(Не) добро пожаловать

      – Веснински! – орет надзиратель исправительного учреждения Киркленда в Южной Каролине, барабаня ладонью по контейнеру на колесиках, переполненному грязным постельным бельем. – Эти тряпки сами себя не разберут.       Он кидает наволочку в сторону рыжего, но серая ткань не долетает, скомкавшись у его ног. Вместе с сокамерником и десятком других заключенных, Веснински привели в прачечную несколько часов назад. Здесь им предстояло отбыть наказание за потасовку во время завтрака, но порученная ему в их импровизированной мануфактуре работа так и не сдвинулась с начальной точки.       – Ну так займись ими, кэп, – насмешливо предлагает Натаниэль.       Заключенный сидел на крыше стиральной машинки, одну ногу прижимая к груди, а второй расслабленно болтая в воздухе, и улыбался. Его улыбка не касалась глаз, она была острой как бритва, искажая красивые черты лица, но тюремный служащий и бровью не повел. Вместо этого он спросил:       – Соскучился по одиночке, Веснински? – он толкает тележку к парню, но рыжий упирается подошвой в пластиковую ручку, останавливая движение каталки. – Ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока не разгребешь все это дерьмо.       Не похоже, чтобы он шутил, но Нату было все равно. Его это даже забавляло, так что сын мясника решает подыграть. Он упирается подбородком в коленную чашечку и раскачивается, делая вид, будто серьезно задумался над перспективой наказания.       Надолго его не хватает. В отличии от своего бойфренда, заключенный не отличался особым терпением и быстро терял интерес к происходящему, отвлекаясь на что-то еще. В конце концов, ему надоело играть в молчанку, он свесил вторую ногу и вскинул подбородок.       – Значит, придется просидеть здесь до конца срока. Принесешь мне ланч? – невольник хочет толкнуть тележку обратно, но высокий парень в темно-синей рубашке и с порядковым номером на спине ставит ногу перед колесом. К слову, у Натаниэля тоже была такая рубашка. Они были идентичными у всех заключенных, но рыжий просовывал рукава в брючные шлевки и обвязывал ее вокруг пояса, игнорируя правила.       Выступившим против оказался его сосед по камере – Кевин Дэй. Его привезли четыре месяца назад, впаяв год отсидки за нанесение тяжких травм при превышении необходимой обороны. Как выяснилось позже, на общих сеансах мозгоправа, где каждому позволяли высказаться, Кевин постоянно подвергался избиениям. Единственный раз, когда он решил дать отпор, закончился судебным разбирательством и, соответственно, тюремным заключением.       Веснински его не было жаль. Ни в тюрьме, ни в мире за ее пределами жалости не было места – он знал это не понаслышке. Сам рыжий провел здесь два с лишним года и проведет еще по меньшей мере три за то, что убил собственных родителей, оставивших в наследие сыну изуродованное вдоль и поперек шрамами тело.       – Нат, достаточно, – Кевин предостерегающе кладет руку на плечо Веснински, но тут же убирает ее, стоит заключенному скосить взгляд в его сторону, остерегаясь переменчивого настроения друга. – Эндрю говорил, что его переводят сегодня. Он с меня шкуру спустит, если тебя запрут в изоляторе.       Натаниэль вытянул губы в немом “о” и почесал щеку. Не то чтобы он забывал об этом, или ему было дело до чужой шкуры, но они с Дрю не виделись два месяца, и оттягивать момент воссоединения Веснински не хотел.       – Прости-прости, – он обращается к мужчине в форме, примирительно поднимая руки. – Я тут вспомнил, что не могу провести в этой дыре слишком долго.       Он обводит взглядом прачечную и ловко спрыгивает с бытовой техники, втаптывая в загаженный пол наволочку.       – Сегодня вечером у нас вечеринка по случаю возвращения моего криптонита, – Нат разводит руками. – Но позже мы сможем поиграть еще.       – Натани…       – Заткнись, Кевин. Не видишь? Я назначаю свидание, – парень ведет языком по верхней губе и вызывающе улыбается.       Надзиратель улыбается в ответ, подходит ближе и наклоняется к заключенному. Расстояние между их лицами ничтожно мало, Натаниэль может почувствовать чужое дыхание на своей скуле, но всего один точный удар под дых заставляет парня болезненно скрючится, рывком выпуская воздух из легких. Не давая ему опомниться, охранник вдавливает руку в рыжий затылок и едва не тычет носом в кафель, наклоняя задыхающегося Веснински ниже.       – Твой счастливый час, дорогуша. Поднимешь тряпку, и я, так и быть, не стану запирать тебя в ящике. Сможешь встретиться со своим ручным монстром и трахаться, пока задница не отвалится, – услужливо предлагает мужчина.       – Ублюдок, – хрипит рыжий.       Дернувшись в руках служащего, парень пытается стряхнуть пальцы, но они сильнее впиваются в основание черепа.       – Поднимай, – твердо повторяет тюремщик.       Натаниэль сопротивляется. Он заводит руку над головой, хватается за чужое запястье и врезается в кожу короткими ногтями, до побелевших костяшек сжимая руку надзирателя.       – Господи, Нат, подними эту чертову наволочку! – кричит Кевин.       Он переживает за друга, но трусливо стоит в стороне, не желая попасть под раздачу. Впрочем, как и всегда. Оставшиеся ему несколько месяцев – это не срок, зато продлить его было несложно. А еще Кевин знал, что Веснински помощи не ждал. Он разочаровался в людях еще до того, как загремел за решетку, и это место ничего не изменило.       Натаниэль скрипит зубами, стачивая эмаль, и прикидывает свои шансы выбраться сухим из воды, если он прямо сейчас двинет головой в чужой подбородок. Парень действительно хочет сломать челюсть этому самодовольному индюку, но встречается с жалостливым взглядом Кевина и все же не делает этого. Скривившись, Нат свободной рукой вытягивает тряпку из-под пяток и, не глядя, швыряет ее к остальным.       Хватка на затылке ослабевает.       Надзиратель, победоносно ухмыляясь и обтирая руки о форму, будто касался дерьма, отступает к двери и напоследок говорит:       – На обед, придурки.       Кевин срывается с места и помогает Натаниэлю подняться. Последний обводит брюнета мрачным взглядом, но молчит, послушно ковыляя к выходу.       – Получилось? – спрашивает Натаниэль, когда к ним подходит еще один парень. Жан.       – Ебаный джекпот, Веснински, – смеется брюнет.       Он воровато оглядывается, чтобы убедиться, что никто за ними не наблюдает, и демонстрирует свежий комплект темно-синей тюремной одежды с номером “100003” на спине, номером Эндрю, незаметно обменивая ее на горелку – дешевый кнопочный телефон, от которого избавятся гораздо быстрее, чем у рыжего заняло времени его достать.       В столовой стоял гам. Заключенные расселись согласно установленной в тюрьме иерархии и по привычке оскорбляли друг друга, провоцируя на конфликт, но словесные перепалки – был их максимум, ведь столовая считалась условно нейтральной территорией. В основном, потому что здесь всегда было больше охраны, чем где-либо, а присесть в изолятор за подстрекательство добровольцев не находилось.       Забив на общую суматоху, Натаниэль бросил свой металлический поднос на их обычный столик и разместил задницу рядом с подносом Кевина, игнорируя его хмурый взгляд. Дэй, без энтузиазма ковыряющийся ложкой в месиве, которое давали на обед, совсем потерял аппетит и отодвинул кашу к свободному концу стола, скрестив руки на груди.       Веснински с любопытством следил за остальными, подперев подбородок кулаком, и скалился, игриво двигая бровями, каждый раз, когда кто-то смотрел на него в ответ. Слава его отца, отмотавшего срок в этой же тюрьме в прошлом, оказала Натаниэлю услугу, успокоив интерес зэков к его персоне сразу, как они узнали его фамилию. Остальное, правда, были его собственные заслуги и заслуги заточки, оставляющей колотые раны на обидчиках его друзей.       – Заблудилась, птичка? – зовет растерявшегося Жана Нат.       Он разглядывает татуировку ворона на левом предплечье брюнета и стучит ладонью по столешнице рядом, предлагая занять свободное место. Парень оглядывается назад, встречаясь с мрачным взглядом лидера группы, к которой Моро прибился раньше, и замирает в нерешительности.       – Натаниэль, не надо, – осаждает друга Кевин, но Веснински его не слушает.       Все его внимание уже приклеилось к Жану и крутящимся в его голове винтикам, решающим проблему тяжелого морального выбора, которую ему подкинул Натаниэль.       – Ну же, маленький ворон, я не кусаюсь, – обещает Нат. – Окажешь мне услугу?       – Жан, уходи, – теперь Кевин смотрит на Моро.       Он предостерегающе качает головой, и на мгновенье кажется, что Жан его понимает, потому что в его глазах мелькает неуверенность, а руки сильнее сжимают поднос. Моро хочет сбежать, но удивительным образом именно это его останавливает.       Под одобрительное улюлюканье Натаниэля, брюнет ставит поднос на указанное заключенным место и садится рядом. Он старается не обращать внимание на недобрый взгляд, которым сверлят его спину, и приступает к еде.       – Не всем быть такими трусливыми, как тебе, Кев, – смеется Веснински и кидает в друга черствой булочкой из своего обеда. – Вот, заешь свое горе, Бэмби.       Никто не знает, откуда у Натаниэля эта любовь к животным кличкам, но единственным, кто ей до сих пор не обзавелся, оставался Эндрю.       – Итак, раз мы все собрались, – тянет сын мясника, окидывая взглядом собранный им дуэт, и продолжает: – Обсудим вечеринку.       После обеда и полуденного пересчета было свободное время. Заключенным разрешалось беспрепятственно бродить по блоку и прилегающим к нему территориям вроде библиотеки или спортивной площадки, и обычно преступники расходились. Исключением были среды. В этот день привозили новичков, и зэки собирались у обтянутого колючей проволокой забора, чтобы поглазеть на свежее мясо, отпуская пошлые комментарии каждой тощей заднице, проходящей мимо.       Так случилось и в этот раз. Натаниэль провожал взглядом оранжевую колонну осужденных под оглушительное освистывание толпы, с замиранием сердца высматривая знакомую широкую спину и светлую шевелюру, но нашел нужные черты только в конце. Эндрю замыкал шествие, скучающе опустив руки в карманы цветастых штанов, и даже не смотрел в его сторону, почти оскорбляя Веснински собственным безразличием. Почти, потому что рыжий знал наверняка – Миньярд вернулся за решетку ради него.       Эндрю был единственным человеком, которому Натаниэль доверял, и он знал, что это взаимно. За время, проведенное в одной камере, было сложно не поверить сильной личности, которую из себя представлял блондин. Близнец был упрямым и прямолинейным, его обещания были надежными, а присутствие умиротворяющим. Для Веснински Миньярд ощущался каменной стеной. Он был гарантом безоблачного сегодня и солнечного завтра, и напоминал рыжему свободу, которую у него отобрали.       – Ты не торопился, – Натаниэль бросает в заключенного добытые его друзьями вещи, и Эндрю ловит их по пути.       Новоприбывших досматривали, регистрировали и выпускали к остальным в ярко-оранжевых робах, и это было то же самое, что нарисовать мишень на спине или помахать красной тряпкой перед разъяренным быком. Робу для перевозки меняли на тюремную одежду только после распределения по блокам, но для этого требовалась по меньшей мере неделя или удачное знакомство, а до тех пор они были белыми воронами, привлекающими внимание жаждущих хлеба и зрелищ завсегдатаев.       Для Эндрю Веснински оказался удачным знакомством.       – Знаю, – кивает Миньярд, мазнув взглядом по лицу Натаниэля.       Тюремщик, у которого блондин проходил регистрацию, подзывает парня к себе, выдает постельное белье и ведет к камерам, растасовывая новичков по свободным койкам.       У Веснински были свободными сразу две кровати, но достанется ли одна из них Эндрю, или обе займет кто-то еще, парень не знал, поэтому вертелся рядом. Он нервно кусал губу каждый раз, когда надзиратель останавливался не у него, и расслаблялся, когда фамилию блондина не называли. Миньярду быстро надоело чужое мельтешение. Его раздражение не отражалось на каменном лице, но чувствовалось в плотно сжатой челюсти и крепкой хватке пальцев, образовавшейся на запястье Натаниэля. Это движение мгновенно усмиряет голубоглазого, и оставшийся путь проходит спокойно для них обоих.       Впрочем, волноваться было не о чем с самого начала. Эндрю ожидаемо подселили к Нату, и, хотя его предыдущая койка больше ему не принадлежала, оба были удовлетворены возможностью оставаться вместе после отбоя.       Стоило тюремному служащему уйти с насмешливо брошенным “добро пожаловать обратно”, блондин положил вещи на голый матрас и стянул через голову оранжевую рубашку, чтобы надеть привычный им обоим синий цвет.       Эндрю на Натаниэля даже не смотрит. Внимания Веснински, направленного на блондина, хватает им на двоих. Он переодевает и брюки, теперь больше походя на себя самого.       – Решил все свои проблемы? – рыжий забирает ненужные тряпки.       Он выкинет их позже, в последний раз избавляясь от ненавистного оранжевого. Оба выйдут отсюда через три года и никогда не вернутся обратно. Таков был план.       – Ты – моя единственная проблема, Веснински, – сухо замечает Эндрю.       До освобождения он повторял это так часто, что теперь, после разлуки, знакомая фраза звучит почти так же, как если бы он сказал “я скучал”, – думает Натаниэль. Он наклоняется, чтобы поцеловать Миньярда, но ожидаемо упирается губами в чужую ладонь.       – Разочаровывает, – бормочет заключенный.       Спустя секунду чужая рука все еще накрывает его рот, так что Веснински поворачивает голову в сторону и цепляется зубами за мизинец, веселясь от потяжелевшего взгляда Эндрю.       – А это уже твои проблемы, – отвечает блондин и убирает ладонь.       Натаниэль промолчал. Он смотрел своим внимательным взглядом на парня напротив, и его горящие глаза говорили даже больше, чем могли передать слова. Парень так чертовски сильно скучал, что готов был лезть на стену уже спустя неделю, а ждать свое “солнечное завтра” пришлось гораздо больше, чем он был готов.       – Рад тебя видеть, Эндрю, – приветствует друга подошедший Кевин.       Эндрю кивает в ответ, но взгляда от лица Ната не отнимает. Их игра в гляделки затянулась, но ни один не желал уступать другому. Чувствуя себя незаслуженно проигнорированным, Дэй хмурится и садится на свою кровать, когда в камеру входит Жан, чтобы сообщить, что все приготовления завершены.       – Это будет самая громкая вечеринка, которую видели эти стены, – самодовольно отзывается парень, хлопая Веснинки по плечу и вырывая его из оцепенения. Сын мясника скалится, растягивая губы по лицу и обнажая ровный ряд зубов. Он обнимает пальцами запястье Эндрю и ведет его через толпу, собравшуюся на звук музыки в общем зале.       – Что все это значит? – спрашивает Миньярд, вскидывая бровь.       Блондин придвигается ближе, упираясь грудью в чужую спину, чтобы не кричать.       – Сюрприз, – пропевает Натаниэль.       Вечеринка, о которой говорил Жан и чуть раньше сам Веснински, была в самом разгаре. Стены широкого помещения, способного вместить две сотни человек за раз, обвешаны разрисованной черным маркером туалетной бумагой вместо гирлянд, музыка играла из динамиков украденного радио, а на вытащенной прикроватной тумбочке небрежно расставлены картонные стаканчики с разлитой в них ядерной смесью. На одном из самодельных украшений было выведено кривым почерком “Не добро пожаловать” и “Катись обратно в ад”, но в этом была своя романтика, – считал Натаниэль.       Впрочем, какая разница, что он там думал, ведь само мероприятие его мало интересовало. Эндрю тоже. Оно было отвлекающим маневром, подстроенным Жаном по просьбе Ната. А Жан и рад помочь. Место за столом Веснински избавляло от многих проблем, а иметь сына мясника в должниках – роскошь не для каждого.       Рыжий протащил Миньярда через толпу и вывел их во двор. Открытый участок был застелен коротко стриженным газоном и ограничен все тем же колючим забором, но для Ната это был лишь перевалочный пункт, который они огибали, чтобы попасть в другое место.       Идти пришлось недолго. По протоптанной дорожке парни вышли к часовне, которую использовали для служб местные фанатики. По скромному мнению Натаниэля, это была кучка поехавших головой шизиков, считающих себя мессиями, несущими слово Божье в тюремные массы. Что было по-настоящему любопытно – каждый раз Бог менялся. А вместе с ним и рисунки на самодельных и давно прогнивших деревянных крестах, которые соорудили те же люди, и его пророчества – тоже.       В этот раз – спасибо Жану – в часовне было пусто. Наполовину разрушенное святилище с кое-где обвалившимися потолками и прогибающимися досками под ногами было похоронено в тишине, и Веснински это нравилось. Он давно мечтал о том, чтобы переспать с Эндрю здесь, на глазах у святого, черт его дери, духа, который, если быть достаточно религиозным и верить в эту чушь, заставил их пройти через все то дерьмо, в котором оба барахтались до встречи друг с другом. Но Нат не был, поэтому и желал развалиться на части, чтобы собраться по кусочкам снова, обскакивая член блондина прямо под одним из крестов, принимая в себя каждый сантиметр твердой плоти и в кои-то веке ни о чем не жалеть.       Блеск в глазах Миньярда, когда они остановились и развернулись лицом к лицу, подсказал Нату, что парень все понял без слов. Веснински любил сообразительность блондина даже больше, чем излучаемую им уверенность или его член, но эта тайна будет похоронена вместе с ним, потому что Эндрю не нуждался в словах, и все, что Веснински мог сделать с распирающим его изнутри признанием – засыпать могильной землей там, где будет лежать сам.       Натаниэль в очередной раз смотрит на Эндрю и тихо хмыкает. Его взгляд медленно скользит по светлым прядям, опускается на темно-коричневый хрусталик глаз и ненадолго теряется в его глубине. Губы приоткрываются, чтобы выразить в слова желание дотронуться до острого подбородка, но смыкаются в тонкую полоску снова, продлевая охватившую часовню тишину. Вместо слов парень тянется рукой к лицу и замирает в паре миллиметров от фарфоровой кожи, оставляя за Эндрю право выбора.       Немного погодя, взвешивая все “за” и “против”, Миньярд кивает, и Нат скользит пальцами по граням точеного лица. Он ведет шершавыми подушечками пальцев по линии челюсти и опускается ниже, цепляясь за ворот тюремной рубашки, но вместо того, чтобы притянуть блондина ближе, двигается сам. Веснински смазано касается его губ, проверяя границы дозволенного, и, не чувствуя под пальцами напряжения, возвращается к чужому рту.       Эндрю отвечает.       Рыжий растворяется в грубых поцелуях и жестких пальцах Миньярда, до синяков сжимающих его бедра. Он кусает губы Натаниэля, скользит языком по горячему нутру, исследуя язык и нёбо, но глаз не закрывает, вперившись ими в такую же внимательную голубизну напротив.       Веснински отстранился первым, глухо застонав от ощущения сомкнувшихся на чувствительной губе зубов. Эндрю замирает, разглядывая рубиновую жидкость, собирающуюся вокруг раны. Он ждет реакции Натаниэля, но рыжий только проводит тыльной стороной ладони по прокушенной губе, стирая выступившую кровь, и секунду рассматривает оставленную бордовую полосу на руке, чтобы в следующее мгновенье шумно сглотнуть, дернув острым кадыком, и прижаться ко рту Миньярда снова. Кровь размазалась по губам парней во время поцелуя. Натаниэль расширенными зрачками, перекрывающими хрусталик, рассматривает кровавые полосы на лице Эндрю по линии движения его рта, и испытывает необъяснимый восторг. Веснински завороженно ведет большим пальцем по сомкнутым губам, лаская мягкую плоть, и толкается кончиком внутрь, упираясь в ровный ряд зубов. Он собирает подсыхающую алую жидкость вперемешку со слюной и с тихим “Черт возьми, Дрю” слизывает кровавый отпечаток у рта блондина.       – На колени, – голос Миньярда низкий и авторитетный, пробирающий до мурашек и не терпящий возражений.       С Натаниэлем это не работает.       Он стискивает пальцами рубашку Эндрю и тянет блондина за собой через всю часовню, насмешливо подмигивая портрету за его спиной и прикладывая палец к губам в просьбе к нарисованному человеку не раскрывать их секрет. Парни идут рядом со стеной, и Веснински вытягивает свободную от захвата руку в сторону, чтобы провести ладонью по гладкой поверхности, собирая на подушечках пальцев побелку и цепляясь за хлипко зафиксированные картины.       Эндрю закатывает глаза, когда одна из икон с грохотом падает, поднимая в воздух столб пыли. Он не в восторге от вандализма, который устроил Натаниэль, но ненароком заражается его игривым настроением.       – Упс, – лукаво улыбается Нат и дергает за следующую, на этот раз разбивая табличку нарочно.       Они доходят до самого конца, оставляя за собой дорожку из обломков, и целуются снова. Веснински заключает в ладони лицо блондина и оставляет на бледной коже белые полосы извести, которая отпечаталась на его пальцах. Глаза Ната подсвечивает искренний восторг, когда он видит результат собственной шалости. Воодушевленный открытием, он оставляет линии на острых скулах и вдоль шеи, чувствуя себя художником, а Эндрю – своим произведением искусства.       Наигравшись, Натаниэль толкает Миньярда на постамент, скидывая с него догоревшие свечи и книги. Рыжий опускается у ног блондина, ловким движением разделывается с пуговицами чужих брюк, спуская ткань штанов и боксеров до щиколоток, и припадает губами к выскользнувшей из тесноты белья головке. Шумно стонет, вспоминая, каково это – чувствовать вес члена Эндрю на языке, и размашисто лижет набухшую плоть. Нат скользит кончиком языка по уретре, собирая сочащийся предэякулят, прежде чем поддаться вперед и, наконец, взять возбуждение в рот.       Эндрю опускает голову, упираясь подбородком в грудь, и наблюдает сквозь полуприкрытые веки и подрагивающие на каждое движение языка ресницы за чужими навыками. Его руки сами потянулись к рыжей макушке. Пальцы одной вплелись в оранжевые пряди и безжалостно сжались, чуть дольше удерживая член в приятном жаре рта. Другая ладонь настойчиво вела по гладкой щеке, сильнее сдавливая в месте, где на одном из толчков головка натягивала тонкую кожу вульгарным полукругом.       Старания Натаниэля окупаются, когда дыхание блондина сбивается. Его мощная грудь расширялась на серии коротких вдохов и опускалась во время свистящих выдохов, привлекая внимание Веснински. Парень поднимает глаза к его лицу и замирает с членом во рту.       Глаза Эндрю настолько темные, что Натаниэль почти видит в них дно, к которому стремится. Они так долго были подвешены в невесомости, что чернота приближающегося конца завораживает своей насыщенностью, мотивируя брать еще глубже, пропускать пульсирующую головку члена глубоко в горло и вибрировать вокруг чувствительной плоти собственной несдержанностью.       Миньярд был на грани того, чтобы толкнуться самому, силой воли удерживая себя на месте. Вместо этого парень крепче сжимает волосы и тянет рыжую голову назад, вынуждая Натаниэля выпустить его член из бархатных стенок горла и отстраниться.       – Отлично выглядишь, – со смешком говорит Веснински, смотря в затуманенные возбуждением глаза Эндрю снизу вверх.       Веселится, чертенок, хотя у самого стоит так, что звезды сыплются из глаз.       Он поднимается с колен, потому что Эндрю ему позволяет, и движется спиной вперед, утягивая парня за собой.       Переступив через спущенные брюки и нижнее белье, Миньярд следует за Натом. Опустившись на твердую, сбитую из дерева скамью, рыжий стягивает через голову тюремную рубашку, широко разводит ноги, все еще обтянутые тканью брюк, и вызывающе улыбается.       Эндрю ведется на провокацию. Он придвигается в плотную к заключенному и упирается коленом в ширинку, давящим движением трется о болезненное возбуждение подстрекателя и с удовольствием отмечает, как быстро улыбка Веснински сползает с его лица.       Твердая ладонь Миньярда опускается на обнаженную грудь Натаниэля. Она настойчиво обводит контур грудных мышц и большим пальцем потирает розовую бусинку соска, слегка царапая ногтем. Пристальные глаза Эндрю выхватывают из общей картины небольшой, но свежий синяк на животе, и, будто специально, рука давит именно туда. Нат дергается, как от удара током, и громко стонет, поощряя напор любовника.       – Дрю, – он подбрасывает бедра и трется о колено сам. – Боже, Дрю.       Блондин отвечает на зов по-своему. Выдохнув хриплый приказ раздеться и перевернуться, он снимает с себя рубашку, оголяя красивый рельеф торса, и упирается рукой в деревянную спинку скамьи рядом с лицом Натаниэля. Веснински жалеет, что не может увидеть тело партнера, но всего на секунду, потому что сожаление умело стирается головкой члена Эндрю, размазывающей естественную смазку по оттопыренным ягодицам рыжего. Этого было недостаточно для проникновения, и Миньярд замедляется, соображая. Натаниэль догадывается о причине заминки быстрее, чем блондин придумывает решение – он всегда догадывался – и, самодовольно хмыкнув, протягивает яркую полиэтиленовую упаковку с лубрикантом, которую пронес в кармане штанов.       Эндрю почти не удивлен. Разорвав этикетку, он вылил смазку на ладонь и, хорошенько растерев гель по проходу, толкнулся внутрь. Крупные пальцы блондина раздвигали мягкие стенки без сопротивления, и это в очередной раз доказывает, что Веснински ждал его, он хотел его и уже давно был чертовски готов, чтобы принять. И кто такой Миньярд, чтобы заставлять его ждать еще.       Распределив остатки смазки по стояку, Эндрю перемещает руки на узкие бедра Ната и одним движением заполняет голубоглазого до самого основания. Оба замирают, привыкая к забытым ощущениям. Рука блондина тянется обвести впалый живот, надавить на сосок, найти чужое предплечье и спуститься к ладони, чтобы переплести пальцы и сильно сжать руку Веснински. Пальцы рыжего сдавливают в ответ, и Миньярд начинает движение, стремительно набирая темп.       Хаотичные, размашистые толчки вперемешку с губами, выцеловывающими шею, лопатки и линию позвоночника, слились в единый поток, приносящий болезненное удовольствие.       Натаниэль не отставал. Старательно подмахивая бедрами и скользя коленями по жесткому дереву, он самостоятельно насаживался на член, выгибаясь и выкручиваясь под заключенным. Парень чувствует, как твердый член скользит из него, прежде чем толкнуться обратно внутрь, медленно и тягуче, как патока, и просит еще, двигаясь навстречу и срываясь на высокие ноты.       Рассеянный свет, бьющий из окон, отбрасывает красивые тени двух тел на деревянную поверхность скамьи. Эндрю плотно прижимается грудью к блестящей от пота спине Ната и стимулирует простату новым толчком. Пальцы свободной руки жестко очертили контур распухших губ и толкнулись в громкий рот, нажимая на язык, заглушая чужую несдержанность.       Воспоминания о том, как хорошо Натаниэль брал его член несколько минут назад, были все еще свежими в голове близнеца. Их подкидывает язык рыжего, облизывающий пальцы, вызывая табун мурашек вдоль позвоночника и немой стон, утонувший на выходе из горла блондина. Он чувствует, как подбирается к краю, и это только подстегивает быть старательным для другого.       Его рука перемещается с талии на внутреннюю сторону бедра Веснински. Эндрю недолго сжимает дрожащие в напряжении мышцы, оставляя следы пальцев, затем скользит к изнывающему по ласке члену партнера. Он оборачивает его ладонью и начинает двигаться в такт с толчками, подводя к концу и Ната.       Натаниэль сильно сжимает пальцы Миньярда зубами, оставляя следы, пока кончает. Он чувствует вкус металла на языке и тихо всхлипывает от накрывшего удовольствия, крупно вздрагивая в сильных руках Эндрю.       Блондин остается на месте ровно столько времени, сколько надо Веснински, чтобы прийти в себя. Когда заключенного отпускает, Миньярд вытаскивает член и додрачивает себе рукой, спуская в кулак.       Натаниэль оборачивается к Эндрю и оседает на скамью, ловко минуя капли спермы, попавшие на темное дерево. Блондин вытирает руку о найденную рядом тряпку, одевается и садится рядом.       Оба молчат.       Испытав оргазм, Веснински каждый раз терял напускное веселье, разыгрываемое перед близнецом. Сейчас его взгляд был трогательно искренним и таким уязвимым, что он просто не мог принадлежать сыну мясника, любителю тесаков и головорезу, каким представлялся другим, но Эндрю никогда не пользовался этим знанием, лучше других понимая цену чужому доверию.       – Спасибо, что вернулся, – говорит Натаниэль и хочет прикрыться, но Эндрю его останавливает.       Он оборачивает ладонью рыжий затылок и дергает парня на себя, прижимаясь лбом ко лбу Ната. И это лучшее “всегда пожалуйста”, которое он мог ему дать.