нет чувств

снова стрим, снова игривый хитрый взгляд, рука на коленке. присутствие третьих лиц только усугубляло ее стыдливое самочувствие, хоть и переодически отвлекало от происходящего по правую руку, как и количество выпитого для попытки абстрагирования от эмоций, пробуждаемых старшим. они тусовались здесь добрые пару часов, болтая на разные темы, дурачась, даже пели караоке. Серёжа соответствовал ее кондиции, будучи достаточно пьяным, в отличии от Бессмертных, не притронувшемуся к алкоголю за весь вечер. это было идеей цветноволосого, а отказать ему не представлялось Вике возможным. как и отказать в игре на камеру, пошлых шутках, лишних для их социального статуса прикосновений. он играет, просто играет с ее чувствами, эмоциями, телом, жизнью. насмехается, не даёт перехватить управление, держит в напряжении и неведении содержимого его головы. такой недосягаемый, черствый, притягательный. сидит с ней рядом, плечом к плечу, рисует картинки, понятные только ему, пальцами по бедру, как будто это самая обыденная вещь на свете, но не для неё. он дьявол. он Сатана, ласкающий ее слух лживыми фразами вне и во время съёмок; Мамон, так чарующе окутывающий ее прикосновениями, словно чувствуя фибрами ее реакцию на них; Асмодей, проявляющий свою психованность и злость, если что-то идёт не по его плану; Вельзевул, любимым ощущением которого было чувство собственной важности и превосходства, которое он самоутверждал за счёт неё при любом удобном случае; Астарот, решающий за неё, когда ему вздумается. он воплощение семи смертных грехов в этом загадочном лице, обрамлённом разноцветными прядями, и она готова стать его прислужницей. его послушницей, помощницей, кем угодно, лишь бы он испытал к ней живые эмоции и чувства. пресмыкается перед ним, давая вертеть своими ощущениями мира, отдаёт ему последние остатки тепла, любви, принятия. себя. он везёт ее домой молча, переодически проверяет ее состояние, вспоминая, сколько она выпила за кадром. упиваться спиртным для отключения мозга казалось ей лучшим выходом из ситуации, которую ей не под силу контролировать. упиваться до тошноты, провалах в памяти, тяжелых пробуждений, бездумных поступков. танцевать в пустой квартире под альтернативу, бессильно плакать, кричать, смотреть в потолок и снова танцевать. из раза в раз. Манелову из вороха мыслей приводит в сознание мягкое торможение машины и знакомый двор. — ты забыл о моем присутствии на соседнем кресле? — риторический вопрос, конечно он не забыл. она сама встречалась с Лебедевым взглядом почти каждый из разов его проверок самочувствия. — сделал тебе одолжение. утром съёмки, — с такой памятью, как у темноволосой, нужно заводить ежедневник. лучше сразу два, — ты же помнишь? — конечно нет, можно даже не интересоваться. вздох старшего, предсказавшего ответ на этот вопрос заранее. она заходит в эти стены каждый раз как в первый. тот же мандраж, та же эйфория от его запаха и восхищение дизайнерскими решениями. за неделю отсутствия здесь мало что поменялось. всегда идеальная чистота, не лишающая просторную квартиру уюта, что ж, клининг постарался сполна. путь до спального места заучен как дважды два: налево, прямо и снова налево. диван уже предусмотрительно разложен, знал, что домой Вика не явится, но молчал. или решил все в последний момент? плевать. сложённая на стуле ею же футболка хозяина квартиры сидит на ней будто и не его она вовсе, отдаленно источая аромат его духов и обманывая мозг во сне. эта ночь была сложнее прошлых, проведённых в этой комнате, хотя бы в силу явных признаков алкогольного отравления. пока Лебедев сладко, как ей думалось, спал и видел цветные сны, она металась по кровати, скурила 1/3 пачки сигарет и выпила пару литров воды. утро обещало быть очень тяжёлым, не говоря уже о том, как она будет сниматься в интервью после испарившихся зазря мучительных часов, отведенных на качественный глубокий сон. прогулка по квартире тоже не отвлекала, а лишь создавала источники шума. сколько воспоминаний хранят в себе эти стены, мебель, картины, развешенные хаотично по комнатам? дверь в спальню приоткрыта, что смущает темноволосую, заставляя, словно под гипнозом, остановиться рядом. светлые стены бьют в глаза, на них все те же чёрные рамки, а тюль развивается от легких порывов ветра, гуляющего по комнате. проем манил, как самая запретная в мире пакость, утолить любопытство хотелось слишком сильно. — не стой над душой, Манелова, — тихий, хриплый и ни чуть не сонный голос режет слух. — я… кхм… извини, — бросает взгляд в своё отражение в зеркале, сдавшем ее с потрохами, мнётся с ноги на ногу, — я закрою… — зайди уже, — договорить не дали, что ж, он любил перебивать, в очередной раз принижая собеседницу. комната светлая, но с темной деревянной мебелью, словно отражает ее хозяина: на первый взгляд он светится добром, а на второй уже замечаешь его подноготную. тут было слишком чисто для спальни: все книги, фигурки, техника расставлены идеально ровно без единого признака пыли. педант? возможно. ей было это близко, в ее обители все всегда на своих местах, не считая депрессивных эпизодов и нетрезвых моментов, конечно же. кровать была по-настоящему огромной, словно моля любого узревшего ее утонуть в мягких простынях, пахнущих порошком и дорогим парфюмом старшего, что сидел в позе лотоса в ее центре, с какой-то книгой в руке. только взор его был направлен не на чёрные символы на белоснежных страницах, а на идентичного буквам цвета глаза, обрамлённые густыми нарощенными ресницами. — как себя чувствуешь? — Лебедев смотрит строго, словно не моргая, не желая спускать глаз с жертвы. — если ты не спал, то, очевидно, слышал, как я, — снова она стоит перед ним, будто нашкодивший ребёнок, ищет спасения в чём-то, ищет за что зацепиться карими пуговками, лишь бы не смотреть в упор на его самодовольное и чертовски привлекательное лицо. — когда ты перестанешь грубить мне? — холодный тон, книжка перемещается на тёмную стильную тумбу подле кровати. — а ты? — переговариваться с ним уже вошло в привычку, она бросается фразами, пышущими ядом, до того, как подумает, — когда ты перестанешь? — все так же стоит поодаль, в проеме, рассматривая все на свете, кроме юноши. — тем не менее, ты снова здесь, хотя могла бы отказаться, — усмешка раздаётся еле слышимым эхом по комнате, — значит, тебя все устраивает, милая, — какая же сладкая у него улыбка, оголяющая идеально ровный ряд зубов. — ты знаешь, почему я здесь, — тихо, почти шепотом, стараясь не слышать то, что вырвалось из ее рта, — знаешь, и продолжаешь играть, — звучит больше разочарованно, нежели агрессивно, ведь Вика давно смирилась. — да, знаю. потому что я этого захотел, — бледная ладонь подзывает жестом младшую к себе, — потому что ты ведомая, — тянет за футболку, вынуждая сесть напротив, — потому что ты влюблена по уши, — руки блуждают по затылку, заставляя девушку наклонится к собеседнику на слишком близкое и рубящее клинками сердце расстояние, — потому что ты покорная мне, — его губы мягкие, лечащие все раны глубоко внутри, успокаивающие и горькие от сигаретного табака на вкус. плавные и размеренные движения Коли помогают собеседнице расслабиться в его руках хоть на секунду, забыть об их обязательствах и статусе, забыть о его характере и думать только о дурманящем и разжигающем пожар внутри чувстве. чувстве способном свернуть горы и остановить поезд на ходу, если тот попросит. — прекрати, — шёпот разрывает нити тишины. как она набралась смелости выдавить хоть звук? загадка. — как пожелаешь, — на его лице будто нет ни капли искренности, мускулинная спина падает на мягкие подушки, продавливая под собой матрас. если бы она действительно желала…