Осколки прошлого

Мирабель с любопытством провела пальцем по краю деревянной рамы, после чего осторожно сняла картину с крепления. Девушка затаила дыхание, поскольку её догадки, о которых она сама ещё минуту назад нисколечки не подозревала, оказались верны – в стене есть тайный проход! Но вот что это может значить? Мирабель это показалось очень, очень странным. Несколько секунд она колебалась, но вслед за этим сделала отчаянный, решительный шаг в неизвестность. На мгновение потемнело совсем. Лишь на мгновенье. Хитрый грызун юркнул в непроглядную тьму, не осознавая, что его выдавал неоново-зелёный осколок, крепко стиснутый в острых зубах. Который, между прочим, поднялся вверх очень странным образом... Внезапная вспышка – и Мирабель видит фигуру, фигуру мужчины в длинной руане и натянутом на лицо капюшоне. Слишком резко. Слишком неожиданно. Девушка охает, дрогнувшими руками хватаясь за очки, что от испугу едва не слетели у неё с носа. И вдруг слышит... Смех? Да, над ней определённо насмехались, причём явно возвышенно и язвительно. – Испугалась, да? Еле как переведя дыхание, Мирабель вновь привычно поправляет очки и щурится, пытаясь разглядеть что-либо хотя бы при помощи стёкол. Она видит, как мужчина ловким движением руки опрокидывает капюшон назад, обнажая лицо. Это худое, бледное лицо с окружёнными по бокам чёрными, как смоль, и будто нарочно завитыми кудрями, на котором нежданно расползлась с непонятным контекстом ухмылка. – Моя дорогая, любимая племянница! – произносит он торжественно, и голос кажется Мирабель отдалённо знакомым. – Ты чего, решила навестить своего дядю? Девушка не нашла, что ответить. Её голова кружилась от обилия в ней вопросов: как? Когда? Почему? Что её дядя делает здесь? И почему он так странно улыбается, скептически оглядывая её с ног до головы? Холодок, затронувший спину и грудную клетку, младшая Мадригаль отчаянно пытается игнорировать. – Ох! – его вскрик заставил несчастную, и без того будто на иголках Мирабель в очередной раз нервно дёрнуться. – Что же это я негостеприимный-то такой? Ты проходи, родная, проходи за мной... Её пригласили внутрь. Первый шаг девчушка делает немного неуверенно, но последующие совершает уже быстрей, чётко и решительно направляясь за дядей. Точно. Она здесь для того, чтобы поговорить с Бруно. Она здесь потому, что искала Бруно. И она спросит его о видении, чтобы спасти семейное волшебство. – Только осторожно, тут пропасть... Смотри! Он внезапно срывается с места, и девушка с безумным изумлением для себя наблюдает, как старший родственник ловко преодолевает препятствие, оббегая пропасть и перепрыгивая с места на место. Он словно акробат в цирке или нечто тому подобное. Сколько там должно быть ему лет?.. Дядя, так или иначе, проделывал всё так легко, что со стороны это невольно начинало казаться в самом деле каким-то невинным упражнением для утренней зарядки. Но когда ноги Мирабель и леденящую кровь чёрную яму разделяют миллиметры, она теряет и эти остатки уверенности. Сердце пропускает удар, телом овладевает холод. – Ну же, смелее, – ласково зовёт её голос по другую сторону пропасти. Секунда. Осознание. Решительность. Мирабель не трусиха, не слабачка и ни в коем случае не должна выглядеть таковой в глазах дяди. Как она собирается спасать семью, если поддастся страху? Она делает неглубокий, но решительный выдох, отходит назад, разбегается, и... Ступни отрываются от земли. Девушка летит. И почти долетает. Мирабель сильно повезло, что она успела схватиться хотя бы за выступающий край. Но и то могло быть счастьем недлительным: слегка вспотевшие пальцы девушки соскальзывали, сук трещал, и младшая в любую минуту могла свалиться в пропасть. Сердце бешено колотится, отчего грудная клетка даже начинает немного болеть; глаза мечутся из стороны в сторону, словно бы ища то, что могло её спасти, а тело полностью парализует страх. И голос куда-то исчез, как в неописуемо страшном кошмаре, во время просмотра которого не можешь даже закричать. Она чувствует себя кроликом, опытно загнанным в ловушку, хотя не совсем понимает, причём здесь кролики. Не может дышать. Мирабель хочется только кричать, молить Каситу о помощи, но из горла не вырывается ни слова. Голос засел где-то глубоко внутри неё. Ладонь соскальзывает больше. Внезапно тонкие холодные пальцы кого бы то ни было хватают её запястье. Вцепились намертво, так что девушка почувствовала характерную боль, но не стала озвучивать под предлогом простого и понятного желания жить. Она поднимает взгляд и видит нацеленные на неё зелёные глаза и ту же самую ухмылку. Надменность в каждом жесте. – Ну надо же, какая неуклюжая! Эти слова вроде как были произнесены с нежностью, но девушке совсем не понравились. Оказавшись наверху и уже на собственных ногах, Мирабель отряхнула юбку от пыли, надеясь сохранить остатки достоинства и восстановить свою репутацию. – Дядя Бруно, я хотела у тебя спросить... – заманчиво начинает она, но прерывается собственными восторгом и изумлением. Огромное помещение. Просто гигантское для узкой щели в стене. А главное: как обустроенное! Небольшой стол, стул, ковёр на полу; мягкое с виду и удобное кресло, на которым, наверное, так уютно отдыхать зимой; верёвка с бельём, которое сушилось после стирки... А ещё огромная куча всего, что Мирабель не успела изучить с самого своего входу. И крысы, повсюду крысы... – Присаживайся, – он мягко хлопает по спинке кресла, приглашая девушку в нём обустроиться. Неуверенно, но Мирабель выполняет просьбу. Действительно мягко и очень удобно. Мышцы воют от блаженства и расслабленности; только теперь девушка осознаёт, как на самом деле устала. – Будешь? Ещё свежая. Дядя появляется справа от неё достаточно неожиданно. Мирабель явно понадобится время, чтобы привыкнуть к этой его привычке резко возникать. Так же резко, как и исчезать. Перед собой племянница увидела арепу – безумно вкусную, с такой похрустывающей корочкой выпечку её матери, от которой так аппетитно тянуло... Девушка даже подумала о том, чтобы принять угощение, но стоило ей заметить небольшую серую крыску на плече Бруно и осознать, каким образом сюда попадает еда, как она тут же и передумала. – Нет, спасибо. Я... Я сыта. Она невинно улыбается, очень надеясь, что её слова способны вызвать хоть малейшее доверие у старшего родственника. Ей совсем не хотелось обижать дядю, да и, по правде говоря, её всё ещё напрягало то, как резко он оказывался рядом и как незаметно (якобы незаметно), но пристально прожигал её своим взглядом, странно улыбаясь. Десять лет. Привыкнуть так сразу и не получится. Но Бруно лишь пожал плечами, неопределённо хмыкнув, и с удовольствием скормил лакомство сидящей на плече крысе. Та обхватила арепу своими маленькими когтистыми лапками и начала активно поглощать её, обгрызая выпечку со всевозможных сторон маленькими кусочками. У Мирабель не было как такового отвращения к крысам, но в её голове против её воли промелькнула мысль о том, что оставлять еду на столе без должного присмотра она больше не будет. И надо предупредить Камило – двоюродный брат сам большой любитель таскать остатки общего ужина. Кстати об ужине. Над небольшим столом, приставленном к стене практически вплотную, мелькает достаточно большая щель. Точнее, мелькает не сама щель, а именно золотистый свет, льющийся снаружи. Мирабель встаёт с кресла и подходит ближе. Кухня! Ей удаётся разглядеть помещение их кухни, где всей семьёй они принимали пищу, где её мама проводила большую часть времени, изготавливая различного рода вкуснятину. А на столе – Мирабель касается его немного неровной шероховатой поверхности, – нарисован круг. Что это... Узоры точь в точь как на их сервизе. Тарелка? А над ней написано имя хозяина обителей; точно тарелка. Имя каждого из членов семьи было написано и на большом семейном столе, ровно там, где тот или иной родственник должен был сидеть. Мирабель проводит пальцами по симпатичному рисунку и чувствует, как у неё сжимается сердце. Дяде одиноко, но он хочет быть ближе к семье. Ему одиноко, поэтому он так странно себя ведёт, поэтому он так рад, что племянница (хотя бы кто-то!) наконец решилась навестить его. Зарождается и иное чувство, отдающее неприятным покалыванием. Стыд. – Дядя Бруно... – она произносит это так тихо, с жалостью, от которой самой вновь становится не по себе, но в ответ опять слышит лишь равнодушное хмыканье. – Подумаешь, – однако девушке кажется, что дядя только пытается казаться непробиваемым, поскольку он потирает ладонью локоть левой руки и опускает глаза. Снова подкатывает чувство стыда. Надо бы подойти, но как? Зачем? Что она может сделать? Сказать что-то, вот только что? Они так отдалены друг от друга, хотя, казалось бы, и родственники. – Лучше расскажи, что ты там хотела у меня спросить, – говорит внезапно Бруно, поднимая голову и возвращаясь к главной теме разговора. Вместе с тем, как вновь становится серьёзней и уверенней он, Мирабель вспоминает о первоначальной причине своего визита. Шустро поправив очки, она тоже принимает серьёзность в лице. – Я хотела спросить о твоём видении. Мужчина склоняет голову в сторону и принимает озадаченный вид, словно в самом деле не понимает, о чём говорит собеседница. – Ты не помнишь? – Мирабель тянется к своей сумке, откуда осторожно, стараясь не порезаться, достаёт ещё пару светящихся зелёным осколков. – Твоё последнее видение. И там... Там была я... – Ну, допустим, помню. И что? – К чему это, дядя? Названный дядя переводит взгляд с неё на стену, словно погружается в глубокую задумчивость. – В каком смысле "к чему"? Я не знаю, к чему это, – он пожал плечами, выходя из транса. – Возможно, ты что-то сделаешь, что сыграет большую роль в будущем. Но что именно – я не знаю. Неужели?.. Это в самом деле всё? И она проделала такой путь по направлению сюда, чтобы получить ровным счётом ничего? Ну, как же ничего... Она увидела дядю, удостоверилась, что он жив и здоров. Но как спасать магию, от чего её спасать? Мирабель печально вздохнула, ведь ей и не оставалось большего. Она видела в дяде Бруно спасение, но последний не виноват, что не смог оправдать ожидания. – И ничего нельзя сделать?.. – грустно, практически с отчаянием вопрошала девушка. – А зачем тебе это? Видение и видение. У меня их было много, – небрежно отмахнувшись, Бруно забирает осколки из рук племянницы раньше, чем та успела осознать, и начинает рассматривать их с реальным интересом. – Я... – Мирабель запинается, подбирая нужные слова. Она даже не понимала, слушает ли её дядя в этот момент, или он так увлечён рассматриванием стёкол, что не замечает больше ничего вокруг. – Просто хочу знать, что я могу сделать... Для своей семьи... Если я угроза, то... – А какая разница? Девушку удивляет в принципе то, как внезапно оборвали её незаконченную речь. Следом, уже после раздумий – то, с какой беззаботностью Бруно бросает эти слова, будто говоря о чём-то вообще не важном и не имеющим никакого значения. – Вот скажи мне, – он продолжает, опускается в кресло, а Мирабель, которая стоит рядом, по-прежнему шокирована и ждёт объяснений. – Ты бы никогда не хотела... Уйти? Просто, куда-нибудь. – Куда же я уйду?.. – растерянно спросила девушка. – А вот, допустим, и сюда. Ты здесь, значит ты уже ушла. И могла бы остаться, – девушка приходит в ещё больший шок, а Бруно, прежде странно улыбчивый и хищно смотрящий, становится робким. – Видишь ли, я всё равно здесь один... Но если ты н-надумаешь остаться, я был бы... Рад? – он потёр шею, окончательно опустив глаза к полу. – Не бойся, в обиде не будешь. Тут рядом еда, она бесплатная. Как видишь, я пока живой, хах... И зато, я обещаю, никто не будет тебя осуждать за твой дар... Или за его отсутствие. Мирабель не отвечала: переваривала информацию. На дядю Бруно она глядела с повышенной внимательностью. В какой-то момент ей показалось, что сгорбленный мужчина потерян даже в своих собственных мыслях. Но говорил он абсолютно и беззаговорочно искренне – в этом девушка не сомневалась. То, как он прятал глаза и сжимал на себе руану, удивляло и разрывало ей сердце. Она всё это время страдала из-за отсутствия дара, а он – из-за того, что этот дар имел. Дар, который больше походил на проклятье. Ему даже тяжелее, чем Мирабель. Девушка даже почти согласилась, но разумная часть сознания заставила её одуматься. – Прости, дядя... Я обязательно верну тебя домой, но мне надо понять, что сделать, чтобы спасти дом... Понимаешь? – она смотрит на дядю Бруно сочувственно, но так, словно он обязан был понять и не могло быть никак иначе. – Мирабель, останься, – проговорил провидец настойчивей, и у Мирабель немного похолодело внутри от такой перемены тона. – Я дам тебе всё, что будет нужно... – Нет. Дядя Бруно, я люблю свою семью... Нашу семью. Я нужна нашей семье, и не могу просто так её оставить. Обещаю, как только со всем разберусь – я верну тебя, вот увидишь... А сейчас прости, но я вынуждена идти... Повисает неловкая тишина. Мирабель нервно сглатывает и разворачивается в сторону выхода. Теперь она замечает, что вообще-то здесь тепло и довольно-таки уютно. В тесноте, да не в обиде. А снаружи её уже дожидались, наверняка разыскивали, наверняка были сердиты на неё. Но Мирабель не собиралась прятаться. Она поможет своей семье во что бы то ни стало. Конечно, может, здесь и хотелось остаться на подольше – чуть-чуть на подольше, – но это было нельзя. Внезапно её останавливают. Девушка корчит лицо от болезненных ощущений, когда её очень сильно и неожиданно хватают за запястье. – Я сказал останься. Его голос звучит пугающе холодно и совсем не так, как до этого. Приказной тон. На минуту Мирабель даже показалось, что это не её дядя. Но раз уж кроме него тут никого не было, то, соответственно, это точно он и никто другой. Этот голос, словно звук разбитого стекла, режет слух своей внезапностью. – Дядя Бруно... Мирабель не успевает даже вскрикнула, ведь её резко отдёргивают за руку и прижимают к стене, лишая возможности двигаться. Теперь она не кричит, потому что не может. Зелёные глаза дяди впервые кажутся ей ещё более жуткими, а мешки под ними лишь дополняют картину ужасов. – Ты никуда не уйдёшь, – он слышит, как часто она дышит, и это заставляет его только больше расползтись в улыбке. – Тебе нужно было видение? Что ж, ты его получишь. Бруно берёт её руки в собственные ладони, холодные, как и застывшая в её жилах кровь. Глаза дяди светятся изумрудом. Почти не моргает. Глаза безумца. По спине Мирабель протекает волна пота, и она понимает, что должна была бежать. Но раньше. Вокруг между тем появляется зелёное свечение. Множество зелёных точек, беспорядочно пихающих и гоняющих друг друга. Что-то там происходит. Мирабель пытается это разглядеть, но ужасается и сиюминутно отворачивает голову. – Что такое? Тебе не нравится твоё будущее? Сострадание в его тоне явно наигранное. Это скорее насмешка, издевательство. И Мирабель противно. Она не смотрит на видение, не смотрит на дядю, и просто жмурит глаза, не желая видеть ничего и никого из перечисленного. Просто сон, кошмарный и ужасный сон, она проснётся на кровати в своей маленькой комнатушке и увидит потолок над головой. Но руки, которые до неё докоснулись, были черезчур, слишком реальны. Руки, которые схватили её за щёки грубо, твёрдо, причиняя боль явно не случайно. Бруно насильно развернул голову племянницы в сторону видения. Та могла пытаться закрывать глаза, сколько хотела, но совсем не видеть она не могла. – Смотри сюда. Это твоё будущее и будущее твоей никчёмной, жалкой семьи, – последние слова он выделяет с особенной сладостью, растягивает с наслаждением, и впервые Мирабель удаётся различить в нём презрение. Девушке страшно. Не только оттого, что происходило в видении, но и от того, что происходило здесь и сейчас. Дядя Бруно пугал её. И прекрасно это чувствовал. – Неплохо для десяти лет тренировок, правда? Я научился менять будущее, и вот, что получилось! Правда, не совсем десяти... Первые три года я всё же надеялся. По-идиотски, правда? – теперь он повернул лицо Мирабель к себе, вновь против воли неспособной сопротивляться ему. – А ты мне нравилась, Мирабель. Правда. Мы были чем-то похожи. Я ушёл, чтобы тебя не настигла похожая участь. Но ты отвернулась от меня так же, как и все. Резкое движение руки – Бруно больше не усмехается, теперь он зол, зол по-настоящему. Он швыряет девушку на пол. Мирабель чувствует боль в боку и груди, но адреналин заглушает даже физические ощущения. Её сердце готово было вырываться наружу. Она забыла, что очки могли разбиться, ведь этого не произошло. Она словно раненый зверь, загнанный в угол изголодавшимся хищником. Бруно действительно выглядел так. Тем, кто жаждал мести и возможности отыграться. – Неблагодарная. Ты заслуживаешь смерти, как и все в этой мерзкой семейке. Вы все скоро умрёте! – он ударил кулаком в стену, уже не задумываясь о том, а может ли его кто-то услышать снаружи. – Ведь вы... Лишили меня этой жизни... Всё могло бы быть иначе. Не только эти десять лет. Все сорок пять, начиная со дня получения проклятого дара. Ни поддержки, ничего. Он изгой даже в собственной семье. И он пытался понять мать, что вынуждена была стелиться перед общиной, пытался понять сестёр, да всех, чёрт возьми, пытался понять, – но никто будто бы ни разу не пытался понять его. А он устал притворяться хорошим. Мирабель судорожно хватается за радужку очков, когда дядя начинает приближаться к ней. Молить о помощи бесполезно. Маньяку это только в удовольствие, только дополнительная энергетическая подпитка. – Ты похожа на неё, – он снова холоден, спокоен, снова улыбается, но Мирабель не чувствует ни капельки расслабленности. – На Джульетту. Вас я убью в последнюю очередь. Это не та улыбка. Не улыбка её дяди. Её дядя Бруно улыбался тепло, когда маленькие дети облепляли его со всех сторон. Он рассказывал им истории, либо из собственного, подлинного жизненного опыта, либо же придуманные самим собой. Он умел выдумывать. И Мирабель слушала его с упоением. Он также был прекрасным слушателем, и готов был выслушать маленькую племянницу, когда та восторженно о чём-то лепетала, или же когда плакала, потеряв любимую игрушку. И всегда мог утешить тёплыми, пусть и робкими объятиями. Руки её дяди были нежными и мягкими, а совсем не грубыми, как эти. Он был вечно уставший и не выспавшийся, но детский разум не знал ничего плохого, окружённый границами любви, тепла и заботы. Бруно дарил им эту заботу, которой... Не имел сам. Мирабель вспомнила. Она вспомнила всё. Прямо сейчас. Перед глазами будто бы пронеслась вся жизнь, и дядя Бруно имел в этой жизни огромное значение. – Дядя Бруно, не надо... Пожалуйста... – её голос дрожит, но она изо всех сил пытается не дать накопившимся слезам вырваться наружу. Она не должна казаться жалкой, хотя голос её звучал тихо, пришибленно; она уже жертва. – Я знаю, ты не такой... – Почему же? Нет, увы, я именно такой, – он рушит и топчет её надежду, последнюю надежду докричаться до Бруно, настоящего, что должен был заседать где-то глубоко внутри. Где же её любимый, родной, горячо любимый дядя, который был так добр к ней и уж точно не желал ей зла? – И более того, вы сами видели меня таким. Что же вас теперь не устраивает? В карих глазах застывает ужас. Немой крик, заглушённый ухмыляющейся, перекошенной гримасой отвергнутого всеми безумца. Безумца, которого они сами и создали.

***************

Мирабель резко вскакивает на чём бы то ни было мягком и жадно глотает ртом воздух, которого ей явно не хватало на протяжении длительного времени. Гостиная. Диван. Она каким-то образом из убежища в стене очутилась на диване. Сердце бьётся так, что отдаёт в ушах и голове неприятной пульсацией. Девушка выкрикивает и жмётся в угол подальше от дяди; Бруно тоже выкрикивает, переняв этот испуг, и отскакивает назад, крепко сжимая ткань в плотных пальцах. Несколько секунд. Им обоим нужно время, чтобы прийти в себя. Мирабель хватает лежащие на столе рядом с диваном очки, надевает их и вновь поворачивает голову. Да, это точно дядя Бруно. Он был злой, он жаждал мести, но сейчас он нервный и чем-то будто бы перепуганный. – Дядя Бруно, ты... Что здесь делаешь? – что ещё спросить Мирабель пока не знала. Она ощущала себя уставшей, в голове стояла непонятная тяжесть. – Я... А, ну, мы тут были, в гостиной, и ты просто... Заснула. А сейчас, всё-таки, не лето, мало ли замёрзнуть можешь. Ну и решил принести ещё одно одеяло... Тебе, похоже, кошмар приснился. Прости, если напугал. Он замолчал. Девушка всё ещё вглядывалась в него, как во что-то необыкновенное, удивительное, невозможное. Даже эти запинки во время речи. Да, это точно он. Это её дядя Бруно, который вернулся в семью, который был самой лучшей нянькой её детства, который заботился о своих племянниках и любил их несмотря ни на что. А тот был лишь ночным кошмаром, страшным сном, который следовало бы позабыть. Но позабыть такое Мирабель не могла. – Ты в порядке, Мирабель?.. – в голосе мужчины мелькает заметное волнение за племянницу. А на глаза девушки наворачивались слёзы. После слов дяди она и вовсе кинулась Бруно на шею, тесно и крепко сжав его в объятиях. Старший был ошарашен – такой реакции он явно не ожидал. За десять лет успел отвыкнуть от каких бы то ни было прикосновений, а тут – целые объятия. Мужчина вздрогнул с непривычки. – Ну, ну, тише... Это всего лишь кошмар... Мягкая рука, поглаживающая её волосы, и тихий голос навевали воспоминания, от которых Мирабель захотелось реветь только сильнее, уткнувшись в дядино плечо. Она могла услышать, как сначала его сердце быстро-быстро забилось, но чуть позже сбавило ритм на более спокойный. Его дыхание было мирным, немного даже прерывистым и хрипловатым, что невольно наталкивало на лёгкое беспокойство. Ему стоит есть больше еды Джульетты и заботиться о собственном здоровье. Да и вообще питаться лучше. Несмотря на худобу, обнимать Бруно было приятно. Он тёплый. – Дядя Бруно! – Мирабель уже не скрывала очевидной дрожи в голосе, она крепче сжала в руках родную тёмно-зелёную руану. – Я очень, очень тебя люблю! Я помню все сказки, и прятки, и... Мы все тебя любим. Очень-очень сильно, это правда. Пожалуйста, пообещай, что больше никуда не уйдёшь... Кое-что из этого сна было реальным. А именно то, что дядя страдал, был одинок и несправедливо отвергнут. Сейчас Мирабель обнимала его так, что провидец едва ли мог дышать, будто и вовсе не желала никуда выпускать его из собственных объятий. – Ты чего это, – он неловко усмехнулся, явно смущённый. – Я был в твоём кошмарном сне? – Пообещай! Прошу... Повисла немая пауза. Дядя глубоко вздохнул, а вслед за этим ответил со всей серьёзностью, на которую только был способен. – Обещаю. Я тоже очень люблю всех вас и никому не позволю страдать из-за меня. Он гладил племянницу, а та прижималась к его груди, обнимая и даруя тепло. Пусть Бруно ощутит родственное тепло хотя бы сейчас. Может, время не повернуть вспять, но оно свойственно идти вперёд. То, что здесь и сейчас важнее того, что было и уже давно прошло. И они могут менять будущее, могут сделать его действительно лучше. Без всяких предсказаний. Сейчас Бруно здесь, рядом, заключён в объятия, к которым скоро присоединяться и другие родственники. Это самое главное. Дядя здесь. И с ним всё в порядке.