МОЛОДАЯ ХОЗЯЙКА РИЗЕНБУРГА
– Маркус! Маркус! – шептала молодая хозяйка Ризенбурга, – где же ты? Приезжай скорее и спаси моего сына! Последний и теперь уже единственный отпрыск славного рода чешских королей Подебрадов, изнурённый борьбой за жизнь младенец, которому не исполнилось ещё и месяца, угасал на руках у матери. Крошечный мальчик содрогался в приступах кашля, приобретал пунцовый цвет кожи при каждом новом усилии поймать глоток воздуха, заходился плачем от тщетности попыток, боли и страха, и ещё сильнее закашливался. Дыхание между приступами было частым и шумным, и в то же время слабым, поверхностным, будто что-то не пускало жизнь в его маленькое тельце. – Дыши, сыночек! Алеш, дыши! – кричала обезумевшая мать, припадая ухом к груди ребёнка, прислушивалась и встряхивала обмякшее тельце, вглядываясь в напряжённое, испуганное личико. В памяти вспышками всплывали моменты, как малютка только-только начал осознанно улыбаться в ответ на ласково обращённые к нему слова матери… взгляд его умных, добрых испытующих глаз… покой и умиротворение спящего у груди сына. И вот теперь он, такой желанный, такой долгожданный источник счастья не в силах ухватиться за этот мир. Подобным же образом, один за другим покинули свет пятеро предыдущих её детей, и предчувствие неминуемой беды затаилось в дальнем уголке сердца несчастной матери. Молодая и всё ещё поразительно красивая, но согбенная горестями полного духовного одиночества, непонимания и неприятия её мира, отсутствием любви к супругу, годившемуся ей в отцы, она жила надеждой, что последний ребёнок станет единственным парусом, позволяющим держаться за жизнь. Жестокая дружба семьи, которая не может, не хочет разделить думы молодой графини, леденящие душу и тело ласки нелюбимого супруга, а также чуждая религия с пышными обрядами идолопоклонства, методично насаждаемая как единственно верная – довершили своё дело. Леность ума и осторожность духа семейства Рудольштадтов не давала её членам подняться выше условностей времени и их сословия, и экзальтированная душа Ванды догорала вместе с плотью. Обессилив более от душевной, нежели от физической борьбы с недугом сына, графиня впала в состояние какого-то безразличия. Усталость сковала члены, она в изнеможении опустилась на ложе и сквозь пелену видела, как вошедший доктор перенимает из её рук поникшего младенца… Воспоминания нахлынули, завладев чувствами, ощущениями и разумом одновременно. Канун обручения со знатным чешским аристократом графом Христианом. Паломничество с родителями к деревеньке близ Ческе-Будеёвице, считавшейся местом силы рода графа Прахатиц. – Дорогая моя дочь Ванда! – торжественно произнёс отец. – Имя, данное тебе при крещении, созвучно древнеславянским свободолюбивым племенам венедам, жившим в этих краях и постоянно дающим отпор соседним германским народам, зарившимся на наши земли. Тебе предстоит славная задача. Твой долг истинной протестантки, хоть нам и приходится исповедовать нашу религию тайно из-за преследований нашей семьи императором Карлом, – склонить на сторону добра и правды, к вере наших праотцов, твоего будущего супруга и его семью. Неси этот огонь сквозь поколения, передай свою горячую любовь к родине твоим будущим детям. Эти троцновские развалины на территории недавно построенного монастырского двора, эта земля – колыбель твоего могучего прародителя, Яна-освободителя, прозванного Жижкой. Ты не раз слышала рассказ о том, что мы – прямые потомки по линии Анешки, его дочери. Да не посрамим его памяти, его самоотверженности, храбрости и мудрости! Не предадим страданий наших соотечественников и единоверцев Яна Гуса и Иеронима Пражского. Мы – воины божьи, а там, где правда, там незримо за нашими плечами ступают призраки великих борцов минувшего… – граф Прахатиц погрузился в воспоминания юности, оглядываясь по сторонам. – А вооон там, – продолжал он, не останавливая хода своих мыслей, – виднеется лес, где некогда укрылась от бури Йохана, мать Яна, не успев дойти с поля до дому. Там и появился он на свет божий. Народ веками почитал дуб, под которым был рождён Ян Жижка. И мне приходилось мечтать под его развесистой кроной, будто желающей охватить собой весь мир. Я мечтал о возрождении нашей родины, о политической и религиозной свободе Богемии. Однако австрияки, поглотившие наши земли, захотели поработить и наши умы, сделать из чешского народа янов, не помнящих своего родства. Но как бы они ни старались, сжигая все наши книги и рукописи, им не удалось вырвать из памяти всё, что связано с прошлым нашего отечества. Жив ещё народный эпос о великом полководце и его делах. Сначала, во времена моей юности, по приказу настоятеля местного монастыря рядом с дубом, памятником таборитов, воздвигли католическую часовню Иоанна Крестителя. А мы стали называть и эту часовню Жижковой. Тогда враги нашей религии и нашей свободы решили разрубить дерево на куски и сжечь его. Но добрые люди, памятуя о славе своего доблестного земляка и почитая всё, что с ним связано, растащили недогоревшие останки и сделали из них себе кто оберег, кто талисман с целью передать эту вещицу следующим поколениям. Та полюбившаяся тебе гитара, игру на которой ты с таким жаром осваиваешь, взяв пример со своего отца, достанется тебе в приданое. Сохрани её для наших потомков, эта вещь обладает духом самого Жижки. Искусный мастер, чех по происхождению и верный хранитель народных ценностей, при её починке (гитара то старинная, испанская) предложил приспособить эту реликвию в качестве мостика, на котором крепятся струны, взамен прохудившегося, чтобы связать символ нашей веры и любви с преклонением перед вечным искусством музы Евтерпы. Ведь музыка была далеко не последней во всех выигранных боях доблестного полководца. Бывало, враги начинали разбегаться, только заслышав первые звуки торжественного гимна гуситов… – Господин капеллан! – голос доктора, голос союзника и друга звучал уверенно и резко, что привело в трепет сердце Ванды, но ни одним членом не могла она пошевелить, ни одного движения не получалось сделать и ни единый звук не мог вырваться из скованных уст. – Прошу не делать скоропалительных выводов по поводу здоровья графини Рудольштадтской и её сына, чтобы не совершить чудовищной роковой ошибки! Не может столь молодая женщина в расцвете сил так внезапно отойти в мир иной. Мне лучше знать о её состоянии, я наблюдаю за молодой госпожой несколько лет и встречал уже и это бездвижное состояние, и бледность кожных покровов с почти полной остановкой жизненно важных функций организма! Предлагаю Вам заняться Вашими прямыми обязанностями и пойти помолиться за спасение душ неверующих. Мысль работала отчётливо. Она не сумела склонить своего супруга к её политическим воззрениям, приобщить своих родственников к истинной вере отцов. Они лишь с недоумением и раздражением, прикрытым приличиями и ласками, жалели эту, по их словам, мученицу за иллюзорную свободу. Что дала ей её никчёмная жизнь, напрасно принесённая жертва, кроме несправедливого отчуждения и молчаливого порицания близкими людьми, если даже её последний отпрыск не сможет стать преемником её убеждений и взглядов? Остались ли, кроме неё и идеалиста Маркуса, люди, желающие изменить этот лживый мир, этот унизительный раскол между слоями общества, несправедливое деление на касты? Глубокая разочарованность и неудовлетворённость собой, духовное одиночество иссушали её сердце и ум, ибо не были оправданы возлагавшиеся на неё чаяния родителей. От тщетных усилий сделать хоть какой-нибудь знак, говорящий о том, что она жива, Ванда казалась ещё более безжизненной, неподвижной и ледяной, и эти чрезмерные усилия привели её в состояние полной каталепсии… – Сыночек, счастье моё, спасибо тебе и Господу за нашу встречу! Твой отец будет гордится богатырём, рождённым в такую непогоду. Бог был милостив ко мне при рождении, потому нарекли меня Йоханой. Милость его распространяется и на тебя, кроха, – Бог не позволил покарать нас с тобой громом и молнией и укрыл под сенью могучего дуба в дремучем лесу. Знать и тебе быть Йоханом, Яном. Янычек. Суровая пора и мрачная дубрава закалят твой характер. Как знать, может статься, быть тебе славным рыцарем, который покарает недруга и захватчика наших лугов, Рожмберка, желающего окончательно разорить нас и других таких же небогатых панов в округе. И жить ты будешь долго, и прославишь народ свой, поднимешь его против богатых притеснителей и нечисти чужеземной… – Госпожа Ванда, госпожа Ванда! – тревожный голос звал откуда-то из глубины. Кто-то пытался привести в чувство, разбудить её. Хотелось открыть глаза, ответить, встать, но тело не желало слушаться. Жила только мысль. Сначала она почувствовала прикосновения. Кто-то нащупывал пульс, тряс её за плечи, растирал ладони. С огромным усилием удалось пожать чью-то тёплую руку, пошевелить головой, чтобы дать понять, что она ощущает и реагирует на зов. С большим трудом получилось приоткрыть глаза, но видела она только белый свет с очертаниями тёмных фигур на его фоне. Постепенно зрение восстановилось, вернулась способность различать предметы и людей. – Как Вы себя чувствуете, сударыня? – произнёс до боли знакомый голос. – Кризис миновал, силы возвращаются к Вам. Госпожа Ванда, Вы слышите меня, можете отвечать? – Ванда? – недоумение и растерянность читались в глазах графини Рудольштадт. – Я Йохана, жена Ржегоржа из Троцнова… А где мой сын, Янек? Я должна показать нашего первенца его отцу, – улыбаясь и не понимая происходящего, Ванда протянула руки к кроватке младенца. – Пресвятая дева Мария, это предсмертный бред! Господин доктор, – вскричал напуганный капеллан, осеняя себя и всё вокруг крестным знаменем, – бесы вселились в молодую хозяйку и не мудрено, что род Рудольштадтов обречён на вечные мучения ада… – Ааа, так ты местный священник, наперсник Рожмберков, пришедший в очередной раз обобрать и так уже разорённый народ?! – вскричала она на родном языке своей поруганной родины. – И что значит это твоё латинское бормотание себе под нос? Вы, праздные слуги божьи, так онемечились в союзе со знатью, что забыли свой родной язык? Ложью и запугиванием отнимаете вы плоды труда простых земледельцев и ремесленников, в поте добывающих себе хлеб. Прочь руки от моего сына со своими нечистыми продажными обрядами! – вскричала она в неистовстве, резко вставая с постели и выталкивая за дверь испуганного, грузного от безделья домашнего служителя церкви, который вот уже с четверть часа пытался окропить помещение святой водой. Волосы её растрепались по плечам, от бессонных ночей глаза приобрели пугающую ясность, а бледность лица делала её похожей на привидение правительницы богемских племён королевы Либуше. – Сударыня, успокойтесь и присядьте. Посмотрите на меня внимательно, – доктор подвёл взволнованную воительницу к ложу, осторожно усадил на него, ибо отголоски прошлого ещё витали в воспалённом мозгу больной, вложил её ладони в свои и с нежностью в голосе, тихо, но убедительно проговорил. – Я Ваш лечащий врач, Ваш друг и преданный слуга. Ванда, Вы перенесли сильное потрясение, Ваш сын, Алеш, Альберт, испытывал затруднение дыхания вследствие грудной болезни и длительной лихорадки. Но после некоторых мероприятий мальчику сделалось значительно лучше. Я приготовил для него лекарства, которые придётся давать ему некоторое время и научу Вас действовать при повторении приступов. Сейчас Вашему сыну гораздо легче, цвет кожи пришёл в норму, дыхание восстановилось, и он мирно спит в своей кроватке. Мне придётся понаблюдать за ним и за Вами в течение нескольких часов. Графиня Ванда постепенно стала приходить в себя и осознавать происходящее. Вернулась способность рассуждать, и она ужаснулась своему безвольному поведению, которое продемонстрировала перед святым отцом, практически членом почтенного семейства Рудольштадтов, ибо он жил в замке и выполнял обязанности капеллана. Удивилась она и тому, насколько реальность смешалась со сновидениями и воспоминаниями, испугалась того упадка физических сил, той прострации, в которой пребывала во время своих странных видений. Младенец зашевелился, проснулся, стал рассматривать предметы, попавшие в его поле зрения, поймал взволнованный взгляд матери, посмотрел на неё с пониманием, узнав в ней что-то близкое и дорогое и вознаградил её доверчивой улыбкой. Крошечные губки сделали несколько сосательных движений, ребёнок покрутил головой в поисках источника пищи. Доктор с довольным видом подал новорожденного графине, чтобы та накормила возрождавшееся к жизни божье создание… – Нееет, смерть не отнимет тебя у матери, так много страдавшей! – Ванда крепко прижимала к груди своего спасённого мальчика и страстно целовала его в порозовевшие щёчки, нежные губы, ясные глаза. – Ты – единственное существо, которое позволено любить мне на этом свете! – с придыханием от рвавшейся наружу нежности и дрожащим после перенесённых потрясений голосом говорила женщина, с благодарностью и страстью глядя на доктора, – и Маркус понимал, что скрывалось под пылкими и трагичными возгласами несчастной графини Ванды, произнесёнными как приговор. – Мой сын спасён! Я вижу его будущее! – восторженно вскричала воодушевлённая сивилла, поднимая взор к небесам и указывая перстом куда-то вперёд. – О, ему предстоят колоссальные сражения! Он продолжит дело своего великого предка, не зря освобождавшего своё отечество от ереси католицизма и жадности власть имущих. Его участь – борьба! Но эта битва с несправедливостью будет выиграна не силой, а убеждением. Этому мальчику суждено быть воином милосердия, а не гнева, гражданином мира! Философ, чуждый уродливого общества высшего света, которое никогда не поймёт прекрасных движений его души, он поверит в лучшие чувства простого народа и сольётся с этим народом. Он любовью искупит все кровавые события прошлого. Я вижу прекрасного молодого ангела с ликом родного брата Христа, идущего с ним плечом к плечу, доброго, справедливого и радостного от осознании того, что может дарить свет поверженным умам и отчаявшимся душам. Он даже сумеет победить смерть… чтобы стать наисчастливейшим человеком на земле... Хоть в ледяном сердце моём и царит лютая тоска, я не в силах не любить моего сына. Я благословляю твою будущность, дитя! Вдохновение постепенно покидало накалённую до предела вещунью, в глазах появилась жгучая боль. Мысль о том, что опять придётся возвращаться к жизни пустых предрассудков, к животному подчинению супругу, была невыносима. Единственный человек, понимавший её, разделявший её убеждения и фанатичную любовь к отечеству, не сможет стать ей больше чем другом. И это несчастье совсем подкосило и так слабый организм женщины. – Сударыня, – доктор обернулся на дверь – не может ли услышать его кто-нибудь – и заговорил быстро и тихо, – Ваша печаль убьёт Вас, бесценный мой друг. Для Вашего душевного покоя нужна атмосфера сочувствия и признания, общность взглядов среди своих братьев, в тайне готовящих грандиозные перемены против деспотизма мира. Оставьте Ваших близких, эти холодные прагматичные умы, этот надменный замок – тюрьму для рассвета добрых порывов. Доверьтесь своему союзнику, так хорошо знающему Ваше сердце... Ванда жестом прервала собеседника, покачала поникшей головой и ответила с грустной улыбкой: – Я хорошо поняла всё, что Вы мне сказали, дорогой доктор. И горячо ценю Ваш необычный характер, храбрость и ум. Моя благодарность Вам за спасение Альберта будет жить в сердце всю оставшуюся жизнь. Но я никогда не решусь покинуть стены этого дома. К супругу я испытываю глубокое уважение и привязанность. И с гордостью принесла себя в жертву ради спасения своих родных, согласившись на брак с ревностным католиком и приверженцем Империи. Я с благоговением и самоотверженностью чту исполнение долга, ибо так воспитали меня мои родители и дали на это своё благословение. Как бы тяжела, смертельно тяжела не была сия ноша, придётся нести её до конца моих дней. И, ко всему прочему, мне есть для кого жить и в кого вливать все мои чувства. Как я могу оставить моего сына? А забрать с собой его нельзя, ведь он принадлежит не только мне. Не убивайте меня раньше времени, это не в моих силах.… – прошептала Ванда, прижимая мальчика к груди. – Спасибо тебе, о мой сын, моё сокровище, ты скрашиваешь мою жизнь, делая её счастливой… Прошу Вас, доктор, не оставляйте меня без Вашей дружеской заботы. Быть может ещё не настал решительный час… Маркусу стало очевидно, что в этот раз ему не удастся уговорить молодую хозяйку Ризенбурга расстаться с прошлым, с этой невыносимой супружеской жизнью и лицемерной дружбой окружающих. Она пока не решалась верить его мечтам о будущем. Сын же – доктор это отчётливо понимал – был для Ванды продолжением её души, надеждой возродить тайную религию истинного христианства, справедливости и взаимопомощи, высокие идеи освобождения человечества от гнёта империй, пришествия на землю царства истины.12-17 марта 2022