Срывая цепи

***

Иногда Алатус спрашивает себя: действительно ли он ещё не сошёл с ума? Губы, язык, горло Риель… он чувствует их. Своим постепенно твердеющим членом. Но из-за этого боль становится только сильнее. Глаза щиплет. Губы давно превратились в изжёванные куски мяса. Мир сжался до пульсирующих очагов жара: раны заживают, но их вновь разрывает. Толчки и рывки сливаются, мгновения растягиваются в бесконечность, и тонкая нить раздражающего удовольствия нарезает сознание на прозрачные ломтики стальной раскалённой струной. Деревянная балка растёрла плечи и внутреннюю кожу локтей в кровь, ягодицы трясутся, всё ещё время от времени пытаясь судорожно сжаться — внутри жжёт, будто кишки залиты кислотой. Но Алатус знает, что выдержит это. Уже очень давно ему почти что не страшно. Однажды Веноми бросила его в яму к приговорённым на смерть мятежникам, приказав не сопротивляться, а людям пообещав, что тот, кто заставит Алатуса кончить, будет помилован… Преступники поначалу вели себя осторожно и, возможно, даже верили обещанию, только вот все их усилия не принесли результата, и тогда озлобленные, ведомые ненавистью и низменным желанием урвать в оставшееся до казни время как можно больше удовольствия, они издевались над Алатусом до утра. А потом он убил их. Всех. Как же сладко было ломать хрупкие, словно деревянные веточки, тела бесполезных людишек… видеть ужас в их широко раскрытых глазах… впитывать кожей сожаления, слушать их бесполезные мольбы… — А-а-а! А-а-а! — Что? Что ты там… Веноми оставляет рукоять кнута внутри Алатуса и обходит его, только чтобы увидеть залитое спермой лицо Риель. Дриада беспомощно хлопает покрасневшими глазами и улыбается, как маленький ребёнок. Алатус встречается с вязким, словно топкое болото, взглядом Веноми, чувствуя опустошение. Его берут за подбородок и целуют. Пухлые губы почти съедают его собственные, властный язык проникает сквозь разжатые зубы и жадно вылизывает нёбо и дёсны, очищая рот от крови и смешавшейся с ней слюны. Когда же Веноми наконец отстраняется, Алатус безвольно повисает на всё ещё цепляющихся за балку руках. — Приведи себя в порядок и приходи ко мне вечером. Веноми никогда не «играет» в своей опочивальне, а значит — продолжения экзекуции не предвидится. И всё равно Алатус внутренне содрогается. Руки сами собой разжимаются, и тело мешком падает на песок, залитый собственными кровью и потом. — Помоги ему, Риель. Дриада с готовностью кивает. Она уже размазала сперму по лицу и рукам и теперь заворожённо любуется, как между пальцев натягиваются тонкие белесые паутинки, словно от слизи. Впрочем, почему «словно»? Эта полупрозрачная вязкая штука и есть слизь. Выделения из его тела, которым предшествует краткий миг забвения — слишком краткий, чтобы хоть что-нибудь значить. Веноми уходит, накинув белый халат, оставляющий открытыми её изящные руки. Ткань испачкалась в красное и чёрное, но это нестрашно, ведь над подвалом есть ещё один подземный этаж, где хозяйка обычно омывается и переодевается в более скромный наряд. Алатусу тоже нужно будет подняться туда. Но пока он просто лежит, прислушиваясь к зуду внутри и снаружи своего тела. Наверное, лучше было бы сойти с ума, чем проходить через всё это снова и снова… — М-м-м! Риель вытирает о его плечо ладошку и быстро встаёт, отряхивая тонкие, почти прозрачные одежды. Потом снова толкает. — М-н-н! Она хочет, чтобы он встал, потому что Веноми приказала помочь. Хиличурл бы с этим приказом, но на неё тоже действует магия имени, и если дриада задержится с выполнением поручения, расплата будет болезненной и неотвратимой. А Алатус больше не хочет слышать, как она задыхается в беззвучных криках и как её выворачивает кровью и желчью. Такое было только однажды, когда дриада впервые появилась в подвале и не поняла сразу, что и как ей нужно делать… А Веноми терпеть не может, когда ей перечат. Алатус заставляет себя сесть, а потом встать: песок прилип к спине, ноги уже почти не дрожат. Но стоит сделать шаг — как внутренности отзываются острой болью. — М? М-м-м-м-м? Риель опускает голову к плечу, заглядывая Алатусу в лицо. Она выше его, но по разуму вряд ли отличается от воробья. — Иди вперёд. Впрочем, дриада хорошо понимает слова. Или, скорее, команды? «Ладно, неважно». Веноми уже закончила с водными процедурами: пол на промежуточном этаже залит мутной водой, а в лохани жидкости почти не осталось. Но Алатусу хватит. Как хватало всегда. Риель вытирает его спину чистой тряпицей, потом поясницу и между ягодиц, а закончив со спиной, обходит и принимается тереть грудь, опускаясь всё ниже. Но Алатус хватает дриаду за плечо, останавливая: — Хватит. После чего облачается в просторные штаны и тонкую накидку без рукавов. Снаружи ещё не успело стемнеть, под большим навесом собрались люди — за ними даже не видно Веноми, но они лишь наблюдают за беседой своей богини со стариками. Это ненастоящий совет, ничего серьёзного они не обсуждают, лишь переливают из пустого в порожнее, но всё равно ждать Алатусу ещё долго. Показное собрание заканчивается, когда солнце наполовину опускается за горизонт. Старики переходят из-под навеса в одну из землянок, а Алатус направляется к самому высокому зданию в поселении: «дворцу». Здесь несут стражу несколько самых обычных людей, в дневное время пасущих овец или охотящихся на кабанов и полевых птиц. Они знают Алатуса и даже уважительно склоняют головы при его приближении. — Везёт же! — доносится завистливый шепот в спину. — Ах, когда же Повелительница и меня заметит? — вторит одному глупцу второй. «Молитесь, чтобы она не замечала вас как можно дольше». Люди иногда пропадают, и никто не удивится, если такое произойдёт с очередным пастушком — мало ли, хищник какой подкараулил или монстр напал? Да, никто не удивится и не узнает, что пастушок пал жертвой собственной богини, а раз так — репутация Веноми не пострадает, как и её скромная сила. «…если бы меня не было, как быстро от этого селения не осталось бы и души?» Поднявшись на третий этаж, Алатус усаживается под дверью в опочивальню, наблюдая через окно за постепенно чернеющим небом. В лесу, где он появился на свет, небо почти всегда было скрыто за густыми кронами вековых деревьев, но здесь, в долине, звёздами и солнцем можно любоваться из любого места. Кроме подвала. Алатус не понимает песен людей, воспевающих красоту природы, но звёзды и солнце кажутся ему далёкими и свободными. Глядя на них, он представляет себя таким же свободным… — Пойдём. Он слышал шаги Веноми, знал, что она поднимается, и встал прежде, чем хозяйка увидела его своими глазами. Однако ничто не мешало ей видеть глазами Алатуса и слышать его ушами. — У меня для тебя новое поручение, — Веноми заходит в комнату с огромной кроватью, застеленную белоснежной шёлковой простынёй и укрытую балдахином из полупрозрачной ткани, невесомой, как лунный свет. — Ты должен убить Гуй Чжун. «Богиню?» До сих пор приказы Веноми касались только людей и божественных зверей архонтов, но теперь она хочет отправить его за жизнью демонобога? — Не бойся. В комнате, большую часть которой занимает кровать, есть также небольшой столик с выдвижными ящичками, украшенными резьбой тонкой работы. Достав из одного такого светящуюся жемчужину, Веноми бросает её Алатусу: — Ты слышал о поселении к северу от гор Тяньхэн? Сжав в кулаке жемчужину, Алатус кивает. Он и правда слышал про Киришу. — Эта сучка, Гуй Чжун, не только охмурила Моракса, как будто одной защиты ей было мало, так ещё и остатки своих последователей заставила молиться Богу Войны… Поднеся сжатый кулак к губам, Веноми принимается грызть ноготь большого пальца, глядя в пустую стену, словно пытаясь рассмотреть за ней далёкий город. — …Алый Король сошёл с ума после смерти Богини Цветов, может, и Моракс повторит его участь? Хмыкнув, Веноми вонзает взгляд в Алатуса: — Ты непременно должен убить эту суку. Вместо ответа Алатус склоняет голову. У него нет выбора. Ведь это приказ.