Necrosis

Я просыпаюсь и понимаю, что кто-то несет меня на руках. Голова свисает, одна рука безжизненно болтается в воздухе. Я открываю глаза и понимаю, что мы на темной улице. Все снова начинается с самого интересного. Скучать точно не придется. Похититель не знает, что я в сознании, поэтому небрежно перекидывает меня на одно плечо, как мешок с овощами, и придерживает за бедра. Я понимаю, что я без штанов. Хотя, может, он и не похититель. Может, я упала в обморок, а мой рыцарь в сияющих доспехах подобрал меня. И снял штаны. Может, я, как обычно, все преувеличиваю. В положении вверх ногами ничего нельзя понять. К тому же, мне приходится притворяться мертвой. Хотя не то чтобы я притворяюсь. Он останавливается, открывает дверцу машины и с заботой грузчика швыряет меня на заднее сиденье — я подсматриваю одним глазом. Я стараюсь не шевелиться, поэтому приземляюсь неудачно — лицом вниз, а рука заваливается за спину в неестественном положении. Если он собирается избавиться от тела, то лучше с этим не затягивать, ведь тогда я не спасусь. Дверь захлопывается. Я поднимаю голову, но он садится за руль, и я снова опускаюсь. Я не слышу, чтобы он запирал двери — видимо, не ожидает, что я очнусь. Поэтому я думаю попытаться выпрыгнуть из машины на ходу, но в один момент он так резко тормозит, что я падаю на пол. Ему, кажется, плевать, в каком положении я лежу. С пола я осматриваю машину, хотя здесь темно. Осторожно проверяю, не завалялось ли ничего полезного под сиденьем. Но вряд ли убийца оставил бы здесь пистолет. Когда машина тормозит, и я уже решаюсь осторожно открыть дверь, он выходит, и я понимаю, что мы приехали. Вы достигли пункта назначения. Пожалуйста, оцените поездку. Очень плохо. Грубый водитель усадил меня на пол, а еще потрогал за попу. Одна звезда. Он открывает дверь и больно тянет меня за руки, как будто я действительно просто труп. Обняв за грудь, кряхтя, он с трудом вытаскивает меня с пола и берет на руки, как будто я действительно принцесса, а он принц. Только теперь моя голова не свисает, а покоится у него на груди. От него вкусно пахнет, и я пытаюсь одним взглядом, не шевелясь, понять, где мы. Кажется, мы приехали в дом. Стоит ли мне радоваться, что это не склад и не заброшенное здание под снос? Нормальная жертва уже точно начала бы отбиваться. Я могла бы спрыгнуть на землю, ударить его и побежать. Но куда мне бежать в темноте? К тому же, я не совсем нормальная и не совсем жертва. Я — зритель, и жду, что еще интересного произойдет. Фильм вроде бы отстойный, но рано делать выводы спустя пять минут. Он осторожно, чтобы меня не потревожить, словно я просто сплю, открывает дверь. Теперь я Спящая красавица. Только надеюсь, он не попытается разбудить меня поцелуем. Затаскивает меня в дом, включает свет. Дом не похож на камеру пыток, и он проходит в комнату и бросает меня на диван. Я лицом вверх, поэтому не могу открыть глаза. Я слышу, как он возится в комнате, а потом подходит ко мне. Трясет за плечи, но я не двигаюсь. Дает мне легкую пощечину, но и тогда я продолжаю лежать с закрытыми глазами, хотя это уже не так-то просто. Может, удастся просто отлежаться? Мне не хочется шевелиться, даже если он начнет стаскивать с меня трусы. Когда пережил столько проблем, они перестают казаться чем-то серьезным, а инстинкт самосохранения давно умер. А уж если это сон, то тем более. Ведь это сон? Воцаряется звенящая тишина, но я чувствую, как он смотрит на меня. Я слышу, как он дышит, и мне становится жутко. А потом щеку пронзает такая боль, что я невольно открываю глаза и вскакиваю. Наконец, я вижу его лицо. Безумный взгляд, нелепые крашеные косички — этот кретин смотрит на меня так холодно, что мне хочется убежать. Он сидит возле меня на корточках с ножом в руке. На кончике ножа моя кровь. Когда он слизывает ее, мне кажется, что меня сейчас стошнит. — Я знаю, что ты уже давно очнулась, — говорит он. — Если бы не притворялась, не пришлось бы делать этого. — Он целует меня в щеку в месте пореза, и мне становится еще противнее. — Прости. — Я отворачиваюсь, а он целует меня в губы своими окровавленными губами. Я отталкиваю его и вскакиваю. Щека саднит. Он как будто бы не собирается меня останавливать, поэтому я бегу к двери. На мне футболка и даже обувь — повезло хотя бы в этом. Даже странно — а что это он меня не раздел? Почему не связал и не заклеил рот скотчем? Сценарий слишком скучный. Я не буду сниматься в таком дерьме. Я вам не по карману, господин режиссер. Как будто специально, он дожидается, пока я добегу до двери, а потом ловит меня сзади, обнимает за талию и прижимается носом к волосам, лезет руками под футболку. Хотя у него ледяные пальцы, я не могу пошевелиться, потому что повторяю про себя одно и то же. Это сон. Это сон. Это сон. А я потом я понимаю, что это не может быть сном. Я вспоминаю, как пошла на работу — я не могла уснуть по дороге. А может, сон то, что у меня есть работа? Может, мой мозг выдумал другую жизнь, чтобы бороться со стрессом? — Уже убегаешь, крольчонок? Но ты ведь даже не посмотрела, какую норку я тебе обустроил. — Я даже не успеваю придумать достойный ответ, как он продолжает: — Если тебе не нравится, можем все переделать. Хотя я старался подобрать подходящий интерьер. — Какого черта я проснулась в машине? Если это сон, если я уже спаслась, то мне нет нужды снова притворяться той, кем я не являюсь? Сегодня это просто я. Сегодня я играю саму себя. — Я решил сделать тебе сюрприз и похитил тебя из твоей кровати. Считай, что это нечто вроде игры в изнасилование, — заявляет он так серьезно, что я начинаю сомневаться в своем рассудке. Все еще остается вероятность, что это обычный влюбленный парень, а я просто зануда. Уж лучше бы меня сразу убили. — Я хочу домой. Все встает на свои места, когда он говорит: — Теперь это твой новый дом. Я же предупреждал. Если будешь плохой девочкой, будешь наказана. Ты уже сбежала однажды. Но теперь я буду беречь тебя. Во сне нам кажется, что мы прожили целую жизнь, хотя в реальности прошла только минута. Я мечтаю, чтобы эта минута закончилась побыстрее. Грубо схватив за шею, он целует меня, а я вырываюсь, отталкиваю его, а потом еще, хорошо размахнувшись, бью его кулаком в нос, представив, что я Женщина-Лиса. Дверь все равно закрыта на ключ, поэтому придется принять бой. Он поражен тем, что пропустил удар — видимо, его предыдущая девушка просто стояла и смотрела, но я ходила на курсы самообороны. А может, она ему подыгрывала, потому что это такая ролевая игра, правил которой я не знаю. Второй удар нанести не получается, потому что он хватает меня за запястье. Как выйти из такого положения, меня тоже научили, поэтому между нами завязывается драка, и мне это даже нравится. Ему, кажется, тоже, потому что он даже не пытается ударить в ответ и в восторге смеется. — Ты такая забавная, — говорит он. У него идет кровь из носа, но, наверное, он не чувствует боли. Хотя он уклонился не от всех ударов, у него такой вид, будто мы сейчас займемся сексом. Он не воспринимает меня всерьез, и поэтому мне удается сбить его с ног подножкой, а потом кое-как бросить на лопатки через плечо — он слишком тяжелый, а новая я, видимо, не занимается спортом. Я сажусь сверху и упираюсь локтем ему в шею. А этот засранец все хохочет, будто ребенок на аттракционе, и глядит на меня в умилении. Меня он уже бесит. — Мне никогда не было так весело, пока я не встретил тебя, — сообщает он, и мне тоже хочется рассмеяться, но от безысходности. — Ты все равно не выберешься отсюда. Но, если хочешь, можешь шлепнуть меня еще пару раз. А еще я понимаю, что не могу его убить, иначе останусь тут навсегда. А я не могу тут остаться, ведь где-то там меня ждет Дазай. Если это был не сон. — Где ключи? — спрашиваю я. Он продолжает спокойно лежать, хотя, наверное, уже мог бы повалить меня лицом вниз и скрутить руки. Он даже не пытается вырваться, а еще держит меня за попу, за трусы, в таком дурацком положении, что мне кажется, что в любой момент он может их стащить. — У меня в штанах. — Мне кажется, что я сейчас расплачусь, а он говорит: — Проверишь? У меня не остается другого выбора — я стягиваю с него штаны. Пока я дрожащими пальцами копаюсь с ширинкой, он довольно хихикает. Он говорит: — Ну что, с прелюдией покончено, и перейдем к самому главному? Как и ожидалось, там ничего нет, и он опять довольно смеется. Я обыскиваю карманы в его джинсах и рубашке, пока он лежит и не дергается, но нигде нет ключей. Потом я вскакиваю и бегу к окну, как безумная трясу створки, которые почему-то не поддаются. Впрочем, очевидно, почему. — Это обидно. Сначала завела меня, а теперь убегаешь. Может, хотя бы поработаешь ручками? — заявляет он, встает с пола и надевает штаны, пока я ношусь по комнате. Нет никакого оружия, и я с досадой отмечаю, что он не похож на того недотепу Сасори, который оставил мне шпатель и ушел. Есть только ваза с цветами, поэтому я бросаю цветы на пол и замахиваюсь. Он приближается, а его снисходительный взгляд так меня раздражает, что я бросаю в него вазу. Он отскакивает в сторону, и ваза падает на пол, а я замахиваюсь стулом. — Не успокоишься, пока не разобьешь все? — заявляет он таким тоном, как будто единственная сумасшедшая здесь я. Наверное, это так и есть, ведь я до сих пор не сходила к психотерапевту. Это настоящая ловушка. Я стою перед ним без штанов и оружия, в доме с закрытыми окнами и дверьми, а еще не могу проснуться. — Что с тобой? — говорит он, потому что я жмурюсь так, будто его здесь нет. Может, если притворяться, что не замечаешь чудовище, оно тоже тебя не заметит? Сил драться у меня больше нет — мое новое тело быстро выдохлось, — и теперь я хочу спрятаться под кроватью. — Мы не очень хорошо начали. — Ты имеешь в виду сейчас или когда я сбежала? — Будет полезно разузнать хоть что-нибудь. — Я прощу тебя за это, если ты попросишь прощения, — самоуверенно отвечает он. Его блаженная улыбка уже действует мне на нервы, поэтому я срываюсь на крик: — Мерзавец! Что тебе от меня нужно? Сколько раз ты собираешься меня похищать? — Но у него все еще такой вид, будто я сказала что-то смешное. — Следующего раза не будет. Поэтому я предлагаю начать все заново. Меня зовут Ран. А тебя как? На этот вопрос нет универсального ответа, поэтому я молчу. Я не знаю, как меня зовут. А знает ли он? У меня большой опыт в общении с неадекватными людьми, но я забыла об этом, потому что думала, что это давно осталось в прошлом. Звонит его телефон — у него на звонке музыка, как из ночного клуба, — и он отвечает на звонок, а еще выставляет вперед указательный палец так, будто я его секретарша. — Я бы веселился с тобой до утра, крольчонок, но у меня появилось срочное дело, — говорит он так, словно у нас свидание. Он подходит ко мне, отбирает стул и ставит рядом. Сбежать мне некуда, за спиной тумбочка. Он ставит руки на эту тумбочку так, что я оказываюсь в ловушке. Положение безвыходное, потому что он еще и упирается коленом мне между ног. Он наклоняется к лицу и говорит: — Ты же будешь хорошей девочкой и дождешься меня? — Как будто я встану и уйду. И лезет целоваться. Я отворачиваюсь, толкаю его в грудь, а он тянет меня за подбородок и не знает, что я хочу умереть. А может, все-таки знает? Я готова на все, лишь бы только он убрался отсюда. Может, за то время, что его не будет, я успею проснуться или найти выход из проклятого дома. Хотя, зная по опыту, последнее определенно точно невозможно. Это игра без права выбора, а исход один — смерть злодея. А главный злодей здесь я, потому что я все еще отбываю наказание за совершенные грехи. Добро всегда побеждает зло. — Ты же будешь ждать меня? Его лицо так близко, что я не могу поднять глаза. Я чувствую его дыхание на своих губах и повторяю себе одну и ту же фразу — это все не по-настоящему. Меня здесь нет. Я просто сплю. Потом он берет мое лицо в свои руки, проводит большими пальцами по моим щекам, губам, и у меня бегут мурашки по всему телу. Он смотрит мне в глаза с любовью, в которую сложно поверить, когда оказываешься похищенной, и поправляет мне волосы. — Поцелуй меня тоже, — шепчет он мне в губы, потому что я стою мертвым телом и не двигаюсь. Но ведь он не знает, что я мертвая изнутри. У меня большой опыт в области поцелуев с незнакомцами, но это не значит, что мне это нравится. Это не значит, что для меня это так же нормально, как просто пойти на работу. Хотя все мы ненавидим свою работу. Он не отстанет — к тому же, он стоит в миллиметре и дышит на меня. Он так близко, что наши губы почти соприкасаются. Поэтому я пытаюсь представить, что это Дазай, и целую его. Я представляю Дазая и понимаю, что люблю его. Но становится только хуже, потому что ему это так нравится, что он лезет руками мне под футболку. Начинает поглаживать, медленно поднимается к груди и всерьез считает, что это поможет. Наверное, это так и было бы, если бы тут была его возлюбленная, а не я, всего лишь временно заменяющая уволенного сотрудника. Почему-то меня нанимают исполнять только самые сложные обязанности. Наверное, потому что я единственный профессионал в своем деле. Актриса со стажем. Конечно же, на мне уже нет лифчика — либо мерзавец избавился от него, пока я валялась в отключке, либо мне, как обычно, катастрофически везет. А потом так больно сжимает мне грудь, что я уже точно должна была проснуться. Я пытаюсь представить, что мое новое тело — всего лишь доспех, а я сижу внутри и управляю им. Я пытаюсь представить, что ничего не чувствую. А он романтик — вторую руку он запихивает мне в трусы и с силой сжимает ягодицу, прижимает меня к себе. Потом он перемещает руку вперед, шарит там в моих трусах так по-хозяйски, что я не могу больше играть. Пытаюсь убрать его руку, сомкнуть колени, сделать что угодно. У меня вырывается какой-то тихий писк, и я дергаюсь, но он, наверное, думает, что это от удовольствия. Хотя я не шлюха, подобное происходит не в первый раз, не во второй и даже не в третий. И все равно это не так-то просто вынести. С такой ролью я не справлюсь. Меня точно вырвет прямо на съемочной площадке. — Продолжение будет, когда научишься быть послушной, — выдает он с таким уверенным видом, что я думаю, уж не послышалось ли мне. Довольный собой, он смотрит на меня с улыбкой и на самом деле считает, что мне понравились его грубые ласки. Наверное, он так считает, потому что не знает, что я не та, за кого себя выдаю. Наконец, он убирает и руку, и колено, но я не могу броситься вон, потому что он крепко обнимает меня за талию. Он серьезно смотрит мне в глаза и говорит вдруг: — На колени. — Я не понимаю, что это значит, хотя значить это может только одно. Я просто стою и смотрю на него, поэтому он поясняет нахально: — Буду воспитывать мою плохую девочку. Он толкает меня на пол, и вот я на коленях, смотрю на него снизу вверх. Он берет меня за подбородок, поглаживает губу большим пальцем, и, наверное, у меня умоляющий вид, который так его заводит, иначе почему он смотрит на меня с таким умилением? У него такая улыбка, что хочется снова ударить его, чтобы больше никогда не видеть это лицо. Он видит, как мне страшно и омерзительно, и, наверное, поэтому так радуется. — Тебе же жаль? Ты хочешь попросить прощения за все, что уже натворила? — говорит он. Я проиграла и уже давно. И это не просто проигрыш, а настоящее поражение. Я стою на коленях и понимаю, что замолить все мои грехи невозможно. Это Энма Ай через него говорит? Ее поймали и запретили ей общаться со мной напрямую? И я говорю: — Прости. — Но я говорю это не ему. Я говорю это всем тем, кого я убила. Ай, которая погибла, спасая меня. И себе. Ай спрашивала, раскаиваюсь ли я. Но я никогда не раскаивалась, потому что я гнилая внутри. Я всегда считала, что была права. Я делала все правильно. Этого она и добивалась? У меня выступают слезы, как у маленькой девочки, и я уже не вижу его лица. Я повторяю: — Прости меня. Он холодно смотрит на меня, а потом ловким движением заставляет подняться. Хорошо, что хотя бы не додумался снять штаны и засунуть мне в рот член. — В холодильнике есть еда. В спальне одежда, — небрежно сообщает он и вытирает мне слезы. — Ложись спать и даже не думай что-нибудь выкинуть. Я скоро вернусь. Он идет к двери, а я бегу за ним. Хотя вполне очевидно, зачем я туда побежала, он обнимает меня и говорит серьезно до комичности: — Я еще не ушел, а ты уже скучаешь. Ты такая милая. — Негодяй! Что ты… Он снова целует меня, больно и жадно, а потом выскальзывает за дверь и запирает дом снаружи. Я слышу его отдаляющиеся шаги. Через несколько мгновений его машина уезжает. Чтобы проснуться, я даю себе сильную пощечину — это еще больнее из-за пореза. А потом еще одну. И еще одну. Ничего не помогает, хотя у меня уже идут слезы от боли. Ничего не помогает, поэтому я сползаю на пол, обнимаю себя за колени и просто, тупо плачу. Раньше такого не было. Раньше у меня была Ай, которая успокаивала и говорила, что когда-нибудь это закончится. А теперь Ай нет. Она вытащила меня, но только наполовину? Я живу в реальном мире, но мой фантом продолжает проходить через эти бесконечные круги ада? Очнувшись, я бегу в гостиную и пытаюсь выбить стекло стулом, но он разлетается в щепки. Я беру второй стул и иду к другому окну, но опять то же самое. Из чего это проклятое стекло? Выбивать железную дверь смысла нет, поэтому я иду в другие комнаты на поиски полезного лута. В спальне находятся мужские штаны, поэтому я, наконец, одеваюсь — приходится подвернуть их внизу, а еще они спадают. Нормальной женской одежды нет — только платья проституток, туфли стриптизерш и нижнее белье порноактрис. Наверное, подлец искал себе куклу для забав. В ванной нет даже таблеток, которых можно было бы наглотаться. На полках куча женских тюбиков, на двери висит женский банный халат и розовое полотенце. Кого мне жаль больше девушки, так это Рана. Он обустроил это место, потому что действительно считал, что она будет жить здесь! Я снимаю прозрачную занавеску для душа, срываю штангу и иду с ней в гостиную. Окно снова не разбивается, но теперь у меня хотя бы есть нечто вроде оружия. Иду обыскивать ящики. Может, получится найти отвертку и открутить дверную ручку? Но в ящиках ничего нет, и я думаю о том, что можно устроить пожар. Интересно, успею ли я умереть или психопат прибежит спасать свою игрушку? Я иду на кухню и вижу, что плита электрическая. Я всего лишь птичка в клетке. Всего лишь морская свинка, бесконечно бегущая по своему проклятому колесу. Нет ни одной лазейки — ни люков в полу, ни дыр в стенах. А потом я вижу в потолке дверцу. У нее нет ручки, но потолок, кажется, из фанеры, поэтому я стучу по ней штангой для душа. На меня летят щепки и пыль. Залезть туда будет трудно — я сломала оба стула, которые были, и вряд ли тут найдется стремянка. Я собираюсь передвинуть кухонный стол, но он почему-то прикручен к полу, как будто бы я могла схватить этот стол и броситься с ним в драку. Тогда я тащу кресло из гостиной. Сначала я бросаю туда свое единственное оружие, а потом забираюсь сама. На чердаке темно, пыльно и грязно. Я лезу наверх и понимаю, что спуститься обратно уже не получится, потому что, когда подпрыгнула, кресло завалилось на бок. Будет смешно, если Рану придется вытаскивать меня отсюда. На чердаке нельзя встать в полный рост, можно только ползать. А самое главное, что здесь есть окошко. Я выглядываю — вид сверху вполне нормальный, никого нет, даже машин. Прыгать будет высоко, но я побывала в переделках и похуже. Я разбиваю стекло с помощью штанги. Мерзавец продумал все, кроме того, что его крольчонок полезет на чердак и выбросится из окна. Я падаю прямо на кусты и осколки вместе со штангой. Какое-то время не могу пошевелиться, потому что ударилась копчиком о чертов горшок с цветком. Потом я встаю и думаю, что такое было уже не раз. Уже не раз я считала, что выбралась, но потом это оказывалось очередной ловушкой злодея. Приходится опираться на штангу, потому что идти тяжело. А когда я выхожу за забор, я вижу его. Он стоит прямо возле ворот и говорит: — Долго же ты. Двадцать шесть минут. Он показывает мне телефон с открытым секундомером, и я не могу поверить своим глазам. Я тупо смотрю на него и не могу сдвинуться с места. Оказывается, то, что было до этого — еще не кульминация. Сегодня я успела на фильм к началу. Все с самого начала было его игрой. Надеюсь только, он не собирается сделать из меня Елену в ящике. Ран уже не смеется и не улыбается, а смотрит так, как смотрели все они перед тем, как убить меня. Он говорит мрачно: — Бежать будешь? Хотя это бессмысленно, я все равно бегу. Ран догоняет меня почти сразу, но отстает, когда я на ходу бью его штангой по лицу. — Ты сумасшедшая? — кричит он мне вслед. Это не я сумасшедшая, а ты мерзавец. На улице темно и никого нет, только горят фонари. Мы здесь одни, и мне становится так весело, как человеку, который прыгнул с парашютом, но он не раскрылся. Я оглядываюсь и вижу, как неуклюже Ран поднимается с асфальта после моего удара, и мне становится смешно. Я хохочу на всю улицу, как помешанная. Я такая же помешанная, как он. Истеричный смех, уже больше похожий на вопль, вырывается сам, и я понимаю, что больше не контролирую себя. Я повидала всякое, но еще никто так нагло не издевался надо мной. Это самая жуткая и долгая ночь среди череды моих нескончаемых снов. Я сворачиваю за угол, а Рана все нет. Я успеваю добежать до следующего поворота, но его все нет, поэтому он не будет знать наверняка, куда я пошла. Если только он не придумает еще более хитрую ловушку, которую я не смогу понять своим маленьким мозгом размером с бусинку. Я прячусь за мусорным баком и ругаю себя за неосмотрительность. Бак высокий — даже не выглядывает эта чертова штанга для душа, которая меня уже бесит. Сегодня я никакая не принцесса. Сегодня я ведьма с волшебным посохом. — Теперь играем в прятки? — Я слышу крик Рана вдалеке. — Я тебя уже обожаю, крольчонок. Останешься со мной навсегда? — Как будто у меня есть выбор. Как будто я скажу «прости, но мы не можем быть вместе», вызову такси и поеду домой. Как будто я скажу «я ненастоящая, а ты сумасшедший». Лучше бы, чтобы кто-нибудь разбудил меня и прямо сейчас, потому что бежать больше некуда. Я иду спиной вдоль забора, нешумно ступая на носки, хотя мои массивные ботинки все равно звенят при ходьбе. И вот он идет в мою сторону, потому что видит меня. Даже не бежит, а размеренно вышагивает, как будто я уже поймана. Хотя он еще не знает, но это действительно так. Все предопределено. Было бы проще бросить штангу и сдаться, но я продолжаю бежать, хотя уже порядком выдохлась. Когда же я уже куда-нибудь добегу? Место похоже на частный сектор, и будет иронично, если окажется, что он еще и огорожен забором и заперт. У меня нет сил, поэтому он вскоре догоняет меня. Я выставляю штангу, как копье, и говорю: — Это нечестно. Ты не считал, поэтому я не успела спрятаться. Он довольно улыбается. Я, наконец, попала в точку. Для него все это игра! — Ладно. Считаю до пяти. Не спрячешься, я не виноват. Если проиграешь, исполнишь одно мое желание. Идет? — Он говорит «если» таким невозмутимым тоном, будто я действительно смогу спрятаться за пять секунд на пустынной незнакомой улице. — Только закрой глаза, — продолжаю я оттягивать неизбежное. Даже если ты был убит столько раз, это не значит, что ты к этому привык. Тебе это не понравится так же сильно, как и в первый раз. — Нет. Ты ударишь меня. — Но улыбается он так, словно ему это могло бы понравиться, и от этой улыбки веет жутью. Я бросаю штангу на асфальт. Грохот разносится по улице. Вообще-то, Ран может просто схватить меня и потащить в дом. Но я уже начинаю понимать, что творится в его голове — он действительно закрывает глаза. Я еще никогда так долго не смотрела на своего убийцу. Я еще никогда не рассматривала их, когда они об этом не знали. Я обхожу его на цыпочках, разглядываю со всех сторон и хочу запомнить, чтобы больше не бояться их. Хотя я все еще надеюсь, что это последний мой ночной кошмар, обернувшийся реальностью. Я знаю, что у него в кармане пиджака тот ножик, которым он порезал мне щеку. Я задерживаю дыхание и медленно лезу в карман, стараясь не делать лишних движений. Он, наверное, снова притворяется, что ничего не чувствует, чтобы дать мне ложную надежду на спасение. — Любуешься? — говорит он с усмешкой. — Уже можно считать? — Я молчу, поэтому он говорит: — Один. — Я стою за его спиной. — Два. — Я сжимаю нож в руке. — Три. — Я перестаю дышать. — Четыре. — Я закрываю глаза. — Пять. Я не могу его убить, потому что останусь в аду навсегда. И начну свою жизнь с чистого листа под новым именем, которое мне все еще неизвестно. Пока я всего лишь — крольчонок. Меня будут судить за убийство парня — если окажется, что это всего лишь ссора влюбленных, а я, как обычно, ничего не поняла. Ничего не происходит так долго, что я уже надеюсь, что просыпаюсь. Но мои мечты всегда остаются просто мечтами, потому что он целует меня. Мы сегодня уже так много целовались, что я больше не воспринимаю это как что-то сверхъестественное. Я просто актриса, которой не очень понравился партнер, но ей заплатили большой гонорар за съемки. — Хорошая девочка, — говорит он, а меня в очередной раз передергивает от пошлости фраз, которые он произносит. У меня дежа-вю, потому что я понимаю, что есть только одна возможность проснуться — умереть самой. Я уже провернула подобное однажды, когда попала в ловушку Казуторы. Поэтому можно сказать, что я уже набила руку. Этот мерзавец так и не видит, что я сжимаю нож в руке, иначе он бы его уже отобрал. Он улыбается и собирается что-то сказать, но я с силой провожу ножом по горлу. Мне кажется, что я снова попала в мир Казуторы. Я как будто бы даже вижу его — наверное, это предсмертная галлюцинация. Я помню лицо каждого, потому что забыть их невозможно. И Ран пополнит мою коллекцию. Я падаю на асфальт, но, к своему ужасу, не просыпаюсь. Сегодня я досмотрю этот фильм до конца. Сегодня никто не будит меня на середине самого интересного момента. Ран, радостный минуту назад, бросается ко мне в панике, падает на колени и кричит: — Какого хрена ты натворила, Нана? Он рывком снимает пиджак и прижимает мне к горлу. — Держи крепко! — кричит он. — Твою мать! Я же просто… Он звонит кому-то по телефону, и я боюсь, что умру здесь и не проснусь нигде. Я заигралась? Теперь я умру по-настоящему? Он зажимает мою рану рукой и говорит: — Зачем ты?.. — Ему трудно собраться с мыслями. — Я бы никогда не сделал тебе больно! — Он хватает меня на руки и бежит, наверное, к машине. — Ты же прижимаешь?! Я не прижимаю. Ран в таком отчаянии, что мне становится его жаль. Поэтому я говорю: — Эй, Ран, мы хорошо повеселились. — Не разговаривай! Силы покидают меня; уже трудно дышать. Рука свешивается, хотя Ран старается держать меня нормально. У него уже вся рубашка в моей крови. Не знаю, проснусь ли я собой, но я хотя бы умру без сожалений. Только сейчас я понимаю, как заблуждалась все это время, когда считала, что не заслужила это. Я заслужила. Я открыла глаза и поняла, что заснула за своей барной стойкой. Прошло только пять минут, хотя я успела прожить целую жизнь. Посетителей уже не было — в пять утра уходят даже самые запойные алкоголики. Перед глазами все еще было лицо Рана и его смешные косички, за которые хотелось подергать. Интересно, что он сделает потом? Я представила, как он стоит посреди темной улицы с трупом на руках. Голова свесилась, все лицо и даже волосы залиты кровью. Только теперь она действительно умерла, а не просто делает вид. Наверное, он говорит, что-то вроде «эй, крольчонок, ты же снова притворяешься, да?». А потом он, наверное, выбросит ее в залив по частям. Или закопает во дворе. Отвезет на мусороперерабатывающую фабрику. Интересно, она действительно была ему дорога, или он просто псих? Пока я пила очередной кофе и уговаривала себя приняться за уборку, открылась дверь, и вошла девушка. — Мы закрыты, — сказала я. Она сняла капюшон — шел дождь, — и поэтому я ее узнала. Это Ай. Это были ее длинные волосы, ее глаза и ее уставший взгляд. Только на ней было не кимоно, а современная одежда — толстовка, кеды и рюкзак с черепом. Единственное, что отличало ее от Ай — она не смотрела на меня так, будто узнала. К тому же, она сказала: — Простите, я просто увидела свет и хотела купить попить. — Это точно ее голос и ее равнодушный тон. Но только она уже собралась уходить. — Что вы хотите? — крикнула я как-то слишком нервно и выбежала из-за стойки, споткнувшись. — Есть газировка и сок. Она уже схватилась за ручку двери, но передумала, неуверенно прошла в зал и забралась на высокий стул. — Сок, если вас не затруднит. — Только это не был ее обычный холодный тон, потому что ей нельзя проявлять эмоции. Она была спокойной, даже умиротворенной и к тому же разговорчивой, потому что вдруг сказала: — Я опоздала на электричку, а следующая через час. — Можете посидеть здесь. Я все равно еще не ухожу. К утру остался только яблочный сок, поэтому я налила ей его. Беседа ни о чем — часть моей работы, поэтому я попыталась представить, что она всего лишь обычный посетитель, чтобы что-нибудь узнать. Притворство — часть моей реальной жизни тоже. — Куда едете? Меня зовут Миса. Хотя у меня уже затряслись руки. Наверное, не только от нервов. Не только от недосыпа. Но и от того, что только что перерезала этими руками горло и осталась жива. — Я Ай, — ответила она ровным голосом и уставилась на свой стакан, а я невольно вспомнила, как мы с ней сидели на крыше и болтали. Почему она ничего не помнит? — Я еду на учебу. Я на первом курсе. — Это точно не моя Ай. — Я так рада. Здорово, что вы учитесь. — Вышло как-то слишком восторженно, и она странно посмотрела на меня. Что в этом такого? Кто сейчас не учится? Но ведь это значит, что у нее нормальная жизнь, а она это заслужила. — А у вас свой бар? — Я кивнула, и она сказала: — Вам тоже повезло. Мне показалось, что она тоже имела в виду что-то другое. Занюханная забегаловка прямо напротив здания под снос. Какое в этом везение? Но это определенно точно лучше, чем быть записанной в тетрадь смерти. — Ну только я никак не могу найти помощника, — сказала я. — Я постоянно устаю и поэтому мне снятся кошмары. — Я захотела ее проверить, хотя обычный незнакомец решил бы, что я перегибаю палку. Кого волнуют мои чертовы кошмары? — Что снится? — спросила она, казалось бы, как обычный незнакомец, который поддерживает беседу, а на самом деле думает что-то вроде «да что с ней такое?». Но я надеялась, что она поняла. — Будто бы я перемещаюсь в другие миры. Она сделала глоток сока, а потом посмотрела мне в глаза и сказала: — Так ничего не закончилось? Ты продолжаешь умирать во сне? Она смотрела на меня, как раньше, утомленно, и я поняла, что она намного старше, чем выглядела. Как и я. Все еще не совсем понятно, говорили ли мы об одном и том же. Все еще была вероятность, что она просто выставила себя сумасшедшей, ведь я тоже могла все забыть. Но я все равно сказала: — Я ждала тебя. Я боялась, что ты умерла. Так ты теперь просто студентка? Она пожала плечами и сказала: — Мне дали второй шанс. Я тоже, наконец, выбралась из проклятого круга. Ты же знаешь, это было моим наказанием. Я возила не только тебя. — Она улыбнулась, и я поняла, что впервые вижу ее улыбку, настоящую и добрую. — Мы обе заслужили новую жизнь, правда? Я налила себе еще кофе. Я не могла поверить, что вижу ее на самом деле. Я сказала: — У меня теперь две жизни. И я совсем не думаю, что все это просто сон. Я видела Дракена и Бакуго. Помнишь их? Она нахмурилась, видимо, пытаясь вспомнить. Она видела множество людей, и вряд ли мои дела так сильно интересовали ее, чтобы держать все в голове. — Помню. Тебя должны были освободить в любом случае, но, видимо, у тебя остались там какие-то незавершенные дела. Это уже ты сама. — Думаешь, теперь у меня есть сверхспособность или типа того? — А почему думаешь, что нет? — Она снова улыбнулась, допила сок и добавила: — Ты сказала, тебе нужен помощник. Можно приходить вечером на пару часов? — Приходи. Я буду ждать. — Мы сработаемся. — Она до сих пор улыбалась, и я не могла поверить, что все это по-настоящему. — Мы же были отличной командой. Она встала, чтобы уходить, и я сказала ей вслед: — Ты счастлива? Она остановилась, оглянулась и спросила в ответ: — А ты?