смотреть на звёзды

Они снова ругались. Кажется регулярные ссоры давно вошли в привычку. Крики и скандалы, вероятно, являлись неотъемлемой частью их жизни. Посторонний человек запросто бы подумал, что Жан Кирштайн и Флок Форстер ненавидят друг друга. Ненавидят так сильно, что сводит зубы. Но он бы, безусловно, ошибся, ведь когда поток ругательств исчерпывал себя, а голос садился из-за криков, они долго молчали. Это молчание, затягиваясь бесконечными минутами, успокаивало. Они смотрели друг на друга с искренней нежностью и неподдельными чувствами и в такие моменты их ссоры казались чем-то несуществующим и столь незначительным, что хотелось рассмеяться и клясться о том, что не было никогда этих самых ссор. Сегодня они кричали особенно громко. Вероятно, нет, абсолютно точно их ругань было слышно в соседних комнатах, и каким же облегчением было знать, что они давно пустуют и многие месяцы туда никто не заходил, ведь хозяева комнат героически отдали свои жизни в ожесточенных боях. В конце концов, Флок не выдерживает, и яростно хлопнув дверью, уходит. Сразу становится тихо, и эта тишина гнетущей дымкой заполняет всё пространство так, что становится сложно дышать. Жан обессилено опускается на кровать и рука машинально тянется к спрятанным в кармане сигаретам. Но парень сразу себя останавливает, припоминая, что курить в комнатах всё ещё запрещено, а злить и без того постоянно раздражённого Ривая не хочется. Внутри что-то безжалостно скребется, усугубляя паршивое состояние Жана. Находиться одному в мрачной комнате невозможно, и лишь покинув её и оказавшись в коридоре, парень облегчённо выдыхает. Ночная прохлада тёмных коридоров освежает, и беспорядочные мысли постепенно встают на свои места. Жан идёт по пустому коридору медленно, стараясь лишний раз не наступить на измотанные временем, скрипящие половицы. Нескончаемые пролёты пустуют, создавая ощущение всепоглощающего одиночества и отсутствия всякой жизни в покинутом замке. На деле же, отбой наступил минут сорок назад, и уставшие после долгих тренировок разведчики разбрелись по комнатам имея возможность, наконец, отдохнуть. Те же, кто не может уснуть, собрались компаниями в укромных местах и теперь тихо смеются и обсуждают проишествия минувшего дня. Осознавая это, Жану гораздо спокойней гулять по переплетающимся коридорам. На одном из поворотов Кирштайн встречает Йегера, и они лишь молча кивают друг другу, не в силах нарушить звенящую тишину. Эрен уходит куда-то в крыло начальства, несмело шагая мимо комнат вышестоящих по званию. Этой ночью ему предстоит долгий разговор, а с кем, Жану знать не положено да и неинтересно. Сам же Кирштайн направляется в другую сторону, дабы выйти на покосившийся, но не менее от этого привлекательный, балкон. Во время тёплых летних ночей мирного времени разведчикам особенно нравилось это место, причём абсолютно обоснованно, ведь стоять, опираясь на прохладные перила, и вдыхать приятный запах ночной свежести, позволяя ветру играть с волосами, было сродне высшему наслаждению. Туда приходили чтобы побыть в одиночестве, приходили чтобы разделить момент ускользающего счастья с любимым человеком, иногда стояли там в тишине целыми компаниями, выпуская сизый дым в ночную темноту. Кажется, пронизанный трещинами и покрытый облупившейся штукатуркой старый балкон за период своего существования слышал и клятвы в любви, и откровения, сказанные тихим голосом, и душевные терзания, изливавшиеся в никуда. Для Жана этот балкон стал местом особым, ведь именно здесь, полгода назад, прошла их первая с Флоком уединенная встреча, и именно здесь он услышал такое нужное и весьма своеобразное « — Блять, я кажется чертовски сильно люблю тебя..» от человека, ставшего лучиком света в его не особо счастливой жизни. Рассеянно улыбнувшись нахлынувшим воспоминаниям, Жан аккуратно открыл дверь, ведущую в заветное место, и шагнув на балкон, поразился открывшемуся виду: Мириады звёзд сияли кристаллами на сапфировом небе. Звёзды сверкали, переливались, поражая своей яркостью. Давно не бывало таких ясных ночей… Затаив дыхание, парень рассматривал открывшейся вид, не замечая, что прекрасными небом любуется не только он. Форстер стоял на другом конце балкона, опираясь на перила, и вглядывался в россыпь бриллиантов на темном небосводе, и Жан нагло солжет, если скажет, что не ожидал увидеть Флока здесь. Его рыжие волосы, отливающие медью в стальной синеве небосклона, растрепались на ветру, а медовые глаза отражали сияние звёзд, поражая своей глубиной. Жан смотрел на его чёткий профиль, не желая отводить взгляд. А Форстер заметил, ощущал на себе чужой взгляд, но упорно продолжал искать смысл в звёздах, не смея взглянуть в ответ. Балкон был весьма небольшим, и хватило бы пару шагов чтобы оказаться на другом конце, так почему они оба не двигались с места? Воцарившееся молчание прервал Флок: — Какого чёрта ты здесь забыл? Отбой начался час назад.— Обе фразы прозвучали несмело, но достаточно едко, а Форстер всё ещё не оборачивался, метая взгляды то на один участок неба, то на другой. — А ты? — Прозвучало насмешливо. — Заткнись. — Глубокомысленно, однако. Что ж, опять тишина. Неловкая такая, нагнетающая. Хочется скорее прекратить этот абсурд. По крайне мере, им обоим интересно, кто же закончит эту своеобразную игру первым. Жан признаёт: с Флоком всегда было тяжело. Этот парень на всё имел свой собственный взгляд, и никогда бы, даже ценой своей жизни, не отступился бы от своих интересов. Форстер был категоричен, прямолинеен и своенравен, и лишь иногда оставлял свои идеалы, поддавшись нежным чувствам. Но это своенравие цепляло, затягивало и не отпускало. А Жан поддавался, каждый раз зарекаясь добраться до самой сути личности Флока. И всё же, каждый из них понимал, что связь, существующая между ними гораздо глубже, чем кажется издалека, ведь они оба цепляются именно друг за друга в окружающем их жестоком мире, и потерять эту связь — означает потерять себя. Жан сдаётся первым. Два шага — и вот он возле Форстера, аккуратно берёт его за руку, переплетает пальцы. Последний неохотно сопротивляется, но в итоге раздражённо выдыхает и сильнее сжимает чужую ладонь. — Прости меня. — Голос Жана вкрадчивый, чуть хриплый, наполненный безграничным сожалением. Лишь после этого Флок поворачивается. Зеленоватые глаза смотрят с обидой, будто бы требуя большего, чем обычное «прости»: — Ты говоришь это каждый раз. — Форстер отвечает также тихо, в какой-то мере даже обреченно, ведь простил, как только вышел из комнаты, ощущая одиночество пустых коридоров. — А ты каждый раз прощаешь. —Кирштайн улыбается. Искренне. А Форстер злится. Заносит свободную руку для удара, а второй все ещё отчаянно держится за чужую ладонь. Удар выходит едва ощутимым, нужным лишь для того, чтобы показать напускное недовольство. —И ты меня прости. Оба неловко улыбаются, смотрят друг другу в глаза, а момент располагает к романтике, и всё бесконечное множество крошечных звёзд только и ждёт, когда их губы сомкнутся в чувственном поцелуе, наполненном пылкой любовью. Как только они завершают поцелуй, Флок шепчет в чужие губы: — Смотри со мной на звёзды. — Хоть до утра.— следует в ответ.