Сделай мне больно

Она ее ненавидела. Это факт. Глаза ее заместителя были наполнены такой злостью, что в жилах и правда стыла кровь, превращаясь в ледяную крошку, царапающую медленно пульсирующие вены. Когда эта жгучая ненависть зародилась, выжигая на коже позорное клеймо, — сказать почти невозможно. В первое, второе, третье ли столкновение — или в первые совместные съемки, или в первый спор, или при одном только взгляде в самом начале знакомства, когда все в теле вдруг затрепетало, зазвенело от напряжения. — Да как вы смеете, — голос сочится ядом, — да кто вы такая, чтобы даже в сторону мою смотреть, не то, что бы критиковать мою работу. Она дышит тяжело и прерывисто. Она хочет сделать ей больно. Мария медленно оглядывает директора, и страстно желает, чтобы каждый миллиметр этого ебаного тела горел в огне. Чтобы она кричала, билась в агонии от боли, умоляла остановиться. Сжимать эти запястья до боли, до хруста. Выворачивать тонкими косточками назад, чувствовать, как сопротивляются мышцы, связки, сухожилия. Эта мысль почти возбуждает, посылая вибрации по всему телу, и рот наполняется слюной, когда Лаура Альбертовна смотрит ошарашенно, затравленно: идеальный крупный зверь, который не понимает, в чьи руки он попал. Она будет прекрасна. Когда ее кровь будет стекать по запястьям, когда тело будет усыпано гематомами, когда она будет молить о пощаде, просить прощения даже за то, чего не делала. Б л я т ь Она боится. Эта сильная, независимая, властная женщина боится? Черта с два. Она хочет, она хочет этого. Хочет, чтобы Мария ударила, укусила, поставила на колени и унизила так, что дальше — не жить, чтоб личность сломалась, чтобы жизнь обрушилась, чтобы боль, только боль воспевала ее уставшее немолодое тело. И не принимать больше никаких решений. И не брать ни единой секунды ответственности. И понести наказание болью за все свои грехи. Воспеть в этом белокуром ангеле Дьявола, преклонить колени, и отдать себя на растерзание. Не в ад, в чистилище, вымолить прощение, вылизать, выслужить. Ничего не отвергать, смотреть с колен в большие счастливые глаза, на миловидную улыбку, под которой — злость, ненависть, садизм. — Разбитая, несчастная, такая беспомощная, — Мария почти пропевает эти слова, жадно вглядываясь в бледное лицо, ходящие желваки, напряженное горло. Она хочет впитать это, ощутить на языке вкус ее унижения, — такая строгая, властная, а на деле? Лаура молчит, стараясь сдержать дрожь в теле. Ей стыдно, неловко, сложно держать себя в руках. Она переводит взгляд в сторону, игнорируя бешено колотящееся сердце. Мария знает. Она долго изучала, смотрела, переглядывалась с ней. Люди видели в этом нечто нежное, любовное, совсем не замечая первобытной ненависти, желания опустить, возобладать, изучить того, кого ты позже разберешь по кирпичикам, разрушишь все его столпы, установки, оставишь безжизненную оболочку. Как ее бесит. Бесит это звание «заместитель», абсолютно экранное, ненастоящее, не имеющее ничего общего с жизнью. Это всего лишь предписанные им роли, Боже правый, потому что кто-то выглядит более взросло и сурово. Разве дело в этом? Вот он — суровый директор, покорно смотрящий в пол. Возвышающийся над ней почти на голову, но такой маленький и слабый. Что так ломает людей? Долгая дорога к успеху, уставшие от тяжелого груза плечи, сложная история любви? Или тяжелое детство и авторитарные родители, не допускающие лишнего нежного слова? Мария не знает, но очень хочет. Она хочет стать частью этого ломающего кости Лукиной сообщества. Потому что может. Потому что ни один человек не получает в своей жизни больше, чем может вынести. Но Маша — Маша хочет стать тем самым невыносимым, уникальным компонентом жизни, который сделает то, чего другие сделать не смогли. И у нее для этого есть все шансы.