Свет. Яркий и ослепляющий горел вдалеке. Он бежал к нему, щурясь, сжигая кожу на пальцах, хотел прикоснуться к теплу.
— Зачем ты это сделал? — смотря на себя, спросил Флинн не своим голосом. — Я всего лишь хотел, чтобы мы всегда были вместе, не разлей вода, — начал оправдываться Уэс, стоя перед собой, хрипло плача и закрывая лицо руками. — Как в детстве. — Но мы ведь уже давно не дети, — безразлично, смотря сверху вниз продолжал второй. «Это странно. Лицезреть собственные слёзы и оправдания. Винить самого себя. Разве так можно? Смотреть себе в глаза и видеть презрение, слышать холод в голосе, бояться себя и собственного приговора. Так нельзя» — Ты ведь обещал, — взгляд был устремлён прямо в собственное лицо, — что никогда не бросишь, а потом, — Уэс запнулся от подступающего кома в горле, но, сглотнув его, продолжил очень тихо, уже смотря себе под ноги, — ты сказал, что хочешь путешествовать. Хочешь уехать. Бросить меня. — Я никогда не хотел, чтобы ты себя так чувствовал, никогда. Но почему же ты не поддержал, как сделал бы настоящий друг? — говорил Флинн самому себе. — Вот именно, как друг, — он замолчал на мгновение, пытаясь подобрать слова. — А я уже давно не вижу в тебе друга, оттого мне так тяжело отпустить тебя. — Если ты правда любишь, то сможешь.Прости меня. Прости за все.
Весь тот тяжёлый для обоих день пронёсся перед глазами общим воспоминанием. Чувства обоих стали понятны друг другу в тот проклятый день. Они прикоснулись к нутру друг друга, непозволительно глубоко засунув руки в колодец из чувств и тайн. Всё для обоих стало ясно. Чувства одного стали своими собственными на миг. И этого хватило. Хватило, чтобы понять, чтобы простить, чтобы забыть все обиды, чтобы снова любить. Они смотрели друг на друга, вглядываясь в знакомые черты, как в зеркало. Ещё пару минут пытались осознать, что не являлись частью одного целого. Что мысли их больше не сплетены и они больше не один двуликий человек. Что их Я это больше не два. Что можно снова обняться и пожать друг другу руки, смотреть ему в лицо, при этом не видя себя в зеркале. Что всё теперь снова на своих местах. «Так непривычно быть одному в своем теле», — одному пронеслось эхом в голове Флинна. — Привет? — Уэс и Флинн произнесли это одновременно. Топорно и неуклюже. Как же по-детски нелепо это, наверное, выглядело. «Мы ведь с тобой давно знакомы, и почему вдруг стало так неловко?» Их руки, что так давно исчезли, вновь потянулись друг к другу, сцепляясь в замок. Пальцы дрожали, то ли от волнения, то ли от долгого бездействия. Они уже и забыли, каково это — иметь две руки. Две своих собственных руки. Флинн осторожно провёл своими пальцами от ладони Уэса к впадине его локтя, как бы проверяя, взаправду ли это всё. «Настоящая, и такая холодная…» — отвечая себе одними губами, он продолжал смотреть на неё. Глаза намокли, и слёзы сами начали стекать по щекам, что тут же заметил Уэс и этой же рукой смахнул хрустальную слезу. Как же давно Флинн не видел этой нежной улыбки. Голова упала на обнажённое плечо, и из уст вырвался тяжёлый выдох. И вправду, камень горечи и вины наконец спал с плеч парня. «Прости», — сказал Флинн про себя. «Прощаю», — послышалось сверху, и руки темноволосого обняли, медленно поглаживая чужую спину. Кашель Фена прервал молчаливое объятие, чем заставил парней смутиться. Они уже и забыли, что были в комнате не одни. Откашлявшись в кулак, Уэс взял Флинна за плечи и отодвинул чуть в сторону, дабы подойти к магу, что стоял за его спиной. Благодарности лились из уст Уэса, когда тот пожимал руку спасителю и улыбался, но искренне ли? Что-то в его глазах выдавало иное. Неужели печаль? Не может быть, ведь так? — Я надеюсь, вы не забыли о побочных эффектах? — напоследок спросил Фен, уже стоя в дверях. — Конечно, нет, — ответили в один голос парни и попрощались, забрав небольшой мешочек с лекарством. Они должны будут его принимать, пока не пройдут все последствия ритуала. Весь оставшийся день они провели в разговорах о прошлом, обо всех переживаниях и тревогах. А уже на следующее утро пришли мучительные симптомы их разъединения. Кости обоих болели как никогда. Уэсу было невыносимо от ледяного холода, а Флинна словно сжигало изнутри. Только через неделю или около того боль постепенно спала, и их магия пришла в норму. Так их отношения наконец прояснились.***
— Уэс, ты ведь ещё вернёшься, правда? — держа в руках сумку с вещами друга, Флинн смотрел на сидящего в повозке. — Обязательно, не сомневайся, — закинув вещи, он уехал.***
Осталось лишь одно напоминание о том дне — шрам у каждого на груди.