***
Они приняли благословение спина к спине, так, как привыкли встречать опасность в пустыне. Принц Фарад'н возглавлял шествие Лето, Ирулан — колонну гостей невесты. В тронном зале, несмотря на его оглушительные размеры, было не продохнуть от наряженных в гербовые одежды представителей Великих Домов, их жен, наложниц, чад и домочадцев. Не было только фременов — ни одной серо-песочной накидки в этой яркой толпе. Это была церемония не для них — для осколков Золотой Империи, маркизов, баронов и герцогов, помнящих ещё Шаддама IV, привыкших к определённым порядкам. Когда Джессика попыталась возразить, Лето сказал ей: — Я буду говорить с ними так, чтобы они меня поняли. По крайней мере, если захотят — поймут. И она ничего ему не ответила.***
Ганима, неловко чувствующая себя в этих церемониальных одеяниях, склонилась к брату-жениху, неодобрительно качая головой: — Сахб-таа, брат мой… — что на фременском обозначало примерно «смертельно уставший» и имело при этом немыслимо фривольное содержание для девушки её воспитания, положения и статуса сестры и невесты Бога-Императора. Тот весело рассмеялся в ответ. — Потерпи, Ганима, наслаждайся тем, как ты прекрасна. Сегодня ты — мое наречие, на котором я говорю с ними. Но сестра притворно закатила глаза, слегка взмахнув воздушными нежно-голубыми газовыми рукавами. Сам Лето выглядел царственно как никогда. Она помнила его таким только однажды — когда, закованный в серебристый стилсьют, он явился посреди их с Фарад'ном помолвки, воскреснув из мертвых. Принц Фарад'н и опиравшаяся на его руку Джессика стояли у самого подножия трона, где только что свершилась церемония. Скоро новобрачные вернутся к гостям, благословят их и исчезнут, позволив всей этой вытянувшейся по стойке толпе наконец вздохнуть свободно и приступить к пиршеству. Собственно, и близнецы были бы счастливы скорее завершить представление. Ровно через неделю, в сиетче Табр должно было состояться ещё одно бракосочетание, по фременским обычаям. И Ганима гораздо охотнее представляла себя в черном платье и покрывале фременской невесты, чем в переливчатом шелке, в котором обязывал её быть сегодня церемониал. Единственным отличием во фременской свадьбе было то, что она не переступит порог йали жениха. Сейлаго от Стилгара принес добрые вести этим утром — Хара ждала ребенка к началу следующего года, и Джессика сочла это хорошим предзнаменованием. Стилгар не присутствовал на торжественной части оглашения брачного союза, еще накануне он отправился в пустыню: руководить приготовлениями к бракосочетанию по фременским обычаям. Она тоже хотела отправиться в сьетч Табр, вместе со Стилгаром, но Лето был непреклонен — его бабушка будет в столице в момент бракосочетания, как старшая из сайяддин, связующая два мира: Империи и Союза Свободных. Ирулан с совершенно непроницаемым лицом, под такой же белой накидкой, как и Джессика, стояла с противоположной стороны от трона. Они выглядели почти одинаково, особенно сейчас, когда процессии слились, и они находились в нескольких шагах друг от друга. Изредка она бросала взгляд — на Фарад'на, стоически переносившего испытание. В ослепительно-ярких лучах дневного светила таяли очертания разрушенного храма, в слепящем свете растворялись две всемогущие фигурки, приветствующие моря людей на площади и примыкающих улицах.***
После ухода Лето и Ганимы из тронного зала по толпе гостей будто прошла волна — шумный выдох, в едином порыве пронесся от стены до стены. На правах распорядительницы праздника Джессика впереди гостей вышла в боковые двери — там, в тени искусственных садов были накрыты столы для торжества. Фарад'н, пользуясь тем, что гости наконец посвятили себя угощению и сплетням, подошел к стоящей поодаль тетке. Ирулан смерила его отчасти грустным, отчасти понимающим взглядом. — Здесь достаточно шпионских штучек, чтобы посрамить орден Сестер. — Не думаешь ли ты, что они к этому причастны? — Ни в коей мере, племянник. Если кому и есть польза от происходящего, то это Лето и больше никому. — Вы так говорите, будто плетете заговор уже сейчас. Я вижу вас насквозь. — Голос Джессики искрился смехом, и Фарад'н не сдержал ответной улыбки. Но Ирулан было не до юмора — она беспокоилась за близнецов. Джессика в одно мгновение прочитала все, что ей было нужно. — Не нужно так… — У меня сердце разрывается. — К тому все и шло. Они должны попрощаться, Ирулан. Ты слишком рано предаешься печали. С заходом солнца Лето покинет опочивальню Ганимы, и Фарад'н станет супругом — так, как и было предначертано. И все же это нисколько не успокаивало — ни Ирулан, ни Фарад'на, ни саму Джессику. Они знали, чем на самом деле являются близнецы, и как болезненна будет попытка разорвать их связь. Они — одно целое. Но другого пути, кроме Золотого, нет, и Лето II знал это. Знал, как и то, что угаснет с последними лучами закатывающегося за горизонт солнца. Что обязан будет уйти, уступив место супруга Фарад'ну, и так же знал, что не сможет этого сделать. Ганима знала, что уступит. Потому что другого пути не было. Только растаять — вместе с солнцем, уходя в пески, к заветному единству в словах, мыслях, памятях. Процессия двинулась даже раньше, чем темнота опустилась на дворец — шары антигравитационных ламп начали испускать слабое свечение, это значило, что с минуты на минуту темнота полностью окутает землю.***
«…не будет мужем, как и Чани не была женой» — слова Лето всплыли в памяти, многократно отражаясь от наслоившихся за прошедшие четыре года, и Ирулан инстинктивно поправила головную накидку, закрываясь от непрошенного чувства утраты. Изощренная месть судеб, что ни говори. Здесь, в уединении личной террасы, выходящей на западную сторону дворца, она могла издалека наблюдать за веселящимися несколькими ярусами ниже гостями, освещёнными плавающими сферами ламп разных цветов и оттенков. — Отчего ты скорбишь, Ирулан? — Я радуюсь от всего сердца вместе со всеми, Ваше Величество. Лето, серьезный и сосредоточенный на чем-то своём, не счёл нужным поверить в формулу вежливости. — Ну вот, и ты тоже. — Что «я тоже»? — не сразу решилась уточнить Ирулан. — Ты бросаешь меня. Как и Ганима. И Джессика. — Лето с грустью вгляделся через перила в сад, полный гостей. Горечь в его словах была неподдельной. Но жалеть себя он позволит ещё менее, чем почитать вот так, на расстоянии. — В ваших церемониях нет места для мужа, который таковым не является. Ах, вот зачем он здесь. — Я не могу научить тебя этому, Лето. — Лжёшь. «Я могу быть кем угодно. Я могу быть моим отцом» Ирулан отпрянула, как от ядовитой твари. Пол Атрейдес, воскресший в сыне, смотрел на неё, и она не узнала этот взгляд, не прочла его. Потому что истинный Муад’Диб никогда не смотрел так на номинальную супругу. — Не отворачивайся, бездетная жена моего отца. Но Ирулан не просто отвернулась, она поднялась с низкого сиденья, чтобы скрыться в личном кабинете за высокой хрустальной дверью. — Вы не придумали, что со мной делать, верно? — прозвучало ей вслед. — Мы полагали, — Ирулан тщательно подбирала слова, тщательнее, чем обычно. Она никогда не видела до этого Лето таким сломленным. Разбитым на куски, будто мраморная статуя. — что ты вновь уйдешь в пустыню. Император легко соскочил с перил ограждения, приземлившись на невообразимом для обыкновенного человека расстоянии — почти у самой балконной двери, прикрыв её перед самым лицом мачехи. — Послушай… — начала она с теми же нотками, с которыми когда-то читала им с Ганимой на ночь собственноручно написанные или переведённые с древних языков сказки. — Не пробуй применять на мне «голос», Ирулан. Не сегодня. Ей даже казалось, что она понимает — он вырос. Именно сегодня. На закате. Погиб в агонии и возродился, и теперь не знает, что с этим делать, потому что остался один на всей планете. Во всей Империи. Он был Императором. — Тише, тише. Но Лето не принял её успокаивающую руку. — Я короную её, она будет соправительницей императора... Я откажусь от всего... Буду править только сьетчем Табр. — А Стилгар? Будто не слыша её, он продолжал: — Я позову тебя к себе сайаддиной. Выдам тебя замуж за Стила. — Бедняга Стилгар, — покачала головой принцесса, и Лето пришел в ярость. — Ты смеёшься надо мной. Увы, Ирулан ходила по тонкой грани дозволенного. — Нет, Ваше Величество. Не смеюсь. Вы можете короновать, обожествить Ганиму и строить ей храмы, но вы не отмените и не запретите то, что происходит сейчас за священными воротами их опочивальни. Император уронил голову на сложенные в замок руки, как и положено юношам в его возрасте, переживая утрату первой — и единственной, — любви. Ирулан и не думала шутить над ним. Сгорая от стыда, Лето понимал, что его ярость и ревность были видны практически насквозь, и милостивая Ирулан всего лишь хотела его отвлечь, пусть и ценой своей жизни или свободы. Самоотверженная принцесса. — Я научила вас всему, что умею сама. Поднимаясь, Лето долгим, пронзающим насквозь взглядом смерил мачеху. Промолчал. Ирулан вздёрнула подбородок — совершенно инстинктивно, не повинуясь интуиции Бене Гессерит. На этом пути лежит опасность. Она любила его, как и Ганиму, как любила их отца, и ненавидела так же, как и Чани. Разрывалась, но любовь всегда побеждала. Она родилась, чтобы стать матерью Квисатц Хадераха, но ей и обычных детей не было суждено. Ни минуты счастья, ни разделённого вздоха, ни взгляда желания. И тем не менее она — самое ценное. Она всегда там, где нужнее всего. На изломах грядущего. В видениях и наяву. Будущее колыхнулось изменчивой фата-морганой. Он может на ней жениться и сделаться родоначальником могущественных поколений. Неразрешимый клубок путей взвихрился и покатился по бескрайним просторам бытия, перекраивая картины мироздания. Она была слишком тонкой и хрупкой. Мотылёк на ладони Создателя. Он, разрушивший храм одними лишь руками, в одеждах для канли, изукрашенный древними фременскими письменами по всему телу, был почти всемогущ. Сдёрнув с головы накидку, Ирулан забросила тонкие, исхудавшие в сухих ветрах пустыни руки за голову. Роскошная ткань заскользила вдоль боков, обнажая запястья и локти. Ловко расстегнув что-то на шее, она протянула Лето руку, сжимая в ладони узкую ленту скромного ожерелья. — Это Джессика привезла с Каладана. Оно хранилось вместе с прочими вещами, напоминавшими ей о Поле-её сыне. Лето провел пальцами по неказистому украшению – скромные камни, выцветшая лента, маленькие серебряные кольца. Символ преданности. — Подарок общины. Когда они признали тебя его женой, — сказал он голосом Пола. Справившись с дрожью в руках, она поправила накидку, из-под прикрытых век рассматривая, как Лето держит в руках это самодельное ожерелье, и вся воля посвящённой Высшего Чина требовалась, чтобы не кусать губы и не переставать дышать — с таким благоговением Император принимал скрытую реликвию принцессы поверженного Дома. — Ты можешь взять его себе. Но скоро ты поймешь, что оно тебе не нужно. На лице Лето отразилось неподдельное почтение: он увидел, что глаза Ирулан заблестели. — Ты снова отдаешь воду мёртвым, — тихо сказал он на фременском. — Нет. Живым, — поспешила ответить Ирулан, протягивая руку к непослушным чёрным волосам молодого Императора. Лето не двигался, пока она не пригладила выбившиеся прядки, затем почтительно приложил ко лбу край её головной накидки. — Доброй ночи, Ваше Величество. Он поклонился, пропуская её в густой полумрак комнат. Тёмной, молчаливой громадиной высился дворец над суетой чужого празднества.***
Лето Атрейдес II положит полоску ткани с грубо собранными камнями в основание нового храма. Знак самого дорогого, что существовало когда либо во всей обитаемой Вселенной