Я невозможно скучаю. Я очень болен, я почти умираю

      Вэй Усянь появляется в Пристани Лотоса спустя полтора месяца. Будто вторя его приходу, погода стремительно меняется. Над многочисленными озерами свистит ветер: резкий и хлёсткий, безжалостно сдергивающий с деревьев листву и неустанно треплющий знамёна. Грузные грязно-серые облака затягивают всё небо и висят так низко, что кажется подпрыгни и дотянешься до них рукой. Несмотря на то, что сейчас середина дня, всё вокруг будто разом темнеет, выцветает, превращаясь в серую безликую массу.       Раньше, в далеком детстве, Цзян Чэн любил такую погоду. Они с Вэй Ином натаскивали одеял, устраивались вокруг Яньли, образуя один большой тёплый кокон. Сестра брала из семейной библиотеки сборник сказаний и читала о могучих драконах, непобедимых героях и прекрасных девах. А мальчишки завороженно слушали её, смеялись вместе с героями, радовались с ними, боялись за них.       Иногда к ним присоединялись родители. Они бесшумно проходили в комнату, опускались в глубокие плетённые кресла и молча наблюдали за детьми. Отец в такие моменты всегда мягко улыбался, в его глазах теплилась нежность, матушка переставала хмуриться, ее лицо разглаживалось из взгляда пропадала сталь, она казалась умиротворенной.       От воспоминаний першит в горле и жжёт глаза. От осознания, что как раньше уже никогда не будет, что-то глубоко в душе ломается, разбивается на сотни стеклянных осколков. — Привет, — голос у Вэй Ина тихий и бесцветный, как природа вокруг них. Слышать вечно задорного, звонкого шисюна таким непривычно и странно. Цзян Чэн даже забывает привычную ругань. Просто смотрит на последнего родного человека и молчит. Даже не угрюмо. А как-то смиренно.       Вэй Ин тоже кажется смиренным. И почему-то смирившимся. — Прости, что не был на похоронах, — произносит он. И этот полушёпот совсем не о том. Цзян Чэну бы разозлиться. Как?! Как этот предатель смеет просить у него прощения за смерть сестры?! С чего он взял, что за такое прощают?! Как его за это простить?! Цзян Чэн хочет прокричать это ему в лицо, но не может. Он чувствует какую-то вселенскую усталость, давящую на его плечи и просто смотрит. — Что тебе нужно? — собственный голос кажется чужим. — Небольшая услуга, — Вэй Ин, о чудо, виновато опускает глаза. Цзян Чэн фыркает, совмещая в этом звуке всё своё возмущение и презрение, но больше слова когда-то друга никак не комментирует.       Они вновь молчат. Смотрят друг на друга и тут же отводят глаза. Взгляды блуждают по отстроенной Пристани Лотоса, но оба видят не её. Они видят старую резиденцию залитую солнечным светом, пышушую жизнью и мирской суетой, слышат смех детворы, возгласы Юй Цзыюань, песнь стали, тренирующихся адептов и свист стрел, которые с удивительной точностью пронзают взмывших к самому небу змеев.       Они чувствуют запах гари вперемешку с кровью и ощущают жар огня, видят тела адептов, слышат их предсмертные крики. — Убей меня, — вдруг произносит Вэй Ин, вырывая их обоих из омута воспоминаний. — Что? — Цзян Чэн не особо верит в богов, но в этот момент готов молиться всем известным ему небожителям, чтобы это было всего лишь глупой шуткой его глупого шисюна. — Убей меня, — так же чётко и твёрдо повторяет Усянь. И добавляет тихо-тихо. — Пожалуйста. — Ты сейчас не серьезно… — Я обещал людям защиту. Но ничем не смог им помочь, лишь всех привёл к смерти, даже маленького ребёнка. Я Цзысюаня убил. И шицзе тоже. Я обещал вашим родителям защищать и оберегать вас, но не смог. Подвёл и их и тебя. Я всех подвёл, Цзян Чэн. Я столько всего наобещал и ничего не смог. Предал доверившихся мне людей, предал наш орден, предал тебя. Я так виноват. Я больше не могу… не могу жить. Да и зачем… — Интересно ты устроился, Вэй Усянь! Ты умрёшь, а мне что прикажешь делать? Мне что делать? Одному! Без родителей! Без сестры! Без тебя мне что делать?! А? Как мне быть, если и тебя не станет?! — Цзян Чэн кричит во всё горло, не заботясь услышит ли его кто посторонний. Плевать. На всё плевать, главное не слышать, как дорогой человек просит тебя о смерти. — У тебя останется Цзинь Лин. Ему нужна семья. Кроме тебя у него тоже никого нет. Ты воспитаешь из него прекрасного юношу, я верю.       Цзян Чэн не даёт ему договорить, смеётся. Надрывно. Горько. И кричит, кажется, на всю Пристань: — А чья это вина?!       Вэй Ин смиренно опускает голову. Будто приговорённый на смертную казнь перед палачом. Это внезапное сравнение немного остужает пыл. Снова повисает тишина. Они снова не смотрят друг на друга, цепляясь взглядами за что угодно, кроме единственного родного человека напротив. Все слова: уже сказанные и ещё только мечущиеся в голове, неприятным пеплом оседают в душе. И так больно, больно, больно, больно, что хочется плакать. И Цзян Чэн плачет. Слёзы собираются в уголках глаз и чертят по щекам мокрые дорожки. — Я знаю, что заклинатели собирают осаду на Луаньзан. Ты пойдешь? — безжизненным голосом спрашивает Вэй Ин. Он вдруг кажется таким бледным и уставшим. Губы искусаны, под глазами синяки, что сравнятся по темноте с его одеяниями. Сами глаза тоже красные, с лопнувшими капиллярами. И будто бы стеклянные. Бесчувственные. Не живые. Раньше глаза Вэй Ина всегда блестели. Искра в его пасмурных глазах не угасала даже в самые страшные времена. Даже после первого возвращения с Луаньзан эта искорка тлела на глубине его глаз. Сейчас же в них нет ни жизни, ни даже смерти. В них кладбище надежд на светлое будущее. В них руины, что остались от счастливого прошлого. В них отражение изодранной в клочья души, что больше не может оставаться в этом враждебном к ней мире. Вэй Ин уже мёртв. И не важно согласится Цзян Чэн на это безумие, или нет. — А сам как думаешь? — огрызается Цзян Чэн. — Я думаю, что ты должен пойти. Так будет правильно, — теперь Вэй Ин, чтоб его гули разодрали, смотрит уверенно, даже вызывающе. Как когда-то. Слишком давно и слишком недавно. — Я не сдамся просто так. Не им. Не этой кучке лицемерных ублюдков. Я не позволю никому из них себя убить, не позволю себя одолеть, буду драться до последнего.       Он на миг замолкает. Вспыхнувшая в глазах уверенность тает слишком быстро. Вэй Ин не отводит взгляд, но весь будто ломается, как старая кукла. И вот уже снова напоминает скорее живого мертвеца, чем человека. Следующие слова произносит куда тише, хотя всё также твёрдо: — Но ты… Умереть от твоего клинка будет для меня наилучшим исходом. Я бы даже сказал честью. Я был бы рад если это будешь ты. В конце концов это даже правильно. — Чёрт побери, А-Сянь! — обращение режет слух обоим, но Цзян Чэн не позволяет воспоминаниям сбить его с толку. Сейчас надо попробовать достучаться до этого идиота. Ещё ведь не всё потеряно. Правда?! — Ты не можешь говорить мне вот это вот всё! Ты не можешь… Не можешь уйти! — Цзян Чэн смотрит в глаза шисюна, лучшего друга, брата и шепчет: — Я не смогу без тебя. — Сможешь, — Вэй Ин тоже смотрит прямо, заглядывая своими невозможными серыми глазами, кажется, в самую душу. — Уже смог.       Он подходит ближе. Холодная ладонь невесомо касается чужой щеки. Пальцы ласково стирают ещё не высохшие слёзы. — Посмотри вокруг, А-Чэн. Ты отстроил Пристань Лотоса, восстановил орден, который под твоим руководством начал вновь процветать, стал даже сильнее чем раньше. Ты уже справился. Сам! Я не знаю, что бы сказали тебе твои родители, но я тобою горжусь!       Слова выбивают воздух из лёгких, уводят землю из-под ног. Упасть бы в родные объятия и плакать, словно тебе снова семь. Хотя Цзян Чэн и тогда не плакал. Хмурил брови, поджимал губы и обнимал сам себя, но не плакал. Вэй Ин тоже не плакал. Зато дрожал как осиновый лист и хватался маленькими пальчиками за чужую одежду, стоило где-то увидеть собаку или какое другое вселенское зло.       Цзян Чэн всегда закатывал глаза на такое поведение друга, но собак отгонял. За что получал крепкие объятия, широкую улыбку и радостный возглас: «Спасибо, А-Чэн, ты лучший!»       А теперь вселенское зло — это Вэй Ин. А Цзян Чэн должен его убить. Потому что это, блять, правильно! Только вот в награду он не получит ничего кроме разбитого сердца и огроменной дыры в душе. И где спрашивается справедливость? Почему он снова должен жертвовать на благо остальных? Разве он недостаточно потерял? Недостаточно похоронил? У Цзян Чэна нет никакого желания готовить ещё одну табличку для Храма Предков! — Ты лучший, А-Чэн, — будто бы прочитав его мысли, шепчет Вэй Ин или просто вспоминал о тех же счастливых временах. Перемещает ладонь со щеки на грудь, аккурат туда где заполошно бьется о грудную клетку сердце, где горит ярким пламенем, разгоняя по телу энергию, Золотое Ядро и ещё тише произносит — Я всегда буду рядом.       Вэй Ин, продолжая улыбаться, уходит. Незаметной поступью проходит по деревянным мосткам, легко касается родных стен, вдыхает аромат лотосов, что всегда ассоциируется с домом и выходит за ворота, чтобы тут же раствориться в суматохе города.       А спустя ещё полтора месяца глава ордена Цзян вместе с отрядом своих лучших адептов присоединяется к осаде Луаньзан.       Когда объединённая армия заклинателей поднимается на гору, они видят Вэй Усяня. О! Их определенно ждали! За его спиной полыхает деревенька, что успели возвести здесь остатки клана Вэнь. Тёмный заклинатель смотрит твёрдо и улыбается. Мрачно. Холодно. Жёстко. Как улыбался во времена Аннигиляции Солнца. Пожар за спиной бросает неровные тени на его лицо, делая похожим на самого дьявола.       И повсюду стоят мертвецы. Их много, несколько сотен. В руках Вэй Усяня это практически непобедимая армия. Мертвецы бродят из стороны в сторону, не позволяя подобраться слишком близко к своему хозяину, но не нападают. Ждут команды.       А Вэй Усянь не спешит, позволяет заклинателям собраться на вершине и не нападает, проявляя просто таки невероятное терпение. Но это даже понятно. Вэй Усянь не желает этой битвы, но готов защищаться до последнего.       Заклинатели так же застывают в нерешительности. Почему-то никто не хочет быть первым. Многие бросают взгляды полные надежды на главу Цзян, но Ваньинь лишь холодно ухмыляется. Он точно не собирается начинать резню. И вообще если все тихо мирно разойдутся по домам, он окажется только в выигрыше. Заберет Усяня в Пристань и будет вправлять ему мозги.       Надо было с самого начала не отпускать его никуда. Но Ваньинь так оторопел от услышанных слов, что попросту упустил момент, когда его шисюн исчез.       В итоге кто-то всё же спускает первую стрелу. Вэй Усянь отбивает её ленивым взмахом руки. Мертвецы будто только этого и ждали, кидаются в бой.       Цзян Ваньинь уверенным шагом идёт в сторону брата, стараясь не обращать на происходящее вокруг внимания. Но всё равно замечает, что нечисть какая-то не опасная. Мертвецы ревут, рычат и упорно шагают на заклинателей, но Ваньинь знает своего шисюна и знает на что тот способен. Осознание прошивает мозг яркой вспышкой. Всё что происходит сейчас не более чем фарс, чтобы создать видимость битвы. Ранеными с горы Луаньзан если кто и уйдёт, то только самые неудачливые. Это даже смешно.       Добраться до Усяня оказывается не так уж сложно, хотя все остальные наверняка бы с ним поспорили, ведь им не позволили сдвинуться и на метр в сторону Старейшины Илин.       Ваньинь застывает. Он не готов. Он не может этого сделать. Его руки дрожат, а на глазах опять слёзы. Но Усянь едва заметно кивает. В его глазах решимость мешается с благодарностью. Глава Цзян поднимает клинок для удара и позорно зажмуривает глаза. Саньду пронзает чужое сердце, одновременно с этим разбивая сердце своего хозяина.       Вэй Ин в последний раз улыбается брату.