Сказки больше не нужны?

С тех пор, как леди Кейтилин покинула Винтерфелл, старая Нэн приуныла. Глубоко в груди поселилась боль — за родной замок, семью Старков, надежды, которым не суждено сбыться. Старость, одиночество и разочарование почти всегда неразлучны. Нэн как никто другой знала об этом. Давно ли она пришла в Винтерфелл нежной златокудрой девой? Очень давно. Сто лет назад, а может, и больше. Или только вчера? Как бы там ни было, теперь она дряхлая, выжившая из ума старуха. Жизнь пролетела, как один миг. Всё потеряло былую силу. И вера в старых богов, и торжество победы над лютой зимой, и прекрасная юность с ее тяжкой борьбой между плотью и духом. За окном уже стемнело. В камине потрескивали дрова. Маленькую комнату наводнили тени от горящих свечей. Каждый вечер они исполняли любимый танец, оживляя давние страхи и воспоминания. Призрачная фигура застыла в кресле. Морщинистое лицо было печальным. Старая Нэн выглядела так, словно ее жизнь, с каждым днем всё сильнее напоминающая разбитый масляный фонарь, где едва теплился огонь, в одночасье лишилась смысла. — Ты нужна им, миледи. Неду, детям, семье… — вспомнила Нэн свои слова, обращенные к хозяйке в тот день, когда какой-то безумец чуть не убил Брана. Она заботливо смывала кровь с израненных рук леди Кейтилин, вдыхая аромат вереска, исходивший от ее волос. Та лежала в ванне с горячей водой и устало следила за утратившими прежнюю проворность костлявыми пальцами старухи. Какой измученной казалась миледи! Но сколько в ней было неведомого огня и решимости! — Ты права, Нэн, — погружаясь в дрему, проговорила леди Кейтилин, — я нужна им так же, как твои сказки нужны всем нам. Старая Нэн невесело усмехнулась и покачала головой. Глупости! Ее сказки больше никого не радовали. Робб, старший сын Старков, был чересчур мрачен и холоден — после отъезда матери на него свалилось много забот. Храбрый и любопытный Бран так и не пришел в себя. Он лежал в своей постели неподвижно, как на смертном одре. И даже маленький Рикон не испытывал восторга от историй Нэн. Малыш с трудом мог усидеть на месте, все время вырывался из рук и убегал в кухню, где служанки кормили его сладостями. Похоже, только спаситель Брана — тихий и осторожный лютоволк с золотыми глазами, рядом с которым тело старухи всякий раз покрывалось гусиной кожей, — проявлял интерес к ее сказкам. Когда она бывала в покоях Брана, волк не сводил с нее пристального взгляда. Услышав ее скрипучий голос, рассказывающий о детях леса, он задумчиво склонял голову набок и начинал тихонько подвывать. Грустные мысли не давали покоя. Старая Нэн вздохнула и, поправив выбившиеся из узла редкие седые пряди, принялась за вязанье. Цоканье спиц убаюкивало ее. Вместе с клубком распутывались бесчисленные воспоминания, вся ее долгая жизнь, полная радости и печали. Так паук плетет паутину, превращая живописный узор в западню для несчастных насекомых. Так художник широкими мазками наносит краски на чистый холст, пытаясь остановить мгновение. Так строитель кладет камень за камнем, чтобы возвести новый дом… — Цок-цок-цок, — перешептывались спицы, — цок-цок-цок… Вдруг шерстяной клубок устремился вверх, минуя тени от свечей, утонувшие в полумраке стены, вырываясь из объятий душной маленькой комнаты. А вслед за ним, без особого сожаления покинув свое кресло, отложив вязанье и схватившись за ускользающую нить, решительно, как будто кто-то толкнул ее в спину, поднялась и старая Нэн. Шаг, второй, еще один — и вот она за пределами замка. Над Винтерфеллом стояла глубокая ночь. Холодные звезды серебрились в темном небе. Сердце Нэн сжалось от тоски. В первую минуту ей показалось, что она летит. До чего непривычным было это ощущение! Затем она подумала, что вот-вот упадет, как Бран, и разобьется о землю. Легкость сменилась невыносимой тяжестью, словно на ее хрупкие плечи навалился груз прожитых лет. — Это смерть, — решила старая Нэн, не спуская глаз с клубка, который вел ее за собой. — Настал мой черед. Я слишком долго задержалась на этом свете. Прошло несколько минут, прежде чем Нэн поняла, что она не летит и не падает. Ее ноги ступали по росистой земле. Повсюду пахло свежей травой, сгущался туман, шумели вековые деревья. Это была богороща — хранительница древних преданий. Такая же красивая и величественная, как во времена ее молодости. Сколько лет старая Нэн не приходила сюда! Как давно не слышала любимых молитв и песен! Нэн сжала нить дрожащей рукой и осмотрелась. Густые кроны деревьев нависли над ней. Подул ветер, стало зябко. Нэн затрепетала. «Зима близко, — подумала она. — Иные только и ждут, чтобы снова захватить наши земли». — Пойдем со мной, Нэн. Звонкий голос прозвучал совсем рядом. От дерева отделилась тень, и старая Нэн рассмотрела в темноте улыбчивую девушку с длинными волосами. Золотые кудри обрамляли юное лицо. Она выглядела почти призрачной — такой, какими бывают бесплотные духи, но удивительно живой и очаровательной. — Кто ты? — спросила Нэн. — Это всё твои спицы. Ты разбудила воспоминания, — ответила незнакомка. Старая Нэн улыбнулась. — Ты очень похожа на меня. Когда-то давно я была такой же прелестной. — Время пришло, Нэн. Пора уходить. Твои сказки никому не нужны. — Знаю, — тихо отозвалась Нэн. Призрачная девушка приблизилась к ней, и теперь они шли рядом. Вырвавшийся на свободу клубок всё катился и катился, петляя между деревьями. — Твое прошлое — словно этот запутанный клубок ниток, — произнесла спутница, и Нэн почувствовала, как боль острыми иглами пронзила сердце. — Леди Кейтилин права, не так ли? Все Старки для тебя на одно лицо. Ты слишком стара, чтобы различать их. Ты живешь сказками и не помнишь ничего из того, что было на самом деле. Старая Нэн остановилась. Она не верила своим ушам. Сколько на свете глупцов, считающих сказки пустой болтовней! Как безжалостна и несправедлива юность! — Неправда! — сказала Нэн, и в богороще зазвенело эхо. — Я знаю всех — и каждого в отдельности. Я помню всё, что было на этой земле. Мои сказки — тому свидетели. — Покажи, — попросила призрачная девушка, на ее тонких губах мелькнула усмешка. — Покажи мне, что ты помнишь, Нэн! — Смотри внимательно, — ответила старая Нэн, глянув на шерстяную нить, что извивалась змеей впереди, и продолжила путь. Занималась утренняя заря. Вековые деревья ожили. Между толстыми стволами бродили тени. Тут и там вспыхивали огни, открывая воспоминания. Перед Нэн и ее спутницей предстало прошлое. Яркие цветные картины стремительно сменяли друг друга, как времена года в волшебной стране. Колокольчиками звенели детские голоса. Храбрые воины сражались за мир и любовь. Кровь лилась так щедро, словно вообразила себя райским нектаром. Сотни самых разных людей возникли по сторонам и невидящими глазами смотрели из-за деревьев. Старая Нэн помнила их всех. Сыновей и внука, не вернувшихся с войны, давно ушедших дочерей, Брандона, Лианну, всех малышей Старков, которых она когда-то нянчила... — Выпей со мной сладкого летнего вина, Нэн, — услышала она голос любимого хозяина. Эддард Старк наполнил серебряную чашу и протянул ей… — Как мне смириться, Нэн? Как вытерпеть в своем доме бастарда? Это была леди Кейтилин. Ее глаза, полные слез, полыхали неистовым огнем… — Я не боюсь упасть, Нэн, — заливисто рассмеялся Бран. — Я лазаю лучше всех в Винтерфелле. Худенькие плечи тряслись от смеха — мальчик был счастлив… Когда наваждение схлынуло, над богорощей уже взошло солнце. Воспоминания растаяли в ночи. Шерстяная нить закончилась — клубок был распутан. Очнувшись, Нэн обернулась в поисках своей спутницы. Та с улыбкой стояла неподалеку, указывая рукой на огромное дерево с белой корой и красными листьями. Они купались в солнечных лучах и блестели, будто капли едва запекшейся крови. — Сердце-древо! — в благоговении склонилась старая Нэн, увидев на стволе вырезанное человеческое лицо. На секунду его исказила мучительная гримаса, и Нэн решила, что этому чардреву не одна тысяча лет. — Что привело тебя сюда, Нэн? — старческим голосом спросило чардрево. — Мои сказки никому не нужны, — растерянно развела руками Нэн. Ее жидкие седые волосы спутались, обнажив покрытую пятнами розовую лысину. Морщины в утреннем свете казались еще глубже. В подслеповатых глазах стояла влага. Старуха едва держалась на ногах от усталости. — Они не твои, Нэн, — ответило чардрево. — Эти сказки были до тебя, останутся и после твоей смерти. Но если ты умрешь, кто же будет их рассказывать? Кто сохранит нашу славную историю? — Так, значит, я не умерла? — Даже самое старое чардрево не знает гниения. Не спеши умирать, Нэн! Зима близко. Не успеешь оглянуться, как всё будет в ее власти, как придут Иные. Только молитвы старым богам спасут Север. Молитвы и любовь к своей земле. — Старая вера имеет огромную силу, — согласилась Нэн. — Возвращайся домой и молись! Крепко молись, старая Нэн! За Винтерфелл, за Старков, за маленького Брана. За всех. Сказав это, человеческое лицо на стволе чардрева застыло. С почтением склонив голову, старая Нэн прошептала слова древних молитв. Богорощу наполнили птичьи голоса, живые и очень красивые. Наступил новый день. Призрачная девушка, сопровождавшая Нэн, исчезла, растворившись в солнечном свете. «Пора возвращаться», — подумала Нэн, взглянув на дорогу, по которой пришла. Шерстяная нить, приведшая ее сюда, лежала в траве и была влажной от росы, а в нескольких шагах от нее, сверкая золотыми глазами, стоял лютоволк Брана. — Просыпайся, Нэн! Скорее! Бран очнулся! Бран пришел в себя! Робб Старк кричал так громко, что стены Винтерфелла дрожали. Он склонился над креслом старой Нэн и лихорадочно тряс ее за плечи. Его широко распахнутые глаза лучились от счастья. Нэн разлепила веки и улыбнулась беззубым ртом. Ее сердце отчаянно колотилось — от резкого пробуждения и от радостной вести. — Быстрее, Нэн! — еще громче закричал Робб. — Ты нужна Брану! Будешь присматривать за ним, рассказывать ему свои сказки… — Ходор! Неси! — прохрипела старуха, разминая затекшие ноги, и на пороге тут же появился ее правнук-великан. — Ходор! Добродушный конюх расплылся в улыбке, усадил старую Нэн к себе на спину и понес ее в башню, где располагались покои Брана. По пути он напевал свою любимую песню, смысл которой был известен лишь ему одному, а старуха прижималась к его могучей шее, вдыхая терпкий запах лошадей. «Им нужны мои сказки», — с благодарностью думала она и тихонько молилась старым богам, вытирая морщинистой рукой непрошеные слезы.