***
Крис ездил в офис редко, в основном для каких-то презентаций относительно дальнейшего курса компании и всякой такой бурды. Чану нравилось быть дома. Не то чтобы он был каким-то хиккой, вовсе нет, он любил выходить погулять в парк, ходил в зал, даже выпивал в баре неподалеку от дома пару раз в месяц, но в общем и целом жизнь его была довольно рутинной и размеренной. Он вставал ближе к двенадцати, готовил себе завтрак, а после сразу открывал свой ноут, садясь за написание очередной статьи. Его компания платила ему щедрые деньги за кучу воды, и его это, в общем-то, устраивало. Но в этот раз что-то неприятно кольнуло, когда до него, сидящего в приемной их директора, донесся весьма будничный, честно сказать, разговор. Его коллеги обсуждали типичные вещи вроде боулинга по выходным, поездки в горы в отпуск и всякого рода другие, которые явно говорили о том, что в их жизнях что-то происходит. В жизни Чана самым удивительным событием становилось то, что он пошел от зала до дома другим путем и нашел интересный магазинчик с китайским чаем. Такое себе событие. С коллегами не поделишься. Бан загрустил, захотелось чего-нибудь интересного и уж точно получше китайского чая. Во время совещания отвлечься не получилось, поэтому Чан продолжал обдумывать свою неинтересную жизнь, а самое главное то, как ее можно было бы разнообразить. Он вспомнил слова старого знакомого: "Перемены начинаются с новой стрижки. Сделай новую стрижку и будешь ощущать себя иначе, и уже на следующий день встретишь нового человека". Стрижку ему делать было не из чего, если только побриться налысо, что уж точно не входило в его планы, поэтому в голову пришла мысль сделать еще один прокол в ухе. Ну, а что? Достаточно радикально для обычного домоседа, все-таки он не особо увлекался пирсингом и два стандартных прокола сделал чисто по фану, вместе с остальными подростками в своем окружении. Дома Крис залез в интернет и нашел ближайший к дому тату-салон. Ознакомился с прайсом на ушные проколы, именем пирсера и отзывами (как хороший мальчик) и записался на следующий день в свободное окно.***
На следующий день стало немного страшно. Чан размышлял: так ли уж ему нужен пирсинг? Зачем он вообще вслушивался в чужие разговоры? Чем ему не нравится его нынешняя жизнь? Но не приходить ему было уже неудобно, ведь Ян Чонин, тот самый пирсер, к которому он записался, уже выделил для него время, и если Бан не придет, то мастер потеряет клиента, на которого рассчитывал. Путь до салона прошел в каком-то смятении, но достаточно быстро, чтобы совсем загнаться. Чан аккуратно приоткрыл дверь с забавной табличкой "Представьте, что тут есть название" и вошел внутрь. Салон изнутри был именно таким, какими Крис представлял тату-салоны. Крашеные кирпичные стены украшали эскизы и нарисованные прямо на стенах граффити, в кресле в самом дальнем углу сидел крупный мужчина с планшетом в руках и что-то рисовал (видимо, татуировщик), а прямо возле двери помещался крошечный ресепшн, за которым сидела милая молодая девушка, еще студентка, судя по всему. Девушка встрепенулась, когда Чан вошел, и улыбнулась так, как улыбаются клиентам – ярко и слегка фальшиво. – Вы по записи? – спросила она буднично. – Да, я на час, – ответил Чан, стараясь быть как можно спокойнее. – На ушной пирсинг? – уточнила девушка, и Бан кивнул. Татуировщик, безмятежно рисовавший до этого момента, вытянулся на стуле и пнул дверь в какое-то подсобное помещение. – Чонин, чтоб тебя, вылезай, к тебе пришли, – возмущенно проворчал он, возвращаясь к прерванному занятию. Чонин вылез где-то через минуту. Пирсер тоже выглядел так, как приблизительно представлял себе Крис. Несколько проколов в ушах и на лице (и неизвестно, где еще), россыпь мелких татуировок, разбросанных по рукам, видным в закатанных рукавах черной стильной рубашки, черные скинни в облипку и темно-синие волосы, красиво уложенные в немного творчески растрепанный беспорядок. – Здрасти, – протянул он и немного хищно улыбнулся. Симпатичный, что уж греха таить, с широким, каким-то лисьим разрезом глаз и обворожительной улыбкой. – Заходите, располагайтесь, – он указал рукой на кресло, похожее на стоматологическое. Чан осторожно приблизился, все еще думая, что принял решение о пирсинга сгоряча и вообще это глупая затея, и уселся в кресло. – Что будем протыкать? – осведомился Чонин. – Я думал, может хрящ? – вопросительно предположил Крис. – Уши? – Ян хмыкнул. – Скучно, – он скуксил недовольное лицо. – Ну, скучно же, скажи, Бини-хен, – обратился он к татуировщику, занятому рисованием. Тот хмыкнул что-то неопределенное, не отрываясь от своего дела. – Вот видишь, даже Бини-хен говорит, что скучно. Бини-хен, к слову, особенно ничего не говорил. – Может, соски? – предлагает пирсер, потирая ладошки. Чан округляет глаза. – Понял, соски это слишком, хм, может, бровь? У тебя такие брови хорошие, большие, густые, сережка не будет с ними конфликтовать, красиво будет смотреться, – рассуждает парень. – Я не уверен, что… – Чан не успевает закончить. – А давай язык, – Чонин хитро-хитро щурится. – Давай, ну. Это совсем не больно, и если надоест, вытащишь штангу и зарастет только в путь. У Бана ощущение, что он связался с настоящим дьяволом. Ян дует губы, смотрит глазами кота из Шрека и даже руки складывает. У Чана внутри что-то ломается, и он понимает, что просто не в силах отказать этому парню. Где-то в углу фыркает Бини-хен, и Крис просто сдается. – Ладно, – говорит он немного устало, нервишки шалят. Пирсер в восторге начинает готовить инструменты, приговаривая, чтобы Чан не переживал, что все будет по высшему разряду, и вообще, язык ерунда, вот когда они Хенджину яйца прокалывали, вот тогда был пиздец. Кто такой Хенджин Бан, разумеется, не знает, но искренне сочувствует парню. А потом он видит, как Чонин вскрывает конвертик с новой иглой, и у него начинают трястись руки. Крис не то чтобы прям боится боли, но мысль о том, что толстая полая игла прошьет его язык назквозь, вызывает не самые приятные ощущения. Ян опускает иглу в дезинфицирующий раствор и поворачивается к Чану. – Ну, давай, хвастайся какой у тебя язык, – предлагает Чонин, и Бану ничего не остается, кроме как высунуть свой язык наружу. Пирсер хватает его своими цепкими лапками в черных нитриловых перчатках и протирает антисептиком, а потом внезапно останавливается, смотрит несколько секунд на Чана, у которого руки уже трясутся вполне ощутимо. – Не бойся, – мягко говорит Ян, все так же удерживая его язык пальцами. – Я обещаю все сделать как можно лучше. А потом он перекидывает одну ногу через ноги Чана и седлает его. Если это способ его отвлечь, то у пирсера вышло, потому что теперь Бан думает только о крепких ногах по обе стороны от своих собственных. Чонин снова протирает его язык антисептиком и тянется за иглой, мирно лежащей в дезинфицирующем растворе. Он сжимает чановы бедра в объятиях своих и, выловив иглу, подносит ее к языку. Мысли в голове Криса смешиваются в непонятный клубок, и пока он пытается осознать себя – Ян пронзает иглой его язык. Чан рефлекторно дергает голову вниз, уходя от боли, которая вопреки уверениям пирсера довольно ощутимая. И ему как-то совершенно нехорошо. Мозг отчаянно пытается на чем-то сосредоточиться, но постоянно перескакивает то на боль от иглы в языке, то на бедра пирсера, которыми тот трется и сжимает его собственные. Пока Бан пытается собрать мысли в кучку, Ян не теряет время и достает длинную штангу, которая тоже до этого плавала в антисептике, и вставляет в полость иглы, дергает иглу снизу, оставляя внутри языка только штангу, и шустро накручивает наконечник. – Ну, вот и все, – уверяет Криса Чонин и поглаживает по предплечью. – Ты умничка, – добавляет он. Чан засовывает язык обратно в рот с небольшим опозданием и сглатывает накопившуюся слюну со слегка горьковатым привкусом антисептика. Язык во рту ощущается огромной распухшей сарделькой, и небом Бан ощущает наконечник штанги. Ян ловко спрыгивает с чановых бедер, выбрасывает в мусорку под рабочим столом расходные материалы, которые использовал, и улыбается, как самая довольная в мире лисица. – Юна, солнышко, запиши, – он поворачивается к Чану с осознанием, что так и не спросил его имя. Крис представляется. – Запиши Чани-хену на бумажку рекомендации по уходу за его прекрасным языком. Юна определенно солнышко, потому что она хихикает под нос, исполняя то, что ей велели, и Чан замечает, что и татуировщик не может сдержать улыбки. Бан все еще не понимает, что это сейчас было, и не может нормально объяснить все это хотя бы для себя. – Приходи через месяц, поменяем тебе штангу на новую, – улыбается пирсер и хлопает его ладонью по бедру. – Гадно, – невнятно ворочает огромным распухшим языком Чан. Он встает с кресла, подходит к крошечному ресепшену, чтобы расплатиться и получить свои рекомендации, и, попрощавшись все так же невнятно, покидает салон. Чан может поклясться, что слышал, как помещение позади него взорвалось смехом.***
Целую неделю Чан познает прелести жидкой еды, хотя этих прелестей не то чтобы очень много, и он скучает по нормальной еде. Ему хочется пиццы и самгепсаль, и еще что-нибудь, и все вместе съесть. Но он ест детское питание, полоскает язык в физрастворе дважды в день и не понимает, как его, взрослого человека, уговорили на это безумие. Но в общем опухоль спадает довольно быстро, и к концу месяца Чан, уже имеющий возможность есть нормальную еду, даже приобретает привычку играться со штангой зубами, пока работает. Бан записывается в салон на субботу и в этот раз чувствует себя гораздо спокойнее, когда приходит в это место, поэтому приходит он раньше своего времени. В "Представьте, что тут есть название" на этот раз густо – Чанбин занимается девушкой, с залитыми черным белками глаз, бьет ей какой-то сложный рисунок вдоль бедра. Девушка, очевидно привыкшая к такому виду боли, никак не реагирует на действия татуировщика и сидит в телефоне. Чонин напротив – ласково и успокаивающе разговаривает с другой девушкой, которой прокалывает переносицу. Чана слегка передергивает от этого действия, но Ян за работой выглядит так залипательно, что оторвать взгляд невозможно. Рядом с дверью неизменная Юна, здоровается с Чаном гораздо более искренне, чем в прошлый раз, и просит чуть-чуть подождать, пока Чонин закончит. Ян заговаривает девушку мягко и уверенно, она, видимо, от сильной боли, начинает плакать в конце, и едва Чонин заканчивает, он сразу же начинает гладить ее по щекам, быстро шепча успокаивающие слова. Он помогает ей встать с кресла и ведет к Юне, очевидно, за рекомендациями. – Все хорошо, да? – тихо убеждает он девушку. – Все уже закончилось, ты умничка, ты отлично справилась, – он гладит ее по плечам. – Послушай меня, – Ян заставляет ее посмотреть на себя. – Зря ты выбрала такой сложный прокол для первого раза. Давай мы с тобой в следующий раз попробуем что-нибудь попроще, хорошо? – девушка кивает. – Следуй рекомендациям, – наставляет Чонин. – Если что-нибудь пойдет не так, сразу же приходи сюда, не тяни, хорошо? Если прокол воспалится или что-то в этом роде, то это моя вина, поэтому, пожалуйста, будь умничкой и приходи сразу ко мне. Можно без записи. – Девушка перестает плакать и только кивает, внимательно вслушиваясь в мягкий, карамельно обволакивающий голос. – А теперь иди домой, – дает пирсер последнее наставление, растирая плечи девушки ладонями. – Выпей обезболивающее и поспи пару часов. Только не ложись на лицо, пока прокол полностью не заживет, спать придется на спине. Девушка благодарит и покидает салон. – Вау, впечатляет, – отзывается Чан, вставая с маленького диванчика, стоящего напротив ресепшена. – Страх и слезы – это естественная реакция людей на вторжение в их организм, – говорит Чонин серьезно. – Важно знать, что за такое нельзя осуждать, важно дать понять, что с ними все в порядке и они реагируют так, как правильно для них. У всех разный порог восприятия. Чан слушает пирсера молча и восхищенно. Наверняка у них полно клиентов, потому что, придя сюда однажды, хочется возвращаться снова. Крис садится в кресло, то же самое, что и в прошлый раз, и демонстрирует свой язык по просьбе Яна. – Отлично заживает, – комментирует Чонин. – Ты молодец. Ну что, будем выбирать новую штангу? Пирсер показывает ему стенд с огромным количеством штанг – коротких, длинных, металлических и пластиковых, с различными рисунками и самых обыкновенных. Он объясняет, какое украшение из какого материала, и рассказывает, почему кто-то выбирает пластик, а кто-то – медицинскую сталь, чем удобны и неудобны разные формы и размеры. Бан в итоге выбирает простое металлическое украшение, вопреки убеждениям Чонина выбрать, например, штангу с глазом. Штанга чуть короче, чем та, которая сейчас в его языке, но в целом достаточно длинная. По большей части из соображений того, что Чан действительно теперь играется с штангой зубами почти постоянно, и наверняка с длинной будет удобнее, да и не придется привыкать к другому размеру. Наступает пора прощаться. – Слушай, а ты был когда-нибудь в "Скандалах"? – Чонин, как обычно, убирает свое рабочее место, тщательно протирая небольшой столик антисептиком и выбрасывая весь мусор. Название бара на корейском звучит забавно, и Чан сначала не понимает, о чем речь, пока не проводит в голове параллель. – Только слышал, – отвечает Бан. – Приходи в субботу часам к десяти вечера, там будет классно, – предлагает Ян. Чан несколько секунд раздумывает. Он не то чтобы любитель тусовок и всяких подобных мест. Но тут в мозг влезает старый добрый маленький Бан Чан, который нашептывает, что у него скучная жизнь и что он сто лет никуда не выбирался. Крис не позволяет себе долго рефлексировать свое решение и отвечает: – Да, хорошо. – Напиши свой номер телефона, – просит Чонин, протягивая Чану отрывной стикер. "Scandals" – считается претенциозным местом, а еще закрытым и очень гейским. Насколько Чан хоть что-то понимает в жизни, он получил приглашение не просто на тусовку, а супер элитную и закрытую тусовку. Не то чтобы Бан считал, что туда не может войти гетеро, но все же ему было интересно – Чонин пригласил его наугад или сработал так называемый гей-радар, который так часто упоминается в фильмах и сериалах. Сейчас он ощущает, как его жизнь действительно меняется, потому что он хоть и домосед, но даже со своим скудным знанием жизни понимает – эта жизнь совершенно другая, и он в ней будет смотреться странно. Он не фанат тусовок, не фанат украшательства своего тела посредством проколов или рисунков под кожей, и он не просто не бывал в "Скандалах", он в принципе никогда не бывал в клубах или на шумных вечеринках. Не то чтобы он это ненавидит, просто всегда ощущает себя пятым колесом в телеге. Как-то так вышло, что в университете он не смог найти себе компанию, и хоть общался хорошо со всеми в группе и даже на потоке, никогда не был увлечен желанием получить что-то кроме знаний в данном месте. Пару раз собирался с отличниками, потому что у них, вроде как, не было каких-то негласных правил, что ты должен как-то особенно выглядеть или чем-то особенным увлекаться. Вот и вся студенческая жизнь. Потом он понял, что ни за какие деньги на свете не желает сидеть в каком-нибудь офисе по девять часов в день и, сменив пару неудачных работ, нашел то, чем занимается и по сей день. Довольно скучно, если задуматься. У него есть пара друзей с универа, если они все еще считают его своим другом, есть знакомые на работе, но жизнь все равно вклинилась в какое-то колесо сансары и раскручивала его в ежедневной рутине. И даже странно, что желание что-то изменить, пришло только к тридцати. Именно поэтому ему захотелось согласиться на предложение пирсера, и именно поэтому он дал ему свой номер. Чтобы в следующую субботу, возможно, встрясти свой скучный мирок, а, возможно, понять, что это все-таки не его, и вернуться в свое привычное колесо сансары.***
Суббота приближается неумолимо быстро, и Чан начинает нервничать, как перед важным мероприятием, хотя отчасти так оно и есть. Крис даже прикупает пару модных вещиц в ближайшем магазине, а уже в сам день Х смотрит на Ютубе туториалы по макияжу и прическам. Глупо, наверное, но что-то подсказывает, что в таком месте люди одеваются не в спортивки или свободные шорты. Черные скинни кажутся слишком узкими, а рубашка из тонкого материала – слишком неудобной, и Бан сдается, переодевая хотя бы верх на привычную ему футболку без рукавов. На голове у него впервые за долгое время не хаос из задорных кудряшек, а что-то уложенное и залаченное настолько сильно, что он, вероятно, еще месяц будет вымывать этот лак из волос. Он даже немного выделил глаза какими-то тенями, купленными в том же магазине, и, вроде как, даже нравится себе в отражении, хотя и не узнает себя совершенно. Чан не пытался выглядеть как-то сильно по-другому, но и не хотел быть белой вороной в толпе наверняка красивых и жутко нарядных посетителей бара. Чонин пишет Крису совсем ближе к вечеру, просит написать, когда Бан подъедет к бару, и отправляет поцелуйчик в конце сообщения. Чан, почему-то дольше обычного, пялится на сообщение, но через пару минут все же понимает, что нужно что-то ответить. Отправлять эмоджи в ответ ему отчего-то неловко, поэтому он просто пишет краткое "ок" и открывает приложение такси. Дорога до бара проходит как-то нервозно. Чан хмуро смотрит на проплывающий в окне автомобиля вид и снова думает о том, что наверняка больше похож на клоуна, чем на кого-то, подходящего такому обществу. В его голове витают образы таких вот свободных и раскрепощенных людей, и ему кажется, что нужно обладать чем-то внутри, чтобы выглядеть, как звезда кино, в чем угодно. Себя таковым он не чувствует. Таксист прерывает ход его мыслей усталым "Приехали", и Чан вылезает наружу, одновременно вытаскивая телефон, чтобы сообщить Чонину, что он на месте. Ян выходит наружу через пару минут, и Чан немного задыхается. Вот именно это он и имел в виду, когда рассуждал о звездах кино. Чонин знает себя, он чувствует, насколько красив, и использует это. Его выкрашенные в синий волосы зачесаны назад, так что лоб становится открытым, на нем скинни, но его длинным ногам они абсолютно точно идут, в отличие от чановых. На Яне свитер настолько крупной вязки, что Крис, ахнув, замечает проколотые соски, рукава, как и в прошлые два раза, закатаны, снова открывая значительную часть татуированной смуглой кожи. Он подвел глаза черной подводкой, надел несколько дополнительных украшений, судя по тому, как запомнил Чан, и в целом выглядит просто настолько сногсшибательно, что Бану хочется вотпрямщас развернуться и уйти отсюда к чертовой бабушке в свое болото. Однако, вопреки собственному ощущению, он слышит, как Чонин присвистывает, оглядывая Криса с ног до головы. – Выглядишь горячо, – наконец выносит он свой вердикт, и Чану хочется немедленно растечься какой-нибудь жижей и уплыть в сток. – Идем. Они проходят мимо охраны, которая, вопреки стереотипам, не выглядит, как кучка амбалов в костюмах. Все они выглядят, как обычные парни, и среди них вроде бы даже одна девушка, но Чан не совсем уверен, потому что плохо рассмотрел. Неоновая вывеска перед входом гласит "Scandals", они проходят под ней, и Бан чувствует себя Алисой, прыгающей в кроличью нору. Внутри все еще "хуже", чем Крис себе представлял. Место и правда жутко претенциозное, людей не много, но все они словно сошли со страниц глянцевых журналов, и в этой потрясающе красивой толпе Чан чувствует себя гадким утенком куда больше, чем когда-либо до этого. Ян держит Криса за руку, когда ведет сквозь танцующую толпу, и улыбается, будто происходит что-то удивительное. – Я тебя оставлю на чуть-чуть, ладно? – спрашивает Чонин. – Пообщайся пока с Хени-хеном, – предлагает он, стреляя глазами в сторону огромного круглого бара, расположившегося прямо в середине помещения. Чан кивает, и пирсер тут же испаряется в толпе. Бан бросает еще один взгляд на барную стойку и снова тяжело вздыхает. Бармен выглядит, как грех. Во-первых, на нем кроп-топ, и это уже неслабо бьет по низам. Во-вторых, он просто невероятно красивый. Ярко-алые до плеч волосы свободно лежат в неком беспорядке вокруг лица, но абсолютно каждому здесь очевидно, что этот беспорядок был тщательно уложен. Уши украшает множество сережек, и сразу бросается в глаза септум, идеально почему-то подходящий этому лицу, сразу за этим взгляд цепляется за ярко-красные губы – чуть темнее волос, но определенно привлекающие к себе внимание. Чан растерянно стоит неподалеку от бара, не понимая, как смог попасть на Олимп и лично лицезреть вечеринку богов. Крис все-таки решается подойти, хотя бы чтобы рассмотреть руку, украшенную татуировками, и задыхается еще раз, когда при ближайшем рассмотрении замечает блеск в открытой полоске кожи на животе – у бармена проколот пупок. Бармен обращает на него внимание сразу же, поднимая голову, и Чан вблизи любуется лицом и глазами, ярко накрашенными и притягивающими к себе магнитом. Крис старается улыбнуться, и бармен тут же улыбается в ответ. – За эти ямочки первый напиток за счет заведения, – сладко говорит он, чуть наклоняясь в сторону Чана. У бармена красные ногти, и Бан осознает, что этот образ подбирался, скорее всего, не час и не два. Все продумано до мелочей, и он сам, наверное, так никогда не сумеет. – Можно пиво? – спрашивает он, будто ему могут отказать. – Конечно, можно, – бармен улыбается и наливает большой бокал нефильтрованного пива, а затем, прежде чем отдать, протягивает руку. – Хенджин. Крис теряется всего на секунду, но потом протягивает руку тоже, представляясь. – Если хочешь, могу тебе сделать классный коктейль на основе пива, – сообщает Хенджин, пододвигая к Чану бокал. – Уже познакомились? – Чонин выплывает из ниоткуда, присаживаясь рядом с Чаном за стойку. Он подмигивает Хенджину, будто это какое-то негласное правило, и бармен тут же выставляет несколько шотов перед Яном, незамедлительно заполняя их чем-то прозрачным. Может, текила, а может, водка. К удивлению Криса, пьют они оба, быстро опустошая шоты. – Пойдем танцевать, – Чонин хватает Чана за руку и тащит на танцпол. И вот где-то в этот момент Бан оказывается в стране чудес. Они много танцуют, периодически возвращаясь к бару, Крис все-таки пробует коктейль на основе темного пива, который ему предлагал Хенджин, сладкий и мягкий, и снова отправляется на танцпол. В конце концов Чан перестает чувствовать время, пространство и то, сколько он, на самом деле, выпил. Ночь растягивается на целую бесконечность. В какой-то момент Чонин снимает с себя проклятый свитер и демонстрирует красивое, в меру накачанное тело, усыпанное мелкими рисунками в разных местах. Чан любуется, потому что это красиво и горячо, а потом буквально теряется, когда Ян подцепляет пальцами его футболку, настойчиво дергая вверх. В его глазах так и читается: "Расслабься, все в порядке", и Чан, завороженный этим лисьим взглядом, поддается, позволяя стянуть с себя предмет гардероба. – Вау, – перекрикивая музыку, сообщает Чонин и, придвигаясь ближе, добавляет, – Хочу тебя вылизать. Это звучит так порочно и жарко, но совершенно не пошло, что Крис определенно чувствует, как что-то теплое медленно плывет по животу вниз, разбиваясь горячими искорками в паху. А потом музыка внезапно становится тише, и слово берет греховно выглядящий бармен. – Текила-бади шот, народ, – кричит он в смешной розовый микрофон. – Со мной. – Толпа свистит, кто-то пробирается ближе к стойке, очевидно, чтобы быть замеченным, и все ожидают вердикта. Чан тоже смотрит на Хенджина, пытаясь воскресить в памяти, что такое текила-бади шот, по скудным знаниям из фильмов и сериалов, и именно в этот момент бармен, взобравшийся на стойку, наклоняется в их с Яном сторону и манит Криса пальцем. Чан смотрит недоуменно, одними губами спрашивая, не ошибся ли Хенджин. – Да, красавчик, именно ты. И толпа снова свистит. Чонин позади подталкивает Бана к бару и помогает взобраться на стойку, Крис абсолютно точно не представляет, что должен делать, но пирсер снова помогает, шепотом подсказывая, что надо лечь. Чан чувствует себя героем какого-то сериала и перестает понимать, как именно он оказался здесь. Хенджин седлает его бедра почти незамедлительно, и это чувствуется совсем не так, как было с Яном в их первую встречу. Хван притирается задницей, заставляя член становиться тверже, и щедро рассыпает соль по прессу и груди Чана, до самой ложбинки между ключицами. Он берет дольку лайма и слегка давит на губы, заставляя приоткрыть рот, и все это время смотрит в глаза, как самый настоящий демон – греховно, жарко, возбуждающе. А потом он медленно опускается, стараясь соблюдать зрительный контакт, и начинает слизывать соль с тела Чана, и вот где-то здесь Крис чувствует, что горит заживо. У Хенджина два прокола в языке, ближе к кончику, а не так, как у Чана, он медленно и до одури сладко ведет языком по впадинкам и рельефам тела, собирает каждую крупицу соли, а на самом верху мучительно присасывается к ключице, заставляя Чана сделать невольную слабую фрикцию бедрами. Хван выпрямляется, принимает из рук второго бармена бутылку текилы и льет, не стесняясь и не жалея содержимого, прямо на живот Криса, а затем жадно, словно путник в пустыне, слизывает прозрачные жгучие капли с его живота. У Чана в паху все горит, как и на остальном теле, мысли покидают голову еще на моменте, где Хенджин оставляет ему засос, и теперь в мозгу только горячая душная бездна. Хенджин наклоняется, мажет губами по губам Бана, зажимает лайм в своих зубах и жует, а потом целует его, сладко-горячо и ожидаемо. Хван ловко спрыгивает с его бедер на пол, и в уши Чана врывается шум толпы, которой явно понравилось зрелище. Крис не знает, что теперь должен делать, но в этот момент рядом оказывается Чонин и упоительно шепчет ему на ухо, чтобы он следовал за ним. Хенджин оказывается рядом на секунду позже, и Чан, плавающий где-то на грани смерти, покорно движется за парнями куда-то наверх, прочь от шума и толпы продолжающих веселье людей. Хенджин заталкивает их в какую-то дверь, за которой оказывается спальня, и, зайдя следом, закрывает ее. – Хочу тебя, – хрипло сообщает Хван, глядя в глаза Чана. – Хочу вас обоих.