To be human

Полина неаккуратными мазками наносит помаду на губы Пелагеи и выправляет вышедшие за края границы пальцем, собирая на него остатки ярко-красного пигмента, оставляя за собой розовые следы. Глаза Пелагеи уже накрашены густым непрозрачным серым оттенком, а ресницы испачканы плотным слоем туши, и Полина любуется полученным результатом, сделав пару шагов назад, чтобы критично осмотреть ее лицо с расстояния. Внезапно она отдает ей свою кофту, а Поля покорно принимает неожиданный подарок и аккуратно надевает ее через голову, стараясь ничего не смазать и не оставить краски на зеленоватой хлопковой ткани, не задавая никаких вопросов. Дима глядит на эту сцену с долей смущения и осознает всей глубиной сознания свою роль наблюдателя, но совершенно не понимает, что тут делает. У него создается впечатление, будто подглядывает за чем-то интимным, таинственным и предназначенным не для его глаз, но сдвинуться с места и уйти у него не получается. Пелагея встаёт и босыми ногами подходит к нему: ему кажется, она сейчас начнет ругаться и всячески проявлять свое недовольство и раздражение. Ему хочется, чтобы она его ударила, отвесила звонкую болезненную пощечину за то, что он вмешивается в ее жизнь прямо сейчас, но вместо этого она забирает у него стакан с водой из рук и начинает жадно пить. Капли воды, попадающие на ее лицо и скатывающиеся с подбородка, мгновенно обретают багровый цвет, и Дима с нескрываемым ужасом наблюдает, как на Полининой кофте проявляются капли крови. — Что ты делаешь? — Он совершенно уверен, что не произносил этого вслух, но этот вопрос звенит у него в голове, оглушая и дезориентируя. — Я не могу остановиться. Билан просыпается с острой головной болью, давящей ему на виски, а резкий всхлип, спровоцированный недостатком воздуха в его легких, заставляет содрогнуться все тело. Дима тяжело дышит и отгоняет от себя остатки сна, по привычке ища глазами окно, чтобы произнести несколько заветных слов ради важной миссии: предотвратить воплощение сна в реальности. От его непроизвольных движений ноутбук выходит из спящего режима и ослепляет его своей яркостью, которую он не успел убавить. Дима щурится, потирает глаза, глядя на стоп-кадр, выведенный на полный экран. Он вспоминает, что перед тем, как заснуть, смотрел какой-то фильм с Джейком Джилленхолом в главной роли, где тот, будучи уже мертвым несколько недель, пытается спасти девушку, которую видит в первый и последний раз в жизни, имея в качестве своего оружия только восемь минут своего сознания перед смертью. Дима не верит в теорию о параллельных вселенных, точно также как и не верит и о точках соприкосновения между ними в качестве дежавю и ложных воспоминаний, но все равно заставляет себя досмотреть до конца, дав себе обещание не так давно завершать начатое, и, на удивление, даже не жалеет об этом. Концовка его не разочаровывает: он любит фильмы со счастливым концом, потому что в его жизни такие истории происходят до смешного редко. Его смущает только абсолютная неправдоподобность произошедшего. Билан больше не верит, что на что-то можно повлиять даже в своей жизни, изменение же хода другой реальности собственными усилиями кажется ему полной чушью. Он нащупывает свой телефон на кровати и открывает диалог с Полей в одном из мессенджеров, пролистывая несколько сообщений. Последняя фотография от неё пришла в 21:23. Как всегда абсолютно светящаяся, розовощекая, выглядящая здоровой и в меру счастливой, с ее неисчерпаемым жизнелюбием и оптимизмом. Само обаяние. Ниже он видит пару непрочитанных сообщений от неё, пришедших чуть позже с получасовым интервалом, и перечитывает их несколько раз. «Надеюсь, ты нормально добрался. Как ты? Даже не написал.» — сообщение, пришедшее в 21:45, укалывает его чувством вины, и один взгляд на текущее время лишь распаляет тревогу внутри. «Напиши, если станет невмоготу. В любое время.» Последнее сообщение от Пелагеи иррационально злит Билана. Он чувствует непонятную обиду. Обиду и смятение. Но не понимает, на кого он обижается: на нее, за ее недоверие и скептицизм, или на себя, за свое бессилие и беспомощность. Дима уже набирает сообщение в ответ, пишет ей что-то эгоистичное, колкое и неприятное вроде: «Если ты ещё раз спросишь, как я, то я точно выстрелю себе в висок», но слишком вовремя стирает. Самое время затянуть свои чувства в узелок и завалить своё лицо. Не хочет в очередной раз расстраивать и делать больно своими словами. Этот непрерывный круг пассивной агрессии непременно будет разорван, сейчас же от него требуется лишь не создавать его лишний раз. «Ты тоже береги себя. Все будет хорошо.» — 04:02. Так выглядит определенно лучше. Максимально нейтральный ответ. Палки и камни могут покалечить, а слова по лбу не бьют. Дима не согласен. Бьют, бывает, даже больнее. Бывает, рассекают даже лобную часть мозга, и чувствовать, и жить по-человечески после них толком не получается. Поэтому он решает не рисковать Полиным лбом лишний раз. Билан крутится в кровати несколько часов. За это время успевает написать пару строчек в заметках, посмотреть несколько старых клипов с постоянным ложным убеждением, что очередной из них окажется последним, и Дима после него непременно ляжет спать и тут же уснёт. Пролистывает новости в соц.сетях, рассматривает чужие фотографии и посты, но быстро оставляет это дело. Писать ничего не хочется. Снова разблокирует телефон, чтобы посмотреть на время. Семь утра. Билан идёт на кухню, оставляя бесплотные попытки уснуть еще раз. Открывает холодильник и достает молоко, делая пару глотков прямо из бутылки. Ищет хлопья, открывая дверцы верхних шкафчиков, хотя и не припомнит, когда в последний раз собственноручно что-то туда положил. Но вместо коробки с ярким рисунком находит полупустую бутылку с портвейном. Он с глухим стуком захлопывает дверцу и усиленно старается не думать о неожиданной находке. Тяжело дышит и издаёт разочарованный стон. Греки считали, что мысли не возникают в голове сами по себе, их даруют Боги свыше. Это Афродита решает, влюбиться тебе или оставить отношения чисто рабочими и пересекаться с твоей очаровательной коллегой только на обеденном перерыве, обсуждая штормовое предупреждение. Только Аполлон размышляет о вопросе, стоит ли тебе дописывать альбом, или ты до утра будешь мучиться над одним словом. И уж точно не твоя вина в том, что несколько дней кряду ты будешь изнывать от одной мысли о портвейне, оставшемся в дальнем углу тумбочки на кухне. Это Дионис и его дьявольская оболочка. Завтракать больше не хочется. Начинать день как-то иначе — тоже. Дима возвращается в постель и роняет голову в подушку, зарываясь в неё до тех пор, пока его не охватывает удушье. И он даже срывается не сразу, только на третий день после всей этой рабочей суматохи. Перед ним стоит четкий и вполне реальный выбор, который нужно сделать прямо сейчас: послать к черту 18 дней завязки или переждать это гниющее чувство внутри, связывающее его по рукам и ногам, пораньше лечь спать, убиться седативными препаратами и отключиться на следующие часов 12. Сегодня он выбирает написать Поле «спасибо тебе за все» и отключиться только на семь со всеми вытекающими. Несколько лет назад Катя сказала ему, что жизнь — это не черно-белая полоса, это, скорее, большая трагикомедия, где периодически смеются над тобой, когда важно и нужно постараться достойно выйти из очередной шутки, а потом наступает твой черёд веселиться над другими. Билан не помнит, когда в последний раз была его очередь смеяться. Возможность-то была, но злорадствовать совсем не хотелось. Дима же искренне считает, что жизнь — усталость, которая имеет свойство накапливаться с годами. Он снова напоминает себе о пересеченном рубеже, длиною в лучшем случае в полжизни, когда вливает в себя очередную бутылку. Сначала ему очень хорошо, и он даже не жалеет о совершённом. Не жалеет о том, что не написал Пелагее и не стал ей забивать голову своими проблемами, как она его просила: он считает это верным решением. Не жалеет о своём скоропостижном отъезде, не жалеет, что вообще проснулся сегодня. Он жалеет только о 2016-м, что он вообще случился в его жизни, что он не может вырвать это число из всех календарей и зачеркнуть его, жалеет о 2012-м, но отчаянно боится себе в этом признаться и, скорее всего, уже не признается никогда. Хуже становится после постепенного распада этанола в организме. Он начинает бездумно слоняться по дому, переставлять вещи с места на место, а музыка начинает снова выводить из себя. Он игнорирует пропущенные звонки Поли и Яны, ставя свой плейлист на паузу. Чувство вины и стыда накрывает его своей медленной всепоглощающей волной, когда он опирается лбом на оконное стекло, созерцая ночную Москву, совершенно бездонную и одинокую, мигающую своими холодными огнями. Сегодня безоблачно, и можно наблюдать за луной. За её желтым тёплым сиянием. Moonshine, какая злая ирония в этом слове. Апогеем его мучений становится очередной звонок Поли, перекрывающий ему доступ к меню и фотогалерее. И его совести хватает, чтобы наконец поднять трубку и ответить ей. — Почему ты не отвечаешь? Что случилось? — Её голос до безобразия тревожный и до щемящей нежности строгий. Ему хочется лечь к ней на колени, зарыться носом в ткань сатинового, батистового и шифонового платья и выдохнуть наконец. — Я не могу остановиться.