Снег и тепло

Напиться в хлам, пульсировало в голове, отдаваясь глухим набатом. Алтан не помнил, как добрался до дешёвого бара на окраине, как наебенился в дрова с пяти коктейлей сомнительного содержания. Не помнил он и того, что второе января принято проводить в кругу семьи - благодаря злоебучему Вадиму делать этого не хотелось. Но он прекрасно помнил, как в дверях мелькнул рыжий всполох - очутился рядом, уселся на соседний стул, выглядя непривычно мрачно. Изящная рука, так чужеродно ощущающаяся в этом дерьмовом захолустье, поднялась пять раз - это Алтан тоже помнил. - Птицын? - заплетающимся языком пробормотал он, скорее самому себе. Но Константин услышал: неосознанно дёрнулся прочь, глянул исподлобья. - И что юный мажорчик делает в этой жопе мира? - бросил мужчина безразлично и отвратительно трезво для того, кто закинулся пятью коктейлями. Алтану даже обидно стало. - С мужиком проблемы? - понимающе хмыкнул Птицын, кивнув бармену на свой стакан - тот тут же наполнился новой порцией голубоватой бурды. - Не твоё дело, придурок, - буркнул Дагбаев. Моргал он замедленно, двигался, будто в тумане, и в целом чувствовал себя омерзительней некуда. - Рассказывай...? - попробовал осторожно Птицын, мигом натыкаясь на колкий озлобленный взгляд. Алтан шарахнул бокалом о стойку и схватил Константина за отвороты пиджака удивительно крепко для бухого. - Никогда, гнида ты помойная, слышишь?! никогда не смей ко мне лезть в душу, тварь! Почти змеиное шипение подействовало на мужчину не так, как по мнению Дагбаева должно было - он тихо рассмеялся. Руки цепкие аккуратно снял со своей одежды, сложил на стойке и залпом выпил содержимое своего бокала. - Я не стану просить у тебя прощения, - неожиданно серьёзно сказал Птицын. Брови густые сошлись на переносице, пальцы сжали тонкую ножку бокала. Алтан залип на изящные изгибы руки в надежде пропустить дальнейшие слова. - За такое не прощают, и ты... ты меня не простишь, - он на миг прикрыл глаза и вздохнул тяжело. - Если тебе будет легче, я сполна поплатился за свои действия. - Не смей оправдываться, сука! - прорычал низко Дагбаев, сжимая кулаки. Они об этом не говорили - даже странно, ведь они перманентно находились в одном помещении. И всё же что-то мешало. Сейчас, ударь Алтан Костю, да хоть лицо ему разбей в хлам, мужчина бы не сопротивлялся, даже слова бы не сказал - почему-то Дагбаев был уверен. - Я не оправдываюсь, - спокойно парировал Птицын. - Я плохой человек, я знаю, и делаю плохие вещи - тоже знаю. - Зачем ты это делаешь? - мучительно проговорил Алтан, прикусывая губу почти до крови, чтобы позорно не разреветься. Руки сами полезли к чужому лицу: обхватить под челюстью, сжать до боли, наслаждаться неосознанно тем, как побелевшие от напряжения подушечки пальцев впиваются в виновного. - А вот этого не знаю, - тихо сказал Константин. Челюсть двинулась под пальцами - Алтана это почти напугало, он отдёрнул руки. - Просто иногда я не могу контролировать своё тело, понимаешь? Я будто нахожусь вне его, не понимаю... и тело делает что-то, иногда что-то ужасное. Костя хмыкнул горько, но не стал продолжать - хотя Дагбаев видел, что ему есть что сказать. Пьяное сознание уплывало едва заметно, рыжее пятно метнулось вперёд - к бармену - и перед обоими возникли одинаковые коктейли, отвратительно розовые, мерзкие на вкус. - И почему ты не ляжешь в психушку? - проговорил Алтан, стараясь добавить в голос хоть чуточку осознанности. - А если ты решишь ещё кого-то грохнуть? Если это будет _ещё_ чья-то мать, как думаешь, блять, этот человек будет также добр, как я?! А если ты... себя убьёшь? Ты хоть представляешь... Сука! - чёрные ногти вгрызлись в слой грязи на столешнице, пока Дагбаев отчаянно кусал губы - подступающая истерика не давала сосредоточиться на адекватных вопросах. Птицын молчал долго - в вихрящемся потоке мыслей Алтан уже успел проводить его глазами до дверей бара, но резкий голос вырвал его из забытья: - Хуже уже не будет, поверь, - почти шёпотом проговорил Константин. Судя по звуку, стукнул очередным коктейлем - звон стекла превращался в колокол, давящий на мозги. - Непросто быть чьей-то заменой, знаешь? Я получил сполна за всё дерьмо, что делал. Алтан хотел ещё что-то спросить, пока приступ смелости не прошёл, или наорать, или ударить этим ебучим бокалом по остоебавшей морде, но мужчина опередил: - Извини, мне пора, - он бросил на столешницу несколько купюр. - Это за обоих... И Дагбаев, это... тебя твой ищет, наверное. Включи телефон. Уже наяву провожая взглядом сутулящуюся спину Птицына, Алтан вдруг осознал, что больше не держит зла. И вовсе не потому, что просил, или забыл как не хватало материнской ласки эти долгие два года. Просто держаться за прошлое почему-то сейчас показалось особенно глупым, так что он улыбнулся хлопнувшей двери почти искренне. Возможно, такой мысли не следовало допускать даже в пьяном угаре, но Алтан осознал - это ощутилось сейчас отчётливо - они были одинаковыми. Где-то глубоко внутри, под слоем различий и разниц, они с Костей были точной копией друг друга, изломанные, тоскливые и трусливые шавки. И эта мысль стала первым и единственным толчком, который позволил Дагбаеву отпустить свои страхи - и сделать на следующее утро то, что стало отправной точкой его катарсиса. Мобильный разрывался от звонков и уведомлений - и все от Вадима. Стоило включить телефон, как раздался очередной звонок, и Алтан принял его, не раздумывая. - Вадим, забери меня, пожалуйста. Всё же стоило провести остаток второго января с семьёй.