Slackerbitch

Slackerbitch, fag, hag, whore, Looks real cute but lips are sore, Slackerbitch, fag, hag, whore, Always knocking on my door

Отчего-то Кейго не даёт к себе прикоснуться. Тойя словно отмечает галочками в невидимом списке – Кейго разговаривает, улыбается, зачитывает всем какие-то смешные заметки из телефона, внимательно выслушивает все те правки, которые их ненормальный сценарист решил в ночь накануне съёмок внести в сюжет (хотя какой может быть сюжет в порно, господи, но Гиран, три четверти суток проводящий в алкогольно-кокаиновой дымке, считает себя непризнанным гением и даже сцену двадцатиминутного траха норовит превратить в высокое искусство), а потом спорит или со вздохом принимает их, но – не даёт прикоснуться. Только ему. Тойе. С гримёрами-стилистами-костюмерами он ведёт себя как обычно, спокойно отдаваясь (слава богу, хоть тут не в этом смысле) в их умелые руки, превращающие его из Кейго в Ястреба, по которому сходят с ума завсегдатаи порно-сайтов. Уложенные в невозможную причёску волосы, небрежно наклеенная бородка, искусные татуировки в виде алых крыльев на плечах, что не сотрутся под жадными прикосновениями – от настоящего Кейго в Ястребе остаются одни лишь блестящие золотом глаза, изменившие форму под густым слоем подводки, и плавная грация движений, которую не могла скрыть ни косметика, ни одежда. Впрочем, одежды Кейго лишается быстро. Тойя проверяет специально – Кейго даёт себя трогать гримёрше Тоге, подставляя лицо, послушно наклоняя голову и шутливо целуя её «золотые руки», обнимает на прощание Джина, не выказывает никакого неудовольствия, когда режиссёр придерживает его за плечо, прося задержаться на разговор, и даже Гетену, тоже, как и Тойя, просто ассистенту режиссёра, спокойно даёт пять или треплет по голове, проходя мимо. А от Тойи неизменно шарахается. Эксперимент за экспериментом – Кейго просит оставить коробочку с обедом на столе, хотя руки у него свободны, стабильно игнорирует протянутую для утреннего рукопожатия ладонь и отскакивает в сторону, когда Тойя пытается придержать его за локоть на скользкой земле – с такой резвостью, что в итоге всё-таки падает. От помощи Тойи подняться – как неожиданно! – он отказывается тоже. На исходе четвёртого месяца Тойя убеждается, что, судя по всему, Кейго он неприятен. Это расстраивает. Нет, не так. Это заполняет собой все мысли Тойи и понемногу начинает вгонять в депрессию. Кейго не был... обычным – по крайней мере, так ему казалось. Симпатичный, улыбчивый, всегда приходящий на помощь и умудрившийся наладить отличные отношения не только с членами съёмочной группы, но и с актёрами – что в индустрии порно-фильмов, где все они вертелись, было огромной редкостью – неконфликтный, обаятельный, яркий и безусловно талантливый – Тойя искренне недоумевал, как настолько одарённый человек оказался здесь. Видимо, всё упиралось в деньги – за такие роли всегда платили щедро, Кейго же, всегда отдающийся полностью и искренне, быстро стал любимцем их аудитории и зарабатывал немало даже по местным меркам. Можно было лишь удивляться, что раскованный, жаркий мужчина, открыто стонущий в камеру, и открытый, весёлый парень за её пределами – один и тот же человек. Тойя вот понял это не сразу. И теперь пожинает плоды.

* * *

...Что скрывать, он всегда считал порно-актёров людьми даже не второго – двадцать второго сорта. И в первый день, собираясь на новую работу, старался накривляться вдоволь дома, чтобы не скорчить физиономию на съёмочной площадке. Он слегка опоздал, съёмки уже начались, и его быстро отправили в нужный ангар, пообещав провести разъяснительную работу после – ассистент требовался срочно. Тойя послушно помогал с камерой, расставлял освещение и всеми силами пытался не смотреть на гигантскую кровать в центре павильона, где сплеталось несколько тел. Они вызывали дурноту. Особенно один из парней – смуглый, какой-то дикий, с подвижным телом и густо облитыми лаком волосами. Тойя только раз глянул на его жадные, полные желания движения, искусанные багровые губы и горящие похотью глаза и поспешно отвернулся. Живот неприятно скрутило. После того, как экзекуцию над его нервами благополучно отсняли, Тойю наконец позвали к режиссёру. Коротко обрисовав его обязанности и договорившись о графике и заработной плате – главной и единственной причине, по которой Тойя здесь находился, – ему сунули в руки увесистую коробку и велели нести в гримёрку. Судя по всему, должность ассистента режиссёра была всего лишь красивым названием для мальчика на побегушках. Коробка и впрямь была увесистой, а ещё – огромной, руки Тойи с трудом её обхватывали, поэтому до гримёрки он добрался практически на ощупь и, толкая бедром дверь, всем сердцем надеялся, что если и упадёт, то хотя бы после того, как доберётся до стола – как вдруг коробка внезапно стала легче. Чьи-то руки подхватили её, перенимая половину тяжести, и Тойя с облегчением выдохнул. – Куда? – спросили за коробкой. – На стол. – Это сюда. Стол оказался недалеко. Сгрузив наконец свою ношу, Тойя с удовольствием потянул затёкшие руки и поднял глаза на своего неожиданного помощника. ...Хрестоматийный случай – стрела Купидона пробила сердце насквозь и, выйдя из спины, воткнулась в деревянные стены, подрагивая оперением. Точно так же задрожали ноги у Тойи, когда парень напротив, взлохматив волосы, улыбнулся. В золотых глазах светилось дружелюбное любопытство. – Значит, ты и есть новый ассистент, – протянул он, забираясь с ногами в широкое продавленное кресло рядом со столом. – Видел тебя сегодня, но так и не решил, кто ты именно – всё же ассистент или очередной парнишка-однодневка, решивший увидеть, как снимают взрослые фильмы. Рад познакомиться, – и улыбнулся шире. Тойя недоумённо нахмурился, решив не обращать внимания на то, что теперь кресло требовалось ему – вроде бы обычная улыбка била не хуже тарана. – Разве мы сегодня виделись? Парень отчего-то не удивился. Только кивнул в сторону окна, из которого как раз просматривался павильон, где снимали утреннюю сцену. – Виделись, – пояснил он. – Утром, на съёмках. Волей-неволей замечаешь новые лица. Даже, – он коротко приподнял брови, – если приходится то и дело отвлекаться. Тойя оторопело оглядел его ещё раз. Встрёпанные светлые волосы, раскосые глаза, растянутые в улыбке губы... Искусанные, распухшие, багровые губы. – Я Кейго, – парень протянул ему руку. – Или Ястреб – но это только на съёмках. Один из... основных актёров, если можно так выразиться. Знал бы он тогда, что всего лишь через пару недель ему откажут даже в намёке на прикосновение, Тойя держал бы его ладонь дольше. Тогда же рукопожатие было секундным – тёплая ладонь обожгла огнём, прошившим вены и горячо кольнувшим сердце, и Тойя резко отдёрнул руку. В золотых глазах мелькнула тень, но улыбка не дрогнула. – Извини, – зачем-то сказал Кейго и поднялся из кресла. – Если хочешь, могу поводить тебя по студии. У меня ещё полтора часа перерыва. – Я... – Если нет, я не настаиваю, – он вскинул руки, обезоруживающе улыбаясь. – У тебя могут быть свои планы или ты хочешь изучить всё в одиночку. Я понимаю. Это было очень, очень плохим решением, Тойя осознавал это ещё тогда. Но с губ как-то само сорвалось: – С радостью воспользуюсь помощью гида, – и он не смог удержать ответную улыбку, когда глаза напротив вспыхнули непонятной радостью. ...Решение и в самом деле было плохим. Тойя влюбился окончательно и бесповоротно, не успели они дойти даже до соседнего ангара.

* * *

Кейго всё ещё не даёт к себе прикоснуться. Тойя уже не экспериментирует и не ищет прикосновений – но даже от случайных касаний Кейго отшатывается, словно от огня. Тойя уже не знает, чему верить – искреннему взгляду и тёплой улыбке или отрывистым, будто паническим движениям, отзывающимся в мышцах судорогой. Кейго тянется к нему, говорит с удовольствием, даже скучные темы преподнося так, что Тойя, заслушиваясь, забывает о времени, но неизменно отстраняется, когда он приближается на расстояние прикосновения. Когда жертвой их непонятного не-дай-бог-мы-дотронемся становится любимая кружка Тойи, за которую они нечаянно взялись разом – и разом же отпустили, разрывая так и не случившееся прикосновение, у того лопается терпение. Кейго, исчезнувший из столовой, находится быстро – Тойя неплохо изучил его за почти что полгода. Старый ангар, где уже не проходили съёмки из-за тотальной запущенности обстановки и аварийного состояния крыши, был его любимым местом, где он пережидал минуты отдыха, которые не хотелось проводить в компании с кем-то. Тойя неслышно взбегает по ступенькам, толкает дверь и заглядывает внутрь. Так и есть – стол, лишённый ножки и поддерживаемый тумбочкой, пододвинутое к нему кресло и Кейго в нём, забросивший ноги на стол и погрузившийся в телефон. Сердце окутывает теплом. Под ногами скрипят доски, и Кейго поднимает от телефона глаза. Тойя улыбается ему, подхватывая по дороге покосившийся стул и с грохотом опуская его рядом с креслом. Кейго наигранно тяжело вздыхает, демонстративно убирая ноги. – Никакого личного пространства, – укоряет он, пряча телефон в карман, и складывает руки на животе. – Ты что-то хотел? – Хотел, – кивает Тойя. Рассматривает спокойное лицо, золотые глаза, заметно потеплевшие при его появлении, красивый изгиб привычно улыбающихся губ. Взгляд падает на сцепленные в замок длинные пальцы, и он произносит, вопросительно наклонив голову к плечу: – Почему, Кейго? Кейго смотрит на него с искренним удивлением, чуть хмуря густые брови. Тойя прикусывает губу и медленно протягивает вперёд руку. Замирает на полпути к – серьёзно – вжавшемуся в спинку кресла Кейго и так же неторопливо разворачивает её ладонью вверх. Раскрывает пальцы, чуть наклоняет кисть. Осталось только вложить свою ладонь, Кейго. Кейго садится ровнее. Тойя отмечает, что он всё ещё вжимается в спинку, коротко хмыкает и повторяет, не опуская руку: – Почему? Кейго молчит, глядя на его ладонь со странным, нечитаемым выражением. Уголок губ слегка подёргивается, кожу между бровями прорезала морщинка. Он облизывает губы, прикусывая нижнюю, и поднимает взгляд на Тойю. В золотых глазах нет ничего, чего в страхе ожидает Тойя. Ни отстранённости, ни гнева, ни отвращения. Ни одной эмоции, которой можно было бы оправдать такое странное поведение. В золотых глазах горит... вина? – Я не хочу, чтобы ты испачкался, Тойя. Слова доходят не сразу. Кейго продолжает смотреть на него с виноватым видом, свернувшись в продавленном кресле, будто в попытке спрятаться, и Тойя постепенно осознаёт. – Не говори чепухи. Кейго улыбается одними только губами. – Это не чепуха. Это всего лишь правда. – Если ты думаешь, что... – Да, – кивком обрывает его Кейго. – Тойя, я же вижу, как ты на всё это смотришь. Тебе неприятно, противоестественно это, думаю, единственная причина, по которой ты ещё здесь, это график – такой как раз подходит студенту. Ну и зарплата. Само собой. – Как и ты, – срывается у Тойи с языка. Кейго наклоняет голову, ничуть не обидевшись. – Верно. Мне нужны были деньги, и поэтому я подписал контракт. Мне всё ещё нужны деньги, поэтому разрывать я его не собираюсь – по крайней мере, пока. – Зачем тебе деньги? Долги? Шантаж? Кейго качает головой. – Всего лишь самая обычная жизнь. Жить сейчас, – он хмыкает, – довольно дорого, знаешь ли. Зарплата у меня тут и впрямь хорошая, даже отличная, этого вроде бы хватает, но... всё равно недостаточно. В последнее время ужасно выросли цены буквально на всё, плату за колледж, где я учусь, подняли едва ли на треть, а деться мне некуда – я не хочу посвящать всю свою жизнь этому, – он обводит взглядом ангар, – я надеюсь получить однажды диплом и устроиться по специальности. Прибавь к этому всякие бытовые мелочи, еду, одежду... Да чего уж там – на одну лишь съёмную квартиру уходит почти половина моего заработка. Конечно, я мог бы жить в общежитии, и дешевле, и веселее, но... – Кейго машинально касается плеча, на котором багровеет след от укуса, оставшегося после утренних съёмок. – Иногда я приползаю в таком состоянии, что все сразу догадались бы, что у меня за таинственная работа. Я... я не хочу, чтобы кто-то знал. Зато ты, – он вскидывает голову, – ты можешь уйти в любое время. И тебе вовсе не обязательно пачкаться, общаясь со мной. – Глупости. Кейго по-прежнему улыбается, и от этой преисполненной тоскливой уверенности улыбки у Тойи в груди вскипает что-то горячее. – Я снимаюсь в порно-фильмах. У меня порой бывает по два-три партнёра и не всегда по сценарию прописаны презервативы. А у тебя светлое будущее, отличная учёба, которая тебе по-настоящему нравится и потому легко даётся, планы на жизнь, и девушка есть наверняка – ты красивый, на тебя многие на площадке заглядываются. А я грязный, Тойя. Так что не трогай. Испачкаешься. ...Тойя смотрит на него – долго. Так долго, что Кейго начинает неловко ёрзать в кресле, не зная, куда деться от непривычно тяжёлого, пристального взгляда. – Тойя?.. – Ручка есть? – интересуется Тойя тоже непривычным – низким, каким-то грубым – голосом. Кейго неуверенно шарит в карманах куртки. – Держи, – протягивает он пару секунд спустя огрызок карандаша. Тойя вытаскивает из рюкзака блокнот, размашисто царапает что-то, подумав, дописывает ещё пару строчек, вырывает лист и протягивает его Кейго. – Это... адрес? – удивлённо произносит тот, кинув на лист быстрый взгляд. – И телефон, – подсказывает Тойя, указывая пальцем на цепочку цифр внизу. – Я живу один, тут, неподалёку. Квартира моя собственная, подарок отца к окончанию школы и началу самостоятельной жизни. Три комнаты, гостиная, балкон, думаю, уж точно лучше твоей. – Зачем? – тихо произносит Кейго. Тойя пожимает плечами и поднимается со стула. – Как по мне, почти половине от твоего заработка можно найти лучшее применение. У Кейго в глазах вспыхивает такая бешеная смесь эмоций, что Тойе становится жарко. – Зачем? – повторяет он громче. И внезапно смеётся – громким, почти истерическим смехом. Тойя вздрагивает от неожиданности, неприятный холодок ползком пробирается по спине. Кейго звучит так, словно у него сдают нервы. За полгода знакомства такого ещё не бывало. – Зачем? – голос у него опять садится до шёпота. – Я ведь в квартиру приезжаю в состоянии, в котором ты меня, несмотря ни на что, даже не видел ни разу. Я вползаю и падаю у дверей, а потом добираюсь до ванной и сижу там по полтора часа, стараясь хотя бы запах смыть. Зачем тебе это нужно? Видеть это? Чувствовать это? Я ведь пропитываюсь их запахом насквозь, от меня несёт на всю квартиру. Ты же не позволишь вымазанному в грязи человеку зайти в дом, зачем зовёшь меня? – Кейго неверяще качает головой. – Я тебя испачкаю. – Уже. Кейго вскидывает на него подозрительно блестящие глаза. Измученный, открытый, обессиленный, раненый – самим собой же. Красивый. Такой, господи, красивый. Тойя наклоняется ниже, кладёт руку – всё так же ладонью вверх – на деревянный подлокотник и выдыхает с нестерпимой нежностью, едва справляясь с желанием просто взять и притянуть Кейго в объятия, теплом и телом вытесняя из него все страхи: – Я уже в тебе с головой. Куда мне пачкаться сильнее? Ладонь на подлокотнике так и остаётся нетронутой. Но у Кейго подрагивают пальцы.

* * *

Звонок раздаётся поздним вечером, когда Тойя, натянув потрёпанную, но такую любимую толстовку, возится на кухне, освобождая себе пятнадцать минут утреннего сна, которые не придётся тратить на завтрак. Раздаётся – и умолкает робко, словно звонивший не уверен, стоило ли вообще прикасаться к звонку. Тойя летит к двери, чудом не поскользнувшись в одних носках на гладком полу. У Кейго, стоящего за дверью, рюкзак через плечо и спортивная сумка, лежащая у ног. Тойя думает, что улыбается сейчас, словно полнейший сумасшедший, однако Кейго не отшатывается на этот раз. Только растягивает губы в ответной, всё ещё неуверенной улыбке. – Мне сказали, что тут можно снять комнату, – произносит он, подхватывая, судя по всему, весьма тяжёлую сумку. Тойя машинально протягивает к нему руку. Секундная пауза длится, кажется, вечность. Тойя так и застывает с протянутой рукой, осознавая, что самое смешное в этой ситуации – он вовсе не просит прикосновения, а просто хочет помочь, в первый раз без задней мысли. А потом Кейго протягивает руку в ответ. Не ту, которая держит сумку. Другую. И осторожно вкладывает пальцы в его ладонь.

* * *

Жизнь вместе с Кейго словно расцветает новыми красками – и не только потому, что Тойя влюблён, как мальчишка, и чувствует, как радость вливается в него полновесными дозами при каждом взгляде в сторону лохматой светловолосой макушки. Вечера перестают быть скучными – они смотрят фильмы, устроившись на диване друг у друга под боком, делают задания, кто для колледжа, кто для университета (писать бесконечные, давно опротивевшие конспекты неожиданно становится в удовольствие, когда Кейго сосредоточенно сопит рядом и путается карандашом в чёлке), готовят вместе ужин (точнее, готовит Кейго, своим переездом мягко, но настойчиво оттеснивший Тойю от плиты в сторону стола, откуда тот и любуется теперь, как Кейго стучит по вечерам кастрюлями и подпевает мурлычащему на холодильнике радио), разговаривают – много, долго, выясняя каждую точку соприкосновения теперь, когда последний барьер между ними наконец-то сломан. Только краски, которыми красит его жизнь, не всегда бывают яркими. Точки соприкосновения, увы, пока у них только на словах и кончиках пальцев. ...Кейго продолжает прятаться от него. Он не шутил тогда, рассказывая, что, вернувшись домой, первым делом запирается в ванной – он залетает туда прямо в куртке и ботинках, включает воду, судя по звукам, оба крана сразу, и не выходит часами. А когда наконец выходит – ещё долго вжимает голову в плечи, стараясь не встречаться с Тойей взглядом. И только ближе к вечеру отпускает себя и начинает осторожно улыбаться. Первое время Тойя наворачивает по комнате нервные круги, слушая шум воды за соседней дверью, и разве что не физически уговаривает себя не вламываться туда, не вытаскивать заплаканного – он уверен в этом – Кейго из распаренной душевой и не пытаться убедить его, что всё в порядке. Всё не в порядке, с Кейго всё не в порядке, они оба знают это, только у каждого разные взгляды на причину. Тут не поможешь лишь действиями. И только словами тут не поможешь тоже. Нужно действовать в обоих направлениях и главное – неспешно. Нельзя торопиться. Тойя не торопится, хотя сердце каждый такой вечер отчаянно ноет и рвётся его утешать. Он готовит ему горячий мятный чай, и несколько дней спустя Кейго уже берёт его сам, а не просит оставить возле двери в комнату. Он приносит ему тёплый халат, слегка безобразный, но очень уютный, и Кейго, закутавшись в него и глянув в зеркало, фыркает, что он похож теперь на цыплёнка-переростка, но халат не снимает, и всего лишь через полчаса уже устраивается рядом с Тойей на диване перед телевизором. Он вопросительно тянется к нему с полотенцем, и Кейго, вздрогнув и помедлив, всё же наклоняет голову, позволяя вытереть мокрые после душа пряди. Спустя месяц их совместного проживания, Кейго, выйдя из ванной, не прячет больше взгляд. И, устраиваясь рядом с Тойей на диване, осторожно кладёт голову ему на плечо. Спустя месяц их совместного проживания, Тойя влюблён ещё сильнее. ...В тот вечер они готовят вместе ужин. Тойя не отсиживается больше у стола, а честно помогает, втихаря таская самые вкусные кусочки и невинно улыбаясь сурово хмурящему брови Кейго. За окном – вечер субботы, завтра – выходной, как от учёбы, так и от работы, и вся их возня с готовкой буквально пропитана этим ощущением отдыха и расслабления. Всё время хочется смеяться, просто так, без повода, хотя и повод есть – Кейго тоже в кои-то веки расслаблен. Непривычно-привычно, он словно летает по кухне, движения лёгкие и быстрые, как будто на плечи наконец-то ничего не давит. Щеки у него испачканы в муке, брови тоже, на губах светится озорная улыбка, отражающаяся в золотых глазах. Тойя даже не может винить себя в том, что он его целует. Просто Кейго вдруг оказывается в его руках, повернувшись к плите, просто устраивается так удобно, просто смотрит удивлённо и вопросительно снизу вверх, и Тойя видит в его глазах это удивление, и немедленно чувствует себя последней сволочью, и даже ругает себя, но не останавливается, потому что пять минут назад Кейго догрыз завалявшееся в вазе и уже слегка привядшее яблоко, и Тойя будто чувствует запах яблока в его участившемся дыхании и будто видит сладкие капли, оставшиеся на его губах. Тойе кажется, что он умрёт в любом случае – если коснётся этих чуть приоткрытых губ и если так и не коснётся их. И он его целует. Осторожно, мягко, очень-очень бережно, пальцами сжимая его плечи. Его губы и правда сладкие на вкус. Он касается их едва-едва, готовый отпрянуть при любом несогласном вздохе, и Кейго вздыхает – прерывисто и тихо, обдавая дыханием, а потом обвивает его руками за шею, закрывает глаза – такие близкие и золотые – и ныряет следом в поцелуй, оставаясь там надолго. Очень надолго. Настолько, что бесконечная, казалось бы, нежность догорает, сменяясь страстью. Руки сжимают уже сильнее, сползают с плеч на пояс, губы целуют с жадностью, Тойя проводит кончиком языка по мягкой нижней губе, пытается скользнуть глубже в рот... и замирает. Кейго не отвечает больше. Кейго так и застывает в его руках, и губы открыты не приглашающе – их словно сводит судорогой. Разум так громко кричит ему остановиться, что Тойя даже отшатывается. Кейго вздрагивает и опускает голову. Чёрт. – Прости. Чёрт. – Нет, это ты прости, – бормочет Тойя, почти с физической болью убирая руки с пояса Кейго. – Я не должен был... Кейго мотает головой. – Всё в порядке, правда, – он бросает на Тойю быстрый взгляд и немного розовеет щеками. Тойя слегка приободряется. – Было... здорово. Если честно, я и не помню, когда в последний раз целовался просто так, из удовольствия, а не ради сценария. Румянец выцветает так же быстро, как и появился. Кейго сглатывает, снова отводит взгляд и, отвернувшись, поспешно вытирает губы рукой. – Я... Закончить Тойя ему не даёт. Он разворачивает его к себе и притягивает снова, обнимая за плечи. Прижимается лбом к его лбу, заглядывая в грустные – так он и думал – глаза. – Я знаю, о чём ты подумал, – произносит он тихо, но твёрдо. Кейго смотрит на него с горечью, но не отстраняется. – И ты неправ. Кейго недоверчиво качает головой. Тойя обхватывает его лицо ладонями и большими пальцами мягко гладит контур губ. – Ты неправ, – повторяет он. – Да, я помню всё, что делали с другими эти губы. И всё равно больше всего на свете хочу их целовать. Секунда. Другая. И Кейго с похожим на стон выдохом прижимается к его губам.

* * *

Диван, на котором они провели не один уютный вечер, кажется, стонет им в такт, когда они падают на него, лихорадочно стягивая друг с друга одежду. Это похоже на сбывшуюся наконец мечту, и Тойя из последних сил держится, чтобы не сорваться в неё с головой, потеряв всякий разум – неторопливость и неспешность по-прежнему играют первостепенную роль. Кейго всё ещё зажимается. Кейго ластится к нему, задирает на нём футболку, водит ладонями жарко и жадно где только придётся, забирается ими под джинсы, целует, целует, целует – тоже где придётся, и в то же время сжимается всякий раз, когда Тойя прикасается к нему в ответ. Есть что-то сумасшедшее в том, как откровенно он отдаёт себя, и какие пугливые мурашки бегут при этом по его коже. Сумасшедшее. Надломленное. Тойя перехватывает его руки и вжимает их в диван у Кейго над головой. Глаза у Кейго поплывшие и испуганные одновременно, из моря нетерпения в них то и дело всплывает чёрный островок паники. Тойя целует его тревожную морщинку на лбу. – Не бойся. – Я не боюсь, – выдыхает Кейго прерывисто. – Боишься, – шепчет Тойя, водя губами по горячей гладкой коже. – Ты боишься, что я тобой воспользуюсь, потому что я знаю, кто ты такой, и знаю, сколько людей делало с тобой всё то же, что и я. Но ещё больше ты боишься, что я не воспользуюсь, а оттолкну – именно потому, что я знаю. У Кейго дрожат губы. Тойя целует их, мягко, отрывисто, целует подбородок, такое же дрожащее горло и спускается ниже. – Не бойся. Просто разреши мне. Пожалуйста. Прошу, – губы замирают над поджавшимся животом. – Мне правда всё равно, сколько людей тебя касалось до. Я хочу стереть все их прикосновения своими. – Их было... очень много... – две задохнувшиеся паузы – два лёгких касания уже не к животу, а к мягкой дорожке золотистых волос, убегающей под резинку нижнего белья. Кожа здесь свежо пахнет мылом и немного – мускусом. Возбуждённый член, уже натянувший тонкую ткань, горячо упирается Тойе в щёку. Тойя подхватывает подрагивающие от с трудом сдерживаемого напряжения бёдра, поощряя толкнуться навстречу. Член, всё ещё скрытый бельём, мягко трётся о его лицо. Тойя трётся лицом о его член. Кейго стонет, прячась в изгибе локтя. – Значит, – довольно заключает Тойя, – я просто прикоснусь к тебе больше.

* * *

Это несложно – на самом деле. Сложно не коснуться, не касаться, везде, всюду, сложно не целовать каждый сантиметр загорелой кожи и просяще, требовательно выгибающегося тела. Хочется довести Кейго до безумия, превратить его в безвольный, задыхающийся, расплывшийся по дивану кисель и собрать каждую каплю этого киселя губами и языком. Возможно, Тойя уже сам немного сошёл с ума. Он разводит его ноги шире в стороны, наслаждаясь открывшимся видом. Пальцы ласкают внутреннюю сторону бёдер, подбираясь всё ближе и ближе к паху. Когда они прикасаются там, где к коже прижимаются тяжёлые, налитые возбуждением яйца, и скользят вниз, Кейго вздрагивает. Тойя, чувствующий его всем своим телом, вскидывает обеспокоенно глаза. Ему не нравится эта дрожь. – Я не воспользуюсь, – напоминает он. – И не откажусь. И если ты не хочешь, Кейго, честное слово, я... – Я хочу! – поспешно выпаливает Кейго. – И я знаю, правда, знаю, просто... Неужели ты действительно хочешь... это? – он подкидывает вверх бёдра, так, что пальцы Тойи упираются прямо в сжавшееся отверстие. – После всего? После... них всех? Дымка удовольствия, почти застлавшая было его глаза, снова исчезает. Треклятый островок чёрной паники расплывается по радужке вместе с зрачком, заслоняя тёплое золото. Наверное, сложно убедить человека, что ты любишь его, если он сам себя не любит, остро и болезненно думает Тойя. Если тело, от которого у тебя перехватывает дыхание, он называет «это» и стыдливо отводит глаза. Но он его убедит. Приложит все усилия и даже попробует обойтись без тяжких телесных повреждений для всех тех, кто приложил руку и особенно не руку к этому чудовищному нагромождению комплексов. Пожалуй, можно начать с языка. И не только для того, чтобы сказать что-то утешающее. Тойя обхватывает Кейго ладонями за пояс – ладони у Тойи широкие, а талия у Кейго – неожиданно узкая, и кончики пальцев почти смыкаются друг с другом – и рывком придвигает к себе, забрасывая его ноги себе на плечи. – Я ведь уже сказал, – он медленно, размашисто, показательно ведёт языком по всей промежности, острым влажным кончиком обводя тугое колечко мышц и дразня его скользящими касаниями – так, что Кейго, задохнувшись, до хруста выгибает спину. – Мне всё равно. Мне плевать, кто, как и сколько раз трахал Ястреба. Я собираюсь заняться любовью с Кейго. Кейго всхлипывает где-то у него над головой. Мышцы расслабляются под его прикосновениями, и он скользит языком внутрь, по нежным, обжигающе горячим стенкам. Он трётся языком о них, ловя прокатывающиеся судорожные волны, и Кейго кричит – громко, срывая голос на последних отчаянных нотах. Крепкие бёдра почти угрожающе сжимаются вокруг его шеи. Тойю это странным образом возбуждает ещё сильнее. – Тебе нра-а-авится, – с удовольствием тянет он, проводя длинную влажную линию вверх. Возбуждённый член теперь тяжело покачивается прямо у него перед носом, и Тойя лижет и его. Слизывает потёки смазки с налитой головки, обхватывает её губами, оставляя оглушительно пошлый поцелуй, снова трётся щекой и носом – только теперь мешающей ткани нет и в помине, и скользкая, горячая, тяжёлая плоть ложится на его лицо так восхитительно, что тоже хочется кричать. И нет лучше способа удержаться от крика, чем заткнуть себе глотку. Пусть лучше вместо него кричит Кейго. Вот так. Вот так. – Н-не... – гортанно выдыхает Кейго, когда вместо языка влажного от слюны входа касаются пальцы. Тойя с неохотой выпускает изо рта его член и приподнимает вопросительно брови. Кейго смотрит на него – всё ещё возбуждённый член снова прижат к его щеке – так, словно это зрелище лишает его остатков речевого запаса, но сосредоточенно хмурится и, старательно выговаривая даже не слова – каждую букву, – произносит: – Не... не нуждаюсь... в растяжке... ты же знаешь? – И лишить себя удовольствия? – ухмыляется Тойя. Кейго хмурится недоумённо и – всё ещё, слегка – недоверчиво. В широко распахнутых глазах смутно виднеется непонимание, которое Тойя уже тихо ненавидит. «Как можно находить удовольствие в том, чтобы растягивать и так давно уже растянутую десятками членов до тебя дырку?» Он читает это в каждом движении век. Возможно, без тяжких телесных обойтись всё же не удастся. Нужно будет вернуться к этому позже. Сейчас он плавно входит в Кейго двумя пальцами сразу, одним длинным и слитным движением, с удовольствием ощущая, как мягко сжимаются вокруг них мышцы. Возможно, Кейго не нуждается в растяжке и впрямь, но это не значит, что Тойя добровольно откажется от этого предвкушения, чувствуя давящий тугой жар и думая о том, как такой же жар сожмёт вскоре его член. Думая о том, как Кейго ещё шире распахнёт глаза, когда уже не кончики пальцев, а упругая головка толкнётся в самую чувствительную точку глубоко внутри, как стон, слетевший сейчас с его губ, станет криком, а руки не просто вцепятся в обивку дивана, а процарапают на ней длинные борозды от ногтей. Как такие же царапины украсят плечи и спину Тойи, когда он прижмёт Кейго к себе и начнёт двигаться. Как сильные бёдра, чудом не свернувшие ему шею – впрочем, такой смерти Тойя был бы только рад – крепко обхватят его за пояс, и пятки будут требовательно упираться ему в спину, управляя ритмом. Не кончить бы от одних лишь этих мыслей, даже не начав, боже. Кейго стонет на его пальцах и пытается насадиться сильнее. Тойя даже приостанавливается, толкает их в этот раз не полностью, замирая где-то на середине костяшек, и Кейго, разочарованно хныкнув, изо всех сил двигает бёдрами навстречу и сжимается так, будто хочет вобрать в себя эти пальцы и не выпускать их больше вообще. – Ты такой жадный, – смеётся Тойя. – Что, перестать тебя дразнить и наконец дать? Кейго смотрит на него – и тут же мучительно-сладко жмурится от нового толчка. Тойя цокает языком и сгибает пальцы, с силой массируя его изнутри – так, чтобы боль, сладкая и тянущая, прошила наравне с удовольствием и увеличила его в стократ. Можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как плывёт и плавится в подступающем оргазме Кейго. Как он сам горит и – Тойя быстрым движением слизывает с его члена каплю смазки – да. Течёт. Божественно. – Так что же? – толчок. – Дразнить? – толчок. – Или? – толчок. – Дать? – Да, – еле выдыхает Кейго. Глаза у него закатываются. – Да. Да, да, да, да-а-ай! И мгновение спустя Тойя оказывается внутри. Кейго стонет на длинной, низкой ноте, от которой у Тойи словно встаёт дыбом весь позвоночник, и волнообразно прогибается в животе. Горячие пальцы вцепляются ему в плечи, впиваясь в кожу ногтями. Тойя тянется к нему, зарывается носом в золотые пряди на виске, чуть мокрые от пота, целует солоноватую кожу, пытаясь перевести дыхание – тугой жар сжимает не только член, но и, кажется, всё тело, сдавливает до боли горло, стискивает сердце. Картинка перед глазами плывёт. Стараясь отвлечься, Тойя медленно ведёт ладонью от тёплого бока к крепкому бедру, чувствуя, как отзывается мурашками на его прикосновения кожа, подхватывает Кейго под колено и делает первый толчок. И полный удовольствия стон наконец прорывается сквозь горло. ...Если где-то в глубине его души и сидела отравляющая мысли заноза, то она растворяется без следа. То, как Кейго реагирует на него и на его ласки, то, как он задыхается и подаётся навстречу, то, как он беспорядочно гладит его по плечам и спине, сжимает бёдрами – как Тойя и фантазировал, – и пытается прижаться животом, словно ему недостаточно контакта кожи с кожей – ни на одном видео, ни в одной сцене никогда такого не было. То, как Кейго хочет. Тойя говорил, что хочет заняться с ним любовью, и Кейго теперь требует и телом, и голосом его любить. И делает всё, чтобы любить его хотелось как можно дольше. Больше. Сильнее. Глубже. Почти отчаянно и бесконечно нежно. Слыша очередной звонкий стон, Тойя прихватывает губами тонкую кожу у Кейго на шее и, опомнившись, лишь проводит осторожно кончиком языка, а не вцепляется изо всех сил зубами. Желание оставить на Кейго свою метку жжёт нервы, но он прекрасно помнит багровые пятна, предательски выглядывающие из-под воротника рубашки, и красные царапины от мочалки, остающиеся после каждого бегства Кейго в ванную. Вряд ли Кейго обрадует такая метка. Даже оставленная им. Ладонь Кейго взлетает вверх по его плечу и ложится на затылок, зарываясь пальцами в волосы, не давая отстраниться. Тойя замирает, так и прижавшись вопросительно к нему губами. – Твою... я бы хотел... – приглушённо шепчет Кейго у него над ухом, и ладонь надавливает сильнее. Он стонет так красиво, прогибаясь в спине, когда на его коже расцветает яркий след, что Тойя не может себя сдержать – загорелая кожа беспорядочно покрывается засосами, пальцы впиваются в бёдра с такой силой, что остаются синяки. Каждую секунду Тойе страшно, что он сделал слишком больно и грубо, и Кейго вот-вот его оттолкнёт – но он лишь прижимается ближе и просит, требует ещё, выдыхая Тойе в губы его имя и словно в отместку выцарапывая на его спине почти кровавые следы. Довести его до оргазма вот так становится делом принципа. ...Кейго кончает, когда Тойя сосредоточенно и очень нежно выцеловывает его горло, тонкое, горячее и дрожащее от стонов и вздохов, по контрасту резко двигаясь внутри. Понимая, что и его вот-вот накроет оргазм – Кейго сжимается и извивается так, что перед глазами плывут багровые круги, – Тойя выходит из него на последнем толчке и, не удержавшись, изливается прямо ему на бёдра. Морщится недовольно, уже привычно восстанавливая дыхание, спрятав лицо у Кейго в волосах, и бормочет сорванно: – Извини. Кейго хрипло хмыкает и с тихим липким звуком сводит и разводит снова бёдра. Боже, Тойя это слышит. – Это иррационально, конечно, – Кейго легко проводит ладонью по взмокшей, подрагивающей спине. – Но я никогда не чувствовал себя более... чистым. И Тойя с облегчением смеётся ему в висок. Наскоро вытеревшись собственной же сброшенной одеждой, они жмутся друг к другу. Диван маловат для двоих, и Тойя затягивает Кейго на себя почти полностью, устраивая его на груди и тычась подбородком ему в макушку. Кейго прижимается к нему щекой и водит кончиком пальца по его ключицам. – Так хорошо, – шепчет он довольно. – Секс или объятия? – лениво спрашивает Тойя. – Секс. Объятия. И, – Кейго трётся носом, – объятия после секса. – М-м, – тёплые пальцы бегут по его спине вдоль позвоночника, и Кейго выдыхает прерывисто – короткие ногти едва-едва, не то что его собственные несколько минут назад, прочерчивают чувствительно линии до самой поясницы, ладони ложатся на ягодицы. – А как насчёт секса после объятий? Кейго тянется вперёд и легко кусает его за ключицу. Поднимает глаза, ловя потемневший бирюзовый взгляд. Воздух вокруг них снова пропитывается чужим желанием, только теперь больше не страшно – это желание невесомо и дразняще ласкает его кожу, разжигая ответ и в нём, а не давит на неё прогорклым удушающим слоем. Да, Тойя его хочет. Но Тойя хочет его. Ненавидеть своё тело, которое только что с таким упоением любили, сейчас не получается. И может быть... всего лишь может быть, но он не совсем... виноват? – Секс после объятий, – собственный голос звучит севше и хрипло, и Кейго с обжигающей волной, пронёсшейся по телу, вспоминает, что он сегодня, в отличие от Тойи, успел не всё. Он приподнимается на локтях и медленно, не сводя взгляда, сползает вниз. – Звучит как отличный план. «Ох», звучит в ушах спустя минуту. Ох.

* * *

...Утром Кейго просыпается в одиночестве в горе натащенных из спальни одеял и подушек и бредёт, зевая, на кухню на запах кофе и тостов. Тойя, в одних трусах, лохматый до невозможности и до невозможности же исцарапанный, сонно моргает возле кофеварки. Кейго подходит к нему со спины и, приподнявшись на цыпочки, кладёт подбородок ему на плечо, сцепляя руки вокруг его пояса. Тойя накрывает его ладони своими и тепло сжимает. – Доброе утро, – шёпот в шею. – Доброе утро, – шёпот в губы. Поцелуй. Объятие. Дать к себе прикоснуться так до странности легко.