. Этот самый ответ кроется в ней самой. В её внешности, в её теперешнем статусе, в её жизни... — Просто постепенно заставила его немного сместиться на второй план. Я имею право представлять это самое правосудие. А справедливость требует послушание, справедливость требует жертв... Ведь это ещё не конец, пока толстуха не запоёт!       Не успев моргнуть глазом, Коган уже смотрела на сидящую перед ней женщину, как на своё отражение. Вернее, почему "как" ? Это и была она. А та, кто сидела напротив ранее — она в прошлом. От красивой, юной, полной энергии леди не осталось и следа. Её заменяла толстая, старая, с устрашающими глазами женщина. Как такое могло произойти? Насколько же несправедливым оказался для неё мир, что та готова была, действительно, отдать всё ради своей изначальной цели, которая со временем канула в лету?        Пронёсся эхом громкий удар по столу. Листы с сегодняшними отчётами разлетелись по залу. Коган в тот же миг встала со своего места, продолжая смотреть вперёд и уже лицезрея пустой стул, на котором теперь более никто не сидит... Постепенно и сердце переставало бешено биться, отдаваясь в ушах и дышать стало легче. — Это всё.       За что она сама себя осудила? Разве она не стремилась к той самой справедливости, которую лелеет большую часть своей жизни? Или это было мщение всему миру, который оказался не столь милостив к ней? В любом случае, этот суд запомнится той ещё на долго. Оно посеяло в душе Секретаря Коган свои сомнения. Но душа, что так яро стремится изменить что-то в этом мире, не забудет о своих целях, амбициях. Даже если кто-то посчитает это за несправедливость...