Дом и тепло

— Только не уходи далеко! — настоятельно просит мама. — И ничего не трогай руками. Баки кивает: — Не буду. Он оставляет её сидеть на лавочке в компании миссис Браун, которая помогла достать билеты, и отправляется бродить по выставочному залу. Попасть на Старк Экспо — его давняя мечта, точнее, их мечта со Стивом (одна на двоих, как у всех настоящих друзей), и это ужасно несправедливо, что Стив свалился с гриппом накануне поездки. Баки замирает у высокого постамента: надо же, шлем парит прямо в воздухе! Плавает туда-сюда, будто очень ленивая рыба. У Бекки есть такая: черно-белая, похожая на зебру, всё время уставшая. Надо рассказать об этом Стиву (о шлеме, не о рыбке, рыбку он и так видел). Шлем не похож на рыцарский — скорее, на большие сварочные очки, к которым приделали какую-то штуку сверху, чтобы она закрывала голову со всех сторон. На соседнем стенде висит ранец, и Баки изо всех сил надеется, что он реактивный. В конце концов, мистер Старк — классный изобретатель, и он бы не стал цеплять на стену обычный рюкзак. Может, на таких реактивных ранцах ребята вроде Баки смогут летать в школу в их «городе будущего». Или даже ходить на уроки, сидя дома, — через специальные шлемы. Гости слоняются туда-сюда, официанты предлагают напитки в высоких бокалах — шампанское, судя по пузырькам. Баки поглядывает в сторону мамы: она по-прежнему болтает с миссис Браун, которая пришла сюда «полюбоваться красавчиком Говардом» и, видимо, разузнать что-то насчёт машины, потому что она «позволила бы ему заглянуть под её капот». Последнее Баки не очень понял, ведь у миссис Браун нет машины. Возможно, она собирается её купить. Надо спросить у Стива, вдруг он что-нибудь слышал. Становится шумно и людно. Баки чувствует себя немного одиноким: другие дети бегают по двое или целой толпой. Плохо, когда твой лучший друг болеет и пропускает всё веселье. Однако это значит, что на Баки лежит важная миссия: рассмотреть здесь всё как следует, чтобы потом пересказать Стиви. Тот будет слушать, лёжа под тремя одеялами и держа во рту градусник, и его глаза будут становиться всё круглее и круглее от удивления, а улыбка — шире. Да, звучит как хороший план. Кивнув сам себе, Баки внимательно озирается вокруг, держит ухо востро, принюхивается. Лучше быть поближе к женщинам, потому что большинство из них — беты или омеги. Запахи альф сейчас слишком резкие и яркие, от них хочется чихать. Наблюдать за всем — занятие непростое, и вскоре его живот громко урчит, прося еды. Эх, Стив догадался бы взять с собой яблок или печенья. Может, мама тоже что-нибудь взяла, но Баки не хочет нарушать свой путь и идти обратно. К его счастью, у дальней стены стоит большой фуршетный стол; белая скатерть свисает до самого пола, а сверху всё заставлено закусками. Подойдя ближе, он видит целую кучу крошечных бутербродов, только они явно не для детей: на каждом из них есть оливки. А ни один нормальный ребёнок — это все знают — не станет есть оливки. Баки вертит головой, вцепившись в край стола, сминая пальцами скатерть, и вдруг чувствует сладковатый запах. Очень похоже на печенье, только вот ничего сладкого здесь нет, даже обычных булочек. Он втягивает побольше воздуха и понимает, что запах доносится откуда-то снизу. Может, под столом есть коробки с шоколадками, которые забыли распаковать? Решив, что ничего плохого не случится, если глянуть одним глазком, он опускается на колени и задирает край скатерти. К его огромному удивлению, там нет никаких конфет. Шоколадок и печенья тоже нет. Зато есть какой-то мальчишка с разбитой коленкой и мокрыми от слёз глазами. Он, наверное, пугается, потому что, увидев Баки, тут же перестаёт плакать. Это не Стиви, но всё равно хочется защитить. Баки озирается по сторонам и, убедившись, что никто не обращает внимания, залезает под стол. — Привет, — говорит он, садясь рядом с мальчиком. — Ты чего здесь прячешься? — Я не прячусь, — бурчит тот, шмыгая носом. — И вообще, это не твоё дело. — Фу. Нельзя быть таким грубым. Огромные карие глаза смотрят с прищуром, а брови сходятся на переносице. — Льзя. Баки фыркает: — Твои родители плохо тебя воспитывают. — Это потому, — заявляет мальчик, — что они меня не любят. И в следующую же секунду он прижимает колени к груди и утыкается в них носом. Его плечи сотрясаются от рыданий. Баки даже перестаёт злиться. Он открывает рот, чтобы что-нибудь сказать, но запах сладостей становится ещё сильней, на секунду сбивая его с толку. — Что ты такое говоришь, — бормочет Баки, справившись с собой. — Они не могут тебя не любить. Они ведь твои родители. Не похоже, чтобы его слова как-то работали — наоборот, всхлипы звучат громче и жалостливее. — Ну, что ты плачешь? — нервно спрашивает Баки, злясь больше на себя, чем на мальчика. Он не может его утешить, и мерзкое чувство царапает грудь, под рёбрами что-то ноет, а пальцы сами собой сжимаются в кулаки. — И вообще, мужчины не плачут. Рыдания вдруг прекращаются. Огромные карие глаза впиваются в него как кинжалы. — Глупости! — гневно хрипит мальчик. — Ты глупый. Хочу — и буду плакать, мама никогда мне этого не запрещала, и Джарвис, и Анна тоже. Кто тебе сказал, что нельзя? — Мой папа, — немного удивлённо отвечает Баки. — Твой папа неправ. Понятно? Такой уверенный тон отбивает всякое желание спорить, и он кивает: — Понятно. Мальчик утирает нос рукавом и поднимает внимательный взгляд. — Я Тони. — А я Баки. — Мне не нравится твоё имя. У тебя есть какое-нибудь другое? — Ну… Джеймс? — Годится. Моего лучшего друга тоже зовут Джеймс, но я называю его Роуди. Они пожимают руки, и, когда их ладони соприкасаются, возникает до странного приятное, щекочущее чувство. Оно оседает в животе и сворачивается как тёплый кот. Точно, Баки ведь был голоден… — Ты не видел здесь печенья? Тони поднимает брови и смотрит по сторонам, будто намекая, что никаких коробок нет и в помине. Чувствуя себя дураком, Баки чешет затылок. — Мне просто показалось… — он замолкает и ведёт носом. Удивительно, но источником запаха, судя по всему, является новый знакомец. — Что ты делаешь? — спрашивает Тони, сузив глаза, когда Баки громко вдыхает воздух рядом с его головой. — Ты… омега? Тот сразу ершится: — Да, и что с того? — Ничего! — Баки поднимает ладони на манер белого флага. — Это клёво. Мой лучший друг, Стив, тоже омега. И моя сестра Бекки. Просто… они пахнут по-другому. Как и все омеги, которых я знаю. Обычно это похоже на запах мыла, у всех один и тот же. Тони хмурится, но в глазах разгорается любопытство. — А чем пахну я? — Можно, эм… Можно я тебя обнюхаю? — Давай. — Он подползает ближе и слегка наклоняет голову набок. Честно говоря, Баки думал уткнуться носом в его макушку (шею чаще нюхают взрослые), поэтому теперь немного смущён. — Ты чего тянешь? — спрашивает Тони, скосив на него глаза. — Не умеешь, что ли? — Ещё как умею! — возмущается Баки, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — Тогда нюхай. — Не командуй мной, наглый омега, — тихое рычание гудит в горле, и они оба, кажется, этим удивлены. Однако Тони не пугается. Его губы тянутся в улыбке: — Глупый альфа. Почему-то это звучит совсем не обидно, словно какая-то шутка, известная только им двоим. Баки улыбается в ответ и прижимается носом к открытой шее. Он делает вдох и— …ого. Это не просто шоколад, или печенье, или конфеты — так пахнут мамины руки, когда она гладит Баки по голове перед сном, так пахнет вязаный свитер, который ему подарила бабушка, так пахнет его старый плюшевый медведь. Дом. — Щекотно, — хихикает Тони. — Ты пахнешь домом, — говорит Баки, сильнее утыкаясь в тёплую кожу. Он тянет воздух в надежде пропитаться им насквозь, чтобы унести этот запах с собой. — Ну всё, подвинься, теперь моя очередь. Приходится немного изменить позу. Это первый раз, когда Баки позволяет кому-то себя обнюхивать, если не считать Стива, который почти семья. Холодный нос касается шеи — кожа покрывается мурашками. Тони сопит тихо и мягко, его выдохи тёплые, но мурашки всё равно не проходят. — Ну? — спрашивает Баки, сгорая от любопытства. — Ты пахнешь… теплом. — Что? Ты меня дуришь. Тепло не пахнет. — Пахнет. Оно пахнет тобой, а ты пахнешь им, — бормочет Тони куда-то в ключицу, его голос кажется сонным. — Мне нравится. — А остальные альфы тоже так пахнут? — Неа. — Ты уверен? — Уверен. Роуди альфа, и Брюс тоже, и даже этот задира Одинсон. Они все пахнут яблочными пирогами. Баки улыбается против воли, что-то тёплое растекается по груди. Однако он тут же хмурится: — Этот… Одинсон… Он тебя обижает? Тони машет рукой: — Ерунда. Мы с Локи постоянно его разыгрываем, чтоб не зарывался. «Хорошо, что ты умеешь за себя постоять», — думает Баки, но вслух почему-то говорит: — Мне тоже нравится, как ты пахнешь. Мягкий смех согревает его шею. Этот звук хочется записать на плёнку и крутить на повторе перед сном — от него сразу поднимается настроение, становится уютно и хорошо. Тони придвигается ближе, но вдруг ойкает. — Что такое? — Нога, — он указывает на разбитую коленку, которая от ёрзаний опять начала кровоточить. — Упал, когда от родителей убегал. — У тебя есть платок? — Неа. Баки хмурится и, не придумав ничего получше, стягивает свою футболку с эмблемой бетмена на груди и отдаёт её Тони. — Вот, прижми. — Ты уверен? — Да, мне не жалко. Они вместе смотрят, как белая ткань пропитывается алым. Мама, наверное, не очень обрадуется, но что поделать. — Больно? — заботливо спрашивает Баки, пока Тони прикусывает губу. — Нет. — Врёшь ведь. — Может, и не вру, — бурчит Тони, но сдаётся и вытирает уголки глаз. — Если и больно, то совсем чуть-чуть. Непонятная нежность заставляет Баки улыбнуться и наклониться вперёд, чтоб подуть на коленку — так же, как сотни раз до этого он дул на коленки Стива. Тони смотрит исподлобья, будто смущается и злится. — Ты замёрзнешь, — заявляет он, забираясь под бок. — Вот, можешь меня обнять, чтоб было теплее. Возмутиться бы, что он не мерзляк и спокойно посидит без футболки, да только Баки понимает, что, если вовремя прикусит язык, снова ощутит вкусный запах дома. Жадность побеждает. Он обнимает Тони двумя руками, будто они давние друзья, и осторожно утыкается в его макушку. — Ты опять меня нюхаешь? — спрашивает тот через секунду. — …Может быть. Это ничего? Вместо ответа Тони прижимается носом к его ключице. Чувствуя себя неловко — наверное, потому что они мало знакомы, — Баки пытается завести разговор: — С чего ты взял, что родители тебя не любят? — Мама любит, — негромко отвечает тот, пожимая плечами, из-за чего они оба немного шевелятся в своих объятиях. — Но отец… — Что он сделал? Тони молчит и лишь плотнее зарывается в его шею. Страх и злость разжигают пожар где-то в груди. — Что он сделал? — с нажимом повторяет Баки, слегка отстраняясь, чтобы они могли посмотреть друг на друга. — Он… тебя бил? — Нет! — Тони опускает взгляд и поджимает губы. — Он сломал мою плату. — Твою… что? — Печатную плату. Я её собрал и хотел ему показать, а он на неё наступил, а потом начал на меня орать. Я разозлился и убежал. Баки, боясь показаться глупым, решает не уточнять, что это такое. Судя по названию — что-то очень крутое и взрослое. — Ты правда сам её сделал? — шепчет он с намёком на восторг. — Ага. Уже не в первый раз, но я улучшил её, взял другие материалы… — Да ты, похоже, гений? Тони смотрит так, будто кто-то сказал, что «А» — первая буква алфавита. — Так и есть. Я гений. — Круто, — выдыхает Баки и снова зарывается носом в его волосы. — Когда вырастем, я на тебе женюсь. Непонятно, откуда взялась эта идея, но сейчас она кажется такой правильной и простой, что противиться ей невозможно. Тони отклоняется и кидает на него оценивающий взгляд. — Ты будешь для меня слишком старым. — Зато я смогу тебя защитить. — А кто сказал, что мне это нужно? — он фыркает. — Я и сам могу себя защитить. Баки смотрит в большие карие глаза и лишний раз убеждается, что обязан жениться на этом умном мальчугане с ершистым характером. — Тогда я буду помогать тебе, пока ты себя защищаешь. Как сейчас, с коленкой. Годится? Тони щурится, но вдруг улыбается широко и ярко, красиво: — Годится. Неожиданно раздаётся какой-то шум, а потом женский голос издалека зовёт Тони по имени. Баки даже забыл, что за пределами скатерти существует целый взрослый мир. — Моя мама, — выдыхает Тони, отсаживаясь и возвращая футболку. Она мятая и в крови, но и с голым животом ходить по выставке неприлично, так что Баки надевает то, что есть. — Не хочу идти. — Но это же твоя мама, — говорит он, ныряя в рукава. — Она наверняка волнуется. — Знаю, — ворчит Тони. — Но отец снова будет орать… — Хочешь, я схожу с тобой? И скажу ему, чтобы он не ругался, а ещё — чтобы извинился за твою, эм… плату. — А ты так можешь? — А ты точно выйдешь за меня, когда мы вырастем? — Точно. — Тогда могу. Они вылезают из-под стола, и Баки берёт его за руку, игнорируя ворчание, мол, Тони «уже не маленький». Павильон просто огромен… Куда ж им идти? — А где твои родители? Тони вздыхает и, перестав вырывать руку, указывает сбоку от сцены. — Они там. — А туда точно можно? — сомневается Баки. — Мне — точно. А ты со мной, так что не бойся, я тебя проведу. Догадка, словно лампочка, вспыхивает в голове: — Как зовут твоего отца? — Говард, — отвечает Тони, таща его на буксире. — Говард который Старк? — ужасается Баки. — Твой отец — директор этой выставки? — Правильно говорить «владелец», но да. Что, испугался? — Тони улыбается из-за плеча, пока стены стремительно проносятся мимо них, а пол плитка за плиткой исчезает под пятками. — Ещё чего, — ворчит Баки, хотя поджилки немного трясутся. Стив будет в бешенстве, когда узнает, что он решил отругать самого Говарда Старка. С другой стороны, Тони — замечательный омега, ещё и будущий муж Баки, и его нельзя давать в обиду. Когда они проникают за сцену, а два бугая в костюме, увидев Тони, не задают ни единого вопроса, Говард выбегает навстречу. Точнее, он не бежит в прямом смысле слова, однако шагает очень быстро и стремительно. Колени Баки немного подгибаются, но он примерно в два раза ниже, так что кто его осудит? — Тони! Где, Бога ради, ты был? — рычит Говард, а потом замечает его компанию. — Это ещё кто такой? — Меня зовут Джеймс Бьюкенен Барнс, — представляется Баки полным именем, втайне радуясь, что голос не дрожит. — Я будущий муж Тони. Повисает неприятная пауза, затем Говард окидывает их обоих прищуренным взглядом и качает головой: — Не знаю, что вы там себе напридумывали, но мне некогда с этим разбираться. Тони, идём. Баки чувствует, как тот дёргается, а потому задвигает Тони себе за плечо и выступает немного вперёд. — Он с вами не пойдёт. Говард, уже отошедший на пару шагов, в изумлении оборачивается. — Это что ещё за новости? — Не пойдёт, — настойчиво повторяет Баки, стараясь держать спину ровно и не опускать подбородок, — пока вы не пообещаете, что будете хорошо с ним обращаться. И пока не извинитесь за то, что разбили его плиту, которую… — Плату, — поправляет Тони шёпотом. — Да, верно. Плату, которую вы раздавили, а потом ещё и накричали, как будто это была вина Тони, а не ваша. На какое-то ужасное мгновение он уверен, что Говард выйдет из себя и прибьёт их обоих, однако тот впирает внимательный взгляд сначала в Баки, затем в Тони, когда подходит ближе. — У вас очень умный, смелый, смешной и милый сын, — добавляет Баки, потому что тишина нервирует, а слова так и просятся с языка. — И он не заслуживает думать, что родители его не любят. Говард шумно выдыхает и трёт переносицу, затем садится на одно колено рядом с ними. — Сын, подойди ко мне, — просит он, а потом, мельком глянув на Баки, добавляет: — пожалуйста. Тони, поколебавшись, делает шаг вперёд. Руки Говарда ложатся ему на плечи. — Ты действительно думаешь, что я тебя не люблю? — спрашивает он негромко, смотря теперь только на Тони. Тот тупит взгляд и жуёт губу. — Иногда. Я… я просто хотел показать тебе новую печатную плату, но ты рассердился и сломал её, а я делал её несколько дней, и… Я просто… Я хотел, чтобы ты мной гордился. — Малыш. Я и так тобой горжусь, независимо от того, собираешь ты платы или нет, ясно? Тебе придётся мне поверить, ведь я ещё никогда в жизни никем так не гордился, как тобой. — Говард проводит ладонью по его голове. — Я случайно наступил на твою плату, потому что ты оставил её на полу гримёрки. Здесь собралось множество людей, и все они ждут, когда мы начнём представление, а я протыкаю себе туфлю одним из обломков. — Он качает головой: — Мне жаль, что я накричал. Веришь? — Верю, — тихо отвечает Тони, шмыгая носом, а потом ныряет в крепкие объятия. — А с тобой мы ещё поговорим, — заявляет Говард, внимательно глядя на Баки. …что ж, даже если его убьют, его призрак сможет летать по Старк Экспо на реактивном ранце. Оно того стоило.

***

— …И представьте себе моё лицо, — хохочет Мария, прижимая бокал с шампанским к груди, — когда Говард привёл не только Тони, но и какого-то мальца в перепачканной кровью футболке, и сказал: «Познакомься, милая, это наш будущий зять». Гости смеются, а Баки закатывает глаза, снова чувствуя себя смущённым. — Я ни на секунду не удивлён, — заявляет Стив, вставляя свои пять копеек, как прилежный шафер. Мария улыбается и продолжает рассказывать историю их первой встречи, будто это не общеизвестный факт, который не единожды мусолили в новостях. — Эй, — негромко зовёт Тони, улыбаясь и прижимаясь ближе к Баки. Он такой чертовски красивый в своём свадебном смокинге, что сердце ныряет куда-то в пятки. — Потерпи, Бакару. Скоро церемония закончится, и мы сможем улизнуть в наш номер для новобрачных. — У тебя на эту ночь какие-то особенные планы? — он утыкается носом в вихрастый висок и втягивает родной запах, слегка изменившийся с тех пор, как они перестали быть детьми. Тони играет бровями: — О, даже не сомневайся. — …Кто ж знал, что истинную пару можно встретить так рано? — продолжает тем временем Мария, промокая уголки глаз салфеткой. Она всегда плачет на этой части, а сегодня — учитывая повод — и подавно. — Хочешь, сбежим отсюда прямо сейчас? — мурчит Тони, покусывая мочку уха, противореча своим словам о терпении. Баки изо всех сил игнорирует стадо мурашек, бегающих по его шее. — Я люблю тебя больше всего на свете, — выдыхает он с нотой драмы, — но твой отец до сих пор сверлит нас убийственным взглядом. Тони, умоляю, держи себя в руках. Ловкие пальцы тут же ложатся на его колено и ползут вверх по бедру. — Себя, а не меня, наглый омега, — шипит Баки, в ужасе прикрывая глаза. Тони смеётся и звонко целует его в челюсть. — Глупый альфа. Некоторые вещи никогда не меняются — и в этом, бесспорно, есть свои плюсы.