***
Иккинг открывает глаза ближе к пяти часам утра. Осмотревшись, понимает, что он в больничном крыле, на скрипучей койке. И судя по формату двери его положили в палату особого режима содержания: большое и толстое стекло в пластиковой двери… Парень аккуратно садится на край койки, смотрит в окно и видит блестящее красное солнце, что отражается как в зеркале от стёкол стеклянных домов, смотрящих на восток. «И сколько же я был в отключке-то?», — думает Иккинг, щупая карманы штанов, чтобы найти телефон. К своему удивлению находит его на столе в другом углу палаты. Судя по количеству звонков от мамы не просыпался… чуть больше суток. Он спешит позвонить, не обращая внимания на ранний час. — Да? — звучит сонный женский голос. — Мам, я проснулся, — по ту сторону сначала ничего не слышно, но после раздаётся громкий всхлип. Сердце Иккинга уходит в пятки, — Мам?.. — Слава Богу ты очнулся!.. Мне звонил какой-то доктор, сказал тебя чуть не убили, — кашляя говорит Блэйс, — Папа чуть дом не разнёс… — Я даже не помню что именно было… — задумчиво говорит Иккинг, принимаясь ходить по палате из угла в угол, — Помню только боль в виске. — Близнецы какие-то залезли в твои мозги. Уж не знаю, что они там искали, — мама постепенно успокаивается, — ничего не объяснили даже… — Папа рядом? — Дать его?.. Стоик!.. Алло? — Иккинг впервые слышит обеспокоенный голос отца. — Пап, всё в порядке, я хорошо себя чувствую, — начинает парень обыкновенным радостным голосом, — Ты как? — Да я чуть не умер! — громогласно басит Стоик, слышно стук кулака о что-то деревянное, — Засужу этих психонавтов к чертям, сына среди бела дня убить пытались!.. — Папуль, они не виноваты… — Всё равно засужу! Совсем ошалели, никакой безопасности!.. Точно всё хорошо? — голос отца мягчеет. — Да, я выспался в кои-то веки, — усмехается легко Иккинг, почесав макушку левой ладонью. — Это хорошо… Мы с мамой сегодня приедем после обеда, дел многовато. — Хорошо, буду ждать!.. — Родной, тётя Эстра передала твоё любимое варенье, нам привезти его? — спрашивает уже мама. — Да, конечно… Только не надо семь банок привозить, как в тот раз, пожалуйста. Мне одной хватит. — Угу, я запомнила. Ладно, иди дальше спать, мы тоже пойдём. Ещё увидимся, сынок! — Так я только проснулся, куда спать-то? — слегка недовольно ворчит Иккинг, но слышит в ответ лишь гудки завершения звонка. Да, мама умеет пошутить. Иккинг подходит к двери, дёргает за ручку, и на удивление дверь открывается. В коридоре темно, свежо. Парень медленно идёт по чёрно-белому кафельному полу, всматривается в зелёные стены, где написаны разноцветными красками разные фразы: «В здоровом теле — здоровый дух!», «Гласно радость явим, юны мы покуда», «Всегда верь в лучшее», и прочие. Больничное крыло заканчивается и начинается вестибюль Академии Психонавтов. Это огромное пространство в три этажа, заполненное автоматами с едой, комнатами отдыха, кабинетами для занятия домашней работой; это царство ярких зеркал, цветного стекла, вьющихся по коридорам и дверям изумрудных растений и аккуратных фиолетово-циановых клумбочек. Обычно света вокруг очень много. Но сейчас везде царит мрак, хотя солнце уже встало над горизонтом. Иккинг с горечью понимает, что ему нужно подняться по огромной скользкой лестнице на третий этаж, чтобы попасть к себе в общежитие — огромный стеклянный лифт отключен. На подъём по лестнице может уйти много сил, возможно и времени… Добирается до своей комнаты через полчаса; дверь всё это время была открыта. Зайдя в спальню, парень невольно пятится назад в коридорчик с широко открытыми глазами. На его кровати спит Астрид, обнимая плюшевого чёрного дракончика. На глазах ещё видна краснота от пролитых слёз… Иккинг не решается разбудить подругу, поэтому просто садится на пол около стены и начинает читать новости. В СМИ просочилась информация, что особым отделом департамента полиции были задержаны близнецы Торстоны, — Задирака и Забияка, — дети осуждённого десять лет назад Гилмора Торстона по делам об убийстве и надругательстве над сознанием несовершеннолетнего. Задержанным также числится сын капитана полиции Эрета Монксона — Эрет Монксон-младший. Иккинг кладёт телефон рядом с собой и ладонями прикрывает на минуту своё лицо. Он помнит тот суд, помнит Гилмора за решёткой в наручниках… У него был строгий костюм, серебристый галстук на груди. Недалеко сидела Бьянка Торстон, в девичестве Ледрдайк, на ней было строгое красное платье, а на груди блестела алмазом брошка-ласточка… Муж с женой постоянно переглядывались между собой, периодически смотрели на маленького Иккинга, будто пытаясь загипнотизировать. Но их планы рухнули. В итоге Задирака и Забияка остались без отца, а вскоре и без матери, уехали в глушь к бабушке с дедушкой по отцу… «Неужели из-за меня и близнецов посадят?», — думает Иккинг, щупая пальцами левый висок, на котором застыло чёрной корочкой пятнышко крови. Он вспомнил боль в виске как от болезненного укола в палец, как застыло тело и в глазах почернело; в ушах будто шумели помехи. И вот проснулся, но уже в другом месте… Иккинг смотрит на Астрид, как мирно она спит, прижав к груди игрушку. В сердце теплится приятное чувство, на время забытое. Он вспомнил, как она поцеловала его руку перед уходом, напомнив ему о маме Валке… Иккинг ловит себя на мысли, что никому так и не сказал, что у него есть мама Блэйс. Все уверены, что он живёт с отцом все эти годы, не зная материнской ласки; заврался окончательно. Но его поймут — это всё посттравматика, из-за неё он потерялся в прошлом. Не надо было никому разрешать заходить в своё сознание… Знал же, что может произойти. Знал, и всё равно разрешил. Близнецы же не будут поступать как их мать, они не такие… Эрет-старший вообще видный чин в полиции, он способствовал продвижению следствия в нужном направлении, оказывал Иккингу психологическую поддержку, а Эрет-младший… Дагур так и вовсе родственник, хоть и дальний; его мама чуть не совершила преступление, а всё из-за слепой ревности и мести. И её незнание полной ситуации способствовало тому, чтобы родной сын стал пешкой в долгоиграющей умелой манипуляции… Хорошо Дагур вовремя выбрался. Астрид приоткрывает глаза, переворачивается на спину и потягивается, лениво зевает. Иккинг в свою очередь встаёт с пола, подходит чуть ближе и шепчет: «Привет, Астрид». Девушка подскакивает, широко раскрывает глаза и громко вскрикивает, кинув при этом мягкую игрушку в лицо Хэддоку. Тот потирает пальцами лоб от лёгкой боли, потому что пластиковый глазик дракончика ловко ударил куда надо. Когда Астрид окончательно просыпается и понимает, что перед ней действительно стоит Иккинг, а не кто-то другой вместо него, её горло снова полыхает огнём, а на глазах навернулись слёзы. Она тянет руки к нему, желая обнять, и он, такой радостный и милый, присаживается на краешек кровати и обнимает подругу в ответ; она сжимает его как в тиски, трогает ладонями спину, шею. «Мне тяжело дышать», — хрипит Иккинг, и в ту же секунду Астрид немного отстраняется. Молчат с минуту. — Мы снова ходили в твоё сознание… Пока ты был в коме, — очень тихо говорит Астрид, отводя глаза в сторону. — Мы? — Рыбьеног ходил со мной… — Всё плохо? — клонит голову Иккинг, зелёные глаза полны тревоги. — Трудно сказать… Давай потом расскажу как-нибудь. — Как хочешь… Просто я ни черта не помню, — и слабо улыбается. — А сколько времени? — вспоминает Астрид, пытаясь найти на стене часы. — Без пяти шесть… Я в пять очнулся, сразу маме позвонил. Астрид тут же наклоняется назад, таращит глаза в полном замешательстве. Иккинг тут же вспоминает все свои размышления про маму Блэйс. — Мама?.. Валка живая?! — чуть ли не кричит Астрид, потянувшись руками к шее друга, явно желая задушить Иккинга голыми руками. — Нет, она мертва, — хмурится он, — У меня другая мама… Её зовут Блэйс. — Что?.. — девушка резко опускает руки. — Пять лет назад она спасла меня от грабителей. Потом оказалось, что она работает стриптизёршей в ночном клубе, куда иногда ходил отец… Они знакомы достаточно давно… Уже два года как она моя мама. И жена моего папы. — И почему ты молчал? Я не понимаю… — Потому что мне залезли в сознание. Я забыл настоящее и зажил прошлым, — пытается объяснить Иккинг, — Я вспомнил как всё было только когда проснулся… И всё это началось очень давно. — Ты же расскажешь?.. Хотя бы мне? — с трепетной надеждой просит Астрид, приобнимая Иккинга за плечи. Он кивает со слабой улыбкой, затем вдруг подаётся чуть вперёд и легко чмокает мокрые от слёз и соплей губы подруги; ловит себя на мысли, что этот момент уже словно происходил: дежавю. Лицо Астрид сильно краснеет, ладони сжимаются в кулаки и сильно ударяют по юношеским плечам. — Дурак! — бурчит девушка, сильно наклоняя голову вниз. Иккинг немного посмеивается, при этом ойкая от боли, — Жить надоело? — Прости, пожалуйста. Просто хотел… отдать должок. Астрид медленно поднимает голову, внимательно смотрит широко открытыми глазами на беззаботного, лучезарного Иккинга, и думает про себя: «Я впервые вижу его таким… Счастливым?». Он и правда счастлив в этот момент, потому что чувствует небольшое, но всё же облегчение… Астрид почти всегда была рядом, поддерживала его; и в итоге стала подругой сердца, но тайно, где-то глубоко в подкорке; которую так умело пытались перепотрошить. Глаза и сознание открыты новому. Астрид слышит тайный шёпоток в своих ушах: «Время пришло». Это была та её часть, которую пришлось сковать тяжелейшими кандалами… Мама всегда говорила, что надо быть сильной. Даже если распирает грусть, боль, разлука, надо найти в себе силы двигаться вперёд, ждать, верить. Астрид не просто ждала нужного момента, она пыталась сама приблизиться к этому моменту, и довести до него того, в кого верит и к кому испытывает Чувства. А Чувства были сильны, и чуть было не вышли из-под контроля. Это может подтвердить Рыбьеног, который невольно застал Астрид у ног Иккинга. Боже, как слаба она была!.. Ингерман смотрел на эту поразительно трогательную и вместе с тем глубоко трагическую картину, и не мог шелохнуться. Он вспомнил, как сидел у тела Сардельки и целовал её одеревеневшие лапки, бормоча молитвы и «прости меня»… Парень опёрся телом о ближайшую стену, скатился по ней на пол и горько заплакал, пряча лицо в руках. А Иккинг в это время слабо улыбался, пока друзья проливали слёзы скорби и любовной тоски… Астрид пугало лицо Иккинга: оно было бледнее обычного, веки напряжены, кровь снова текла по щеке, но улыбка была легка… как бывает порой у покойников. Но потом исчезла, когда близнецы Торстоны наконец-то вышли из сознания. И снова улыбается, только уже с открытыми глазами, без онемения в теле. Иккинг так похож на погибшего Аниму, но без слёз на глазах. Анима-Мерланг глубоко болел, но так чисто и живо показывал себя, что у Астрид уже тогда не осталось сомнений: такое изобразить без искренности и реальных душевных волнений просто нельзя; невозможно. Он ведь не менялся с Тенью-Мирихтом местами. Они оба, также и Персона-Сайда, действительно любили её, просто каждый по-своему. Отрицали, да, но не прекращали любить ни на секунду; прятались друг от друга, питались грёзами. Говорили одно, думали другое, жили так же противоречиво… Даже самый рефлексирующий человек на Земле, сумевший капнуть в глубокую кору, никогда не познает всех противоречий в себе. Ему это не постичь ни силой разума, ни силой сердца. Это что-то потустороннее, космическое, ведомое чему-то, что может быть «там». Есть вещи, которые можно понять только Чувством, а не Разумом. Если учёного-психонавта спросят, что такое любовь, то он вполне вероятно скажет, что это определённая установка сознания на поиск партнёра для продолжения рода, либо же химическая реакция в коре головного мозга, которая то угасает, то набирает силу в зависимости от разных причин. Если же спросить что такое любовь у обывателя, действительно любившего в своей жизни, он либо не сможет ответить вовсе, либо скажет: «Ну, это счастье». Счастье!.. Астрид крепко-крепко обнимает Иккинга, жмётся к нему плотнее, а он кряхтит от нехватки кислорода в лёгких, слегка стучит ладонью по её спине, мол, «мне дышать тяжело», а она не реагирует, уставилась куда-то в пространство стеклянными глазами. Они так и говорят: «Теперь ты понимаешь, что я испытывала всё это время?! В каких тисках мне пришлось сидеть, ожидая, когда ты наконец-то придёшь в себя и будешь способным понять меня и ответить на мои Чувства!». Обыватели называют это суровой любовью, психонавты… тоже. Хоть в чём-то они согласны.***
Раньше родителей учащихся не пускали на территорию Академии Психонавтов, но для Блэйс профессора сделали исключение. Её пропустили и проводили до зоны «Братства душ» по тайным ходам, чтобы не смущать других юных психонавтов. Иккинг был не один в помещении, а с друзьями. Когда женщина вошла, все напряглись. Блэйс совсем не похожа на Иккинга: у неё смуглая кожа, карие глаза, чёрные кучерявые волосы… Она так сияет добротой и благостью, что улыбка невольно появляется на лице; таких людей называют «живыми солнышками». — О, ты не один? — начинает Блэйс аккуратно, чуть натянув улыбку, — На шеринге был? — Не, просто так вышло, — чуть усмехается Иккинг, подходит к маме и обнимает её, целует в пухленькую щёчку; затем поворачивается к друзьям и показывает им рукой на родительницу, — Ребята, это моя мама… Её зовут Блэйс. — Вы смущены нашим отличием? — мама клонит голову на бок, наблюдая за реакцией Сморкалы, что явно не понимает, как у смуглой женщины мог появиться бледно-смуглый сын, — Я его приёмная мама. Иккинг просто стесняется об этом говорить, всё-таки ещё не так много времени прошло… — Мам, ты же привезла варенье? — тут же переключается сын на насущное. — Угу, только оно в машине осталось… Папу-то не пустили, — делает акцент на нужном слове Блэйс и гордо поднимает голову и широко улыбается, — А меня зато даже проводили. — Потому что ты обещала всех засудить, если тебя не пустят, — бурчит Иккинг еле слышно, на что Блэйс заливисто хохочет. — Родной, нас и так ждёт суд… Ребята, а вы знаете этих близнецов лично? — обращается Блэйс к друзьям, но преимущественно к Астрид. — Ну, не то чтобы очень лично, но имеем представление, — объясняет Рыбьеног, — мы своими силами пытались избавиться от них, но нас перехитрили. — Иккинг, а ты рассказывал им о?.. — Блэйс недоговаривает, заметив, как Иккинг хмурится. — Всему своё время, мам. Думаю, СМИ и так поднимут архивы дела… — Уже написали в новостях, — осторожно и тихо подаёт голос Астрид. Сморкала кивает и показывает на телефоне таблоид с заголовком: «Вендетта: гениальные дети идут по стопам гениального отца-преступника». — Вот видишь. Секунда, и все знают, — машет ладонью Иккинг. Блэйс тяжело вздыхает и берёт в свои ладони другую руку сына, чуть потирает её. — Руки ледяные, — будто для себя говорит она, — не беспокойся, родной, мы сделаем всё, чтобы в суд тебя так часто не таскали. — Ты с папой уже?.. — А ты думал где мы торчали всё утро? Иск подан, ждём ответа. — Всё так серьёзно? — наивно хлопает глазами Сморкала. — Надо было запечь их ещё с самого начала, и я говорила ему, — Блэйс на секунду убирает руки и затем показывает своим правым указательным пальцем на сына, — что ещё тогда надо было что-то делать, а он сказал: «Не надо, они исправятся», — мать пародирует голос сына, а он в свою очередь закатывает глаза и мотает головой, — Стоик и я были правы, а ты как обычно повёл себя как упрямый баран. — Мам, я и без тебя знаю, что сам виноват, — кивает Иккинг, — Прости, что не послушал тебя с папой. — Ну, чё уж теперь извиняться, — пожимает плечами мама, — Что сделано то сделано!.. Самое главное теперь сделать всё как положено. — Близнецов посадят? — Нет, по возрасту не положено. Либо исправительные работы, либо принудительное лечение, — озвучивает своё мнение Блэйс, — Скорее первое. Они точно были в себе, не то что их мать… В «Братстве душ» наступает недолгая тишина. Блэйс шумно вздыхает, обнимает напоследок сына и шепчет ему в ухо: «Пойдём на улицу, передам варенье». Иккинг кивает и идёт за ней, далее скрываясь за дверью запасного выхода. До этого Астрид сказала им вслед «До свидания», на что Блэйс с милой улыбкой помахала ей ладонью. Троица друзей стоит около кресла, где лежал Иккинг. На сидении видны засохшие пятнышки алой крови. Сморкала показывает пальцем на него и говорит: «Надо убрать этот стул». Рыбьеног тут же кивает, берёт кресло в руки и уносит с ним куда-то в подсобку. — Его могут забрать как вещдок, — напоминает Астрид. — Вот и убираем. Вдруг кто додумается постирать, — предполагает Сморкала. В этот момент возвращается Иккинг с пятилитровой банкой странного зелёного варенья, — Это чё такое?.. — Крыжовниковое варенье. Что, не ели никогда? — недоумевает Хэддок с глуповатой улыбкой, смотря на лица друзей, — Ясно, погнали в столовку пить чай, угощу! — Ты прям живчик, — ухмыляется Астрид, приобнимая Иккинга за бок. Тот кивает с той же улыбкой. — Папа заказал мне новые носки в мою коллекцию. Жду посылку теперь, — делится он, нежно глядя на подругу; она чуть краснеет. Сморкала хрюкает со смеху и ставит руки на бока. — Ты не говорил, что коллекционируешь носки. — Я и ремни коллекционирую, — добавляет Иккинг, направляясь с банкой в руках к выходу, — Пойдёмте быстрее, пока чай не раскупили! — Идём-идём, — Астрид принимается толкать Сморкалу и Рыбьенога вперёд, парни усмехаются и кивком соглашаются пойти поесть экзотическое варенье.***
Эрет Монксон-старший вступил в следственно-оперативную группу несмотря на то, что его родной сын выступает обвиняемым. Когда дело касается внутреннего состояния человека капитан не церемонится. Вред сознанию является априори тяжким преступлением, тем более когда этим занимаются не получившие должного образования люди. После долгих уговоров Блэйс и Стоик всё же разрешили провести исследование сознания Иккинга. Но только если оно будет под руководством Эрета-старшего. Стоик лишь в этом человеке уверен на все сто процентов, тем более столько лет прошло… Иккинга поместили в особый мозговой тумблер, который в реальном времени отслеживает физическое и психическое состояние пациента. Около аппарата стоят минимум пять человек: следователь, два психолога, врач-терапевт и сержант полиции с прикреплённой к груди небольшой камерой, чтобы в случае чего подтвердить проводимую процедуру. За дверьми кабинета — Блэйс и Стоик, оба беспокойно бродят по коридору… Эрет Монксон-старший прячет диктофон в карман своего служебного жилета, чтобы отчитываться вслух обо всём, что происходит при осмотре сознания. Эрет-старший оказывается в центре огромного сада с диковинными цветами и деревьями: синими акациями, изумрудными агавами и юкки, золотыми и серебристыми лилиями… Сочные зелёные кусты как границы квадратов с растениями пострижены в разные формы, но преимущественно прямоугольную. Над головой капитана летают разноцветные бабочки размером с мизинец, на акациях сидят и щебечут райские птицы, удоды копошатся в сухих веточках, выискивая жучков. Небо такое синее, что глаза начинают болеть и невольно щуриться. Пахнет скошенной травой… «Докладываю: первичное разрушение сознания не зафиксировано», — говорит хмуро Эрет, скрывая сильный трепет в груди. Столько растений и птиц в одном месте он ещё не видел в своей жизни. Идёт по протоптанной дорожке куда-то налево. Она выводит капитана к небольшому прудику с большими золотыми рыбками и карпами кои. Рядом стоит деревянная скамеечка, покрашенная в кремовый цвет. Вокруг летают бронзовые стрекозы, одна из которых садится Эрету-старшему на плечо и вертит своей чудной головой. Мужчина идёт дальше, сворачивает направо и видит большую деревянную беседку из красного дерева, украшенную сверху донизу белыми и синими розами. На круглом столике стоят две чашки. В одной ещё теплится ромашковый чай с ягодкой малины… На соседнюю скамейку неожиданно приземляется голубенькая сорока с позолоченным хвостиком. Она внимательно разглядывает капитана, затем потирает клюв о поверхность стола, забавно мотая головой. «Вижу живое существо в сознании: птица, судя по всему сорока. Продолжаю наблюдение», — диктует Эрет-старший, протягивая сороке свою ладонь. Птица кладёт одну из лапок на пальцы капитана, держит недолго и следом убирает. «Сорока имеет материальное воплощение, в целом дружелюбна», — птица издаёт чиркающий звук. Капитан уходит из беседки, и за ним следом прыгает новый приятель. В некоторых человеческих культурах сорока приносит счастье, также покровительствует молодым парам, недавно узаконившим брак. В той культуре, которая близка Эрету-старшему, сорока олицетворяет излишнюю болтливость, раскрытые секреты. Психонавты же отмечают, что сорока, живущая в мире Супер-Эго, является верным показателем стремительного повышения самооценки и укрепления сознания. «В прошлый раз я встречал ворона, — вспоминает про себя капитан, — неужто с ним что-то случилось?..». Действительно, когда Эрет-старший исследовал мир Супер-Эго маленького Иккинга в первый раз, за ним ходил зелёный воронёнок по имени Кастор. Он сам так представился мужчине… Ворон в Супер-Эго, по мнению психонавтов, является одним из верных признаков разложения сознания, поскольку по своей природе ворон — существо, питающееся падалью, а значит напрямую связанное со смертью; служит своего рода посредником между жизнью и той стороной. Пройдя ещё сотню метров, при этом буквально виляя между разноцветными кустами, капитан Эрет Монксон выходит к небольшому домику из мрамора, опутанному бирюзовым плющом с белыми крупицами на сердцевидных листочках. В вышине блестят белоснежные столпы с многочисленными трещинками — рёбра огромного скелета. «Фауст!», — неожиданно говорит сорока, стоя около Эрета на земле. Птица тут же подлетает к небольшому ребрышку, садится на его острый край. «Наблюдаю огромный скелет, похож на рептилию… вероятно сто пятьдесят фунтов в длину, в высоту… где-то двадцать пять», — говорит Эрет-старший, щурясь и горизонтально прикладывая ладонь ко лбу, чтобы сделать таким образом козырёк от солнца. Плеча мужчины касается белоснежная юношеская рука, слышится спокойный приятный голос: «Капитан, здравствуйте!». Без лишних телодвижений и вскриков Эрет Монксон-старший преспокойно оборачивается и видит перед собой ожившую мраморную статую Иккинга в серой набедренной повязке. — На связь вышел представитель Супер-Эго, — говорит капитан, суя руку в карман, явно что-то переключая в диктофоне; далее обращается к незнакомцу, — Запись будет зашифрована и передана для проверки и оценки в прокуратуру как вещдок. Наш диалог на данный момент записывается отдельным потоком… Представься, пожалуйста. — Меня зовут Мерлуза, я, как уже было вами сказано, представитель Супер-Эго, — кивает юноша с блаженной улыбкой, — Судя по вашему лицу, вы были здесь раньше и не узнаёте этот мир. — Так точно… Смею предположить, что твой мир начал разрушаться, но впоследствии сам перестроился и продолжил функционировать, — озвучивает своё мнение Эрет-старший. — Да, вы правы. — Раньше ты выглядел по-другому, да и звали тебя не так. — Дело в том, капитан, что предыдущий представитель Супер-Эго умер из-за нападения близнецов Торстонов, — спокойно поясняет Мерлуза, — Я встал на его место, и мир исцелился. — Каким образом ты стал заменой предыдущего представителя и частью чего ты являлся раньше? — холодно продолжает допрос капитан. — Изначально я существовал в Блэкауте как составная часть Памяти рода, но после всех произошедших событий был вынужден отделиться и восстановить повреждения мира Супер-Эго своими силами, — нараспев поясняет Мерлуза, — Но ещё раньше я был искусственно созданным агентом перестройки сознания. Моим создателем была Бьянка Торстон, мой номер — Шестьсот восьмой. — Ты проник в глубокую кору головного мозга, где слился в один комплекс с Памятью рода. Бьянка Торстон долго тебя искала и не нашла, — капитан с пристальным прищуром наблюдает за лицом Мерлузы, что совсем не меняется: та же счастливая улыбка и блеск белых глаз. — Это мне известно. Ведь из-за меня она сошла с ума… Когда надо было вернуться на базу, я уже был во власти Памяти рода. — Опиши Память рода. Желательно кратко. — Память рода, капитан, является агентом защиты сознания, включающим в себя такие элементы, как: внутренний голос, — Мерлуза начинает загибать пальцы на левой руке, — рефлексию и… совесть. — Память рода имеет материальное воплощение? — Промежуточное, — шире улыбается Мерлуза, — вы её, конечно, не видите, но она может зайти в любой из уровней сознания и понаблюдать за происходящим. — Известна ли тебе цель нападения близнецов Торстонов на сознание? — Да, капитан. Их целью было уничтожение меня как первопричины сумасшествия их матери и моей создательницы Бьянки Торстон. — Ты понял это умозаключением или близнецы Торстоны сказали об этом напрямую? — И то, и другое. Я высказал свою позицию, они её подтвердили. — Близнецы Торстоны убили предыдущего представителя Супер-Эго, правильно? — Они усыпили всех троих, представителя Эго они пытали, но он выжил. Мой предшественник исчез после возвращения сознания из Блэкаута… Посмею сказать, что он умер своей смертью. — Погиб под влиянием внешних сил… Мерлуза, у меня больше нет к тебе вопросов. Хотел бы ты что-то дополнить к своему рассказу? — Да, капитан, если позволите… Близнецы — жертвы обстоятельства и влияния своей матери. Бьянка Торстон давала им прямые указания как действовать… У меня есть доказательства, — уверяет статуя, доставая из-за спины непонятно откуда взявшийся файл с небольшой стопочкой бумаг, — все они записаны вот здесь, собственноручно госпожой Торстон. Можете ознакомиться и предоставить это следователям… И направить в прокуратуру для проверки, конечно же. — Благодарю, — капитан Эрет Монксон-старший берёт в руки файл, бегло осматривает первый лист. Почерк скачущий, местами непонятный, — Принимаю из рук свидетеля документ, требующий особой проверки. Он будет предоставлен в прокуратуру в случае подтверждения подлинности специалистами экспертно-криминалистического отдела полиции. — Мне больше нечего сказать, капитан… Хотя, есть что: удачи вам в расследовании дела и передайте, пожалуйста, персональный привет Бьянке Торстон от Шестьсот восьмого агента, — миленько просит Мерлуза. Капитан молча кивает на это. — Допрос окончен, прошу разрешения выйти из сознания потерпевшего.***
Запись диалога капитана Эрета и Мерлузы была включена в зале суда, когда проходило первое слушание по делу близнецов Торстонов. Сидя на скамье с родителями, Иккинг не мог понять: откуда он помнит такие подробности? И вообще: каким образом в его голове оказался такой вещдок, как указания Бьянки Торстон своим детям?.. Его подлинность официально подтвердили через две недели тщательной проверки. К анализу документа пришлось привлечь саму Бьянку, причём под присмотром психотерапевта и камерами видеонаблюдения в каждом углу палаты. Лишь часть записи была показана в зале суда, на экране телевизора. Бьянка Торстон сидит за стальным столом в наручниках на цепи. Женщина одета в клетчатую пижаму чёрно-красного цвета; длинные золотые волосы ниспадают на плечи, на белоснежном лице — милая улыбка, белки голубых глаз чуть красноваты. Бьянке молча протягивают листы в файле. — Бьянка, вы знаете, что это такое? — Мои письма деткам, — спокойно отвечает она, чуть ухмыляясь, — До пересадки на клозапин… — Хотите посмотреть их поближе? — Да, пожалуйста, — кивает Бьянка. Психотерапевт вынимает листы из файлика, аккуратно раскладывает их по очереди. — Как часто ваши дети приходят к вам? — Раньше они приходили раз в две недели, сейчас раз в месяц… Академия Психонавтов пускает их лишь на четыре часа… Лечебница далеко, поэтому я писала им письма и просто передавала, — с паузами поясняет Бьянка, всматриваясь в один из листов; на нём есть круглое полупрозрачное пятнышко, покрытое рябью. Вероятно, она плакала, и одна из слёз капнула на листок. — Бьянка, скажите… Вы же понимаете, что ваши дети в опасности? — До моего лечения я мало что понимала… — Ваши близняшки обвиняются по очень тяжёлой статье… Как и ваш муж, — аккуратно напоминает психотерапевт. — Шестьсот восьмая… Как иронично, — горько ухмыляется Бьянка, — Но они же несовершеннолетние, так что их не посадят как Гилмора… — Могут ограничить вас, если тест покажет, что вы хотя бы частично вменяемы. — Я сижу тут уже шесть лет, и я дома с тех пор не была, конечно я невменяема, — нервно посмеивается женщина, чуть молчит, затем обращается к психотерапевту, — Скажите, какие у моих детей шансы?.. — Я не связан с полицией, я лишь психотерапевт. — Тогда… Просто ответьте, как бы вы их судили? — Согласно закону, — пожимает плечами специалист, — В нём всё прописано до мелочей. — Надеюсь приговор будет мягким, мои дети… Они же не выдержат!.. — шепчет Бьянка, клоня голову, чтобы спрятать наворачивающиеся слёзы. — Я уверен, что суд будет справедлив к вашим детям… Теперь, с вашего позволения, я хотел бы провести тестирование на вменяемость. — Да, да, конечно!.. Боже, помоги мне… Проходит два месяца с первого слушания. Было проведено дальнейшее расследование. В качестве свидетелей выступили Астрид, Сморкала и Рыбьеног. Троица подробно описала свою первую вылазку в сознание Иккинга, также пришлось приносить оформленные практики на допрос; Астрид с Рыбьеногом объяснили следователям почему приняли решение пойти в сознание Иккинга, когда там уже были близнецы. Поощрять друзей Иккинга за рисковый шаг в этот раз не стали, более того: сильно поругали и в наказание именно Хофферсон и Ингерману запретили пользоваться духами пситания для проникновения в сознание. Астрид посчитала это достойным наказанием, учитывая, что всё делалось импульсивно, на чувствах, а истинный психонавт должен всегда действовать на холодную голову. Вскоре состоялось второе, окончательное слушание, в результате которого судья вынес поистине прецедентный вердикт. Бьянка Торстон была признана ограниченно вменяемой, в связи с чем часть вины детей легла на неё, а именно — ещё минимум пять лет женщине предстоит лечиться от её психического недуга; своего рода замена заключения под стражу. Близнецы Торстоны глубоко раскаялись в содеянном, также извинились перед потерпевшим. Всё это было учтено при вынесении окончательного вердикта. Задираке и Забияке были назначены исправительные работы в течение трёх месяцев, причём вся заработная плата брата и сестры будет передана родителям Иккинга как компенсация морального вреда. В связи с данным вердиктом обучение близнецов в Академии Психонавтов замораживается на неопределённый срок. После отработки наказания Торстоны должны будут пройти полноценное медицинское обследование, после которого будет решаться их дальнейшая судьба — продолжение обучения в Академии Психонавтов или путь Бьянки Торстон, их матери…***
Наступили долгожданные каникулы. Солнце палит нещадно, асфальт под ногами чуть ли не плавится от жары, машины так и тем более… Несмотря на такую погоду Иккинг выходит погулять в ближайший парк, но не один: с Астрид. Они уже заметно сблизились, хотя «конфетно-букетный период», как шутит Стоик, ещё не начался. Скорее наступил период лёгкого полуромантического досуга. Гуляют по парку, попивая холодный чёрный чай с одной маленькой бутылки, обсуждают всякую мелочь и новости, вспоминают недалёкое прошлое: Астрид ведь обещала рассказать о своей второй вылазке, когда она повстречала существ блэкаута. Задирака и Забияка всё-таки сделали мировое открытие, только вот присудят его не им… — Рыбьеног говорил, что видел какое-то жуткое создание, — вспоминает Иккинг, — Руками вертит, глаз нету… — А, это Сайленс, — со слабой улыбкой говорит Астрид, — Память рода. — А другой?.. — Фрэджайл. Он похож на статую… Точнее, он как бы и есть статуя, просто живая. — Как интересно, — заключает с лёгкой ухмылкой он, — Надеюсь он был не голый? — Конечно нет, но там были другие статуи… Вот они были голые, — широко улыбается Астрид с лёгкой краснотой на лице. Иккинг широко раскрытыми глазами уставился на подругу, монотонно моргает ими; не может подобрать слов, чтобы выразить своё ошеломление, — Не переживай, я ничего не видела! — Если врёшь, тогда потом не предъявляй претензий к моей зоне ниже пояса… Если ожидания не оправдаются, — бурчит он в ответ, чуть хмурясь. На это высказывание Астрид со всей дури ударяет парня кулаком в правое плечо; тот невольно роняет бутылку с чаем на асфальт. — Тебе реально жить надоело, — заключает с ехидной улыбкой она, ставя руки на бока. Иккинг поднимает левой рукой бутылку, кладёт подмышку, затем ладонью принимается потирать место удара. — Жизнь прячется за смертью, так что… Да, — глуповато хихикает он. — Ладно, пойдём за десертом, проголодалась я что-то. — Ну конечно, мы же шикуем сегодня!.. На целых пятьдесят крон. — Я поделюсь, — игриво подмигивает она, проходя пару шагов вперёд, в то время как он всё стоит на месте. — Тогда не против, — парень пожимает плечами и следует за подругой. Спустя пару минут Астрид берёт Иккинга за левую руку, которую почти полгода назад поцеловала…***
Мерлуза спокойно прохаживается по своему дендрарию в сопровождении голубой сороки по имени Аполла. Супер-Эго, не без помощи братьев, установил в одном из квадратов дендрария статую Аполлона Ликейского, а когда через время вернулся, то увидел на макушке статуи чудесную сороку, чьи глазки-бусинки мигают алмазом. Так и назвал её, только в женском роде — Аполлой. Она не разговорчива, но на определённые реплики Мерлузы отвечает либо чириканьем, либо каким-то случайным словом, которое она помнит. Слева зашуршал какой-то куст, и Аполла, обратив на это внимание, повернула голову и сказала: «Листик!». Мерлуза обернулся, поглядел немигающе и снова отвернулся, ибо ничего подозрительного не увидел. Пройдя ещё пару метров, из-за того же куста неожиданно выпрыгивает какое-то ярко-красное пятно, явно с намерением напасть на Мерлузу. Аполла от страха чирикает и отлетает в сторону, не в силах совладать с нападающим, но Супер-Эго вовремя оборачивается и делает руками крест, чтобы хоть как-то защититься. Мерлуза падает на землю, невольно ударяется затылком, но из-за своего уникального строения тела не жмурится, даже боли не чувствует; лишь слышит небольшой треск стекла и смотрит в лицо незнакомцу, что теперь нависает сверху… Солнце подсвечивает распущенные золотые волосы, пушистый мех на плечах сияет киноварью, синие глаза с длинными белыми ресницами смотрят хищно, влюблённо. Это была девушка, которую отравленное сознание Иккинга никогда не видело, потому что она сама не желала приходить. Но явилась, так и не впервые. В этот раз «приветствие» особое, какого раньше не было. — Ты какая-то особенная сегодня, — говорит спокойно Мерлуза, слабо улыбнувшись. — Конечно. Я наконец-то застала тебя врасплох, — девушка наклоняется ближе к Иккингу-Аполлону, пальцами щупает еле видимые скулы на мраморном лице, — А ты взял и рухнул как камень. — Я сделан из хрупкого мрамора, дорогая Секира, — Мерлуза всё лежит, не предпринимая попыток встать, — И ты теперь должна мне ведёрко шпатлёвки. — С чего бы? — ухмыляется дева, всё полулежа на юноше. — У меня треснул затылок. — Ладно, достану как-нибудь… — легко отвечает Секира, — Хорошо лежится? — Прекрасно, — мягко выделяет слово Мерлуза, чуть поморгав, — Ты пахнешь пеплом ещё сильнее, чем в прошлый раз. Да и мех… — Нравится? — девица игриво поправляет ладонью красный мех на воротнике своей кожаной рубахи, — Сталь подарила, лисий кстати. — Сайда говорил, что они вдвоём на охоту ходили. — Ой, она мне такого понарассказывала! — Секира вдруг слезает с Мерлузы, но тут же ложится рядом с ним на спину, — Знаешь чё твой братец учудил? — Я всё внимание. — Он её поцеловал! — вопит Секира в небо, подняв ладони к небу, — Причём так, что оба грохнулись в грязь и спугнули кабана! Так ведь она не злилась, вот что меня бесит! Она щебетала там чё-то, вообще её не поняла! — Ну, Сталь же влюблена в Сайду, — мягко напоминает Мерлуза, тоже двинув рукой в воздухе, — Тем более уже давно. — Ну знаешь ли! Когда-то она сама мне говорила, что ни ногой в этой розовой жиже не погрязнет, так сама взяла и прыгнула! — Ты так радуешься за сестру или пытаешься выставить себя в хорошем свете? — чуть усмехается Иккинг-Аполлон, поворачивая голову в сторону Секиры. — Я просто не понимаю, Мерлуза… Как можно отрицать что-то, но потом взять и начать это что-то делать? — Секира, есть такая вещь, как сила воли. Если она крепка, даже сильнейшие влияния со стороны не поколеблют её. Хоть на секунду её ослабишь в себе — рухнешь. Так вышло со Сталью. Она увидела красоту Сайды, его доброту и жизнерадостность, на секунду дух переменила… и всё. Процесс необратим. — Получается, что моя сестра стала… Слабее? — Секира поворачивается на бок, чтобы видеть лицо Мерлузы. Тот кивает в ответ. — Не навсегда. Думаю, со временем она окрепнет, но уже в союзе с Сайдой. — А ты когда-нибудь ослаблял свою силу воли? — Никогда. Мне меняли сознание, да, но стержень во мне крепок как никогда. — И неважно, что ты хрупкий, — ухмыляется Секира, снова протягивая руку к лицу юноши, чтобы потрогать. — Я тебе этого не говорил, но… у меня есть вторая оболочка, — странно улыбается Мерлуза, белые глаза мигают какой-то невиданной тайной. — То есть? — Можешь глянуть на мой затылок, если интересно… И заодно оценишь ущерб от атаки на меня. Мерлуза привстаёт с травы, Секира подползает к нему сзади и осматривает затылок. И правда потрескался… В самой середине паутины сияет что-то блестящее. Секира подушечкой мизинца касается места скола, пару раз нажимает. Вторая оболочка ледяная, твёрдая. — Странный материал. Не знаю такого, — озвучивает свою мысль Секира. — Моя вторая оболочка сделана из стали, — спокойно поясняет Мерлуза с милой улыбкой. — Ты же говорил… — Я тоже думал, что только из мрамора сделан, Секира. Неделю назад я захлопнул дверь дома и прищемил правую ладонь. Она осыпалась и я увидал… Сайда полтора часа осколки по коридору собирал, — мотает головой Супер-Эго Иккинга. — Знаешь, это даже хорошо, — приободряет девица Мерлузу, приобнимает его за плечо, садясь рядом, — Тебя точно никто не ранит и не убьёт в моём мире. — Хочешь пригласить к себе в гости? — Уже давно хочу. Просто боялась, что ты там расплавишься от жары. — Мне следует спросить разрешения у твоих сестёр, — напоминает Мерлуза. Секира отмахивается на это. — Я не маленькая, чтобы отпрашиваться. Они своими делами заняты… Так ты придёшь ко мне? — с надеждой в голосе спрашивает она. Мерлуза кивает с прежней милой улыбкой, — Спасибо. — Только скажи когда. — Да хоть сейчас! — Секира вскакивает с места, тянет Мерлузу за руку, — Тебе всё равно нечего делать. — Я должен отпроситься у братьев. — Давай вот без этого твоего дурацкого семейного этикета, — кривит лицом Секира. — Секира, я их люблю, — прикладывает к груди левую руку Иккинг-Аполлон, — они должны знать, где я нахожусь, чтобы они не беспокоились. — А меня ты любишь? Мерлуза, кажется, впервые в своём существовании хмурит лицо от сильного недоумения. Секира тоже хмурится, скрещивает руки на груди. Так они и смотрят друг на друга, пытаясь уловить какие-то тайные помыслы. — Секира, я знаю только братскую любовь. — Так пора бы созреть для другой, — пожимает плечами она, — Ты думаешь чё я к тебе прихожу?.. Я вот пытаюсь как-то социализироваться, понять Сталь в конце концов! — Это похвально. — А ты как был камнем, так и остался. Камень в квадрате… — Если тебя что-то не устраивает, можешь обратить свою симпатию к Мирихту. Он свободен, — мягко говорит Мерлуза. Секира тут же заезжает кулаком аккурат в нос юноше, он чуть клонится назад и еле держится на ногах. — Я тебя уже люблю, истукан несчастный! — вопит Секира, — Так что будь добр в ответ меня полюбить, иначе я сотру в порошок твою прелестную белую корочку и оставлю одну стальную! — Сайленс, спаси… — рядом летающая рука лишь показывает двумя пальцами знак мира. Секира хватает Мерлузу за руку и тянет за собой в сторону оранжевого портала, где мигает огненное озеро. — Ты меня так полюбишь, что жить без меня не сможешь! — словно угрожает Ид Астрид. Мерлуза тяжело вздыхает на это, — Стали такая любовь и не снилась даже! А дубок растёт и растёт, листочков становится всё больше… Да, любовь и лечит, и калечит сознание человека. Поэтому следует прислушиваться к своему Чувству, пытаться осмыслить свои переживания и вывести их в то русло, которое человек считает поистине верным для себя. Иккинг так и поступил, и в конечном итоге встал на путь исцеления. Если он смог, то и вы сможете. Разгадаете ли вы Загадку Эго в самих себя?.. Всё в ваших руках и сердцах.