Нимб над твоей головой

У Се Ляня мягкие руки. Они оба — ученики монастыря Хуанцзи, оба проводят дни в совершенствовании. Только у Му Цина ладони сухие и в мозолях, а у Се Ляня нежные, как у девицы. Потому что Се Лянь — наследный принц. А Му Цин — всего лишь слуга, чья кожа давно огрубела от стирки. Порой Му Цин думает: неужели они с Его Высочеством так различаются? Они ровесники, их обучают одни и те же наставники, и даже рост и комплекция у них почти одинаковы. Та же плоть, те же кости. В чём тогда разница? Порой Се Лянь дурачится поблизости, и Му Цин закатывает глаза с мыслью: «И совсем он не особенный. Совершенно обычный, такой же, как мы». Порой они тренируются вдвоём, и Му Цину кажется — он вот-вот нагонит Его Высочество. Чуть-чуть, нужно постараться ещё чуть-чуть, и тогда они наконец сравняются. Порой Му Цин начинает верить. А потом мягкая рука Се Ляня касается его шершавой кожи, и Му Цин наконец вспоминает — они двое из совершенно разных миров. …Сегодня праздник, и наследный принц захотел посмотреть, как горожане будут пускать фонари. Он удрал из монастыря — и Му Цин с Фэн Синем, конечно же, отправились вместе с ним. Они никогда не оставляют Его Высочество, даже если затеи у него абсолютно дурацкие. Убегать из монастыря — глупо, и они точно ввязываются в проблемы, так что Му Цин всю дорогу показательно ворчит. А ещё ему совершенно неясно, зачем Се Лянь хватает его за руки. Впрочем, не то чтобы он может возразить. Не то чтобы он хочет возразить. Тёплые пальцы Се Ляня сжимаются на его запястье — обжигают, ранят, и Му Цину невыносимо хочется отнять свою руку и убежать на край света. А ещё невыносимо хочется, чтобы это длилось вечно. Фэн Синь плетётся за ними, явно недовольный, но молчит. И на том спасибо. — Шевелись, Му Цин, — подгоняет Его Высочество. Му Цин, конечно же, слушается.

***

У Се Ляня светлая улыбка. Он весь словно из света соткан: согревает каждого рядом с собой, окутывает своим божественным сиянием. Ласковый взгляд, мягкие руки, лёгкое сердце. Хотел бы Му Цин быть таким же. Му Цин хотел бы — но, как ни крути, он совсем на Се Ляня не похож. Он жалкий слуга, сын бедняков, и сердце у него тяжёлое и грязное, наполненное завистью. У Се Ляня мягкие руки — и Му Цин хочет, чтобы они загрубели, покрылись мозолями, чтобы кожа на них растрескалась и иссохла. У Се Ляня ласковый взгляд — и Му Цин хочет, чтобы в нём однажды отразились гнев, обида, презрение. У Се Ляня светлая улыбка — и Му Цин хочет стереть её с лица, разбить, превратить в гримасу боли. Хочет похитить её, спрятать и сохранить для себя одного. Му Цин хочет быть равным Се Ляню. Хочет быть им. Хочет быть с ним. Он такой отвратительный. — О чём задумался, Му Цин? — спрашивает Его Высочество, и Му Цин только закатывает глаза. Не объясняться же, в самом деле?

***

У Се Ляня грубые руки. Му Цин висит над пропастью, и от падения в лаву его удерживают только белая лента и чужая ладонь. Та, чьё касание он совсем не надеялся ощутить ещё раз. — Поднимайся, — говорит Его Высочество. Му Цин, конечно же, слушается. Се Лянь помогает ему подтянуться наверх — а сам Му Цин невольно вспоминает, о чём мечтал ещё до вознесения. Вспоминает фантазии, в которых нежные руки Его Высочества покрываются мозолями, ласковый взгляд наполняется гневом — и он наконец становится равным, становится таким же. Смешно. Прошло восемьсот лет, и ладони Се Ляня загрубели, а в глазах его плещется ярость. Но всё же он совершенно не такой, как Му Цин. Совершенно не похожий на него. Совершенно не равный. — Сань Лан, получилось! — кричит Се Лянь, и в его голосе так много нежности, что ей с лёгкостью можно захлебнуться. Столько лет прошло, столько зла свершилось — и всё же наследный принц почти не изменился. Всё те же светлая улыбка, ласковый взгляд, мягкие руки и лёгкое сердце… Только Му Цин видит, как это всё теперь принадлежит другому. Му Цин видит — и он предпочёл бы ослепить себя, лишь бы никогда этого не узреть. — Ты сможешь прыгнуть? Может, мне тебя понести? — спрашивает Се Лянь, глядя ему в глаза. Его голос наполнен искренним волнением, и от этого почему-то становится особенно тошно. Прошло восемьсот лет, но Му Цин, кажется, почти не изменился тоже. Всё такой же отвратительный. — Я… — отвечает Му Цин и не знает, как продолжить. Что он должен сказать? Да и что тут теперь скажешь? Они вдвоём стоят на рукояти сабли, и под ними разверзается лава. Се Лянь давно отпустил его ладонь. Кожу Му Цина опаляет жар — но всё же без руки Его Высочества ему невыносимо холодно.