Contact

Он настигает его со спины. Кладет механические руки — мертвые, не умеющие ощущать ни текстуру объекта, ни сам объект, — на плечи, и томно прижимается ближе. Омена это не бесит, нет, это вводит в ступор, и он замирает, словно статуя, лишь на придурка поглядывая. А он ведь и правда придурок. Прижилось слово, да и не зря. Сайфер не знает, как давно он «болен», но каких-либо противоречивых ощущений по этому поводу не испытывает — всякое бывало. Омен не выглядит, как эта самая болезнь. Скорее как панацея. От всего и сразу, но работающая только на Сайфере. Подкожный вирус, что медленно плетется по венам, заражая все собой. — Что опять? — Безэмоционально рычит Тьма, комкая в когтистых лапах края газеты, что была испещрена желтыми заголовками о Кингдом и прочих глупых новостях. Сайфер от такого лишь вздыхает, чуть стискивая ладони на чужом теле, и невольно млеет под грубым тоном. — Ничего. Хочу тактильности, — Жалуется он, а призрак лишь вздыхает, выпрямляясь. Точно придурок. И как только наглости хватает?.. Почувствовать бархатную кожу руками невозможно. Даже если держать в голове остывшие воспоминания о былых деньках с еще целыми руками. И это так расстраивает. Но ему так хочется. Когтистые руки притягивают марокканца к себе, и сажают его на колени, лицом к лицу. Радианитовые всполохи недовольно жмурятся, но их обладатель остается молчалив, лишь показательно стягивая со своей руки перчатку, протягивая оголенное запястье. Сайфер улыбается, а грусть во взгляде испаряется, лишь сам взгляд поникает, когда он хватает руками широкую ладонь. И правда. Ничего. Механические пальцы игриво то сжимают, то разжимают сотканную из теней кожу, а потом подносят к лицу, целуя в костяшки — такие же, как у людей, только грубее. Он чувствует губами каждый радианитовый шрам, и останавливаться не желает. Ведь это так чудесно, чувствовать, а Омен и не против. Послушно терпит выходки своего назойливого любовника, лишь начиная тихо урчать, когда тёплые, мягкие губы касаются щеки. В этом есть что-то умиляющее, думает Сайфер, и поэтому становится чуть настырнее. Хочется вытянуть из призрака больше эмоций, ведь такие моменты были непозволительной редкостью. Руки робко сжимают ткань капюшона, и горячий поцелуй приходится прямо в острую скулу — у призрака было чудесное лицо, и Сайфер не разделял с ним то, что он такое прячет, — а затем в тонкие губы, да в уголок разлома пасти. Омен часто говорил ему, что он сумасшедший, ведь ему нравится подобное уродство, но марокканец лишь улыбался, так и не останавливаясь в спонтанных комплиментах, что часто вгоняли Тьму в краску. Губы ощущают на себе тяжелое дыхание, а также вспоминают то, насколько Омену нравится, когда трогают его шею. Он нагло пробирается под темный капюшон, и впечатывается губами в зону под кадыком, ощущая, как тот дергается, стоит сделать так. Руки подключать вовсе не хотелось, ведь сейчас он изучал призрака более детально. И будь проклят тот день, когда он решил связаться с радианитом, потеряв свои родные руки, лишив себя возможности чувствовать. Тьма урчит совсем рядом, над ухом, а у информатора дыхание спертое, теплое, сам он жмется поближе, старается каждую клеточку тенистой плоти выцеловать, и совсем теряет счет времени. Ведь времени у них много, но друг другу они уделяют его до ужаса мало, ибо что ни день — то локальная война, и не знаешь, когда именно вернешься, и вернешься ли. Но вскоре страж отлипает. Рассеянно руки перед собой выставляет, упираясь в мягкую грудь, не скрытую грубым железом брони, и все улыбается, глядя прямо в глаза. Призрак не может сдержать ответной улыбки, от которой внутри все взрывается яркими огнями фейерверков, но получается настолько плохо, что вестник заливисто смеется, жмуря светящиеся голубые глаза. — Ну все, все, — Смущенно подгоняет его Омен, сама серьезность, страх и мрак, а Сайфер лишь в плечо утыкается, только так затихая. — Теперь доволен? — Очень. — Произносит он влюбленно, и засыпает под шелест газеты.