мне есть что сказать генри винтеру

В палате, где лежал Ричард, постоянно пахло цветами — медсестры каждый день меняли букеты в вазах, и Ричард, со скромной улыбкой разглядывая инопланетные лепестки орхидей или каких-то других цветов с невероятно длинным и сложным названием, думал о том, как много денег Генри потратил на этот простой для него жест. Помимо аромата дорогущих цветов, в палате Ричарда постоянно сновали гости; на несколько часов он оставался в одиночестве, когда медсестры выгоняли посетителей, но чаще всего он проводил время с Фрэнсисом. Чуть реже его навещал Генри — после случившегося мигрени у него усилились, и потому приходил он к Ричарду уставший и бледный. Несмотря на его болезненный вид, глаза у Генри искрились нежной радостью — они светили таким блеском с того самого момента, когда Ричард признался ему в любви, пока машина везла их вверх по извилистой дороге к больнице. С тех пор прошло уже пять дней. Голова у Ричарда начала заживать — ему наложили несколько швов, и врачи сказали, что после такого тяжелого сотрясения у него могут остаться проблемы с концентрацией. За три месяца реабилитации он должен будет вернуться в свое прежнее состояние, — так ему сообщил врач. Ричард не был особо расстроен этим обстоятельством. Единственное, что его смущало, был Генри, который наперед оплатил ему лечебный отдых в каком-то элитном санатории, где на ужин подавали язык теленка в черемуховом тесте с соусом из сморчков. Еще покоя ему не давали полицейские. У всей их хэмпденской компании оставались железные алиби, и у следователей не возникло сомнений по поводу того, что Ричард упал по вине Банни, однако сам Коркоран пропал — его искали всей полицией Вермонта, и в небе беспрестанно жужжали вертолеты, раздражая больную голову Ричарда. Спустя неделю Банни нашли. — Лежал на дне каменного оврага в миле от того, в который скинул тебя. Говорят, случайно упал, — Генри по-привычке потянулся за портсигаром в карман пальто, но остановил себя. Вид у него был не такой измученный, как раньше. Помолчав, он продолжил, роняя на Ричарда непонятный взгляд: — Прости, что не предупредил тебя тогда. Если бы ты знал, что я остановился у Джулиана на время, ты бы не поверил той записке. Ошарашенный известием о смерти Банни, Ричард какое-то время молчал. Он помнил, каким счастливым видел его в своем странном бредовом видении, когда лежал на покрытом бурым мхом каменном дне обрыва. Остался ли Банни там же, посреди белого зала с античными колоннами, в своем любимом льняном костюме, с глупой улыбкой на сияющем лице? Вспомнив о словах Генри, Ричард с осторожной улыбкой кивнул ему. Конечно, он прощал его. Прощение — самое меньшее, что он мог дать Генри Винтеру. — Ты догадывался? — спросил потом Ричард, — Что он влюблен в тебя? Генри вскинул на него болезненно-острый взгляд. Стекла его очков блеснули белым, когда он отвернулся в сторону окна — посмотрел на высокие, похожие на стройные античные колонны деревья. Задумчивый, отрешенный от простоты белых больничных стен, с тенями усталости под глазами, величественный и гордый, как римская статуя Цезаря, он показался Ричарду одновременно и самым несчастным созданием на земле, — потому что он не принадлежал ни одной из эпох, его сознание, казалось, текло вне времени — и вместе с тем счастливейшим из ныне живущих. Потому что Ричард любил его так сильно, что этой любви хватило бы на то, чтобы затопить Олимп и воздвигнуть новый. — Он не был влюблен в меня, — наконец произнес Генри. — Это была нездоровая привязанность. Я чувствовал это, но не мог понять, чем могло быть вызвано его странное поведение. Казалось, он ненавидел меня сильнее всего, но при этом всюду следовал за мной, почитал со странной извращенностью. Думаю, он страдал не из-за того, что я не отвечал взаимностью, а потому, что оказался в ловушке из собственных противоречивых чувств. Иногда, испытывая слишком яркие эмоции при общении с человеком, люди путают это с влечением. — А как ты понял, что влюблен в меня? — Ричард мягко накрыл ладонью его напряженные пальцы. Больничная койка тихонько скрипнула под ним, когда он сел ближе к Генри. — Не помню, — тихо ответил он, — Просто понял, что связан с тобой. Как будто мы один человек. — Банни не мог понять, за что ты полюбил меня, — голос Ричарда переплетался с ласковым чириканьем птиц в густой кроне деревьев. Солнце почти скрылось за горизонтом, и теперь все небо утопало в ярко-оранжевом отблеске — так умирал день. Ричард подумал, что такой и должна был смерть — красивой и своевременной. — Я не люблю тебя за что-то, — Генри посмотрел на него, — Мне не нужна причина и повод. Этого я не могу объяснить с рациональной точки зрения. — Я тоже, — Ричард посмотрел за окно, и последние яркие лучи съедаемого темнотой вечера солнца больно ударили ему в глаза. Какое-то время они сидели, укрывшись тишиной как пуховым одеялом — как укрывались им в спальне Генри, выключая оранжевый светильник на тумбочке у кровати. Потом Ричард вдруг внезапно для самого себя негромко рассмеялся. Генри посмотрел на него, пряча улыбку в вопросительном взгляде. — Я ведь тогда хотел выкинуть чек из кармана, — объяснился Ричард и полез под подушку: достал оттуда скомканный шарик из чековой бумажки, — Он лежал у меня в брюках несколько дней, и когда я увидел записку от Банни, то хотел ее туда положить вместо чека. В итоге выкинул на пол не чек, а саму записку. Был слишком взволнован. Если бы я не перепутал их местами, Фрэнсис не нашел бы ее, не побежал бы искать тебя у Джулиана, и тогда бы… Неизвестно, как бы все сложилось. Ричард подбросил скомканный шариком чек в воздух и поймал его перебинтованной ладонью. Рука уже совсем не болела. — Сложись обстоятельства иначе, и это я мог бы столкнуть Банни с обрыва, — Генри посмотрел на него со странной серьезной эмоцией во взгляде, как будто он знал, о чем говорит. — Если так рассуждать, то могла бы и вовсе произойти настоящая вакханалия, — улыбнулся Ричард. — Да, — кивнул Генри, — Такая история могла бы стать достойной пафмлета Прокопия Кесарийского. Последний солнечный луч потух за горизонтом. День умер. Но это означало, что за ним придет новый.