тепло, которое нас объединяет

холод пробирает до дрожи. если микуни спросить какую вещь он ненавидит больше всего, он без раздумий ответит — скуку. такую, знаете, серую, тихую, но бьющую по мозгам так, что те готовы вылететь из черепной коробки в любой момент, такую ужасно неинтересную и бесконечно годами преследующую. микуни бежит от неё, словно от разъярённого медведя, спотыкается на ходу. хотя и тот, кажется, не так уж и опасен, как осознание того, что вокруг не происходит ничего интересного. бледная рука натягивает тонкий, не согревающий плед в надежде на хоть какое-то тепло. микуни существовал грустные девятнадцать лет своей жизни и определённо, почти совершенно точно был уверен, что ничего и никто не сможет развеять его долговечную тоску. а микуни очень любит ошибаться. и отрицать свою неправоту он безмерно любит. и, честно говоря, если бы не его пугающая тяга к ошибкам, ну, помимо тех, что он глупо оставлял в домашке по геометрии, его бы и духу здесь не было. здесь, в обшарпанной однушке, в глубинке какой-то хрущёвки, до которой он ехал полтора грёбаных часа в душной электричке, на холодной кровати, с таким же холодным телом рядом с ним. в этом есть даже какая-то своя эстетика. не малевич конечно, но для микуни сойдёт. спустя минут пятнадцать его всё-таки заёбывает обводить нескончаемые узоры совкового ковра на стене (серьёзно, что он тут делает вообще) и он опускает взгляд туда, где предположительно находится чужое лицо. вдох. у микуни всего две слабости. первая — хороший дорогой портвейн. вторая — ватануки, мать его, сакуя. тот самый ватануки сакуя, с которым знакомство произошло в виде совместной начистки ёбл друг другу за последний энергетик на полке круглосутки в четыре часа утра. тот самый ватануки сакуя, который худ до такой степени, что, того гляди, и ветром сдует без проблем, и микуни ставит себе цель или откормить его (было бы на что), или держать за руку, чтобы не улетел (алисейн стыдливо признаётся, что второй вариант нравится ему больше). тот самый ватануки сакуя, который ахуенно смотрится без всех этих своих выебистых неформальных штучек на лице и лежит вот так вот смирно рядом, залипает в телефон. и микуни, честно признаться, не то чтобы против такой слабости. он скорее опасается, что это перерастёт в зависимость. если не уже. а оно ему, ну, не надо. микуни такие сложности не нужны. ему только выпить пива да с очередной бабкой в маршрутке пособачиться за последнее место, а не вот это вот всё. сакуя, кажется, даже и не возникает насчёт этого. он панк, ему похуй. он просто позволяет приходить когда вздумается и валяться с ним в обнимку. микуни даже не заметил, как у обоих вошло в привычку при входе в бедную однушку сразу падать на кровать, даже не снимая одежды, и лежать в ней до самой ночи, разговаривая обо всём на свете. или просто молчать, путаясь в конечностях друг друга и слушая звук сердцебиения. — Ке Цин такая классная, — слышится среди ветра в блондинистой голове, и микуни нехотя возвращается в реальность. ах да, сакуя что-то ему рассказывал. не сказать, что алисейн особо слушал. да и сам ватануки балаболил так, будто просто хотел заполнить глухую пустоту. второй не придаёт значению отсутствию ответа и переворачивается с бока на спину, но голову принципиально не убирает — пригрелся. микуни готов задохнуться в возмущении, что у него, вообще-то, рука сейчас нахер отвалится, но говорить об этом не смеет. лишь поудобнее устраивается и наблюдает, что тот творит всякого в побитом жизнью телефоне. — да ну, ешка слабовата. Сёгун супермаси, — лениво тянет блондин, тешась с того, как ватануки всё не может победить еженедельного босса и заметно напрягает пальцы в раздражении. сакуя, честно говоря, иногда его пиздецки пугает. ну, точнее не сам сакуя, а злой сакуя. злой сакуя это как бомба замедленного действия. терпит, терпит, а потом, к сожалению, не терпит, как в том рофляном меме с волком, а взрывается и взрывает всё вокруг. но с каменным лицом и тяжёлым взглядом, от которого у микуни сердце готово в пятки убежать и спрятаться, лишь бы люлей не отхватил. короче, мало не покажется. вон, спросите у его про редми. он знает. пережил на себе ватануковский гнев из-за вдруг выскочившей рекламы во время просмотра хоррора. вот щас если микуни не поможет, то до ночи защитное стекло точно не доживёт. — не отвлекай. алисейн в принципе больше ничего и не говорит. просто чуть отодвигается и украдкой смотрит на сосредоточенное лицо. не обожаемое, правда, как у милой абель, но до скрипа зубов притягательное. микуни конечно не психиатр, но, кажется, постепенно он сходит с ума. сходит с ума от ощущения тяжёлой головы на его вытянутой руке, сходит с ума от вида покрашенных зелёным цветом и отросших волос, кончики которых так щекочут край его подбородка, сходит с ума в принципе от факта присутствия ватануки рядом. да от всего он, блять, с ума сходит. никак не выдохнет спокойно рядом с ним. если бы не отрезвляющий ноябрьский ветер, дующий из открытого окна, он бы сплавился прям здесь. а потом ещё раз, но от стыда, что ведёт себя как малолетняя школьница рядом со старшаком. а потом от громкого смеха. потому что у сакуи он охренеть какой красивый. в общем, пиздец полнейший. по-другому и не назвать. и как он до такого докатился. смачное "бляяяять" работает лучше любого отрезвителя. и микуни без промедления отвлекается от разглядывания малейших деталей чужого лица. — ща подсосов выпустит, отбегай. щиты ставь, а потом ебашь обручем сянки, — командует блондин, вернув взгляд на экран смартфона. спустя несколько минут пыхтений и указаний босса ватануки всё-таки побеждает. ценой нескольких яичниц, двух десятков мондштадтских оладушек и пару сотен нервов, которые уже скорее всего ушли в минус, но побеждает. ну хоть телефон живой. и то радует. — ты серьёзно взял на океаниду син цю? — иронически отзывается кареглазый, когда улавливает шанс посмотреть отряд, и сразу получает предупреждение в виде несильного удара по левой ноге. — отвали. я нихера не смыслю в этих ваших реакциях. — это банальная физика. водой воду не побьёшь. такая херня работает только с камнями. как такое не знать вообще можно? сакуя сверкает серыми глазами и угрожающе хмурит брови. микуни в защиту поднимает свободную руку, изображает жест "понял, принял, лечу в помойку" и улыбается по-алисейновски. и конечно ватануки не знает. как знать-то, когда в школе ты только и занимался тем, что прогуливал, куря по туалетам, бил лица, если неправильно посмотрели, и стоял на учёте. красиво получается, не так ли? — лучше подай сигареты, умник, — последнее, что тот произносит, прежде чем снова утупить взгляд в разбитый экран, чтобы выйти из игры. микуни ничего не отвечает и тянет руку куда-то за голову, на ощупь выискивая пачку и, когда находит, протягивает из любопытства перед собственным лицом. — корона? серьёзно? — что было, то и взял. не выёбывайся, — отвечает ватануки, выхватывая пачку из чужих рук. микуни, конечно, не великий ценитель сигарет, он больше по вейпам, но, чёрт, двадцать первый век на дворе, корона — это такой отстой. хотя оба понимают, что на большее у них вместе денег и не хватит, вот и травятся чем попало. точнее, травится один только сакуя: микуни горделиво выбрал путь голодовки и трезвой тоски, потому что не собирается "есть шаурму за стольник и давиться дешёвым разливным пивом". ладно, окей. давиться пивом он собирается только если этого пожелает сам ватануки. потому что, ну, не пить же правда в одиночку? друг в беде не бросит, как говорится. сакуя врубает на репит девочку лсд и кидает телефон куда-то на подоконник, где до этого тусовались сигареты, находит в кармане обшарпанных джинс зажигалку, а после прямым взглядом пялит в потолок и подкуривает. "снимает напряжение" — думает микуни и отвлекать, конечно, не смеет. микуни особо не разбирается в музыкальном вкусе ватануки, но это вроде звучит не так уж и безобразно, как могло быть. по крайней мере, не бумерский шансон. как бы слова песни не разряжали обстановку, алисейн чувствует некую неловкость и напряжение. то ли у сакуи настроение так сильно испортилось, то ли ему всё-таки не стоило командовать как победить босса, а оставить всё на собственные силы ватануки. микуни вообще не мастер разговоров. нет, флирт — это, конечно, его главный (и любимый) вид коммуникации, особенно когда собеседник теряется в ответе, но с сакуей такое не прокатывает. с ним микуни вообще будто разучился разговаривать. надо хоть что-нибудь сказать, думает блондин. думай-думай-думай. — я слышал, у тебя тёрки какие-то с каким-то чуваком в твоей шараге. постарайся с ним особо не собачиться или хотя бы не пиздиться, — начинает он издалека, вытянув затёкшую ногу вперёд. — если ему одного раза по ебалу не хватило, я всегда не против дать ещё раз. ну да. кто-то ожидал другой ответ от ватануки сакуи? микуни явно нет. — а что? волнуешься за меня? — с ноткой лукавости спрашивает зеленоволосый, приподнимая уголки губ, но не одаривая взглядом алисейна. — ты же понимаешь, что ты опять будешь на грани отчисления? — начинает блондин, — типа, чел, не думаю, что твоим родителям будет кайф снова разгребать это. в прошлый раз ты реально чуть не вылетел, и тебя оставили только благодаря им. — мне плевать, что они будут чувствовать, — резко прилетает в ответ, и тело рядом садится, освобождая руку от казни в виде головы. родители в разговоре с ватануки — тема вообще больная и рисковая. поднимать её не стоит в принципе. не сказать, конечно, что у сакуи родители конченные ублюдки, но сбежать от них оказалось, пожалуй, лучшим его решением. микуни особо не вдавался в подробности, что же у них случилось такого, чтобы из миловидного ребёнка выросло... такое. а если присмотреться, он и сам особо не отличается: ушёл из дома под предлогом, что хочет добиться всего самостоятельно, лишь бы не видеть фальшивую отцовскую "любовь", которая только и сдавливает в объятиях цепей. пусть папаша вбухивает деньги в младшего. может быть, из него что-то стоящее выйдет. что-то, что не микуни. вот и выходит, что они оба дети богачей, которые выбрали путь свободной нищеты. романтика. хоть свидание устраивай в падике с сигой на двоих да пустым дошираком. но после слов ватануки напряжение в воздухе только усилилось, и алисейн изворотливо старается перекрыть неприятную тему конечно-же-остроумными насмешками. — ну всё равно. даже если рассматривать точку зрения не со стороны нужности образования, ты, знаешь ли, и так не красавец, а когда приходишь с фонарём под глазом и с кислой миной на лице, вообще похож на облезлую псину. аж жалко тебя становится. так что аккуратнее там давай. что он несёт, боже. лучше бы просто промолчал. или хотя бы постебался с его причёски как всегда. надо же было спиздануть. молодец, алисейн, семь из четырёх, просто фантастика. сакуя в принципе не возникает и не злится. с чего ему, блять, злиться. к этому идиоту пора давно привыкнуть, сам впустил, сам терпи. он делает предпоследнюю затяжку и, наклонившись близко-близко (микуни кажется, что между ними явно меньше пары сантиметров), выдыхает прямо в чужое лицо и приоткрытые губы. — как скажете, мистер справедливость, — а после возвращается в изначальное положение, снова устроившись на алисейновской руке. ох чёрт. нет, даже не так. ох ебать. ебать, ебать, ебать. микуни сейчас словно в остановленном времени находился. аж сердце приятно закололо. это и называют гей-паникой? ну, даже если и так, то микуни, бесспорно, чистокровный, самый настоящий натурал. конечно же. ничто не сможет пошатнуть его натуральность. никакие парни, никакие красивые и бедные бариста с зелёными волосами, с глубокими серыми глазами и пирсом на всё лицо и никакие сакуи ватануки. с чего вы взяли вообще. но лежит он в оцепенении ещё полминуты точно. чёрт возьми, дайте старику перевести дыхание. и плевать, что ему всего лишь девятнадцать. он готов умереть прямо сейчас. — гадость какая. с зарплаты куплю тебе хороший дорогой ричмонд, — единственное, что говорит микуни, искренне надеясь, что жар, прихлынувший к его лицу, не был замечен. со стороны зеленоголового слышится слабый смешок. — смотри не разорись, щедрая душа. — пошёл на хуй. всё-таки, микуни точно не влюблён. ну, может, чуточку...