Поднимаем настроение к концу очередного плохого дня

— Господи, ну его, нудятина… — Пепа свесила руку с кровати и, не загнув даже уголка, уронила книгу на пол и улеглась на подушку, положив ладонь на лицо и протирая после чтения глаза. — Ох-х, я устала как… да ну, что за день? Муть какая-то, настроение кошмар с самого утра, Феликс, понимаешь? Ну как жить с такой… жизнью… Окончив нытье, она перевернулась на живот и уткнулась в подушку щекой, пока её муж глядел на светло-серые тучи, окружавшие широкий полог. И почти весь день эта пасмурность, Пепа сегодня хмурая, но хоть дождя не шло. Феликс вздохнул и опустился рядом, почти касаясь лицом основания шеи супруги. — Совсем кошмар, mi amor? — До невозможности… И, на самом деле, чёрт только знает, что именно сегодня было не так, но день как проклятый. Каждое слово не в тему, каждая встреча провальная и раздражающая. «Знаете, я невозможная оптимистка,» — призналась Пепа сама себе сегодня, подразумевая под этим то, что её вечно всё разочаровывает, потому что окружающие имеют совесть не вести себя так, как она решила, все себя поведут. Беременная посреди срока Джульета очень подавлена от усталости в последнее время, уже будто не мечтает поскорее увидеть своего первенца, как было в начале. «Пепа, хоть попыталась бы подбодрить сестру, что это за небо? Сама бы поскорее о ребёнке задумалась,» — бросала мимоходом мама. Имеет смысл… но всё равно на душе было гадко, сегодня в особенности, и ужасно хотелось отвлечься хотя бы на несколько минут на что-то, кроме сна. Пепа потянулась, протяжно охнув, перевернулась на другой бок и встретилась с Феликсом нос к носу. — Привет. — Привет. Она улыбнулась, в десятый раз за вечер тяжело вздохнула и съехала по подушке вниз, чтобы можно было прижаться к груди Феликса, чья рука сию же секунду легла поперёк её плеч, обнимая и прижимая. Пепа прикрыла глаза и ужасно хотела высказать недовольство чем-то ещё, но даже у неё слова могут кончиться. Всё, что раздражало, уже было описанно миллион раз за день, повторить можно только в качестве шутки, так что она только пробормотала: «да пошло оно всё» и забросила руку на пояс Феликса. Тот в ответ со значением покивал (Пепа этого не видела, но движение почувствовала). — Обнаглели в край, — согласился он полуиронично с её последней жалобой. — Не сметь бесить Пепу Мадригаль… Его рука гладила по волосам, сырым, как всегда, и распушенным, мягко, но крепко и ощутимо прижимаясь к голове. Пепе ещё не хотелось спать, и ложиться в окружении туч не хотелось тоже. Весь день идёт черти-как, исправить бы хоть его окончание. Эта мысль женщине очень понравилась и быстро отозвалась специфическим чувством внизу живота, и муж показался вдруг ещё теплее и приятнее, чем обыкновенно. — Феликс Мадригаль, вы очень устали? — Совершенно нет, сеньора, — ответил тот чрезвычайно мягко, уже хорошо зная этот вопрос. — Чего изволите? — А вы догадайтесь. Зашуршало одеяло, и через пару секунд губы Феликса уже прижались к шее Пепы, которая гладила его по затылку, подставляясь под поцелуй и довольно жмурясь. Одной рукой он ласково приобнимал её за талию и ждал разрешения продвинуть ладонь дальше, и разрешение скоро последовало — Пепа подтолкнула его руку кончиками пальцев пониже, к ноге и подолу ночного платья. Феликс не мог гладить медленно и картинно, он провёл рукой вниз по узкому бедру, потом снова приобнял за талию и оторвался от шеи Пепы. Дыхание той было слышно очень хорошо, она смотрела на мужа с улыбкой и прищуром, пока он спустил с одного плеча тонкую лямку ночнушки и поцеловал усыпанную веснушками кожу. Серые тучи заклубились, побелели, и окружили постель, как густой туман. В воздухе стало очень влажно Пепа почувствовала, как Феликс собрал одеяло рукой и положил его между её бедром и своим пахом. Прошло уже несколько лет, а он до сих пор стыдится эрекции при ней, будто боится, что снова повторится их ужасный первый раз, когда Пепа, никогда в жизни не видевшая члена взрослого мужчины и понятия не имевшая, как работает мужской организм, не сдержала вскрика, отодвинулась и закрылась, повторяя, что о такой гадости её никто не предупреждал. Иногда ей становилось стыдно за это… но, благо, их феерический провал был вполне компенсирован множеством других ночей. Феликс же в свою очередь почувствовал, как Пепа прижалась к нему крепче и как она скрестила свои ноги. Её сердце билось часто-часто, разгоняя кровь. Феликс снова положил руку на её бедро и запустил под ночнушку, аккуратно задирая подол юбки. Снова прошла, казалось, пара секунд, и он уже целует её в живот, улегшись между ног, а Пепа прижимает руку ко рту и с улыбкой прикусывает указательный палец. Она вжимала голову в плечи, руки сжимала в кулаки и боролась со страшным желанием свести бёдра от жара между ними, но Феликс медлил. Нацеловав живот, он опустил губы на внутреннюю сторону бедра, рукой погладил ярко-рыжие лобковые волосы и оторвался аккурат в ту секунду, как пальцы приблизились к вульве. — Ну надоел уже дурью маяться! — возмутилась Пепа и положила руку себе на грудь, мягко сжав между двух пальцев сосок. — Mi amor, так интереснее, — он ехидно прищурился и коротко облизнул свои губы, будто готовясь, одной рукой обнял жену за бедро, второй бережно отвёл большие половые губы и наклонился. Между этим и его первым прикосновением прошла целая вечность. Всё настраивался, выдыхал тепло-тепло, так, что кожей ощущалось, Пепа чуть не прикрикнула на него на эмоциях, потому что итак ждала ласки неприлично долго, а этот любитель интересностей ещё и оттягивает самый последний момент! Феликс прижал к клитору самый кончик языка и стал гладить орган с невесомой нежностью, медленно, аккуратно… Пепа чуть не взвыла от смеси обиды и исступления, она была в шаге от того, чтоб начать упрашивать мужа прикоснуться к ней нормально, всё так же мягко, но крепко, побыстрее, настойчивее. А он вдруг взял и снова отстранился, будто не замечал, что уже и без своих фокусов возбудил супругу до крайности, ещё чуть-чуть — у неё, наверное, пар из ушей пойдёт. — Феликс!!! — Я вот боюсь, усы колоться бу- — ФЕ-ЛИКС!!! — Что? Пепа, сердитая невозможно, села и протянула руку через плечо Феликса и мимо его спины, чтобы как следует шлёпнуть мужа по мягкому месту, но до намеченной цели не доставало буквально нескольких сантиметров. — Ну я тебе устрою! — Солнце, не бушуй… — он мягко надавил на её живот, укладывая на спину снова, и поцеловал между ног. Не соврал — усы правда несколько кололись, но ему стоило лишь подняться немного повыше… да и сбритые вокруг вульвы волосы иногда колятся гораздо ужаснее, так что это совершенно не страшно. Феликс двигал языком без чёткого темпа, то плавно вдоль, то медленно очерчивая кружок, то быстро маяча вправо и влево. У него хорошо получалось. Пепа обеими руками держалась за его голову, её колени подрагивали, и она дышала ртом, очень глубоко, шумно выдыхая. Феликс почувствовал под своим языком естественную смазку и осторожно протолкнул пару пальцев внутрь расслабившегося влагалища, там надавил на стенку так, чтобы задеть клитор и с этой стороны. Пепа громко ахнула и поёрзала на месте, пальцы, в дополнение к языку, заскользили вперёд и назад, точно так, чтобы можно было ощутить. Он слушал и подмечал малейшие изменения в поведении жены настолько внимательно, насколько мог сам, учитывая, что и он тоже был заведён до головокружения, и казалось, что если он не избавится от белья как можно скорее, ему потребуется новое. Как только по телу Пепы побежала дрожь, а к шумному выдоху присоединился голос, Феликс отстранился и достал пальцы, оставив партнёршу на грани оргазма, который сию секунду стал отходить. Где-то в густых облаках вокруг постели рокотнул гром. — Я тебе зад откушу! — заныла неудоволетворённая Пепа и всплеснула руками. — Не надо откусывать… он очень хорош, нельзя же таким жертвовать, — пошутил Феликс и, поставив руки по бокам, наклонился к уху жены. — Пепита, пожалуйста, можно мне.? — Пожалуйста… — выдохнула она в ответ и подняла руку, чтобы помочь ему раздеться до конца. Феликс вошёл очень медленно и аккуратно, несколько раз остановившись, когда Пепа сжималась изнутри. Он не мог сдержаться и глухо застонал ей на ухо, отчего та сию секунду будто улетела в облака и ахнула тоже. Феликс обеими руками опирался о постель, так что Пепа положила одну из своих рук себе между ног и поглаживала кончиками пальцев клитор, пока муж сбивчиво, но неторопливо двигался. Второй она обнимала его, прижимала его голову к своей шее, чтобы слышать, как он дышит и стонет, и каждый звук бежал вниз, будто стекаясь в невидимую чашу в животе, наполняя её постепенно. Феликсу было нелегко соображать, но он старался каждой клеткой внимать языку разгорячённого тела Пепы, чтобы быть уверенным, что ей нравится, что она довольна и хотела бы ещё. Пока она двигается навстречу, пока бормочет что-то о том, чтобы партнёр не держал в себе стоны, пока облака белоснежные — ей всё нравится. Ей хорошо. Пепа ахнула особенно громко и сжала Феликса коленями. — Пожалуйста, побыстрее… — пролепетала она голосом гораздо выше привычного. — Я не могу, душа моя… мне-… — Мне тоже, пожалуйста, Феликс… Движения ускорились, Пепа чувствовала, как вздрагивает партнёр, она вздрагивала и сама, и не могло перестать его поторапливать: «быстрее… ещё быстрее, пожалуйста…», пока не наступил конец. Она застонала и задрожала, резко обняла мужа обеими руками и ещё сильнее сжав острыми коленками. По облакам разрядом пробежались мелкие молнии, издававшие только щелчки вместо грома, пробросило тёплой моросью. Феликс тоже ответил стоном и остановился, когда почувствовал, как сокращаются при оргазме стенки влагалища. Только когда Пепа расслабилась совершенно и лишь слегка вздрагивала от последних волн удовольствия, он возобновил движения. — Сейчас, mi vida… мне-… мне немного… сейчас… Феликс не дрожал, он только издал короткий, скулящий звук, и прильнул к плечу Пепы, та в последний раз ахнула. В головах обоих в эту самую секунду ветром пронеслась стая мыслей и сомнений, завершившаяся последней: «пусть так, мы всё равно должны были задуматься о ребёнке». Они лежали на спинах и старались отдышаться, пока у одной подрагивали колени, а у второго немного ныли предплечья и всё ещё не перестал неметь язык. Сейчас передохнут — и мыться… скорее мыться. — Ладно… — лениво бросила Пепа, снова потягиваясь, — …не такой уж кошмарный день…