в чем счастье

чу ваньнин особенный, у мо жаня таких никогда не было. были нежные, в мягких свитерах крупной вязки и пастельных макияжах, в блестках с головы до ног и белых чулочках, их приятно было целовать в шею и ребра, их просто было мять и гнуть как хочется, а потом ебать до посинения, они тоненько стонали, облизывали розовые губы и плакали от удовольствия, были страстные, были суки в коже, цепях и сетчатых колготках, были резкие запахи, громкие шлепки, красная натертая кожа, и там не поцелуи — долбежка языками похлеще, чем в жопу иной раз, и сигареты в постели сразу после секса, и они тоже прекрасные и замечательные, потому что мо жаню так-то никогда принципиально не было кому вставлять. но раз в год и палка стреляет, раз в одну жизнь одного мо жаня его палка перестает стрелять на кого-либо из знакомых привычных, заведя себе любимчика, заставляя хозяина изнывать от неудовлетворенности, падла ебаная, наказание за все грехи, все забытые презервативы и слюну в качестве смазки. чу ваньнина бы тоже так — без защиты и насухую почти, но ваньнин — он же не такой и не для такого, со всеми этими линиями ломаными, прерывистыми и хуй знает какими еще, со своими этими высокими хвостами и тугими пучками без единого петуха, с этими бровями нахмуренными черными, с этими губами поджатыми, с этими рубашками и водолазками, и пиджаками, и строгими брюками, и часами на запястьях, созданных явно для рук мо жаня, и он весь такой правильный и праведный, и его бы над кухонным гарнитуром — и правильно, и праведно, и даже со смазкой — клубничной, мерзотно-приторной, чтобы зубы сводило от запаха, а тот чтобы держался до вечера, а вечером можно и другую, ананасовую, к примеру, и вылизывать его до самой ночи, кусать, щипать, тереться, пока кожа к коже намертво не прилипнет, чтобы вместе-вместе-вместе, чтобы навсегда и до самых седых яиц, чтобы не останавливаться, даже когда стоять перестанет. а чу ваньнин об этих всех грешных мыслях и не подозревает, живет себе, учит студеноту свою, и мо жань, конечно, ебал вышку, но ебать того, кто вышку людям дарит, пизже и в тысячу раз, и в десять тысяч, и в сто, и в тысячу тысяч, и куда там дальше, мо жань не шарит и не шарил никогда. чу ваньнин живет себе поживает и в душе не ебет, что сосед его, мразота конченная, в душе, своей на этот раз, во всех позах и местах его давно уже, и по второму кругу, и по третьему. все запасы удачи мо жань тратит на то, чтобы чу ваньнин заметил его на улице у подъезда — как назло в растянутых трениках с дыркой по шву и футболке с футурамой, зато в красивых трусах, чистых и два раза ношенных — и попросил затащить на шестой этаж холодильник. да твои глаза и те — морозилка ебаная, упала тебе лишняя техника, спрашивает мысленно мо жань, а физически тащит на горбу железяку, а потом напрашивается на чай. чая у чу ваньнина оказывается дохуя, как связанных с ним, ваньнином, влажных мечт у мо жаня, а пить его и не с чем вовсе — ни конфетки, ни печеньки, ни обыкновенного ничего пожрать, и то ли воздухом он питается, то ли от мо жаня все попрятал. и одно неясно — зачем же такой большой холодильник человеку, у которого еды не водится? единственный ответ, который может дать мо жань сам себе, банальный, но простой, а гениальное ведь просто: чтобы его прижали к этому холодильнику и выебали хорошенько, с толком, с хрустом, с хлюпами и общесоседской истерикой, чтобы стекла в окнах зазвенели и к хуям поразбивались, а ягодицы чу ваньнина порозовели так, как не снилось самым розовым розам. ничего у них не случается и даже близко не получается — мо жаня выставляют за дверь раньше, чем он успевает начать строить глазки, но он не расстраивается, как минимум потому, что для его влажных снов появилась новая локация, что уже достижение нихуевое, как бы настойчиво подсознание ни шептало, что оно вообще-то вполне себе жалкое. они сталкиваются раз за разом — удивительно для соседей, не правда ли? — в лифте, на лестнице или у подъезда, когда чу ваньнин спешит на работу, а мо жань выходит на пробежку, в продуктовом на первом этаже, на балконе, где мо жань обыкновенно курит между заказами, а чу ваньнин читает какие-то свои умные книжки, мо жань никогда не пытался узнать какие, ему-то до пизды, к тому же он уверен, что там сборники стихов или западная классика — не бульварные же романы читать чу ваньнину. в день, который мо жань неиронично обвел красным кружочком в календаре, купленном специально для этой цели, чтобы устроить себе праздник и обдрачиваться каждый год пока не слезет кожа, у него не забрали пирожные, оставив деньги в качестве извинения за потраченные силы, время и материалы, и на радостях мо жань чуть не кинулся орать чу ваньнина через балкон — сдержался, вышел по-человечески из квартиры и вежливо позвонил в соседскую дверь. благо был выходной, и чу ваньнин открыл, а мо жань чудом не захлебнулся слюной при виде небрежного узла на его голове и закатанных рукавов простенького фиолетового свитшота. и «доброго полудня, господин чу», и скептический взгляд, сменяющийся заинтересованным, когда «сам с ними не справлюсь, но вместе одолеем, господин чу!», и обещание приготовить вкусный чай, и мо жань уже одной ногой на небесах, когда чу ваньнин заходит в его квартиру, выглядя так правильно и на своем месте, что выпускать его — преступление, да и что он будет делать у себя со своим пустым холодильником и книжками? а у мо жаня холодильник — под завязку, а еще простыни новые, утром перестеленные, а еще стол на кухне хороший, прибитый к полу, не трясется и не ломается под весом мо жаня, а значит ваньнина точно выдержит, и с кожи дивана сперма оттирается на раз-два, и просто — идеальная же квартира. и хозяин ничего такой, единственный минус — одинокий. и страдающий от недотраха. когда чу ваньнин пачкает подбородок в приторном белом креме, мо жань тихонько умирает. когда чу ваньнин с наиочаровательнейшим довольством выдыхает, запивая крепким чаем сладость, мо жань тихонько воскресает ради борьбы с желанием поцеловать его, и какого хуя, он же ест обыкновенный — нихуя не обыкновенный, думает мо жань, мой, мой, мой — кекс, а еще он старше на добрый десяток лет, а еще он препод, противный строгий препод, если верить кузену — не менее, однако, противному — мо жаня, и нормальных людей не должны возбуждать преподы их кузенов, но когда мо жань считал себя нормальным? и что он сделает, если строгие преподы — самые горячие? но чу ваньнин уходит, квартира сразу становится какой-то холодной и неуютной, мо жаня ничего не радует, нет даже желания дрочить. через несколько дней ваньнин — совершенно очаровательно мнущийся — зовет его к себе сам — запек карпа и хочет угостить. мо жань даже не пытается прятать неприлично счастливое выражение лица, надеясь, что хотя бы не покраснел, и обещает прибежать через пятнадцать минут. десять из них он проводит жалко прижавшись спиной к своей входной двери, прокручивая в голове несколько известных молитв. карп оказывается отвратительно невкусным, но мо жань уплетает его за обе щеки, надеясь порадовать чу ваньнина. по тому видно, что он не до конца верит, но мо жань слишком счастлив, чтобы беспокоиться об этом — и о чертовски привлекательном комоде в проглядывающейся через арку гостиной — что уже гораздо сложнее. и как-то они входят во вкус, сначала устраивают незапланированные совместные ужины или обеды в рандомные дни недели, потом договариваются проводить время вместе по понедельникам, четвергам и субботам, что, возможно, многовато для простых соседей, но плевал мо жань на это с шанхайской башни. постепенно они переносят все посиделки в квартиру мо жаня и дополняют их фильмами, господин чу со скрипом соглашается быть просто ваньнином, а на мо жаня периодами накатывают такие острые волны возбуждения, что он сам себя пугается и не знает куда деться. в семи случаях из десяти это происходит прямо перед ваньнином, но тот либо очень тактичен, либо очень слеп, либо очень гетеро, но жун цзю делает мо жаню благоприятный расклад — не ахти какая гарантия совместного с чу ваньнином счастья, но главное ведь надежда? в конце мая, когда мо жань предлагает пожарить рыбу на природе, а чу ваньнин соглашается почти без раздумий, происходит то, чего мо жань в глубине души боялся даже хотеть. они добираются до крохотной речушки за городом на арендованных великах, и шальная задница мо жаня чувствует подвох еще в пути, но не придает особого значения этим ощущениям. может, они слишком расслабляются из-за спавшей к вечеру духоты, но поцелуй получается как-то сам собой: вот они сидят на нагретом бревне, потом сидят уже ближе и соприкасаясь руками, потом мо жань ляпает дурацкое «какой же ты классный», и вот губы мо жаня уже сминают губы ваньнина, а руки ваньнина удобно устраиваются на горячей спине мо жаня. и мо жань как-то теряется в своей радости, не закрывая глаз и лаская взглядом тонкие черты лица чу ваньнина. и у него даже не встает мгновенно, чего он имел полное право ожидать после месяцев воздержания, происходит другая неожиданность — он замечает темное пятно, на секунду задержавшееся на девственно чистой щеке чу ваньнина и, не отдавая себе отчета, смачно это место шлепает. чу ваньнин резко отстраняется, отталкиваясь всеми конечностями, в глазах — чистый испуг и обида, а мо жань прижимает ко рту тыльную сторону ладони, ошарашенный самим собой. он хочет упасть коленями в траву перед ваньнином и умолять о прощении, но из горла не вырывается ни звука, а ноги не двигаются. «к-комар», кое как выговаривает он, слегка заикаясь, и протягивает ближе к ваньнину ладонь с размазанным по ней крохотным тельцем в луже крови. чу ваньнин начинает дышать, а к мо жаню возвращается дар речи, и он, запинаясь, шепчет «прости-прости-прости, прости ради бога, ваньнин, я прошу, пожалуйста, я не хотел, прости, это, я, я не-» — и мо жань сам не соображает, что говорит, видя, что в глазах чу ваньнина стоят слезы, хотя его плечи и покидает напряжение. мо жань осторожно протягивает к нему руки ладонями вверх, и чу ваньнин несмело вкладывает в них свои пальцы. мо жань несильно тянет его на себя, и чу ваньнин поддается, роняя себя на грудь мо жаня. мо жань бережно обхватывает его худые плечи, обнимает, продолжая лепетать извинения. чу ваньнин сопит в футболку. мо жань наклоняется, чтобы коротко, ласково поцеловать наливающийся свежий укус на щеке ваньнина, а после снова заключает в объятия — еще более крепкие. комфортно. после этого дня осторожные поцелуи украдкой входят в привычку. к сожалению, из-за утомительной летней сессии чу ваньнина они не могут позволить себе большего — как бы коленки не подкашивались от шальных мыслей. мо жань в очередной раз удивляет себя тем, что от имеющегося он уже в восторге. его тело практически не проявляет себя — за исключением естественных утренних подарков — оно благородно позволяет часами нежно, лениво целоваться с ваньнином, невинно переплетать пальцы, раз за разом заправлять не сдерживаемые резинкой волосы за уши, массировать кожу его головы после долгого дня, кормить домашними сладостями с рук и обнимать при любом удобном случае. сюэ мэн сотню раз говорил мо жаню, что он конченный эгоист, и только в отношениях с чу ваньнином мо жань понимает и признает, что так это и есть. почему-то в его голову ни разу не пришла мысль, что если его тело не взрывается понятными требованиями, у его партнера необязательно будет такая же ситуация. он не сразу понял суть проблемы. мо жань замечал мелочи, неспособный дать им верную трактовку: дрожь чу ваньнина, его чаще и чаще показывающийся румянец, отказы от объятий и побеги из квартиры мо жаня под предлогом усталости. мо жань совсем не заметил, что чу ваньнин просто по-человечески… хочет его. малейшая искра способна стать причиной огромного пожара, так лишь намек на чужое желание зажег в мо жане ту страсть, словно испарившуюся месяцы назад. продремав долгое время, она накрыла его с новой силой, так, что находиться рядом с ваньнином, видеть его, чувствовать его запах и тепло его тела через одежду, стало физически тяжело — вставал от каждой мелочи. это, наверное, был первый опыт в жизни мо жаня, когда он не знал, как подступиться к человеку. они оба изнывали от желания, оба ясно это осознавали, но не приступали к активным действиям. мо жань, привыкший брать жестко и без разговоров, застывал в растерянности при малейшей мысли о близости с чу ваньнином, все мечты, что он лелеял до их близкого знакомства, давно рассыпались в порошок. давно закупившись всем для секса необходимым, мо жань не мог найти подходящего предлога, но разрешилось все само собой. это был конец июня и запланированный ужин под какой-нибудь хороший старый мюзикл. когда чу ваньнин, обзаведшийся ключом от квартиры мо жаня, вошел без стука с пакетом продуктов в руках, мо жань подлетел к нему и коротко поцеловал в уголок губ, сохраняя как можно большее расстояние между их телами. чу ваньнин досадливо зажмурился, отстраняясь и передавая ношу, позволяя мо жаню гладить себя по плечу, проводя вглубь кухни. они готовили как обычно — отвлекали друг друга поцелуями и измазывались в соусах с головы до ног, мо жань направлял движения чу ваньнина по кухне, руководя процессом, и беззастенчиво пялился на задницу мужчины в свободные секунды. мо жань не понял, в какой именно момент все пошло наперекосяк — когда чу ваньнин закатывал случайно намоченные рукава, когда он соблазнительно наклонился, поднимая упавшие ножи, когда они ели одну на двоих дольку помидора, крепко прижимаясь губами к губам, может, когда чу ваньнин, запнувшись повалился на мо жаня, прижимая того к столешнице? мо жань не знал и не имел представления о том, что происходило до того, как он подхватил ваньнина на руки и практически швырнул на стол — на свой прекрасный, просто восхитительный обеденный стол, прочно прикрученный к полу. если чу ваньнина и смутило то, как грубо он был усажен, у него не было времени на это посетовать, потому что мо жань впился в его губы глубоким сладким поцелуем, прижавшись тесно настолько, насколько это было возможно. мо жань был готов загореться от переполнявшего его сладостного жара. когда он оторвался от желанных губ, глаза чу ваньнина были влажными и затуманенными, его прерывистое дыхание мгновенно стало для мо жаня самым возбуждающим звуком из всех существующих. он взял в ладони острое лицо чу ваньнина и наклонил, зацеловывая ставшие доступными щеку, челюсть и нежно порозовевшее ухо. когда мо жань коснулся языком ушной раковины, жарко дыша в нее, чу ваньнин тонко, мелодично простонал, и на лицо вдруг попросилась трепетная улыбка. мо жань старательно ласкал руками и ртом уши и шею чу ваньнина, по возможности сцеловывая его стоны, хрипы и скулеж и млея сам от любовных поглаживаний ваньнина. его руки юрко пробрались под одежду мо жаня, надавливали и царапали широкую рельефную спину, спускаясь ниже и ниже к пояснице. — ваньнин… — звал его мо жань, уткнувшись в гладкую грудь чу ваньнина, а тот отвечал ему сладкой дрожью и частыми выдохами. — мой ваньнин, баобэй, — глухо стонал он, продвигаясь по животу, постепенно опускаясь на колени перед чу ваньнином. мо жань был готов отблагодарить ваньнина лучшим минетом в его жизни за то, что он додумался надеть штаны на резинке, обнажая его твердый член. мо жань уткнулся в пах чу ваньнина, зарылся носом в жесткие черные волосы и хотел уже было вобрать желанную горячую плоть в рот, когда его требовательно потянули за волосы. мо жань не был против пламенного глубокого поцелуя, в который втянул его чу ваньнин. в этот момент он жил лишь губами ваньнина, его разум затуманился, а сердце качало кровь как в последний раз. сдавленно простонав, чу ваньнин притерся нему своим возбуждением. мо жань, рыкнув, впился губами в шею чу ваньнина, параллельно спуская собственные штаны и белье. чу ваньнин затрясся, когда мо жань прижал их члены друг к другу своей широкой ладонью, и крепко обхватил любовника за шею. он, уже будучи на грани оргазма, не продержался долго и вскоре излился в размеренно двигающуюся руку мо жаня. тот ускорился, используя сперму чу ваньнина в качестве дополнительной смазки. пытаясь отдышаться после оргазма, чу ваньнин завороженно наблюдал за жилистой рукой, обернутой вокруг толстого, крепкого органа. он сам не заметил, как протянул свою, собирая влагу и хлюпание и ловя удивленно-возбужденный взгляд фиолетовых глаз мо жаня. вместе они в считанные минуты подвели мо жаня к кульминации, и тот, утомленный, тяжело навалился на чу ваньнина. — оу, — подал голос мо жань после продолжительного молчания, — я немного испачкал тебя, ваньнин. в качестве ответа чу ваньнин запустил пальцы в небольшую светлую лужицу и размазал по животу, оставляя мутные разводы. в глазах мо жаня загорелись недобрые огоньки. — ваньнин такой горячий, — шепнул мо жань ему на ухо, заключив в жаркие, потные объятия. — такой… развратный. чу ваньнин покраснел и поджал губы, но не удержался и устроил голову на крепком плече мо жаня. — душ. — потребовал он. — м-м-м… — промычал мо жань куда-то между ухом и шеей, пуская рой мурашек по телу ваньнина, — хорошо. пойдем в душ. после этого в их отношения возвращается стабильность. секс становится стабильным. мо жань впервые в жизни не спешит, пробуя чу ваньнина по кусочкам — его губы, его чувствительные уши, его острые ключицы, его обманчиво хрупкий стан, его ямочки на пояснице, россыпи родинок на ребрах и лопатках, его мягкие бедра, красиво изгибающийся член, упругие полушария ягодиц — но не между ними. они занимаются спонтанным петтингом на диване в гостиной, а после удобно располагаются на нем в обнимку, наевшись вкусностями из доставки и завесив окна новыми плотными шторами. мо жань включает стражей галактики и накрывает их уютным пледом. у чу ваньнина волосы распущенные растрепались, с лица и ушей еще не сошла краска возбуждения, шея покрыта розовеющими следами прошедшей страсти, а на его теле — футболка мо жаня с абстрактным принтом. мо жань массирует пальцами кожу головы ваньнина, наблюдая, как тот блаженно прикрывает глаза феникса. целомудренно целует в скулу и потирается об нее носом. чу ваньнин находит под одеялом свободную руку мо жаня и переплетает пальцы — их ноги уже давно связались в крепкий узел. — ваньнин, — зовет мо жань на грани слышимости, хотя им не от кого прятаться. чу ваньнин чуть поворачивается к нему с вопросительным мычанием. — люблю тебя, — шепчет мо жань еще тише, тепло, с ямочками, улыбаясь. чу ваньнин зеркалит изгиб губ и легко, почти нежно пинает, произнося: — смотри фильм. мо жань послушный мальчик, он не спорит. он сыт, согрет, переплетен в объятии с любимым человеком, и любимый человек предлагает ему посмотреть кино. в этом ли не счастье? они смотрят стражей галактики.