Замечали ли вы, что всё в сущности зависит от Смерти? Время — имеет начало, но не имеет конца. Однако для умершего мага оно застывает, словно действительно имеет конец. У любого события есть причины, есть начало и конец. Тогда что для него есть Время? Лишь момент в человеческой истории? Любовь — обособлена, подчиняется внутренним правилам и установкам человека. У неё есть свои границы. Временные — тоже. Но и она имеет свойство умирать. Однако у смерти нет границ. Она настигает внезапно или же ожидаемо, мучительно или быстро. У неё великое множество причин. И каждая — неповторима. Смерть — многолика. И Она же в каком-то роде правит и Любовью, и Временем.
Поттер хмурится. В поиске хоть какой-то информации о таких глубинных темах в магии, как Любовь, Смерть и Время, он обрыл едва ли не всю библиотеку, но никогда не встречал именно этой книги. И уж тем более не заглядывал ни в какие послесловия. Гарри достаёт из сумки чистые пергаменты. На один из них копирует только что прочитанные размышления учёного прошлого и переходит к следующему тому под названием «Сборник личных рассуждений профессора Селвина о сущности жизни и магии».Если смерть является всем связующим, то чем на самом деле являются призраки и портреты? Воспоминаниями? Проекциями? С собственными мыслями, вдумчивой речью, внимательными взглядами. Образы не появляются спонтанно, на то всегда есть причина. И они же должны быть обусловлены чем-то. Временем? Однако время незримо, его нельзя коснуться в физическом смысле этого слова. Я провёл много исследований на эту тему. И могу с точностью утверждать, что призраки — это не иная форма жизни. Это прошлое. Портрет моей покойной жены говорит в её манере, копирует все её жесты. Но это не следствие тёмной магии или не неверно созданный крестраж. Просмотрев свои воспоминания в Омуте памяти, я пришёл к определённому выводу: все фразы, сказанные моей женой в прошлом, повторяются точь-в-точь её портретом. Даже интонация та же. Фразы зависят от того, что происходит в настоящем. Окружающий мир как бы прикасается к прошлому, и оно отражает прикосновение. Это способ общения? Но чей, если образы — это просто прошлое? Всего полгода назад многие учёные, проводящие исследования в моей сфере, обсуждали один трагичный случай: Уилберт Герплинг покончил с собой в собственном доме, в своём кабинете. У Уилберта Герплинга не было никаких видимых причин уходить из жизни: год назад он получил премию Мерлина, а всего месяц назад его жена родила ему сына. Сам по себе Герплинг был очень весёлым человеком, а в последнюю нашу встречу он весь светился от счастья и говорил, как доволен своей жизнью. Однако в том же разговоре со мной Герплинг упомянул интересную деталь: его беспокоил портрет его дальнего родственника, который недавно его жена решила повесить в его кабинете. Причину беспокойства он не уточнял. И вот, всего спустя две недели после нашего разговора он повесился в своём кабинете. Если вспомнить сказку барда Бидля о Трёх братьях, один из братьев так же лишил себя жизни, проведя достаточно времени в окружении образов мёртвых: он общался со своей покойной возлюбленной с помощью Воскрешающего камня. И есть кое-что ещё: все призраки и портреты говорят только одну схожую фразу. Они говорят, что им одиноко. Я намереваюсь убрать портрет покойной жены из гостиной в подвал. Возможно, всё это — всего лишь домыслы. Однако что-то внутри меня не даёт мне думать, что за моими рассуждениями совсем ничего правдивого не стоит. В этом всём должен быть смысл. Мне нужно больше времени и информации для исследований.
Поттер замирает. Перечитывает одно конкретное предложение ещё раз: «Но это не следствие тёмной магии или не неверно созданный крестраж». Что? Крестраж может быть создан как-то неправильно? Гарри живо копирует и эту информацию. Никогда прежде он не брал в руки книги подобных жанров, отдавая предпочтение фактам, а не рассуждениям учёных. Его ошибка. В конце концов, некоторые рассуждения и предположения учёных, живших задолго до той или иной эпохи, и двигали науку вперёд. Закончив копировать, Поттер переходит к короткому послесловию этой же книги:Профессор Селвин ушёл из жизни в тысяча семьсот девяносто девятом году. Всё его имущество, в том числе и портрет его жены, висевший в гостиной его поместья, передано в музей его имени, расположенный в магической Австрии.
Глаза Гарри Поттера живо округляются. Разве этот профессор Селвин не хотел убрать портрет жены в подвал? Странный липкий холодок покрывает спину Гарри. Какое-то чудовищное предчувствие пускает корни в его сознании, разрастаясь с каждой минутой всё дальше и дальше в чертогах разума. Следующую книгу Поттер, ведомый действием зелья, открывает примерно где-то посередине. И там — всего одна фраза.Смерть — не продолжение, не образ. Это мираж, ловушка и конец.
Гарри не копирует её. Он откидывается на стуле чуть назад, прежде отложив все книги в сторону. Предчувствие становится похожим на тень: огромную и уродливую. Голова продолжает сильно кружиться. Тоненький журнал с простой чёрной обложкой Поттер открывает следующим.Наложили неверную множественную Трансфигурацию на свою мантию и теперь не можете поймать её? Приходите к нам! Специалисты нашей прекрасной лавки «Одно и семь чудес» помогут вам исправить любые ваши ошибки (касающиеся магии, разумеется)! Однако если же вы не хотите выходить из дома или боитесь, что не сможете догнать собственную мантию, мы опишем ниже несколько занимательных заклинаний, которые в большинстве случаев смогут вам помочь! «Conversus» — позволит вам отменить множественную Трансфигурацию на любом (почти) неживом предмете. «Spero» — вернёт мечты тому, кто их потерял после неловкого «Забвения». «Conuellere» — побудит вашего домовика избавиться от странных сомнений по поводу верности вам. Иногда эти заклинания можно комбинировать. Однако, как вы и сами понимаете, неверная комбинация для неверной ситуации может вызвать непредвиденные последствия. Но не беда! Наша лавка открыта в любое время суток будних дней недели!
Ниже были расположены рисунки движений палочки к каждому приведённому заклятью. Гарри внимательно смотрит на каждый из рисунков. Эти заклинания в школе не изучались и чем-то даже напоминали ему проклятья близнецов Уизли. Однако он всё же копирует изученные страницы журнала на чистые пергаменты и приступает к вырезкам газет, чьи издательства давным-давно были расформированы. В основном в вырезках говорилось о внезапных исчезновениях магов из самых разных семей. Самым громким из них, кажется, было исчезновение молодой колдуньи, только-только выпустившейся из Хогвартса. Отлично сданные экзамены, безупречная репутация в обществе, тихий миролюбивый характер — её мать утверждала, что девушка сама просто-напросто не могла сбежать, равно как и не могла быть причастна к убийству собственного же отца, что произошло как раз в день её исчезновения. Эти вырезки, казалось, не имели совершенно ничего общего с тем, на что Поттер хотел получить ответ. Равно как и пространные рассуждения о смерти некоторых учёных из прошлого. Разве всё это вместе имело смысл? В статьях так же было описано несколько неизвестных Гарри заклинаний. А ещё — два вида рун. Поттер решительно плохо разбирался в Рунах, но, повинуясь зелью, вьющемуся тонкой цепью в крови, скопировал и статьи. Вернув книги и другие источники полученной информации на свои места, Поттер выходит из библиотеки. Предчувствие внутри сменяется трескучим беспокойством, и Гарри намеренно обходит стороной один из коридоров замка, направляясь куда-то ближе к выходу из Хогвартса. По пути Поттер встречает Волан-де-Морта, но зелье помогает ему увернуться от монстра всего за несколько коротких секунд. Чудовище явно хотело о чём-то поговорить, но, лишь скрывшись из поля его зрения, Гарри переходит на бег. Он бежит так долго, что просто не обращает внимания на то, что происходит вокруг. И только провалившись в одном из сугробов, Гарри вдруг понимает: он и вправду вышел из замка. Машинально накладывая на себя Согревающие чары, Поттер продолжает свой путь, даже не чувствуя усталости от продолжительного бега. Холод не колет ему руки. Ветер не отвлекает. Разум благосклонно подчиняется странным побуждениям, незримым образом ведя Гарри по раскачивающемуся мосту событий. В Запретном лесу настолько тихо, что оцепенение тут же слетает с Поттера, и он начинает живо озираться по сторонам. Запретный лес? Что? Почему он вообще достал скопированные пергаменты из своей сумки и Старшую палочку из потайного кармана мантии? И почему палочка из лавки Грегоровича сейчас лежит на одном из валунов, что явно магией очищен от снега? О нет, Поттеру не нужны проблемы с этой мерлиновой дрянью. Он уже пытался! На этом же месте когда-то он вышел из себя и потом дорого заплатил за свою ошибку. Не следует даже вспоминать те ужасные чувства Поттера и те нечеловеческие глаза, смотрящие на него из чащи Запретного леса. Гарри отшатывается и тянется к сумке, лежащей совсем рядом с валуном, чтобы запихнуть туда пергаменты со скопированной информацией, как всё его тело вдруг пронзает острая боль. Поттер весь покрывается холодным потом и едва удерживает равновесие. Предчувствие внутри усиливается: оно будто кричит где-то далеко в чертогах разума, что Гарри следует живо уходить отсюда. Но тело, ведомое ужасным зельем, действует вопреки воли Гарри Поттера. Из Бузинной палочки вырывается короткий луч голубоватого цвета. Луч попадает прямиком в волшебное древко из лавки Грегоровича. Руки у Гарри дрожат. Что он только что произнёс? Те самые странные заклятья из того журнала? Он мотает головой. А гул под черепной коробкой всё нарастает. Что за дрянь ему дал Слизнорт?! «Жидкая удача» ведь действует совсем иначе! Гарри пытается отдышаться. Холод начинает проникать в его тело, кажется, до самых костей. Снег чудится омутом, в который Поттер постепенно проваливается. Он озирается, словно в действительности может увидеть кого-то ещё рядом. Это ловушка. Ловушка. Ловушка! Внезапно всё пропадает. Все ощущения исчезают, будто их и не было вовсе. Поттер крепко ухватывается за Бузинную палочку в руке и, готовый биться насмерть с кем-то или с чем-то, выпрямляется — до этого он стоял, весь согнувшись от боли. И снова замирает. От палочки Грегоровича тянется мерцающий голубоватый образ. Нечеловеческий и человечный одновременно. Призрачный. На Поттера смотрит молодая женщина. И вся она окутана тем же мерцанием. Её одежды, настолько непривычные и странные, чуть колыхаются от дуновения ветра. Поттер делает шаг назад. Чувство первобытного страха и ещё чего-то странного — необъяснимого — давит-давит-давит на его сознание. Ещё шаг. Образ внезапно оказывается настолько близко к Гарри, что он может видеть призрачные мерцающие глаза. В них нет злобы, нет насмешки, только что-то настолько овеянное смертью, что кровь стынет в жилах. Ещё шаг назад. Ладонь с палочкой чуть поднимается вверх. Руки образа быстрым движением оказываются на висках Гарри, глаза — ещё ближе к его лицу. Мерцающие губы изгибаются и выталкивают из себя хлёсткие слова: — Ты хотел знаний? Так получай их. Виски опаляет короткой и точной болью. Призрачные пальцы с физической силой впиваются в кожу головы. И это — как удар от ножа, рассекающий само сознание.* * *
Он стоит, но ничего не видит. Темнота будто выжигает клеймо на сетчатке глаза. Он может пошевелиться, может сказать что-то, но отчего-то продолжает молчать. Боли нет, в голове гудит только странный шум. Напротив — начинает проявляться что-то. Гарри недолго стоит на месте, а потом всё же делает несколько шагов вперёд. Шаги отдаются эхом в тёмном пространстве. Мерцание обретает свою форму. Гарри видит одну из комнат поместья Блэк, помещение выглядит точно так, как Поттер его запомнил, однако всё оно состоит из голубоватых переливающихся тусклым светом нитей. Как что-то призрачное, как воспоминание, как прошлое. Стоят два человека. Гермиона и Дамблдор уже в годах — такие же призрачные, как и сама комната. Гарри не охватывает удивление или неверие, потому что образы настолько расплывчатые, настолько далёкие, что сравнивать их с теми, кого он когда-то очень хорошо знал, просто бессмысленно. Он смотрит на них, как на героев какого-то кино — знакомые декорации, знакомые лица, знакомые голоса, рассказывающие незнакомую историю. — Я не могу понять, почему ты делаешь нам всё будто на зло, — устало говорит образ Дамблдора, — У тебя есть всё, чего бы ты только ни желала: красивые вещи, друзья, любящие родители. Мы позволили тебе продолжить получать образование в Хогвартсе, хотя пяти лет обучения вполне достаточно для твоего дальнейшего жизненного пути. — Какого жизненного пути, отец? — образ Гермионы спрашивает это с глухой обречённостью. Она стоит, вся сгорбившись. И даже мерцание её облика кажется тусклым. — Прекрасного и добропорядочного. Благополучного. У тебя будет своя семья: муж и в скором времени, я надеюсь, дети. Ты будешь очень счастлива. Облик Гермионы, кажется, тускнеет ещё сильнее. Однако она вдруг вскидывает голову и впивается взглядом в образ человека напротив, будто очень сильно хочет что-то сказать, но в последний момент сдерживает слова, рвущиеся изнутри. Облик опускает голову и обнимает себя за плечи. — Если ты будешь одинока, то не будешь счастлива. Мастерство по Трансфигурации, которое ты так отчаянно пытаешься получить, не уменьшит твоего одиночества. Только семья сможет это сделать. Образ Гермионы в ответ только улыбается. Но улыбка эта похожа на маску, которая уже давно треснула и которую уже ничто не сможет починить. — Я действительно одинока. Как раз потому что у меня нет семьи, — она медленно поднимает голову, вновь взглядом встречаясь с обликом Дамблдора. Тот отшатывается — будто его толкнули точно в грудь, в самое сердце. — Снова хочешь сказать, что мы тебя не понимаем?! Я не позволю тебе загубить собственную жизнь. Ты не сможешь обеспечить себя, будешь скитаться по миру без цели, опустошённая и разбитая. Ты станешь просто посмешищем. Такой жизни ты хочешь?! Скажи мне! Облик Гермионы вновь опускает голову. Она делает несколько шагов назад и в безволии опускает руки. Мотает головой. — Нет. Конечно нет, отец, — тихо-тихо говорит она. Мерцающие нити её облика вновь тускнеют. Образ Дамблдора долго молчит, то сжимая ладони в кулаки, то разжимая. Потом он весь выпрямляется и заводит руки назад. — Я забрал из Министерства твоё прошение на получение Мастерства. Эта фраза звучит подобно приговору для облика Гермионы, в один миг совсем потухшего. Нити, теперь уже серые и безжизненные, медленно переплетаются, изменяясь и являя взгляду Гарри уже совсем другое лицо: незнакомая молодая девушка, в странных непривычных одеждах, со странным глубоким взглядом. Вместо Дамблдора же Гарри теперь видит мужчину средних лет, в таких же странных и непривычных одеждах, как и у той девушки. Комната поместья Блэк так же преображается: богатое убранство и маленькое окно, закрытое шторами. Догорающие свечи с застывшим уже, кажется, навечно пламенем. — Как вам будет угодно, отец, — голос тоже теперь совсем другой. Как и жесты. Как и взгляд. Мерцание застывает, как картинка в учебниках по истории магии. Всё сереет, а потом и вовсе — растворяется во тьме окружающего пространства. Облики незнакомых людей переносятся совсем в другое место, и Гарри идёт следом за ними. Голубоватый свет тонкими нитями создаёт совсем другую комнату. Спальню, так же богато обставленную и с таким же маленьким окном. Спальню, которая отчего-то кажется Гарри клеткой — прекрасной, удобной, но всё же клеткой. Мужчина один лежит в кровати, укрытый большим одеялом. Он, кажется, крепко спит. Однако на тумбе рядом с ним стоит небольшой кубок с тёмной-тёмной жидкостью. Девушка возвышается над ним. Её призрачное лицо не выражает никаких эмоций, но вот её глаза — такие невыносимо яркие, полные отчаяния, что Гарри невольно становится больно. Какое-то странное чувство возникает в его груди: он будто знает, что должно сейчас произойти, но не осмеливается поверить в это. Он прищуривается и тут же отшатывается назад: мужчина не дышит. Тонкая женская рука с зажатой в ней волшебной палочкой — той самой волшебной палочкой из лавки Грегоровича — вскидывается вверх и направляется прямо на неподвижного мужчину. Отчаянные призрачные глаза наполняются слезами. — Ego discerpens anima mea seorsum. Et ego sacrificium alterius vitae. Синий мерцающий луч вырывается из волшебного древка и ударяет мужчину в висок. Тот даже не дёргается. Лежит, как кукла, которую по обыкновению заводят, чтобы она плясала и пела, и которую забыли завести. Мерцание спустя всего несколько коротких мгновений окутывает волшебную палочку, которую всё ещё держит в ладони молодая девушка. Гарри смотрит на эту призрачную ведьму и не в силах даже вдохнуть. Он хватается за левую сторону груди: ему больно, больно, больно. Образ девушки вдруг улыбается. Ещё надломленнее, чем прежде. Что-то неуловимое вдруг появляется на её лице, что-то жестоко царапающее её изнутри — неужели так выглядит вина? Ведьма начинает смеяться — тихо, но надрывно. Смех оборачивается слезами. Она отбрасывает в сторону волшебную палочку и обхватывает себя руками, царапает собственную кожу, задыхаясь в слезах. А потом вдруг подходит ближе к мужчине, дрожащими ладонями обводит его лицо. Начинает тормошить всё его тело, хватаясь за его ночную рубашку. Опускается на колени на пол. И Гарри слышит её тихий-тихий шёпот: — Ты был прав, отец. Я чудовище. В этой фразе нет ничего особенного. Потому что это — правда. Но Гарри почему-то чувствует влагу на своём лице. Он с отрешённым удивлением понимает — это слёзы. Его слёзы. Образ девушки поднимается. Пошатываясь, она доходит до своей отброшенной в сторону волшебной палочки, наклоняется к ней. Смотрит на неё безумным взглядом. А потом — резко надламывает. Треск дерева разносится эхом. Ведьма уже хочет отложить в сторону обломки палочки всё такими же дрожащими руками, как обломки вдруг начинают дрожать, и в одно короткое мгновение они срастаются. — Возьми мою жизнь! Мою! — в бреду всё повторяет вновь и вновь образ, пытаясь снова и снова сломать волшебное древко, — Я не хочу. Не хочу! Это всё просто… ошибка. Обломки палочки упрямо срастаются. А потом — в самый последний раз — окутываются мерцанием. Девушка смотрит на него в полубезумном неверии, а потом и вовсе пропадает — исчезает, будто её никогда и не было. Она успевает лишь поднять голову и взглянуть Гарри в глаза. Её облик растворяется в тяжёлой мгле окружающего их пространства. Вместе с ним растворяется и мерцающая комната. Гарри обнимает себя за плечи. Тьма рушится на его глазах, как какой-то старый пергамент. Тлеет, обращаясь пейзажем заснеженного Запретного леса. Он жмурится от света, часто моргает. А потом видит перед собой всё тот же образ девушки, убившей собственного отца, расколовшей свою душу и создавшей посредством этого чудовищного поступка крестраж. Образ смотрит на Гарри спокойным далёким взглядом. Мерцание его посреди всего этого Леса кажется сказкой — невообразимо прекрасной и — одновременно с этим — невообразимо уродливой. — Такова цена раскаяния, — говорит образ, — душа становится целой, а тело заключается в тюрьму из собственного же крестража. Поттер стоит в холодном оцепенении, по-прежнему обнимая себя за плечи. Ветер касается его лица. Маленькие снежинки падают ему на волосы. Он смотрит на мерцающий облик в ответ, не в силах и пошевелиться. Он открывает рот, чтобы хоть что-то сказать посиневшими от холода губами, но ничего не приходит ему в голову. Внутри всё ещё больно. Как если бы он сам расколол свою душу и уже ничего не мог вернуть обратно. «Смерть — не продолжение, не образ. Это мираж, ловушка и конец», — вдруг вспоминается ему. Где-то вдалеке слышны голоса. Но Гарри не может обернуться: он стоит, как стоял, и всё смотрит на образ напротив. Девушка же поворачивает голову вбок, глядит куда-то, а потом вновь поворачивается лицом к Гарри. И говорит холодным призрачным голосом: — Спрячь Старшую палочку. И лёгкой дымкой пропадает, будто втягиваясь обратно в кончик волшебного древка из лавки Грегоровича. Гарри сглатывает ком в горле. Он опускает руки, но всё так же не может пошевелиться. Смотрит на место, где только что был призрачный облик, и на волшебную палочку, спокойно лежащую на валуне. Тело кажется таким невыносимо тяжёлым, перед глазами всё начинает плыть. Голоса вдали начинают звучать громче. Кто-то подбирается всё ближе и ближе. Головокружение усиливается, но потом, в какой-то момент, Поттер всё же берёт себя в руки: он вылезает из сугроба, в который провалился, находит где-то в снегу Бузинную палочку и хватает свою раскрытую сумку. Палочку он прячет в специальный тайник в этой же сумке. Гарри долго смотрит на волшебное древко, всё так же неподвижно лежащее на валуне. В какой-то момент в его голове возникает мысль: оставить артефакт здесь и уйти. Оставить здесь навсегда. Однако голоса становятся всё громче и громче, и Поттер, стиснув челюсти, быстрым коротким движением закидывает сумку себе на плечо и хватает волшебное древко. Шатаясь и то и дело проваливаясь в снегу, Гарри выходит из Запретного леса. Он хватается за стволы деревьев, потому что голова настолько сильно кружится, что он не в силах нормально передвигаться. Внутреннее потрясение задело что-то там, у самого сердца, и всё продолжает отдаваться колющей болью в груди. Уже стоя на границе Запретного леса, Поттер замечает почти рядом с собой три знакомые фигуры. Ноги уже совсем не держат, и Гарри падает. Перед его взором — серое небо с плывущими по нему облачными нитями. И оно вдруг кажется Гарри настолько красивым, что и мысленно сравнить-то не с чем. Небо сменяется коричнево-жёлтыми кругами, а после — темнотой.