Фанатка

Грейс ушла наверх разбирать вещи, а мы с Оптимусом остались внизу. Ещё пол часа назад я не задавалась вопросами личного характера — не до того было. А сейчас, когда всё постепенно успокоилось, я смотрю на Прайма, и в голове у меня целый калейдоскоп мыслей: «Что теперь будет? Кто я для него? Я вообще стану полноценным членом команды или так и останусь человеком в теле трансформера? Я ведь как ребёнок, который учится ходить сейчас. Что я могу? Я даже не соображаю, как трансформироваться. Или уже соображаю?» — Оптимус, — зову я. — Да, Миранда, — откликается он. — Ты когда освободишься… я хочу, чтобы я… попробовала сама с тобой… ну… соединиться и разъединиться. Я до конца не понимаю… этот процесс. — Хорошо. Я помогу. Давай тебя для начала осмотрит Рэтчет. К тому же так будет проще понять, что у тебя есть, что ты можешь, и что тебе нужно. Я и вправду вижу Рэтчета сзади себя. И только заметив его визуально, понимаю, что всё это время, если бы была внимательнее, смогла бы заметить его поле. Почему-то я думала, что трансформеры поля друг друга видят, как люди тень от другого человека, например. Но это не совсем так: поле и видно — только не как тень, а скорее как обычно изображают ауру, — и его можно ощутить. Причём оно явно отличается у разных трансформеров, особенно по ощущениям. Эта способность осознаётся внезапно, и я вдруг понимаю, что все, кто сейчас находится на базе, имеют ЭМ-поля. Я их чувствую: кого-то совсем слабо, а кого-то, кто ближе, сильнее. Сами поля тоже разные. И что самое интересное, их сила не всегда соотносится с размером… но у Прайма поле действительно самое мощное среди всех. Неожиданно сильное поле у Арси — явно более яркое и плотное, чем я могла бы себе представить, исходя из её размера. Оно вполне сопоставимо с полем Бамблби, например. — Что с тобой? — спрашивает Оптимус. А я смотрю на него сейчас и как будто впервые вижу. — Я… Я просто сейчас поняла… я стала видеть поля… и чувствовать. Вдруг! Ни с того, ни с сего! — Пойдём, — тянет меня за руку Рэтчет. Я иду за ним, оглядываясь на Оптимуса, и чувствую растерянность… как будто я школьница, которую тащат на не выученный урок. Видимо, это здорово отражается на моём лице, а может, в контурах моего поля, которое я не осознаю, но Прайм отходит от терминала, зовёт Арси, просит посмотреть (не знаю, что он там делал) и идёт вместе с нами. Я ложусь на медицинскую платформу. Сначала нормально не выходит — мне мешают крылья, — но платформа меняет конфигурацию и становится относительно комфортно. Чувствую себя… как на приёме у врача. Как бы забавно это ни звучало, но другого сравнения на ум не приходит. Скажу честно, посещать медицинские учреждения я не очень люблю. Рэтчет проводит ручным сканером вдоль корпуса, что-то бурчит про себя, а потом сдвигает броню. Вручную… не статикой… и подключает гибкие коннекторы, отходящие от какого-то оборудования, к… входящим портам? И к ещё каким-то разъёмам, о существовании которых я и не подозревала. Спасибо лекции по интиму, а заодно и анатомии, — я хотя бы не удивлена. Аппаратная диагностика, как всё это назвал медик, завершается примерно минут через десять — я думала, будет дольше. Он смотрит результаты и говорит, что нужна перезагрузка: у меня есть всё, что нужно, просто часть программ, видимо, неактивна и постепенно включается в работу. Так получилось и с полями, которые я изначально не видела. Смотрю на Рэтчета как дурочка. Сказать Оптимусу, что не понимаю, как уйти в перезагрузку, мне бы было нормально, а вот перед этим мехом я чувствую себя неуютно. — Это нужно сделать сейчас, я тебя после перезагрузки ещё раз проверю, — добивает Рэтчет. — Ты понимаешь, как это сделать? — спрашивает Оптимус, и я отрицательно мотаю головой. — Запоминай, — говорит медик и нажимает на что-то. Момент выхода офлайн запоминается, прямо скажем, не очень, а дальше опять загрузка, и я в сознании. Рэтчет был прав! После перезагрузки я понимаю, что я уже не человек. И это не фрагментарные озарения, а мир стал другим. Он ярче, контрастнее, многие предметы стали иметь как минимум другой тон. У трансформеров гораздо более широкий диапазон восприятия электромагнитного излучения, и большинство белых для человеческого глаза вещей, теперь имеют голубоватый, фиолетоватый оттенки или даже какой-то структурный рисунок. Инфракрасный спектр тоже виден, и мне это слегка мешает, но стоит мне попытаться приспособится к этому моменту — и он становится гораздо более сглаженным, а я понимаю, что могу регулировать собственное цветовое восприятие. Со звуками такая же ерунда, и это тоже подлежит регулировке. Но главное — поля! Особенно, ЭМ-поля трансформеров! Я теперь не просто их вижу и чувствую, не просто ощущаю, что они разные — я понимаю, что у них есть определённые характеристики: плотность, частота, напряжённость и прочее… И ещё: некий энергетический фон имеет практически всё вокруг, не только трансформеры, но к счастью этот момент тоже вскоре сглаживается. Осознаётся всё это довольно… хаотично — слишком много новых ощущений. — Как ты теперь себя чувствуешь? — спрашивает Рэтчет. — Не знаю, как сказать… но я… я больше не ощущаю себя… человеком. Вот как они видят, что кто-то испытывает эмоции! Я теперь понимаю: вижу, чувствую, как меняются на некоторое время характеристики поля Оптимуса, а потом возвращаются к прежнему уровню. Рэтчет тоже что-то почувствовал — но это заметно в гораздо меньшей степени. Снова сканирование, и медик просит меня встать. Мне кажется, что я стала гораздо более лёгкой, о чём и сообщаю. В ответ тот просвещает, что у меня имеются антигравы — они есть у всех, но поскольку я самолёт, то у меня они мощнее, чем у любого из нелетающих трансформеров. А я подозреваю, что в моём случае они должны ещё и компенсировать вес Прайма, когда мы в слиянии. Осторожно ощупываю себя, пытаясь понять, что ещё изменилось, и с удивлением понимаю, что пластины брони фиксируются не жёстко. Они словно на доводчике, и при мягком нажатии края смещаются до самого корпуса. — Что? — спрашивает медик, заметив, что я зажимаю пальцами корпус. — Броня крепится не жёстко, — с некоторым сомнением говорю я. — Если бы она крепилась жёстко, раскололась бы от первого серьёзного удара… Нажми резче. А резче — ничего не выходит. Сравнение с доводчиком оказалось более точным, чем можно было бы подумать: от быстрого нажатия сопротивление значительно возрастает — броня гасит условный удар. Снова надавливаю мягко, пытаясь оказать сопротивление руке — броня всё равно смещается, но до тела… до внутреннего корпуса уже не продавить. Надо же… — Ты можешь трансформироваться? — вырывает меня из прострации Рэтчет. Я отдёргиваю руку. — Ты про соединение? — Нет, я про трансформацию в самолёт — судя по данным сканирования, она у тебя должна быть. — Подожди, Рэтчет, — говорит вдруг Оптимус, — давай для начала мы сделаем то, что уже было. Миранда, ты можешь сама выполнить соединение? Я вспоминаю, как это было… осмысливаю… И… да… Думаю, я могу. Несколько секунд — и я уже не совсем я. В этот раз мне понятно, как это произошло. «А обратно сможешь?» — спрашивает меня Прайм. Обратно даже задумываться не пришлось. Миг — и я стою рядом с Оптимусом. Рэтчет всё же настаивает на том, чтобы я попыталась принять основную альт-форму. Как ни странно, но после самостоятельного слияния, я теперь осознаю, что у меня есть и ещё один протокол трансформации. Правда мне страшно это делать в закрытом помещении, тем более теперь мне оно кажется совсем небольшим. Я об этом говорю и предлагаю выйти на улицу. На улице относительно долго раздумываю, но потом всё же запускаю соответствующий протокол — благо теперь мне этот момент понятен — и просто зависаю на одном месте, используя только антигравы. Ощущения… специфические, непохожие на то к чему я привыкла. Даже не знаю с чем сравнить, но радует, что я не чувствую лётную форму чем-то ненормальным, нет ощущения, что меня заперли в явно чужую оболочку или в коробку. Понимаю, что могу двигаться, что могу снова принять форму человека, точнее как у человека, в любой момент. С полётом же сложнее: привычных движений нет, но я осознаю, что при этом корпус управляем… плохо управляем. Я вроде бы понимаю, как это делается, соответствующие базовые протоколы тоже есть, но всё же условные знания и навык — разные вещи. То, что попроще, даётся легко, то есть просто лететь вперёд я могу, но я точно не ас. Полёту мне придётся учиться. Вот только у кого? Видимо, методом проб и ошибок… Интересно, как Оптимус так быстро освоил этот момент? Из входа на базу выглядывает Арси и зовёт нас. Я трансформируюсь и приземляюсь — не то чтобы очень изящно, но не падаю, — основа данного процесса, видимо, тоже встроена в базовые программы, управляющие полётом. Оптимус запрашивает слияние по внутренней связи. Точно! И такая есть! Правда вспомнила об этом я, только когда он ко мне обратился, и вспомнила, что ей не так часто пользуются из-за того, что есть риск перехвата. Оказывается, наконец вернулись Фоулер и Балкхед. Я теперь понимаю, зачем было соединение — Прайм не хочет, чтобы меня видели раньше времени, и не хочет при этом оставлять на улице. Фоулер настолько загружен, что, судя по всему, не замечает изменений во внешности Оптимуса. Балкхед же ушёл в кварту, даже не дождавшись нас. Вижу, что по лестнице спускается Грейс. Фоулер рассказывает про Мико. Она жива. Но, увы, только она — ребёнка у них с Джеймсом не будет. Состояние медики пока оценивают как крайне тяжёлое, но стабильное. Вижу, как кивает Грейс — не Фоулеру, это оценочный жест. Кстати, у людей действительно есть биополе, только значительно слабее, чем ЭМ-поле трансформера, но всё равно чем-то похоже — я сейчас вижу и Грейс иначе, чем когда она поднималась по лестнице около часа назад. Присматриваюсь к ней… недолго — корпусом сейчас управляю не я. Оптимус сообщает о том, что Джеймса больше нет. Фоулер шумно вздыхает, обхватывает голову руками и сидит так пару минут, потом просит рассказать. Спустя некоторое время после тяжёлого разговора и относительно длительного молчания, агент наконец обращает внимание на то, что Прайм изменился. Грейс, уже некоторое время сидевшая неподалёку, встаёт. — Оптимус… Мы же смотрим на неё, потом на Фоулера. Я чувствую, что он раздумывает, как лучше поступить. «Давай сейчас всё расскажем! Всё равно придётся», — мысленно обращаюсь к нему. Можно было бы сказать, что я с Кибертрона, но я хочу оставить хоть какую-то «открытую дверь»! Грейс — это всё же не тот уровень, а мне ещё наверняка будет что-то нужно, к тому же мне кажется, что я спалюсь при любом мало мальски неудачном вопросе. Прайм тоже думает, что Фоулеру лучше знать, чем не знать. В итоге он приглашает людей в кварту рядом с мед блоком — её расположение как на старой базе — и заходит сам. «Думаю, можешь показаться…» — Я отстыковываюсь. Разговор с агентом Фоулером длится почти час. Он сначала в шоке, но потом всё же соглашается, что я с Кибертрона, а Джеймс и Миранда погибли. И у нас так проблем не будет, и ему отчитаться куда проще, как бы кощунственно это ни звучало. Тем более правительству всё равно ничего не светит — во первых, нет Омега-Замка, а во вторых, Прайм чётко даёт понять, что будет настаивать на этой версии, а остальные, включая Грейс, её подтвердят. Грейс, сидевшая практически весь разговор молча, говорит, что она сейчас передаст документы Фоулеру, чтобы он отдал, что нужно, на работу, а что нужно — родным, и поднимается наверх. А я только теперь понимаю, что то, что для меня было недавно тяжёлым испытанием… на самом деле в данной ситуации… благо? Дело в том, что основным близким человеком в моей жизни был муж: в школе — друг, после выпускного — парень, ещё через полтора года — супруг. Я не моралист на тему личных отношений, но конкретно у меня, наверное, и выбора-то не было: не считая первой влюблённости, закончившейся во всех смыслах ничем, я всегда была с ним, и это казалось абсолютно естественным. Я тяжело пережила развод и очень хотела, чтобы вся эта ситуация больше меня не касалась, не имела для меня такого значения! И вот, можно сказать, моё желание сбылось: то, что было основой моего счастья ещё буквально год назад, уже и вправду не имеет значения. Более того, наравне с тяжестью от понимания, что бывший муж будет считать меня погибшей, я чувствую какое-то нехорошее удовлетворение от всей этой ситуации. Даже стыдно… Родители же… здесь сложнее. Отец работал вместе с отцом Грейс, и, будь он жив, я думаю, можно было бы как-то решить вопрос и рассказать ему правду, но он погиб почти три года назад. Мама же была намного младше него и родила меня очень рано… мы и общались с ней во многом как подруги — она хорошо понимала меня, конфликтов практически не было. Но родители развелись довольно давно, а я на тот момент была уже достаточно большой, чтобы изъявить желание остаться с отцом — мне всегда не хватало общения с ним. Мама же, как мне кажется, даже была отчасти рада тому, что у неё появилась возможность выстроить свою жизнь заново. Буквально через пару лет после развода она повторно вышла замуж и уехала в другой штат. С тех пор мы с ней стали видеться реже, а за последние пару лет и вообще всего трижды. Редко… но это всё равно мама! И я никогда и в страшном сне не могла представить себе, что мне нужно будет сказать ей о том, что… что меня нет. Остальные родственники… с остальными проще. Тем более родных братьев-сестёр у меня в итоге так и не появилось, а с прочими я не часто пересекалась. Я раздумываю. Последнее время мы с ней общались через интернет, чаще всего по выходным, но и то просто списывались — не через видео. Я даже аккаунт ради этого новый завела, так как изначально было ясно, что связь с внешним миром нужно свести к минимуму и ничего лишнего не говорить. Мама знала, что я в командировке и не имею права рассказывать, где. Как ей сказать? Как дать понять, что я жива? Большой вопрос… То, что это может не получиться, я сейчас даже не рассматриваю. — Агент Фоулер, а вы можете сообщить родственникам о моей… э… — сложно в отношении себя это произнести, — смерти… где-нибудь дня через три? Агент смотрит на меня понимающе. Молчит некоторое время. — Миранда… отчёт наверх я обязан предоставить сегодня, максимум завтра. Но я не буду передавать документы и сообщать… обо всём… лично. Это за пределами моих обязанностей и компетенции. Сердца нет, но я чувствую, как словно что-то сжимается, стягивает в груди — почти так же, как если бы я была человеком, — понимаю, что вскоре кто-то придёт, позвонит, ещё как-то свяжется с мамой и скажет, ей, что я… погибла? — Агент Фоулер, понимаете… я бы хотела, чтобы мама… — Нет. Миранда, это ты должна понимать! Я не смогу вам организовать встречу. Тем более она живёт не одна — я знаю, что у твоей матери есть семья. Где гарантии, что завтра она или её муж не напишут в местную газету? Да и как? Ты мне предлагаешь привести её сюда? На базу? — Но ведь должен же быть способ! Оптимус… Он отвечает по внутренней связи — по ощущениям, его голос звучит в правом ухе, и я дёргаюсь, рефлекторно поднося руку к голове, потом понимаю, что так будет заметно, что мы с ним разговариваем в обход сидящего рядом… человека. «Господи! Я реально не человек!» «Миранда, я думаю, у тебя есть около суток, чтобы поговорить с ней. Но сказать правду мы не можем. Ты же это понимаешь?» Снова это слово — «понимаешь»… Я чувствую себя в ловушке. А главное, я действительно понимаю. Она ведь захочет увидеться, захочет фотографию… захочет… много чего. Она и в соцсети любит фото выкладывать… Нет, она не безумная блогерша, и я не думаю, что в этом есть реальная опасность, но стоит ли привлекать внимание Фоулера к ней? Если она будет знать, он просто вынужден будет отслеживать её жизнь — конечно, он не возьмёт на себя такую ответственность. Фоулер переводит взгляд с меня на Прайма, потом обратно и снова на него. Выражение лица меняется не в самую лучшую сторону. Он злится. Понял, видать, что мы общаемся без него. — Оптимус, объясни своей подруге, что она теперь не человек. Вот тебе и раз! Мне с трудом удаётся отреагировать… никак. Прайм тоже делает вид, что ничего такого Фоулер не сказал. А может для него и вправду это так выглядит? — Мы всё решим, агент Фоулер, — произносит он. — Не надо. Я поняла, — одновременно с ним отвечаю я. В этот момент Грейс, ушедшая было наверх, спускается обратно, и повисшее напряжение рассеивается. Она отдаёт мешок с документами (уже не мусорный) и спрашивает про снабжение, а так же как она теперь будет работать. Будет ли? Я вижу изменения и в её поле тоже. Это не так ощутимо, как у трансформеров, и совершенно непонятно, не знай я ситуации. Что за эмоции она испытывает? Заметно, что её что-то волнует, но без контекста я бы этого не поняла. — Я бы хотела, чтобы Грейс осталась, — говорю я. — Только кто будет выполнять работу… Джеймса? — мне всё ещё не верится, что его нет. — Я думаю, что мы с Рэтчетом сможем взять это на себя, — неожиданно отвечает Прайм. — Только нужно прислать кого-то подключить компьютер к сети, наверх нам не подняться. Мы выйдем с базы на это время. — Спасибо, Оптимус! — вырывается у меня. Я боялась, он захочет отправить её домой. Фоулер о чём-то раздумывает, потом кивает: — Я… не против. — Судя по всему, против, но, видимо, по какой-то причине так удобнее. Как интересно — внешне Грейс выглядит спокойно, она улыбнулась новости, кивнула… но то, что мне видно теперь, однозначно говорит, что эмоции, которые она испытывает, куда сильнее, чем то, что считывается внешне. Я сейчас понимаю, что так же могу слышать и стук её сердца при желании — только нужно сосредоточиться. Так вот как Саундвейв на расстоянии понимал… Особенно если он чувствительней в плане сенсорики — а я так понимаю, что он чувствительней меня на порядок. Представляю себе, что он примерно увидел, когда Мико сказала «…Саундвейв, я тебя люблю…» Грейс ведь наверняка тут же невольно переложила эти слова на себя… — К сети я и сама подключу, — говорит Грейс, прерывая мои размышления, — главное, чтобы мне программированием заниматься не пришлось, ну и комп чтобы был. — Хорошо, но если что, то я найду специалиста, — отвечает Фоулер. Вскоре вроде всё решено, и мы выходим. Грейс, правда, опять окликает Фоулера: здесь к приезду людей не готовились, и кроме минимального сухпайка и воды на базе ничего съестного нет, хотя кухня как таковая с необходимой техникой имеется. На вопрос, доживёт ли она до утра, Грейс усмехается. Ещё бы — ей не привыкать. Фоулер предлагает завтра поехать с ним в город, навестить Мико, если, конечно, к ней пустят, купить еду, а заодно заехать на работу — уладить вопросы с документами и забрать ноутбук. Фоулер уехал, Оптимус куда-то вышел, и я первым делом порываюсь написать маме, но к своему ужасу осознаю, что банально не знаю как это сделать: я общалась с ней с телефона — у меня его больше нет! Есть у Грейс, но даже если она мне его даст, то как мне им воспользоваться? Он же на человека рассчитан! К тому же понимаю, что пароль к аккаунту я тоже не помню! Да и по поводу логина появляются сомнения. Ладно… доступ восстановить можно — поразмыслив, понимаю, что это больше паника, чем реальная проблема, — но вот как теперь работать с телефоном… компьютером? Вспоминаю, как Арси показывала прямое подключение к терминалу. Хотя нет, она говорила, что такой вариант работы не её профиль… Да и в любом случае я даже не понимаю, как она интерфейс-кабелем управляла! Получается, единственный доступный мне компьютер теперь — это терминал автоботов! А он на кибертронском, который я не знаю… Я реально самый настоящий ребёнок! И это… страшно. — Всё нормально? — Это Грейс. Оптимус сейчас куда-то вышел, у терминала Рэтчет, а мы с ней недалеко от площадки земного моста. Отходим подальше, и я довольно сбивчиво объясняю ей ситуацию, стараясь не особо показывать, насколько переживаю. Она же спрашивает, а что, собственно, я собираюсь писать, и ставит меня этим вопросом в тупик. Действительно — а что? Говорить-то правду нельзя. Обсуждаем это около получаса, даже спорим, но в итоге приходим к тому, что просто сказать, что теперь возможно только списываться, без созвона — почему-то именно такой вариант первым пришёл в голову — точно бессмысленно, так как не решает вопрос с сообщением о смерти, к тому же мы и так общались в основном письменно. Скорее это вызовет только бóльшие подозрения. Сказать, что я перевожусь на новую совсем секретную работу? Настолько секретную, что для мира я должна исчезнуть? Сначала идея кажется тупой, но ничего лучшего, к сожалению, нам в голову не приходит. Отец бы точно не поверил. Но мама… она далека от всего этого, есть шанс. И в любом случае так лучше, чем никак. Связь здесь только через интернет, сотовой сети нет. Знаю, что трафик отслеживается… Можно написать сейчас? Мне бы уточнить, но у терминала Рэтчет, а к нему подходить неохота. Оптимус же разрешил? Даже сам предложил — значит можно. Так, теперь вопрос с аккаунтом. Это решается проще, чем я ожидала. Логин, то есть как меня там зовут, оказывается есть у Грейс — я и не помню, когда успела её добавить, — а пароль подходит с четвёртого раза. К счастью, я не придумывала ничего необычного. Сам телефон для меня маловат, но Грейс набирает текст за меня. Уже хочет нажать отправить… — Стой! А если она не поверит? Если попросит позвонить?.. Я бы точно так сделала. Грейс зажимает рукой подбородок, задумчиво потирает… — Знаешь… у тебя голос… Я даже не знаю, как сказать, — вроде изменился, но при этом нет. — А можно конкретней? — Он стал… не ниже, нет. Скорее более звучным… глубоким что ли. Но сами интонации остались твои. — Я молчу, пытаясь сообразить, что это значит. — Я хочу сказать, что если сделать громкую связь и отойти чуть подальше, или прикрыть рукой микрофон, сказать, что говоришь через рабочий комп или ещё как-то обозначить, что связь не очень, то скорее всего прокатит. — ОК… — отвечаю словно во сне. — Отправляю? — Момент икс настал, и я киваю. Страшно! В итоге происходит то, о чём мы не подумали. Сначала она не отвечает. Как и любой человек, мама не сидит на телефоне двадцать четыре часа в сутки, видимо, она занята. Безумно долгие сорок с лишним минут ожидания и раздаётся звонок. Видеозвонок… К счастью, Грейс не ушла — она ждала ответа здесь со мной. Увидев вызов, она сначала замирает, потом смотрит на меня… — Видео… — у меня только что руки не дрожат, я безумно хочу снять трубку, но понимаю, что нельзя! Гудки режут слух, а спустя мучительную минуту звонок сбрасывается — но я понимаю, что это ненадолго. Она просто решила, что я тоже не у телефона. Разум отказывает и мне, и Грейс. Нам надо было просто отключить доступ к видеокамере в настройках телефона, но вместо этого, посовещавшись, мы идём к Рэтчету, с вопросом не может ли он заблокировать видеосвязь. Рэтчет смотрит сначала на нас, потом открывает на терминале то, что мы отправили… меняется в лице. Я не понимаю, что он сказал, но абсолютно уверена, что это какое-то ругательство на кибертронском. Вижу… я не поняла, что я вижу, но видимо это был вызов по внутренней связи, так как вскоре приходит Оптимус. После разговора с Рэтчетом на кибертронском, что крайне нетипично, Оптимус оборачивается к нам, извиняется и отправляет Рэтчета… отдохнуть, так как это его, Прайма, ошибка… он сам разберётся с последствиями. В этот момент я понимаю, что мы накосячили куда больше, чем мне показалось изначально. — Объясните мне, что конкретно вы хотите сейчас сделать? — после недолгой паузы спрашивает Оптимус. Мы с Грейс переглядываемся, и я как могу излагаю то, до чего мы додумались. Я уже поняла, что под поговорить он, видимо, имел ввиду пообщаться, в некотором смысле попрощаться, но не то, что мы сотворили. Грейс добавляет, что мы не рассчитывали на видео, и что если этот вопрос решить… Она замолкает, прикрывает лицо и задаёт единственно верный вопрос: — Оптимус, что теперь делать? Он думает некоторое время, забирает телефон, подключает его к терминалу (оказывается это возможно), влезает в настройки, блокирует камеру и отдаёт телефон Грейс. — Я полагаю, теперь нет смысла менять что-то, надеюсь, она поверит, что разговаривает с тобой, Миранда. — Прости… — я поднимаю руку, желая коснутся его — без подтекста, просто подтверждая свои слова, но в итоге опускаю обратно. Я вдруг понимаю, что совершенно не знаю, что в этом мире нормально, прилично, а что — нет. — Это моя вина. Я не всегда понимаю людей. Я должен был до… — его прерывает звонок. Грейс смотрит на Оптимуса — тот кивает, — снимает трубку и, слегка задержавшись взглядом на экране, передаёт телефон мне. Разговор получается «рваным», сбивчивым. Я волнуюсь, плюс на меня давит, что я уже сделала всё не так, как надо, а ещё то, что Прайм даже и не подумал никуда отойти. Тем не менее первым делом я вру про то, что общаюсь не с телефона, и что видеосвязи нет и не предвидится. Судя по наводящим вопросам, мама сомневается, с кем она вообще разговаривает — чего и следовало ожидать. В конце концов я не выдерживаю и срываюсь, словесно нападая, словно это она виновата в том, что происходит: — Мам! Я так больше не могу! Почему ты судишь всё по себе?! Я работаю не ландшафтным дизайнером, моя жизнь не рекламное объявление! Если я говорю, что не могу, значит так того требуют обстоятельства! Государство в конце-концов! Мать хмыкает: — Знаешь, вот теперь я верю, что это ты. Честно говоря, сначала сомневалась… Ты сейчас говоришь прямо как отец. Я, кстати, поэтому и не смогла с ним жить — слишком уж мы были разные. — Прости… — выдыхаю я, а внутри расходится противное чувство вины за резкий разговор и странное ощущение — я реально сейчас выдохнула, только… всем телом? Вскоре разговор заканчивается. Мама обещает сделать вид, что она ничего не знает, обещает ничего не говорить мужу — говорит, что поняла, что это важно… А мне остаётся только надеяться, что она и вправду поняла и что ничего не всплывёт. Фоулер мне голову оторвёт, а заодно и Оптимусу. И если за себя мне просто тошно, то перед Праймом я чувствую себя виноватой — он-то точно ни при чём. После разговора Оптимус говорит, что ему необходимо поработать с терминалом, а я чувствую себя вымотанной и спрашиваю, куда можно пойти, если я хочу побыть одна. У меня, естественно, теперь нет отдельной комнаты, и он предлагает пойти в их с Рэтчетом кварту. Медик же вместо отдыха ушёл в медблок. Чувствую себя неуютно, но выбора вроде как и нет. Показав, куда идти, Оптимус возвращается к терминалу. Грейс тоже ушла наверх. Наконец-то я смогу хотя бы попробовать осмыслить произошедшее и понять кто я теперь.