ANGST Драбблы

      От осознания твоей гибели Мицую выворачивало наизнанку. Была противна мысль, что всё это было по его вине. Но с твоей гибелью будто что-то переклинило, будто тусклый свет, что горел где-то внутри него, погас. Была уже не страшна идея не вернуться с поля боя. Хоть дан был ответ ребятам, что не Мицуя не пойдёт воевать с Майки и «Свастонами Канто».       Но часть его не смирилась с твоим уходом из жизни — просто не смогла этого сделать. В доме слишком много напоминало о тебе. В наказание самому себе он даже не стал избавляться от наших совместных фото. Наоборот — развесил их рядом со своим рабочим местом и кроватью. С них ты улыбалась, была такой счастливой, и это уничтожало.       Уничтожал сам факт того, что теперь пришлось сжечь у твоей могилы наброски платьев. Те самые наброски, которые юноша делал неустанно, выбирая из них самый подходящий вариант. Он-то и должен был стать твоим свадебным платьем, которое сам же и пошил бы — не доверил бы ни одному ателье такую работу.       Вновь и вновь часть души и сердца возвращались к твоему образу. Это почти сводило с ума. Мелодичный голос, мягкое и нежное касание до ладоней, щёк, волос. Твои руки всегда были тёплыми, Такаши любил переплетать ваши пальцы, глядя глубоко в твои глаза. Ты была его вдохновением, любовью всей жизни. Любовью, которую сам же и погубил, за что не прощал себя, корил и ненавидел.       Одной бессонной ночью, когда со дня на день должно было произойти грандиозное событие, в коридоре дома скрипнула половица. Юноша встрепенулся, подумав, что это одна из сестёр проснулась, решив проверить как дела и отошёл ли тот ко сну вообще. Выглянув из-за двери, лавандовые глаза не уловили присутствия кого-либо. Подумав, что показалось, до ушей донёсся тихий мелодичный смех. Знакомый голос. Нежный, приятный, как будто из забытого прошлого. — Така, — донеслось за спиной. Судорожно обернувшись, Такаши едва верилось в то, что предстало взору. Перед ним стояла ты. Такая же, как и до смерти Дракена. Сияющие глаза, мягкая и тёплая улыбка. Оступившись, повалился на пол, всё не сводя с тебя глаз. — Этого не может быть. Такое возможно? — сорвалось с бледных и немного искусанных уст. Голос дрожал, сердце в груди колотилось, как бешеное. На глаза наворачивались слёзы, застилая своей пеленой обзор. Ты перед ним без единого намёка на осуждение во взгляде. Сам того не ведая, Мицуя подполз к тебе, обнимая за ноги. — Прости меня. Прошу тебя, прости.       Касания до волос. Они были такими же, как прежде, но… что-то в них было не то. Будто они были холоднее, менее ощутимыми. Как призрачные. Юноша в последний момент думал о том, что твой призрак пришёл, чтобы отомстить, забрать с собой. Но, даже если бы так оно и было, никаких возражений не последовало — заслужил. Мицуя всерьёз считал, что заслужил отправиться в Ад за всё, что сделал. Пренебрегал твоей заботой, чувствами, даже не вышел к тебе ни разу за всё время. — Глупый, о чём ты говоришь? — ты заставила обратить на себя его взор. Его лавандовые глаза казались ещё более поникшими, чем раньше. И тут до юноши стало постепенно доходить, в чём, собственно, дело. Ты не отвечал на его извинения, мольбы простить тебя.       Ты не была призраком. Но если ты не призрак, то кто же ты? Такаши внимательнее осмотрел тебя, поднявшись на ноги. Образ. Тот же самый образ, какой он запомнил, когда ты всё ещё была жива, когда жив был Рюгуджи. Тогда-то он и видел тебя полноценно в последний раз. Это объясняло многое. Банально то, что сознание цеплялось за самый яркий момент в жизни. Фестиваль Танабата, когда Мицуя пообещал тебе всегда быть с тобой. Твоё раскрасневшееся личико, сияющие от счастья глаза. Всё сходилось. — Точно, ты же не она, — выдохнул юноша, потирая переносицу. И как в его голову вообще могла прийти мысль, что ты могла вернуться с того света для него одного? Но, раз его сознание так отчаянно хваталось за твой образ, прокручивая раз за разом, как плёнку кассеты, значит, это должно было случиться. Остатки рассудка боролись с тем, чтобы не дать безумию взять верх, не говоря уж о том, чтобы не позволить сотворить много непоправимых вещей. — Но я рад, что ты снова здесь.       Как бы Такаши не старался принять тот факт, что образ, видимый ему — не ты, внутри часть его души и сердца ликовали. Просыпалось второе дыхание. Конечно, это тебя не вернёт из могилы в его руки, в его крепкие объятия. Однако погасший свет внутри снова начал набирать силу, будто лампочка в старом патроне, которую давно не включали. Вдохновение вернулось к юноше, и он уже ничего не мог с этим поделать.       Мицуя работал над грандиозным проектом, как проклятый. А твой образ лишь смотрел за процессом, подбадривая его. Он не заменит настоящую тебя, но это для Такаши был единственный способ не оставаться при здоровом рассудке, продолжая делать то, что всегда получалось лучше всего. Метражи ткани, куча переделанных, заново переосмысленных эскизов, и вот он — шедевр, который должен был вознести память о тебе до самых небес, с которых ты на него смотрела.       Но одно дело было собрать образы «Драконов-близнецов». Другое — решиться на совершенно безбашенную авантюру. Никто в здравом уме и доброй памяти, имея те же навыки, тот же талант и предрасположенность, зная, что безбедная жизнь обеспечена, не стал бы идти на такой рискованный шаг. — Така, ты уверен, что это будет правильно? — вопрошал твой образ закулисами, когда юноша делал последние штрихи уже непосредственно на самих моделях. Мицуя старался не смотреть в тот самый угол, где был источник голоса. Рядом с ним были люди, которые не поняли бы его, не поняли к кому он обращался. Потому, едва только в закулисье остался он один, лавандовые глаза были обращены в тот угол.       Тульпа. Он узнал, с чем имел дело. Забавным казался факт, что подобное вообще было возможно с явным скептицизмом в мышлении юноши. Он не верил в мистику, не особо доверял таким вещам, но факт — есть факт. Тульпа, имевшая твой образ, стояла перед ним в ту ночь, стояла и в момент, когда умелые руки фиксировали детали, что пришли бы в негодность, оставь Такаши их на самих нарядах с самого начала. — Милая, так будет лучше. Я уже всё решил, — Мицуя был твёрд в своих убеждениях, даже обнажил свою татуировку на правом виске, зачесав волосы на левый. Чего уж говорить о старой формы «Тосвы», которая была на нём под мешковатой чёрной одеждой. О ней он никому не сказал — сюрприз для всех.       Образ на его слова лишь покачала головой, не думая даже спорить. В конце концов, она была соткана из его воспоминаний о тебе, той, какой он запомнил тебя. Ты всегда его поддерживала, была заботлива и добра к нему, к его сёстрам. Всегда понимающая, ласковая и нежная. Конечно, не обходилось и без строгости, толики негодования и иногда вредности. Но Мицуя закрывал на это глаза — эти недостатки перекрывались твоим добрым сердцем. По крайней мере, ему хотелось помнить тебя именно такой.       Эффектные образы поражали воображение. Все были очарованы «Драконами-близнецами», вот только это восхищение в пух и прах разнёс образ Такаши. Освещённый софитами и прожекторами, он с гордо поднятой головой и самодовольной ухмылкой вышел произносить свою речь. Юноша растоптал, растёр в порошок мнения жюри на показе, высказав честно что для него значит награда, которую он получил. Она не заменит ему товарищей, Мицуя не был готов променять их на награды и призы, по сути, «наплевав на своё будущее» — так выразились судьи.       Во всей этой ситуации было ясно одно: юноша уже точно решил не отступать, решил присоединиться к ребятам, чтобы сразиться с Майки. И даже в этом случае, как бы тульпа ни хмурила брови, выказывая своё недовольство — Такаши мог не вернуться с поля боя — она всё равно была с ним рядом.       Многие подметили изменение в нём. Ханагаки озадаченно спросил, всё ли в порядке с юношей, остальные же предпочли промолчать, но явно подмечая, что с их дражайшим товарищем что-то явно не то. В его взгляде будто вновь загорелся тот огонь, который был с ним ранее. Его зажёг твой образ.       Взгляд лавандовых глаз взгляд блуждал по твоему образу. Многие из товарищей косились, не понимая, что происходит. Мицуя улавливал недоумение краем глаза, но не мог объяснить… Они посчитали бы его за психа. А перед глазами — твой образ с застывшей мягкой улыбкой. Ты коснулась кончика его носа, качая головой. — Дурашка, ты что, совсем забыл? Меня видишь только ты, — ласково произнёс твой образ перед глазами. Да, это не ты, это не можешь быть ты, но ему так проще. Проще верить, что твоё самоубийство было всего лишь ночным кошмаром. Это помогало сохранить остатки рассудка, не позволив сойти с ума окончательно.       У таких явлений всегда есть обратный эффект. Пока юноша ещё старался искать позитивные стороны в появлении твоего образа, тульпа же всё больше и больше проникала в его жизнь. От её присутствия Такаши стал зависим, а она и не была так уж против, являясь к нему в любой момент. Достаточно было только подумать о присутствии оной — она тут как тут.       Может, в этом и не было ничего, о чём стоило бы переживать, однако своей «душой» юноша прикипел настолько, что уже и отринул напрочь мысль о твоей смерти. Будто её и не было, ты не ринулась под поезд, оставляя предсмертную записку, где слёзно прощалась со всеми и писала, что всё ещё любишь Мицую, даже несмотря на его холодность к тебе в последнее время.       Товарищи продолжали замечать странности в поведении «Джокера». Порой он, как будто проклятый кем-то, творил, не разгибая спины, его глаза сияли, но никто не мог ничего внятного сказать — оставалось лишь гадать. А образ лицезрел то, что происходит. Конечно, любовь и внимание льстили, но эфирный твой образ юноша создал по образу и подобию тебя, и потому ему было больно смотреть на то, как дорогой тебе человек постепенно сходил с ума. Так просто не могло продолжаться.       Воплощение тебя стало всё чаще и чаще пропадать, не отзываться на его зов, глядеть на него крайне печально. А сам «Джокер» не понимал, что пошло не так. Ты вновь с ним, вы снова счастливы, но почему твой глаза угасают? Почему они наполняются слезами? Разве он вновь стал их причиной? — Такаши, — однажды окликнула тульпа юношу, который вновь был увлечён, на этот раз перешивом шевронов на куртках второго поколения. Важная битва была на носу, войну «Свастонам-Канто» объявили на девятое число сентября, потому нужно было успеть всё сделать. Лавандовые глаза прошлись по родным чертам лица с некоторым недоумением. — Послушай, Такаши, то, что происходит, неправильно. Так не должно быть.       Она старалась говорить это как можно убедительнее, так, как это сказала бы ты, обращаясь к нему. К счастью, это было не так уж сложно — юноша вложил в неё все воспоминания о тебе, о том, какой нежной и заботливой ты была к нему всегда, какой тактичной и осторожной в словах. — К чему ты клонишь? — он чуть свёл к переносице брови, лавандовые глаза не сходили ни на минуту с черт напротив. Задней мыслью Мицуя понимал к чему шёл разговор, вот только принимать это, как факт, не хотел отчего-то. Возможно, он не хотел отпускать тебя, эфирный образ, созданный подкоркой мозга, чтобы сохранить остатки рассудка. — Отпусти меня, Така. Мы оба с тобой знаем, что ничего уже не исправить. Я — не она, я всего лишь плод твоего больного воображения. Я понимаю, как ты любил её, но… — тульпа начинала искажаться с каждым словом, принимая какие угодно черты, но всё меньше и меньше походя на тебя. — Ты не сможешь так жить дальше. Ты сходишь с ума. Я не думаю, что она был бы очень рада видеть тебя таким.       Твой образ снова вернулся в прежний облик, подходя к ошарашенному юноше. Осторожно гладя его щёки, он смотрел глубоко в лавандовые глаза. Так, как умела только ты. По нежным щекам текли слёзы. Ей тоже было тяжело прощаться, но видеть то, как Така сам себя разрушал, питаясь иллюзиями, уверяя себя в инсценировке твоей смерти, тоже было невозможно. — Отпусти, ради неё, ради себя, — нежный и ласковый голос упрашивал юношу. Его грубоватые ладони накрыли нежные девичьи, что с каждой минутой становились всё менее и менее осязаемы. Его утопия, где есть безграничное счастье с любимой девушкой, рушилась на его глазах, возвращая привычные мерзкие тона реальности. Но облик твой был в чём-то прав: пока «Джокер» мучал твой образ в своём сознании, создавая более физическое воплощение тебя, ты вряд ли могла бы упокоиться, не прощая себя за то, что оставила его в таком плачевном состоянии, когда до полного безумия оставалось не так много. — Она всегда будет любить тебя, отпустив меня ты ничего не потеряешь. Она будет всегда жива в твоём сердце. — Я… — юноше очень тяжко давалось это решение, но он должен был его принять. Ради той, кого он всей душой любил. Тяжело выдохнув, Такаши постарался улыбнуться так, как улыбался тебе на фестивале, давая клятву любить тебя вечно. — Я отпускаю тебя. Спасибо за всё.       И в нежном свете тульпа растворилась со счастливой улыбкой на лице, сказав лишь: «Спасибо». Такой же, какая была у тебя, когда ты лежала в гробу. Казалось бы, отпуская образ от себя, «Джокер» должен был чувствовать, будто его разрывает на части, будто что-то из него с силой выдрали, но… Он чувствовал лёгкость, словно тяжкий груз рухнул с плеч, засмоленные крылья черного дракона-близнеца расправились. — Эту войну я посвящаю тебе, моя любовь. — И в лавандовых глазах горела небывалая решимость.