Объятия для Микки

Все мы рано или поздно устаем. От работы, от отношений, от разговоров и от ссор. Вот это чувство, когда в нитке остаётся не более одного шерстяного волоска, на котором держится весь свитер и любое, даже самое невесомое прикосновение, может заставить его порваться, и тогда вся кропотливая работа будет насмарку. Когда нервы накалены до предела и ты не знаешь чего тебе хочется больше - лежать пластом или волком выть, то на луну, за её ночное свечение, то на яркое солнце днём. Когда ты терпишь днями, неделями и проглатываешь все возмущения, готовые сорваться с языка с любую секунду. Бездумно киваешь головой, лишь бы не поссориться с мужем, а потом от одного его неправильного взгляда обрушиваешь лавину дерьма, покрывая его с ног до головы. Потом вы не общаетесь пару дней, вы злые. Он – на тебя, ты – на него. Помирились, в процессе снова поссорились. Позже обстановка настолько накаляется, что вы уже не замечаете, как срываете одежду друг с друга и как ломаются ножки дешевенькой кровати от резкого давления двух тел на них. Когда вы в браке десять лет, то сценарий меняется. Уже нет жарких примирительных поцелуев и ножки кровати больше не ломаются, потому что кровать уже качественная и ссоры не такие громкие. Соседи с каждым годом все меньше жалуются на шум по ночам и всё больше появляется желание быть тише, потому что уже сам любишь тишину. Микки переживал не самую лучшую неделю в своей жизни, потому что ноги дрожали уже от усталости и глаза плохо открывались из-за недосыпа. Йена он видел по утрам, отсыпающегося после ночной смены, и посреди ночи, когда рыжий стягивал на себя всё одеяло, заставляя Микки идти доставать ещё одно. После нескольких ночных прогулок, второе одеяло больше не убиралось в шкаф и ночных объятий больше не было, потому что высыпаться хотелось обоим в равной степени. Микки мог бы назвать это кризисом в их отношениях, к которому он не был готов. К такому вообще нельзя быть готовым. Однако Галлагер иногда подавал признаки жизнеспособности их отношений, когда скидывал одеяло Микки на пол и подтягивал к себе мужа, крепко удерживая его прижатым к своей груди, зарываясь носом в волосы. Но тяжесть работы, дождливость осени и недостаток человеческого тепла давал о себе знать грустными мыслями и меланхоличным настроением. Микки готовил поздний ужин, надеясь увидеть мужа в дверях в ближайший час, потому что на большее его тело сегодня не способно. Впервые за долгое время, ему хотелось закутаться в одеяло, подминая его со всех сторон, напоминая тем самым кокон и разрешить своим глазам стать немного влажными. Просто потому что он устал. Йен не появился. Ни в ближайший час, ни еще через час, а к усталости добавилась еще злость, отвратительное настроение и совсем капля подозрения. Теперь дождаться мужа было делом принципа. Когда неуклюжее тело появилось из-за входной двери, цепляя плечом дверной проём и тихо ругаясь себе под нос, Микки увидел уставший профиль мужа с глубоко залегшими мешками под глазами на веснушчатом лице и желание начинать ссору испарилось. Сердце забилось как двадцать лет назад, когда любовь только зарождалась в их непростой паре, и когда крышу сносило лишь от одного взгляда. Радость промелькнула в области зелёной радужки глаз при взгляде на мужа. Йен неуклюже стал стаскивать пальто, стыдливо опуская глаза в пол будто нашкодивший кот. Напряжение ощущали оба. Микки поднимается со стула, ожидая, что супруг подойдет за их ритуалом приветствия, однако этого не происходит. Снова. В груди образовывается дыра. — Привет. — шепчет Йен в пространство квартиры, боясь наделать шума или спугнуть Микки. — Привет, — брюнет улыбается, желая всем нутром, чтобы мужчина перед ним превратился в его прежнего, не заебанного жизнью мужа, который целовал его губы, даже не успевая переступить порог. Через несколько мгновений спрашивает,  — голоден? — Нет, — поспешно говорит Йен, но замечает изменения в лице мужа и бросает взгляд ему за спину на ужин, что стоял на плите, постоянно подогреваемый еле тёплой конфоркой и обернутый в несколько слоев полотенец, чтобы не остыл. Микки ждал его, чтобы поужинать вместе, — да. — быстро меняет решение он, но мужчина уже отвернулся, шумно выдохнув. — Забудь, — Микки горько усмехается, прикрывает глаза и с силой трёт их, прежде чем развернуться и обреченно упереться руками в стойку. Голова тяжело повисла между плеч, а глаза крепко зажмурены. — Прости, — шепчет Йен и нагибается, чтобы поставить ровно ботинки. Он чувствует себя неуютно, не на своём месте и от этого хочется спрятаться. Пропасть между ними растёт с неумолимой силой и её практически можно пощупать руками. Не в силах больше этого выносить, Йен делает шаг в сторону спальни и замирает на месте, когда видит мужа, склонившегося над столешницей. Сердце тоскливо колотится внутри и шкрябает по ребрам, поэтому он меняет направление. Шаги из твёрдых становятся совсем неуверенными, когда он достигает кухни, а потом он и вовсе почти крадется, боясь. Боится, что Микки оттолкнёт. Но если он оставит сейчас всё как есть, то станет только хуже, поэтому он робко обхватывает напряженную талию мужа и склоняется, чтобы оставить поцелуй в местечке, которое так любит целовать по утрам – там, где шея переходит в плечо выдыхает тихое: "Прости меня". Уткнувшись лбом в плечо Микки, он чувствует, как поднимается его голова, а руки накрывают свои собственные. Всего на секунду кажется, что Микки уберёт холодные ладони со своей талии, поэтому Йен испуганно поднимает голову, но чувствует, как муж бережно перетягивает его запястья к себе на живот и переплетает их пальцы на одной руке. Тело Милковича немного расслабляется и накрывает рукой глаза, разрешая им увлажниться, потому что объятия Йена лучше, чем любой кокон из одеял. Галлагер крепче сжимает руками тело Микки и, повернув голову, долго целует его в висок, не спеша отодвигаясь. Он видит, как супруг надавливает на глаза и прикрывает свои, позволяя маленькую слабость своему сильному мужчине. — Детка, — шепчет Йен и Микки всё понимает, концентрируясь на сильных плечах, обёрнутых вокруг него, длинных пальцах, ласкающих его собственные и губах, оставляющих поцелуи у него на виске. Напряжение постепенно тает. Йен позволяет Микки отстраниться, чтобы дать ему возможность повернуться лицом и словить его взгляд. Холодный пот проступает на спине, когда он видит грусть, испуг, мольбу и немую просьбу в некогда задорных голубых глазах. В его родных глазах. Поцелуи и слова любви обрушиваются на Микки и он прикрывает глаза, подчиняясь и сдаваясь на милость. Он никогда не был таким чувствительным и сентиментальным, но сейчас он даже не пытается себя винить и останавливать. Он был слишком близок к тому, чтобы потерять Йена. Татуированные пальцы перебирают рыжие завитки на затылке и около линии роста волос, спускаясь на щеку, мягко поглаживая еле проступившую щетину большим пальцем. Другая рука покоится на талии мужа, удерживая без возможности двинуться.  Микки дышал тяжело, размеренно, опаляя дыханием волосинки на коже своего мужчины. Чувство уюта разлилось по телу, когда большая ладонь прошлась вдоль его позвоночника, мягко очертив линию, а затем скользнула к челюсти, ухватывая подбородок и направляя к губам напротив. Всё беспокойство мира можно было поместить в эту комнату и оно не будет значить ничего, по сравнению с чувствами, наполнившими целую квартиру. Йен наполнял Микки тёплом и спокойствием, он – дом, он – семья, он – целая жизнь. В болезни и в здравии, чёрт его дери. — Может заболеем завтра? — доносится тихий шёпот Микки, приглушенный близким расположением губ Йена, — Нахуй работу. Мне нужен ты. Я соскучился. — Нахуй работу, — соглашается Йен, обхватывая ладонями лицо супруга и вовлекая в череду дурманящих поцелуев. Идеальные объятия для Микки Милковича всегда должны проходить через две стадии: Первая, где Йен обнимает его со спины, и вторая, когда он поворачивается и сливается с ним кожей.