craving the attention

Промозглая дождливая ночь не сулит приятного времяпровождения. Особенно в компании практически незнакомого человека, который, ко всему прочему, непредсказуемый до невозможности. Мицуя чувствует себя идиотом, впервые в жизни согласившимся на авантюру исключительно из-за того, что оказался загнанным в ловушку. Пугливый зверек, очутившийся в предательской мышеловке, по-другому и не скажешь. Продрогшая от холодного ночного воздуха фигура нервно стучит в дверь снова, словно до сих пор не уверенная в реальности сообщений Мицуи. Однако Такаши сдерживает слово и открывает без промедлений, оглядывая загадочно притягательного посетителя с ног до головы, окончательно удостоверившись, что происходящее — нерушимый факт. Старший из братьев Хайтани написал ему. Это не увлекательный короткий сон, а самая что ни на есть живая действительность. Налипшие мокрые пряди обрамляют точеное лицо, хаотично струятся по плечам и спине так, что Такаши невольно любуется высокой, неоспоримо грациозной персоной, намеренно остановившейся напротив, совершенно не соблюдая дистанцию. Ран смотрит изучающе, наблюдает за каждым изменением в мимике собеседника, подмечая всевозможные детали. — Ты же сказал, что будешь ждать на выходе. Я ещё не закончил работу, — неуверенно произносит Такаши, осознавая, что из этого может получиться их первый складный разговор за все время знакомства. С проницательным видом оглядевшись по сторонам, Хайтани заостряет внимание на обрывках ткани и включённой швейной машинке. На рабочем столе мирно покоятся необходимые принадлежности и очки с диоптриями. Заманчивая идея собственными глазами узреть сосредоточенного на выкройке Мицую в этих самых очках со строгой оправой импульсивно приводит к нестандартному ответу. — Ты меня совсем не жалеешь. Не хочется пережидать дождь в одиночестве. Пожалуй, посижу здесь, а ты работай, Мицуя, я тебя не потревожу, — отзывается собеседник, ухмыляясь до жути приторно, чрезмерно едко, так, что Такаши не прочь укрыться где угодно, только бы не быть под чутким присмотром прожигающего взора чарующих гиацинтовых глаз. Уже из нескольких минут общения с Раном вынести можно одно — он добивается желаемого невероятно настойчиво и без промедлений, однако шаги предпринимает ненавязчиво, будто задевает некие потаённые струны и с безумно искаженным удовольствием давит на них, медленно разрывает, упиваясь предоставленным искушением. — Ни звука, — Мицуя поддаётся ему, а они даже не покинули злополучное ателье, и неизвестно, сколько ещё раз ему предстоит идти незнакомцу на уступки в течение ночи. Отчасти пугает, как мастерски Ран умеет переворачивать любую ситуацию в свою пользу. Демонстративно прикладывает палец к губам, изображая вселенское молчание, и присаживается в кресло в самом отдалении от рабочей зоны. Такаши не понимал, как докатился до подобного, позволяя неизвестному человеку, что появился из ниоткуда, изучать себя словно подопытного кролика. Он то и дело отвлекается, улавливая на себе долгий хищнический взор, что нескрываемо выражено пронизывает естество. Уморительный абсурд. Какого черта сейчас происходит? Абстрагируясь от бесконечного вороха мыслей, Мицуя фокусируется на вышивке, постепенно погружаясь в рабочий процесс. Что-что, а Такаши порой умеет отделять дела от маловажных развлечений. Рациональность, определённо, одна из его сильных черт. Удовлетворённый готовым изделием, модельер с присущей аккуратностью расфасовывает все разбросанные инструменты и материалы по полкам, параллельно раздумывая, что к чему относится. — Помочь? — раздаётся уверенный голос за спиной, и Такаши от неожиданности и секундного погружения в собственные думы роняет ножницы и моток ниток. Хайтани тут же подрывается к нему, оказываясь на полу вместе с работником ателье, и улыбается, исподлобья разглядывая обеспокоено мечущиеся глаза и подрагивающие кисти рук. — Сам справлюсь, не волнуйся, — Мицуя искренне пытается произнести это как можно более решительно, но горящие румянцем щеки противоречат холодному разуму, и Ран только слабо ухмыляется, склонив голову набок, продолжая с интересом осматривать выразительные черты лица собеседника. Такаши приподнимается с пола, чтобы разложить оставшиеся предметы по местам, и наконец переводит долгожданный взор на Хайтани, услужливо протягивающему ему ветровку. — Дождь закончился. Это нам на руку, — спокойно заключает он, галантно помогая встревоженному собственными мыслями Мицуе облачиться в верхнюю одежду. Такаши только хмыкает носом, но некоторое время ничего не говорит, откровенно наблюдая за тем, как спутник одним движением обвязывает шарф вокруг его шеи: — Это ни к чему, я и так могу… — Знаю, какой ты самостоятельный. Мне всего лишь захотелось позаботиться о тебе. Не парься, ладно? — улыбаясь по-прежнему пленительно и одновременно с этим необъяснимо жутко, Ран открывает дверь, пропуская собеседника на тёмную мощеную улицу. Мицуя сам себя не понимает. Почему не отказывается, не возвращается домой, а только сносит все, что Хайтани творит, очевидно пользуясь его нисходящим замешательством? Они ничего друг о друге не знают, и Такаши не может доверять неизвестным людям по наитию, опираясь на интуицию. Даже сейчас он моментально осекает себя, стоит нехарактерно вложить свою подрагивающую ладонь в намеренно раскрытую руку Рана и на короткое мгновение сплестись с ним пальцами по пути к машине. Невыразимое безумие. Зачем он отвечает? Вопрос, что мучительно, раз за разом прокручивается в голове, когда оба в тягостном безмолвии едут в никуда, оставляя позади бесконечно неприветливые ночные закоулки. Единственное, на что обращает внимание Мицуя в первую очередь — внешний вид, индивидуальный стиль, по которому возможно моментально определить наличие чувства вкуса и проявление некоторых черт характера. Ран невероятно изящен: длинное тёмное пальто, до придирчивости выглаженная рубашка, строгие прямые брюки, белоснежные перчатки, чистые шелковистые волосы, заплетенные в две аккуратные косички, дорогостоящий пряный парфюм — любая малейшая составляющая его образа, определённо, излучает аристократическую стать, раскрывает своеобразный, неповторимый шарм. Такаши уже предполагает, насколько спутник его элегантен, опрятен и отчасти педантичен в отношении внешнего вида, даже невольно отмечает про себя его нарочитую утончённость и потрясающую изысканность, удивляясь исключительности образа Хайтани. — Ты так пристально рассматриваешь меня, Мицуя, — вкрадчиво проговаривает собеседник, невольно отрываясь от наблюдения за дорогой, вскользь выискивая естественный румянец на лице и заинтересованно разглядывая по-детски пухлые щеки. Такаши необъяснимо смущён, поэтому тут же отворачивается к окну, опираясь на подлокотник. Миниатюрные обветренные губы Рана неосознанно расплываются в мягкой улыбке, в то время как мимика выражает обольстительную хитринку. Однако он больше ничего не говорит, давая Мицуе время привыкнуть к новой обстановке. В абсолютном безмолвии они подъезжают к забытому богом старому многоэтажному дому, и Такаши теряется, настороженно осматриваясь, не отставая от спутника ни на шаг. Они заходят в безлюдный подъезд, и Мицуя слегка вздрагивает от скрипа тяжёлой алюминиевой двери, оправданно переживая сильнее. Он доверился в первый же вечер крайне опасному, жестокому человеку, о котором не знает ровным счетом ничего. Разве что, помнит про его не менее безжалостного брата и их совместную славу в качестве преступных деятелей Роппонги. Такаши безропотно следует, хотя все ещё может сбежать в любой момент, стоит лишь сигануть вниз по лестнице и тут же юркнуть на улицу. Но он не предпринимает попыток на пути к отступлению, несмотря на внутренний страх и подкашивающиеся колени из-за кромешной темноты и уверенного незнакомца, скрывающегося в ней. — Держись за перила, я сейчас включу фонарь, — констатирует решительный голос Рана вблизи, слегка обхватившего модельера за плечо, удостоверившись, что он в состоянии контролировать равновесие. Хайтани достаёт навороченный кнопочный телефон и включает фонарик, слабое свечение которого позволяет обоим продолжать подниматься по бесконечным лестницам. Сомнительное положение выходит. Достигнув последнего этажа, Ран в тишине распахивает перед ними очередную дверь, пропуская своего спутника вперед. — Да ты сама оригинальность. Дай угадаю, мы поднялись на крышу нежилого дома, а я должен счесть это место за что-то удивительное и восхититься видами. Потом ты бы обязательно добавил, что оно памятное, и ты приходишь сюда подумать в моменты грусти, — Мицуя и сам не сразу осознает, что выпалил словоизвержение, преисполненное негодованием, как на духу, и собеседник на мгновение застопоривается, иронично выгнув бровь в своей исключительной манере. — Занимательная у тебя фантазия, Такаши. Даже опровергать твои ожидания не хочется, — спокойно отчеканивает Хайтани, не переставая саркастически ухмыляться, — но что плохого в банальностях? — О чем ты? — в искреннем непонимании задаёт вопрос его спутник, ненамеренно складывая руки на груди в ожидании разъяснений. Потратить часы сна на встречу с Раном оказалось провальной затеей. Какая глупость. Нужно было проигнорировать его ещё с самого первого сообщения, чтобы не стоять сейчас полусонным человеком-растением с нескончаемым потоком самых разных вопросов перед загадочно обаятельным незнакомцем. — Ты неслучайно выдвинул это предположение. Твое желание — подчеркнуть, насколько предсказуемо свидание, — не сдерживаясь в подборе формулировок, смело отвечает Ран, непроизвольно подступая ближе. Усталость от тяжёлого трудового дня не позволяет собеседнику даже самую малость попричитать, мол, «кто сказал, что это свидание?» или «ты не можешь думать за меня». Посему Мицуя всего лишь кивает, слабо улыбаясь в ответ. — Допустим, что так, — в не менее уверенной манере проговаривает он, потирая веки, предусмотрительно укрывая их от холодного ночного ветра. Хайтани замечает сразу, как открытые участки на руках Такаши усеивают ледяные мурашки, и то, как его спутник хмурится, обнимая себя руками, ощущая озноб, разливающийся по телу. — Что же, я тебя услышал. В таком случае, предлагаю не отходить от концепции нашей встречи в формате банальщины и сделать то, что обычно происходит всякий раз, когда двое забредают на крышу, — странный и непредсказуемый до чёртиков, Ран стремительно подходит к ее краю, одной рукой удерживаясь за перила, по-детски впечатлительно разглядывая простирающийся скудный ландшафт, состоящий из небольшой подсвеченной неоном улицы и бескрайнего дремучего леса вдали. Мицуя в полном недоумении неосознанно следует его примеру, акцентируя внимание не столько на простирающийся пейзаж, сколько на безграничном небе, усеянном ослепительными звёздами. Юноши располагаются совсем близко друг к другу, в безмолвии сосредоточившись на статичном наблюдении. Глаза у Такаши сейчас слипаются от долгого сиденья за выкройками в одном положении, утомленность влияет на его нынешнее вялое состояние. Необходимо было перенести встречу на другой день или не соглашаться вовсе. Мицуя слишком переоценил свои силы, полагая, что их хватит надолго. Он почти валится с ног, но не смеет проявить накатившую слабость перед Раном. Возможно, свежий воздух и небольшая смена обстановки действительно помогут разгрузить вечно занятого модельера, поэтому отчасти он пытается доказать себе — все к лучшему. Однако Хайтани осознает неладное моментально, раздумывая над тем, что, однозначно, выбрал неудачное время для свидания из-за собственных эгоистичных желаний и побуждений. Он механически придвигается к Мицуе, слегка обнимая его со спины, смыкая длинные пальцы на податливой талии. Чувствует, как Такаши непроизвольно вздрагивает, привыкая к новым ощущениям в попытке принять неожиданную заботу со стороны. Он и не помнит даже, когда его так обнимали в последний раз, разве что кто-нибудь из сестёр или Хаккай со своими отчасти навязчиво крепкими объятиями. При любых других обстоятельствах Мицуя никогда бы не позволил себе оказаться подверженным вниманием совершенного незнакомца, но сейчас он не в состоянии сдвинуться с места, быстро смиряясь с положением вещей. Хайтани буквально осязает, как касания его снимают дрожь спутника из-за леденящего холода, и мягко утыкается носом в твёрдое плечо, незаметно расплываясь в характерной улыбке. — Место, кстати, действительно памятное, ты прав, — отзывается он после вселенски затяжного молчания. Такаши поворачивается к собеседнику вполоборота, непроницаемо хлопая густыми кукольными ресницами и встречаясь с ним заинтересованными взглядами, — мы здесь однажды с Риндо от мусоров всю ночь укрывались, ну и уснули случайно, а наутро нас охранник по дому выпер. — И что же в этом памятного? Странные вещи представляют для тебя ценность, — усмехается Мицуя, свесившись на перилах, все ещё ощущая чужие холодные руки, настойчиво блуждающие по спине. — Как — что? Охранник солью стрелял. Мы потом неделю как лунатики ходили с замыленными глазами, до сих пор эту ебучую крышу вспоминаем, — искренне признается Хайтани, не выпуская спутника из плена своих невыразимо крепких, терпких объятий. До чего быстро разворачиваются события. Ещё пару часов назад Мицуя даже не догадывался, что в его обыденную жизнь вторгнется мистическая фигура, что мгновенно заворожит, покорит своим исключительным шармом и невероятной прямолинейностью. Такаши смеётся, вымученно и бессильно, но все-таки смеётся, задумчиво разглядывая чарующее лицо напротив. Улавливает заинтригованный взор и рефлекторно, совсем несвойственно пропускает пальцы сквозь часть темных прядей, аккуратно их приглаживая, однако вовремя одергивает себя, поспешив убрать подрагивающую руку за спину. Они не возвращались к этому инциденту, но Ран уже сделал определённые выводы, которые растолковать может только он сам. Говорили долго, но больше о всякой ерунде — группировках, занятиях вне деятельности банд, и за все время, проведённое на крыше, Хайтани ни разу не выпустил собеседника из объятий, не чувствуя стороннего сопротивления. За множество бесцветных повторяющихся дней Мицую пробирает апатия. С его пассивным образом жизни это когда-нибудь должно было случиться. В бережных касаниях Рана он наконец обрёл желанное успокоение, пусть и на короткое время. — Хочу спать, — и Хайтани понимающе кивает, обходительно протягивая руку и неловко сплетаясь с Такаши пальцами, огибая лестничные пролеты на пути к выходу. Они безмолвно усаживаются в машину, и Мицуя достаёт карту дорог из бардачка, указывая на ней направление до своего дома. Такаши утомлённо смотрит в окно, выискивая знакомые здания и яркие вывески на пути. Интересно выходит. Он рассуждает, что разберётся со всем произошедшим позже, сейчас лишь необходимо без происшествий добраться до пункта назначения. — Спасибо за вечер, я, пожалуй, пойду, — мягко отзывается Мицуя, когда его спутник останавливается напротив жилого здания, вынимая ключ зажигания. Ран переводит на таинственного приятеля очередной увлечённый взгляд и тянет ладонь к его слегка отросшим волосам, невесомо заправляя за ухо выбившуюся прядь. — Тебе все понравилось, Такаши? — приглушенно интересуется, не отнимая крепкой руки, едва осязаемо располагая ее на пухлой румяной щеке собеседника, — не стесняйся сказать, если что-то было не так. — Нет, все нормально, мне правда понравилось, — также пленительно тихо отвечает Мицуя, смущённо отводя взгляд в сторону выхода. Ему не было некомфортно, это всего лишь естественная неловкость. — Я рад, — Ран спонтанно тянется к очаровательному лицу, опаляя его своим учащенным дыханием, — ты же не против? Такаши, черт возьми, несмело кивает, словно заколдованный, до странности привороженный, не отдавая себе отчёт в собственном поступке, всем нутром чувствуя его последствия на своих губах, неловко привыкая к ни с чем не сравнимому ощущению трепетного, опьяняющего поцелуя. Хайтани сминает чужие уста решительно и крайне ненасытно, придерживая за голову, так что Мицуе ничего не остаётся, кроме как проявить не менее рьяную отдачу. Сонливость словно рукой сняло, и он не может не думать ни о чем другом помимо длительного неглубокого поцелуя, приятно покалывающем на бескровных припухших губах. Такаши придерживает спутника за плечи, безотчетно прикрывая глаза в противоречие вторящему обратное разуму. Мягко отрывается от заласканных полюбившихся уст, локтем подпирая подлокотник в стремлении отдышаться. Ран нескрываемо ухмыляется, потирая разнеженные губы, и подступает снова, только чтобы бережно чмокнуть Мицую в уголок рта. Такаши торопливо наматывает шерстяной шарф, не глядя на собственного искусителя, и несколько раз предпринимает глупые попытки открыть и без того незапертую дверь автомобиля, все ещё находясь под проницательным взором фиалковых глаз и неизгладимыми впечатлениями. Достигнув желаемого, Мицуя наконец юркает на улицу, однако тонкое скользящее прикосновение вынуждает застопориться на мгновение. — Я напишу завтра, хорошо? — короткое «ладно» и ужасающе быстрое сердцебиение собеседника — единственное, что раздаётся в ушах Хайтани по пути домой. Самое провально умилительное свидание подошло к логическому завершению. Теперь остается разобраться с последствиями.