Дорогая сестра

Аято проснулся в тёмном, сыром незнакомом месте. Приоткрыв глаза он осознал, что сидит в наручниках прикованный к стене. -Где я? Почему я тут? — Камисато спрашивает в темноту, не надеясь на ответ. -И ты ещё спрашиваешь?! — Разъяренный голос Сары прозвучал рядом, -Да как ты смеешь! -Я не понимаю, — он ищет взглядом ее, но повернуть голову не может, так как шея тоже прикована. -Отвратительно, Камисато Аято, да как ты посмел вообще задаваться таким вопросом, после четырех убийств, урод, — Сара пинает его со всей силы в бок, вызывая тошнотворный кашель. -Четырех… — Глаза Аято округлились, -Убийств? Я никого не убивал! -Что? Ты ещё смеешь лгать? То есть это я не тебя видела, добивающим великого Сёгуна? — Сара вне себя от ярости. Слышать такое от хладнокровного убийцы, до чего же мерзко. Аято смотрит во тьму. Он ничего не понимает. После того самого собрания, где он увидел золотую, как у Итэра, макушку, где то на лестнице, он не помнит ничего. В голове словно пустота, словно упущенный кусок жизни. И Сара, приговором произносит: -Камисато Аято, за убийство твоей сестры, Камисато Аяки, за убийство твоего верного твоего верного слуги Томы, а так же Великого Райден Сёгуна и ее ребенка, которого ты же и зачал, ты приговариваешься к смертной казни! — Она проговорила это без единой запинки. А Аято слушает это, его разум словно в тумане. Слово «казнь» засело в голове. И он вспомнил, что это значит. Голос Райден прозвучал в его голове: «Каждый смертник должен перед этим страдать. Он должен осознать всю тягость своих преступлений, ощущая каждое прикосновение орудий оставшуюся вечность.» -По закону казнь преступников свершаю я, Яэ Мико и Баал, но так как Райден погибла столь бесчестно, ее заменит Аратаки Итто, он сам вызвался, как твой… — Сара не закончила фразу, а на глазах Аято блеснули слёзы. Он всё ещё не понимает, что наделал. -Сара, дорогая Сара… — Камисато смотрит на тенгу, которая встала перед ним, готовясь нанести мстительный удар. Для нее это было долгом, -Прошу, расскажи что произошло, я ничего не помню, расскажи как главе клана. -Бывшему главе, твоя казнь назначена завтра ровно в полдень, я не собираюсь ничего объяснять, не притворствуй, ты выглядишь жалко, — Сара отрезала этими словами любые надежды. Аято пытается выудить хоть что-то, но надежды гаснут. Он убийца, который не убивал, преступник, который не понимает, как согрешил. -Сара. Как умерла Аяка, я должен знать, умоляю, — трясущимся голосом просит Аято. -Ты убил ее. Ты изнасиловал ее. Ты сохранил только ее глаза, да ещё и накормил ее плотью Тому, которого позже расчленил. Баал, судя по всему из-за тебя, правила через куклу, урод, только благодаря ней, мы вообще узнали, что ты творишь! Радуйся, ты умрёшь не так жестоко лишь потому, что твоё тело не выдержит большего, — Сара срывается на крик, -Ты зачал ребенка с Сёгуном, а позже убил, я даже не могу понять причину, зачем тебе это! Аято слушал, умирая внутри. Слышать это, было больнее любой пытки, больнее, чем если бы ему на своих глазах пришлось потерять весь народ Инадзумы. -Я… Я каюсь. Я согласен с приговором. Я не помню этого, но я заслужил, Сара, я приму это наказание с гордостью, — Он попытался наклонить голову, которую плотно удерживали кандалы, волосы упали на его плечи, закрывая глаза, из которых неумолимо лились слёзы. -Какая сегодня дата? — Аято спрашивает тихо, почти шепча, ком в горле не давал вырваться крику, который исходил из самого сердца. -Прекрасная дата, опороченная таким событием, седьмое января 1856 года. Ты проволялся в отключке 4 дня, а очнулся точно сегодня, как ты посмел! Мы бы казнили тебя сегодня, если бы не праздник Селестии, — сжатые кулаки Сары дрожат. -Жди своей участи, мне нужно подготовиться, — Кудзё, какими бы поступки Аято не были ужасными, всё ещё помнила его, как заботливого главу. Ей тоже было больно. *** Аято ждал час. Он, за время обучения, научился точно определять сколько минуло. Но от чего же этот чёртов час, длился так долго? От страха? От осознания? Камисато не знал, не чувствовал уже ничего. Он смирился с этим, хотя и не хотел принимать горькой, словно дешёвый коньяк, правды. За железной дверью послышались шаги и звук связки ключей, тут же в камеру зашла Кудзё Сара. -Камисато Аято, пришло время для твоего наказания, — тут же зашли два стражника, один из которых держал повязку для глаз, а второй ключи от оков, так как он не должен был знать секретного прохода в это место. Ему ловко завязали глаза и заткнули уши ватой. -Уводите, — глухо услышал Аято женский голос, прежде чем почувствовал, как с него снимают все кандалы, как куда то уводят. Камисато понимал, что его ведут в пыточную. Когда они дошли, не успел он увидеть слабый свет, как тут же удар в пах ногой прорезал болью его тело. Он попытался согнуться, но не вышло, рука Сары крепко держала его за волосы. Кудзё тут же резко опустила голову ниже и ударила коленом в нос, разбив тот. -Ты будешь подвергнут одним из самых долгих и мучительных наказаний, наложением плит, — Сара грубо поставила его коленями на скреплённые заострённые деревяшки, связала ноги веревкой, так что он не мог и немного ими пошевелить, а затем взяла в руки огромный плоский булыжник. Аято восхищался ее силой, даже в такой момент, во истину мощная тенгу. Кудзё резко положила его на Камисато, заставляя конечности со звуком треснуть. Аято не имел права на крик, он осознавал это, но тот вырвался из горла. Больно. -Это только начало, нечего тут издавать звуки, я пока ничего и не сделала, — она снова пнула его сбоку и взяла вторую плиту, так же положив ее, но уже не так резко. Ноги немели от ужасной боли, а кости и суставы, казалось, сейчас лопнут от давления. Плита за плитой и вот их уже пять. Аято изнывает. -Теперь я обязана поставить тебе клеймо убийцы, только посмей пискнуть и всё твоё тело будет в ожогах, — Аято только сейчас заметил маленький до красна раскалённый котелок, в котором лежал такой же инструмент. Сара надела перчатки кузнеца и по Камисато электричеством прошло ужасающее осознание. -Именно эти перчатки были найдены в твоём поместье, Камисато Аято! — Кудзё берет в руки инструмент, внизу которого была круглая насадка с каким то рисунком. Она подняла его рукав по самое плечо и прижала раскалённое клеймо к коже, да так сильно, что от неё пошел пар, а шипение наполнило пыточную. Аято старается сидеть тихо, он знает, что Сара не шутит, когда говорит, что если он хоть пискнет, его тело будет полностью в этом рисунке. Тенгу убирает клеймо и любуется своей работой. Кроваво яркий ожог теперь красовался на его руке. -Что-то ты расслабился, ты думаешь на этом моя работа закончена? — Она опускает его рукав, заставляя ожог гореть болью, а затем смотрит на ещё 5 плит, которые лежат нетронутыми. Кудзё вновь берет одну за другой и кладет на ноги Камисато. Пока Сара что-то говорит, Аято не слушает, пытается вспомнить всё, что было. И снова не получается. Он ли это всё делал? Своими ли руками? Его не подставили? Но ответы на свои вопросы он не может получить. И вот, все пятьдесят килограмм лежат на коленях Камисато, но тяжесть на душе кажется куда тяжелее. -Аято, что же ты рыдаешь? Твоей сестре было куда больнее, особенно когда такое с ней делал родной брат! Во всей стране, во всем Тейвате, ты больше никто! В кого же ты превратился, ничтожество, жалкий слабак, урод! — Сару заносило, она начинала срываться на истерический крик. Кудзё ненавидела его, ненавидела то, кем он стал. Она впервые сорвалась. Смерть ее любимого Сёгуна, которому она была так предана убивает ее. Аято уже не чувствовал боли, только слёзы из глаз продолжали литься. Слышать это уже было невозможно. Он так и не понимал, как мог сотворить такое. Как мог убить столь близкую ему сестру. Как мог так зверски расправиться с дорогой Аякой. Как мог убить близкого и преданного слугу, нет, скорее друга, Тому. Как он мог осмелиться убить Великую Сёгун Райден, опорочив её честь и достоинство. Ему даже показалось, что в голове мелькнуло воспоминание о том, как он отрезает от Аяки часть, чтобы съесть. Какая мерзость, от этого тошнило. -Как я мог есть плоть собственной сестры, мне тошно, — тихо проговорил под нос Камисато. -И ты ещё смеешь притворяться что не помнишь?! — Сара кричит, -Всё ты отлично помнишь и понимаешь, наглый лжец. -Ты мне сама сказала об этом, что я убил её, — Аято не понимает, что сказал не так. -Я не давала тебе никаких деталей, ты ее… — Сара морщит лицо, -Ты ее ещё и съел? Я то думала, что это за аккуратная вырезка на ее бедре… Ты куда более отвратителен, чем я представляла, Аято, ты просто уебанище… — культурная тенгу, как слуга Баал никогда не выражалась, но сейчас у нее вырвалось, -Отвратительный ублюдок! — Из ее глаз ручьем полились слёзы. -Я оставлю тебя подумать здесь над тем, что ты натворил, — она вытирает мокрые дорожки со своих щёк, -Только посмей двинуться, тебя будет ждать что-то ещё более худшее, клянусь, я заставлю тебя страдать так, как не страдал ни один преступник. И строгой походкой, но с громких хлопком двери, она удаляется из комнаты. Аято ждёт. Ноги совсем онемели, что с ним будет дальше? Как он будет ходить? Хотя имеет ли это значение, когда совсем скоро он умрёт. Прошло всего пару десятков минут и вот, скрип двери вновь режет слух. Знакомые розовые волосы и красно-белое одеяние предстают перед ним. -Мико, может хотя бы ты объяснишь мне, что я натворил? Я ничего не помню, — Он смотрит с вновь появившейся надеждой. -Ох, Сара мне уже рассказала, что ты нагло затираешь о том, что ничего не помнишь. Нет смысла врать. Или ты думаешь, что тебя тогда пощадят? — Яэ сталкивает плиты одну за другой, -Эта тенгу хорошо постаралась, да ты теперь инвалидом будешь. Гудзи храма Наруками приказывает двум стражникам привязать Камисато к столбу таким образом чтобы он не смог и двинуть ни одной частью тела. -Аято, я слышала, ты до жути боишься насекомых, я как раз припасла парочку, — и достает из рукава коробку полную жуков разных видов и тараканов. Она открывает ее и подходит ближе к бывшему главе клана Камисато и начинает их аккуратно высыпать их ему на голову, чтобы ни один жучок не свалился с неё. Аято начинает дрожать, а холодный пот так и льется с него. Жуки — единственный его страх, который преследует с самого детства. Даже играть с Итто в их бои для него было испытанием, но как он мог разочаровать близкого друга? Это сейчас не важно. Жуки начинают ползать по его волосам, шее, Аято чувствует, как они начинают ползать по его ушам, забираясь внутрь, щекоча. Это было страшнее самой ужасной боли. -Яэ, умоляю, прекрати, пусть меня дальше пытают как и надо, я сейчас сойду с ума!!! — Аято кричит истерическим голосом, а Мико, которая уже поглощена процессом, приближается к нему ближе и смотрит на него холодным взглядом. -Мне это и нужно, — холодно говорит она в пол голоса, -Или ты думал, что я такая же грубая, как Кудзё Сара? О нет, я заставлю тебя познать ад, который прошли все твои жертвы. Мы даже не можем быть уверены, что это были только четверо. Такой псих как ты, наверняка мог сотворить такое и с другими. Аято трясет. Он не ожидал того, что его могут заставить так поступить. Камисато не понимал, как это произошло. Его разум, его тело, казались не своими. -Кто я? — Он спрашивает это, всё меньше ощущая жуков, что так его раздражали и пугали. -Ты — отныне никто, — И Аято понимает это, понимает и хочет поскорее закончить такое существование. Наверняка все кого он убил, чувствовали тоже самое. Плакать уже не хотелось. Все они должны быть отомщены. И единственный способ сделать это — заставить его умереть самым ужасным способом. -Убей меня, Яэ, прошу, — Камисато просит искренне, -Я не должен жить, — а блеск в его глазах всё больше тухнет. Аято тяжело дышать. Слёзы давят горло, нос, а жуки заползают в приоткрытый рот. Его тошнит. Рвотный рефлекс от этого ужаса так и становится сильнее. Хочется прямо сейчас проблеваться. -Я тебя не убью, задыхайся в собственных грехах, — он и в самом деле задыхается, глотая всех насекомых. А тошнота всё сильнее. Аято вырывает. Он смотрит на всё это словно сквозь туман. Ему мерзко от самого же себя. И Камисато видит, как во всей этой рвоте плавают жуки, которые пролезли ему в рот, в горло, которые сильно жжёт. -Какой ты противный, — Яэ Мико смотрит на это зрелище, -Даже тут сдержаться не можешь. Не может. Ему всё тяжелее, каждая часть тела, которой Аято не может пошевелить, ноет и болит. -Ты никогда не искупишь это, даже если умрёшь, — кицунэ продолжает давить, -Тебя никто никогда не простит, ни убитые тобой, ни жители Инадзумы. Теперь ты изгой, просто отброс общества. Ты словно хиличурл, такой же глупый и противный. Это сравнение было таким оскорбительным, но правдивым. Аято чувствует, как от него воняет, от чего его снова рвёт. Как же тошно на душе. Яэ берет со столика рядом кнут и начинает снимать с Аято верх, нещадно рвя дорогую ткань, которая была вся испачкана. Она отходит на пару шагов назад и с размаху ударяет чешуйчатым розгом по его груди, оставляя красный кровавый порез. -Четыре… Ты убил четырех. За одно убийство полагается тридцать ударов, — холод в ее голосе пугал Камисато. Говорить такое так спокойно… У нее и в самом деле серьёзные намерения. Удар. Удар. Ещё удар. Аято кричит, срывая голос. Он пытается пошевелиться, избежать этого, но не получается. Живых мест на нём всё меньше. Каждый сантиметр тела наполнялся жуткими ударами. Камисато никогда не думал, что перед смертью ему придется так страдать. Что он умрет так, только потому что совершил непоправимое, о котором даже вспомнить не может. -Тома, бедный Тома, как я мог отрезать у него руки, ноги, как я мог делать это наживую, что я натворил, — Аято начал потихоньку вспоминать. Словно отрывками в голове мелькают столь жестокие воспоминания. Камисато и в самом деле совершил это. Своими руками. Это был он, никто не иной. Закончив свои сто двадцать ударов, Яэ Мико поглядела на измучанное тело. Чего-то не хватало. Она огляделась кругом и увидела сосуд с молотым перцем хабанеро, кажется, такой заставляют есть, чтобы преступник раскололся. Но кицуне придумала кое что более интересное и махая хвостом, подошла к полке с ним, быстро взяв бутылёк и открыв крышечку. Она подходит к Аято, который кажется понимает, что сейчас будет. Он зажмуривает глаза, пока Яэ сыплет себе на пальцы немного. И она проводит по ране Камисато, заставляя ту гореть еще сильнее. Очередной крик вырвался из его горла. -О, так это и в самом деле работает, — и она высыпает половину бутылька на его торс, руками осыпая так, чтобы ни одна рана не осталась без внимания. -Ох, какая же я невнимательная, ты наверное проголодался? — Яэ берет Аято за подбородок, заставляя открыть рот и высыпает всё остальное туда, от чего он начинает очень сильно кашлять. Горячо. Кажется, он чувствует вкус крови, вкус кожи, которую прожёг этот перец. Больно. Он пытается его выплюнуть, но лишь вдыхает в самые лёгкие, от чего те словно сгорают. А глаза покраснели так сильно, что кажется, будто он заболел. -Ой, и тебе, как бывшему главе клана наверное совсем неприятно быть таким грязным, не правда ли? — Котелок с кипящей водой привлёк внимание Яэ, которая вновь начала размахивать электрическим хвостом в предвкушении. -Постой, не надо, — Аято умоляет, ему слишком больно от всего этого. -Мне кажется, тебе пора освежиться, — она берет в руки котелок с кипятком и начинает лить воду ему на голову, смывая жуков, оставляя ожоги. А потом на плечи, на израненную грудь, на руки, спину. -Ох, как так, ты уже чистенький, а воды ещё много, — и кицуне хватает его за волосы так, чтобы голова запрокинулась назад и резко выливает всю на лицо. Теперь вся кожа Аято была алой. Ему казалось это отвратительным кошмаром. -Этот столб можно перенести, я конечно не такая сильная, но стражники мне помогут, — Яэ глядит на капающую где то в углу воду, -Не рыпайся пока я их не позову. Аято и не мог двигаться. Он лишь пытался отдышаться после такого. Пытался хвататься за остатки жизни, что в нем теплилась. Пытался не потерять остатки разума. Яэ вернулась уже спустя минуту с двумя сильными мужчинами, которые ловко перенесли Аято в угл, да так, что теперь ему прямо на лоб капала вода. Лисица закрепила его голову так, чтобы он не мог ею сдвинуть. -Удачи не сойти с ума, пока ждёшь Итто, а на этом моя работа закончена, — и она вальяжно уходит, оставляя Аято один на один с самим собой и своими мыслями. А вода капает, капля за каплей, сводя с ума, изводя Камисато своей монотонностью. Шея затекла. Минута за минутой, а время словно течет все медленнее. Теперь капли ощущаются не просто как вода, а самая настоящая кислота, молот, которым его бьют по лбу. И Аратаки наконец заходит, аккуратно, спокойно. -О боже, Аято, что они с тобой сделали? — Итто смотрит с некоторой паникой. Он сразу же подбегает и стряхивает с мокрых запутанных волос оставшихся жуков, -Бедный Аято, как же так, ты наверное не заслужил такого. Всё твоё тело в таких ужасных ранах… А Аято слушает не мигая. Он не может видеть Итто, но готов поклясться, что тот на взводе. -Не заслужил? — Аято спрашивает тихо, сил говорить совсем не было, -Ты знаешь что я сделал? -Я не верю что это был ты… — Итто пришел сюда лишь чтобы разобраться. Ему совсем не хотелось пытать лучшего друга, единственного, кто играет с ним в бои жуков. Вернее, играл, теперь они больше не смогут повеселиться вместе. -Итто, хватит церимониться, — резко и бесшумно возникла в камере Кудзё Сара, -Это был Аято, никто иной. -Но… — о’ни смотрит на неё с надеждой. -Никаких но, Аято сам сознался в этом, — Сара смотрит злобно, -Или ты забыл, зачем тут? Всё уже готово. Итто пустил скупую мужскую слезу и начал аккуратно отцеплять Аято от деревянного столба, словно не желая навредить. -Итто, ты слишком нежен, это я убил их всех, жестоко и без хороших умыслов, — Аято хочет поскорее умереть, ему нет смысла лгать и препираться. Лишь боль продолжает пугать. -Я… Аято, если это правда так, то я все равно не могу принять, — Итто отцепил его полностью и взял на руки, желая отнести куда то. -Хватит тут смазливости, пусть идёт на своих двоих, — тенгу словно отрезает этими словами. А Аратаки ничего и не может ей сказать, лишь подчиниться. Почему видеть как мучается дорогой тебе человек так больно? И о’ни ведёт бывшего главу куда то. Камисато и представить не может, что его ждёт дальше. Да он и не хочет. Чем страшнее будет следующее, тем больнее будет это ощущать. И вот, они выходят из темницы. Неужели наконец то казнь? Но нет, это было небольшое поле рядом с тюрьмой. А там на цепи сидело с десяток голодных псин. Из их пастей текли слюни, а глаза красны и озверевши. Аято никогда не боялся собак, на против, он даже хотел себе такого питомца, но сейчас они пугали как никогда. -Итто, ты обещал своими руками спустить их, так давай, хватит медлить, — Аято слышит, а ноги всё слабее держат, колени дрожат. А Итто с жалостью отпускает псов, которые учуяв запах мяса, крови и плоти бегут в сторону Камисато. Тот зажмуривает глаза и чувствует, как голодная собака вгрызается ему в руку. Другая в плечо, ещё одна в бок. Он начинает сходить с ума. Когда тебя наказывают чем то, что ты не можешь остановить становится ещё страшнее. Аято снова задыхается. -Сара, это не слишком жестоко? — Аратаки мечется, не зная как ему поступить, как реагировать, когда твоего друга сгрызают заживо на твоих же глазах? Когда ты сам поспособствовал этому. -Итто, он приготовил свою сестру и скормил Томе, затем убив уже его, он опорочил великую Сёгун, так же убив её и её ребенка. Ты думаешь он не заслуживает? — Сара холодна. Ей даже нравится смотреть на мучения смертника. А одна из собак тем временем вгрызается ему в пах, с хрустом прокусывая сквозь ткань член, от чего штаны быстро покрываются кровью. Аято кричит. Эта боль несравнима ни с чем. -Аято, — уже хныкая кричит Итто, -Держись, это всё скоро закончится. Я спасу тебя и спасу от казни, не умирай, — о’ни не может принять такого, а Кудзё кладет ему руку на плечо. -Успокойся, он уже обречён на смерть, — Сара спокойна. -Но… Но… — Итто больно на это смотреть, он словно чувствует как его самого загрызают собаки. -Давай уже, отгоняй их, а то он до казни не доживёт, — тенгу приказывает. Аратаки нехотя слушается. Почему его другу нужно страдать ещё столько времени перед тем, как умереть? Он до сих пор не верит, что Камисато и в самом деле убийца. Итто отгоняет собак и обнимает Аято, в глазах которого пропал последний блеск. Он дышит, он жив, но он абсолютно не ощущает себя таковым. У него больше нету никакого смысла продолжать бытиё. Камисато теперь и в самом деле, как он слышал, сквозь звон в ушах, обречён. Аято не может двигаться. Всё тело искусано, а местами плоть со следами клыков изранена до костей. -Его нужно перебинтовать, а то он не дотянет эти двадцать минут. Неси его в лазарет, — Сара подходит с ведром холодной воды и обливает Камисато, от чего кровь стекает на траву. -Через двадцать минут мы попращаемся навсегда, — Итто вновь пускает скупую слезу. Настоящие мужчины не плачут, но как же хочется. -Слава архонтам, — глаза Аято закрываются. Он теряет сознание от боли и потери крови. *** Аято открывает глаза в камере, уже будучи перебинтованным и переодетым в серую одежду. Боли он уже не чувствует. Да и страха близкой смерти тоже. Камисато не чувствует совсем ничего. -На выход, — приказала ему Сара, -Наконец твоё дерьмовое существование будет прервано, жалкий бывший глава клана Камисато. На него надевают наручники и ведут на эшафот. Он покорно идёт, несколько раз чуть не падая, ноги не держали, он чувствовал каждый перелом, но не чувствовал боли. Его вывели на главную площадь, прямо под статуей архонта. Огромная деревянная постройка с длинной лестницей и гильотиной в конце. Он оглядывает огромную толпу, в которой видит всех своих бывших друзей и знакомых. *** -Я же… Я просто дал ему перчатки и клещи, кто бы мог подумать, для чего он их брал… — Кузнец смотрит с округлившимися глазами, весь в холодном поту. Он соучастник? Он виноват тоже? Да нет, нужно откинуть эти мысли, Аято сделал бы это всё другими способами и методами, он не виноват, да, это правда… -Аяка, как так? — со слезами на глазах проговорила Ёимия, -Мы же были так близки, были лучшими подругами, как так получилось? — Ее голос дрожит. -Ёимия, я не понимаю, неужели Аято правда такой? — Саю стоит заплаканная, ведь она так любила Аяку и так заботилась, а Аято был им верным другом. -Господин Камисато, я не мог и представить, что вы падете так низко… — Каэдэхара Кадзуха смотрит сквозь опущенную на глаза шляпу. -Я уважала этого человека, ведь именно он помогал мне с тем, чтобы вывозить людей во время, когда страна была закрыта, — Бэй Доу похлопывает по плечу Кадзуху, грустно смотря на него. Горо стоял опустивши глаза и поджавши уши с хвостом. А выше толпы, рядом с эшафотом, стояли все главы и важные личности. -Аято, кто бы мог подумать о том, что ты такой псих… — Грустно смотрит в пол Кокоми. А Итто не может ничего сказать, он отвернулся, сдерживая слёзы. Сара стояла прикрыв глаза и с очень недовольным лицом, ей тоже нечего было добавить, ей тоже было больно и тяжело. -Да ладно вам, он заслужил, нечего грустить по преступнику, — Яэ фальшиво улыбается, но по ее глазам видно, что ей тоже плохо. Аято когда то был ей близок. А вдали, отвернувшись, стоит один из предвестников, закрывая огромной шляпой своё лико и думая: «Баал меня создала, как бесчестно, даже я бы так жестоко не поступил.» Ему не было грустно, но явно недовольно постукивал пальцами по головному убору. Аято, голову которого уже заковали, оглядывает толпу и видит знакомую девушку. Золотые волосы, черный плащ и коварная улыбка. Он словно услышал, что она говорит: «Я знала, что именно ты сможешь начать эту череду разрушений в Тейвате». Камисато смотрит на неё и в его голову возвращаются все потерянные отрывки памяти. Он вспоминает каждую деталь, как жестоко расправлялся с жертвами, как делал им больно. А Итэр и Паймон стоят в толпе. -Мне кажется, что тут рядом то, что мы ищем? — Итэр шепчет с ошарашенным и потерянным взглядом. -Тебе наверное кажется, — Паймон говорит как всегда громко, -Тут не может быть ничего, что нам надо, это просто казнь… Но я всё ещё не понимаю, как учтивый Господин Аято мог такое сотворить, это так страшно! -Ты права, — Итэр аккуратно прикрывает рот рукой, мечется взглядом туда сюда, словно замечая знакомые локоны волос, но стоит ему моргнуть и они сразу пропадают из виду. Показалось? -Пойдёмте, нам тут больше нечего делать, — голос Дайнслейфа прервал их молчание. И Сара гордо и холодно даёт команду. -Отрубайте, — а лезвие стремительно мчится вниз -Что же я наделал?.. — И голова Камисато Аято наконец катится по эшафоту.