Гороскоп

      Старое радио барахлит, и из него с шипением рвется музыка.       — Спасибо, — я несколько обескуражен, — но, кажется, ты что-то перепутала. Мужчины дарят девушкам цветы, не наоборот.       — Ничего я не перепутала!       Вот ведь строптивая!       Выглядываешь из-за необъятного ствола, показываешь мне кончик языка и тут же хохочешь. За твоей спиной ураган мнет былинки, терзает наполненные дождем облака, а у дуба, под которым мы стоим, едва шевелятся листочки.       Ты пытаешься оторваться от дерева, имитируя резкие, прерывистые движения. С розой в руках шагаешь навстречу шторму, в который превращаются мои импульсы, когда ты так смотришь на меня.       Вспышка небесного света преображает твое лицо.       Зачем ты это делаешь? Издеваешься надо мной? Хочешь, чтобы поверил, подпустил близко, а потом увидел, как вырываешь материнскую плату из груди, стираешь все данные? Нет, такого не может произойти. Ведь так не положено смотреть на существо, которое в конце концов обманут. Так не смотрят на того, с кем ничего не связывает. Так, наконец, не смотрят на вновь обретенного товарища или друга, которого боятся потерять. Вы, люди, говорите, что глаза — это зеркало души. Так вот, в твоих глазах, Т/и, я вижу отражение всего, что скрывалось под черными глубинами. Того, что мы так старательно боялись друг другу показать.       Трава щекочет босые стопы. Переминаешься с ноги на ногу, прежде чем окончательно останавливаешься и вручаешь мне дурацкий цветок. Мертвое растение на тонком длинном стебле вызывает расстройство адаптивных механизмов. Синтетический шелк ниспадает с твоего запястья. Под бледной кожей змеятся тонкие сосуды. От этого сбивается дыхание.       Системное сообщение.       Ув. Пользователь! Режим поведения изменен на «Девиантный».       Теперь Вы самостоятельно определяете алгоритм для каждого из совершенных в данном режиме действий.       Девиантное (асоциальное) поведение является отягощающим обстоятельством ввиду совершения субъектом противоправных поступков, а также дает Межгалактической Судейской Коллегии дополнительное право наложения на субъекта высшей меры наказания. Будьте осторожны в принимаемых решениях!       Заряд аккумулятора: 97,4%.       — Красный принадлежит не только любви. Этот цвет — цвет крови, силы, власти.       — Так…       Вытягиваешься всем телом. Встаешь на мыски. Опускаешь ладони на мои плечи.       В этом взгляде вся ты. Ретивая. Повзрослевшая. Недавно ставшая хищницей, ещё не привыкшая к выбранной роли. Перемоловшая криводушную робость. Та, которая учится не стесняться собственных слабостей и вместе с ними горделиво тянуться затылком к солнцу. Несовершенная, но от этого еще более прекрасная. Через года ставшая родной. Моя.       В этом прикосновении концентрат чувств. Такой не возникает при касании случайного человека. Это гораздо больше, чем простой контакт между рецепторами двух чужих организмов. Высокочастотный. Стимулирующий. Побуждающий. Бьющий током.       Пальцы на секунду стискивают серебристый камзол. Скользят выше, обвивают шею. От кончиков рогов к ногам словно разряд. Еще шаг друг к другу. Наши комплектующие соприкасаются так тесно, что будь у меня сердце, оно бы остановилось.       Как, все еще дышишь?       Прижимаешься, хотя, казалось бы, куда сильнее? Дрожащим голосом шепчешь:       — Республика должна благодарить Создателей за тебя. Благородный, мужественный, сильный, идущий к цели несмотря ни на что. Я не знаю другого существа, которое могло бы поднять с колен силой одного только голоса. И пусть ты стремишься показать себя сдержанным и скромным, даже в твоем молчании я могу угадать сбивающую с ног силу того, кто каждый день обречен участвовать в гражданской войне внутри себя только потому, что неверный ангел однажды ему изменил. Козерог. Ты прекрасный, достойный своего времени рыцарь, за которым хочется идти, куда бы ты ни последовал.       Шумно выдыхаю застрявший в горле воздух.       — Тем не менее, я сбежал.       С материнской нежностью гладишь по щеке. Из больших повлажневших глаз срываются первые слезы.       — Это еще один стратегический ход…       Едва касаюсь пальцами дрожащего подбородка. Ты, как можешь, пытаешься совладать с грустью и делаешь вид, будто справляешься на ура. Напоминаешь чашу, переполненную горем. Еще одна капля — и содержимое выплеснется.       Обламываю стебель и нахожу цветку место за твоим ухом. Отвыкшая от нежности, смущаешься и поправляешь волосы, бормочешь что-то про сбившуюся от ветра прическу. Замечаю свежую царапину. Должно быть, порезалась шипом.       Мне удаются более размеренные движения, когда я не дышу. Задержав дыхание, большими пальцами рисую очертания твоих скул, провожу вдоль нижней челюсти. Твое лицо в моих ладонях. Приподнимаю его. Заставляю взглянуть в глаза.       — Посмотри на меня, Т/и. Ты выглядишь прекрасно.       Отнимаю замершую у виска руку и по очереди целую подушечки твоих пальцев. Как приятно смотреть на тебя при свете дня, без очков, VHS-помех и других обязательных атрибутов непреодолимого расстояния. Охватываю губами раненый палец и языком обвожу след пореза, внимательно наблюдая за твоей реакцией. Ты вздрагиваешь, краснеешь, но не отнимаешь руки.       Вспоминаешь, как мы сожгли последние мосты и вместе сорвались в бездну.       Как опрокинули в небытие предсказанную судьбу, чужие подвиги и собственные грехи.       Как под холодными звёздами однажды простили себя за успехи.       Как, наконец, впервые почувствовали себя по-настоящему свободными.              — Клянусь, Т/и, без твоей поддержки я бы развалился на запчасти.       Больше нет места наигранной дерзости, бахвальству и показному безразличию. Мы прошли слишком долгий путь, чтобы продолжать изводить друг друга бессмысленной ложью. Хватит.       Не говоря ни слова, подхватываю тебя на руки, сажаю на выступ ствола и целую. Развязно и дерзко, словно только это может утолить давно сдерживаемый, тлеющий изнутри голод. Беспощадно сминая губы, как будто ты исчезнешь, если мгновения близости станут слабее. Проникаю в тебя, чувствую прикосновение не своего, влажного языка. Дыхание становится сбитым, рваным. Не могу сосредоточиться ни на чем, кроме твоего маленького горячего рта, и перед глазами мелькают вспышки, отчего кажется, будто мы парим над землей.       Боюсь повредить тебя, но не контролирую руки. После такого точно останутся синяки. Пальцы блуждают по всему телу, путаются в волосах, оттягивают их назад. Ты запрокидываешь голову и позволяешь поцеловать в обнажившуюся шею, стонешь, требовательно трешься бедрами о мой пах.       — Порву… — слышу издалека охрипший от возбуждения голос. — Нужен апгрейд… более… плавная… программа…       — Я знаю хорошего мастера, — с придыханием шепчешь, теряя голову от несвойственной для тебя дерзости.       Ты играешь с треугольником, пришитым к мундиру, и повторяешь пальцем знаки бесконечности, изображенные на нем. Вдруг бросаешься вверх и прикусываешь нижнюю часть уха, так что становится больно, после чего легонько дуешь на укус. Рычишь. Скрещиваешь лодыжки позади моей спины. Скользя, словно потоки океанического течения, проникаешь под одежду и исследуешь кожу, винты и стыки пластин, оглаживаешь места, где у людей находятся лопатки.       Где-то вдалеке слышен гром. Первые капли дождя долетают до холма, под которым мы прячемся от непогоды. Когда с шуршащей листвы срываются маленькие частицы жидкости, ты, побелевшая, отскакиваешь от меня, едва не падая с шершавого пьедестала. Удерживаю от встречи с землей. На лоб шлепается крупная капля. Сенсоры передают, что еще несколько достигают моих рогов.       — Что, если ты промокнешь? Это не опасно для тебя?       Ах, вот в чем дело.       Смеюсь, беру твою руку в свою и носом касаюсь мокрого лба.       — Ничего не будет, — провожу по изгибам рогов и демонстративно растираю влагу между пальцами. Разворачиваю тебя на сто восемьдесят градусов, обнимаю, пристраиваю морду на твоей макушке. — Какая погода в сердце шторма, Т/и?       Цепляешься за мои предплечья. Без слов понимаю: не хочешь, чтобы отпускал.       — Там всегда солнечно, — по сменившейся интонации слышу, ты понимаешь, что я имею в виду.       — Верно. Всегда солнечно. Поэтому здесь мы переждем бурю, а потом отправимся в город, — не хочу вдаваться в тонкости пропитки механизмов капров. Сейчас главное — успокоить тебя.       Расслабляешься, только когда ветер прогоняет от нас серые кучевые облака. Клубящуюся свинцовую пелену пронзает яркий луч, напоминающий включенный раньше времени прожектор.       С холма над полем распространяется едва слышный аромат розовых лепестков, который смешивается с неблагородными запахами диких трав и цветов. Не могу предугадать, насколько это особенное, приторное звучание нарушит впоследствии то хаотичное благозвучие, которое обитатели степи обыкновенно называют покоем. Но, думаю, это можешь сделать ты, ведь вы, люди, создания чрезвычайно чуткие даже до самых незначительных изменений.       Наблюдаем за тем, как тени от тел в атмосфере растекаются по зелёному полю. Похоже на море во время отлива. Очень скоро невидимые глазу воздушные потоки мобилизуют последние клочки конденсатов водяного пара. Над равниной лениво вытягивается чистое голубое небо и о присутствовавшей здесь ранее буре не говорит ровным счётом ничего. Свет прокрадывается под раскидистые ветви дуба и, достигая наших тел, свободно проходит сквозь нас.