Раздоры в раю

      — Фин, уже пора выходить, процессия к кладбищу начнётся через полчаса.       Эйвери медленно застегнул последнюю сапфировую запонку и окинул себя в зеркале брезгливым взглядом. Некоторые из ран, нанесённых ему Эйданом, до сих пор окончательно и не зажили, хоть целители и прилагали все возможные и невозможные усилия, чтобы ускорить его выздоровление.       Фин дотронулся костяшкой большого пальца до зашитой брови, которая всего пару дней была рассечена до такой степени, что пришлось наложить больше дюжины швов.       Уже который день мыслей бывшего слизеринца не покидала картина смерти родной сестры, в которой был повинен в первую очередь их отец, а не Макнил, выпустивший смертельное заклинание. Парень всегда знал, что Бенджамин далеко не отец года, но всё-таки даже он не ожидал от него, что тот закроется беззащитной дочерью, как живым щитом, чтобы спасти свою жалкую жизнь.       После исчезновения Эйдана и Джеймса, Эйвери уже сам хотел прикончить отца голыми руками, но его удержала одна единственная мысль, которая заключалась в том, что он сможет поступить изощрённее.       Фин уже давно раздумывал над тем, что именно ему выпадет жребий однажды убить Бенджамина либо в порыве ярости, либо в наказание за его предательство, которое мужчина мог с лёгкостью совершить, что доказала смерть Кэролайн. Но пока в его голове зародился не план убийства, а идея публичного унижения отца, который так высоко ценил свой статус. Эйвери знал, что бесчестие ударит по Бенджамину сильнее любой пытки, поэтому с упоением представлял себе сцену, которая должна была сегодня развернуться прямо у могилы его младшей сестры.       — Фин, ты меня слышишь?       Дверь комнаты Эйвери открылась и в неё проскользнула женщина лет тридцати с небольшим, одетая в чёрное платье в пол, с высоким воротником, полностью скрывающим длинную, белую шею. Её тёмно-каштановые волосы были собраны в тугой пучок на самом затылке, из которого не выбилось ни единой пряди. Руки женщины были облачены в тонкие, чёрные, лайковые перчатки, в которых она держала широкополую шляпу того же цвета, с длинной траурной вуалью, которая должна была полностью скрыть её лицо.       — Тётушка, вы как всегда очень вовремя, — съязвил Финеас, напоследок поправив свой чёрный галстук и направившись к двери.       Живые карие глаза женщины взметнулись на племянника, словно пытаясь считать эмоции, обуревавшие его в тот день, но это было абсолютно бесполезно, потому что он был, как и всегда, непроницаем. Зато выражение лица родственницы сказало Эйвери многое, в особенности то, что она так тщательно старалась скрыть.       — Всю ночь напролёт прорыдала? — поморщился парень, вынудив женщину опустить взгляд в пол. — Оливия, если ты решила строить из себя сильную и независимую женщину на протяжении всей своей жизни, то не выходи из образа даже на похоронах своей любимой племянницы. Ты выглядишь просто жалко.       Молодой человек оттеснил тётку в коридор, закрыв за собой дверь и наложив на неё защитные заклинания, которыми он теперь предпочитал не пренебрегать. Следуя традициям общества, в котором он вырос и продолжал жить изо дня в день, Фин взял родственницу под руку и повёл её в гостиную, где уже собрались многие волшебники, желавшие проводить в последний путь погибшую.       — Нет, Фин, жалок тот, кто скрывает свои настоящие эмоции под маской хладнокровности, — наконец ответила племяннику Оливия, покрепче схватившись за его локоть. — Почему ты не можешь признать того, что скорбишь, как и я?       — Потому, что это не так, — просто ответил Эйвери, не удостоив тётку даже взглядом. — Я игнорировал это несчастное создание почти всю свою сознательную жизнь, так с какой стати я теперь должен обливаться слезами и впадать в депрессию? Я предпочитаю оставить это её бывшему жениху.       Женщина снова решила замолчать, анализируя ответ Фина и стараясь вникнуть в каждое его слово с особой тщательностью. Оливия Эйвери была далеко не глупа или наивна, потому прекрасно понимала, что смерть сестры вряд ли смогла всколыхнуть в прогнившей душе её племянника хоть какие-то тёплые чувства, но всё-таки видела, что за его словами скрывается что-то большее, чем обычная холодность и безучастность.       — Ты обдумываешь свою будущую месть? — аккуратно поинтересовалась женщина, боясь навлечь на себя гнев бывшего слизеринца.       — Если бы ты не была сестрой моего отца, то я уже давно заставил тебя бросить эти идиотские расспросы.       — Так что? — не унималась Оливия, а её дотошность уже начинала выводить Эйвери из себя, поэтому он решил поделиться с тёткой своими мыслями.       — Ни для кого не станет секретом, что теперь Поттер и Макнил попали в мой список смертников, — пожал плечами молодой человек, помогая родственнице спуститься по лестнице. — Начну я с Поттера, чтобы Макнил мог вживую столкнуться с тем, что настигнет и его в один прекрасный день. Их смерти не будут быстрыми и безболезненными, это уж точно. Я сломаю каждую кость в их телах, разорву каждое сухожилие, осушу их вены до последней капли крови, а затем отправлю их расчленённые тела родственникам по почте, чтобы они, как пазл, собирали своих Джеймса и Эйдана. Теперь, когда ты услышала мой ответ, ты уверена, что не хочешь его забыть?       Оливия остановилась на верхней ступеньке, что помогло ей остаться на одном уровне со своим племянником, и одарила его насмешливой улыбкой.       — Фин, дорогой, ты думаешь, что все те тридцать три года, что я существую рядом с твоим отцом, я не научилась спокойно относиться к таким вещам?       Эйвери лишь криво усмехнулся и повёл родственницу к дальнему столу, у которого стояли его отец и его «друзья», обсуждавшие в тот момент явно не похороны Кэролайн.       — Что ж, эта смерть вполне в духе Долохова. Я так и представлял себе его кончину, — заметил Бенджамин, отпив немного из своего бокала с огневиски и издалека приметив сына и младшую сестру.       — О чём это вы? — спросила Оливия, становясь подле брата, который на удивление спокойно перенёс её присутствие.       Практически с самого рождения Оливия Эйвери была главным изгоем во всём чистокровном обществе. Из-за скоропостижной смерти матери после родов её воспитанием занимались многочисленные няньки и гувернантки, которые не научили девушку ничему путному, а лишь привили ей омерзение к порядкам, главенствующим в её среде и зародили в её свободолюбивой душе первые идеи о более открытой и счастливой жизни вдали от семьи.       Оливии было всего десять лет, когда у её старшего брата появились наследники, и после этого тотальный контроль Бенджамина, жертвой которой сначала стала его сестра, а затем и жена, уменьшился до едва ощутимых размеров. В тот год, когда Эйвери уехала в Хогвартс, она поняла, что её жизнь больше не будет прежней и дала себе обещание однажды окончательно распрощаться с чистокровным обществом, угнетающим её на протяжении всей жизни.       Оливия не боялась пересудов, которые раздавались со всех сторон, когда в чистокровном обществе становилось известно о её новых выходках.       В свои пятнадцать лет девушка впервые сбежала из дома вместе с далеко не чистокровным однокурсником, который ко всему прочему был ещё и когтевранцем, что вызвало настоящее волнение среди степенных матрон и их «непорочных» дочерей. Но Эйвери тогда было плевать на всё и всех, она уже больше никогда не вернулась в отческий дом, где её равняли с женской прислугой или, того хуже, видели в ней не больше, чем товар на выданье.       Счастливая жизнь Оливии продолжалась совсем недолго, ведь она в какой-то момент просто забыла о существовании своего старшего брата, который далеко не одобрял её образа жизни. В один из вечеров, когда уже совершеннолетняя девушка возвращалась в их с женихом квартиру, находившуюся в дешёвом магловском районе Лондона, она нашла труп своего возлюбленного прямо перед входом в их подъезд. В грудь парня был вдавлен железный гвоздь по самую шляпку, на котором была закреплена бумажка с посланием от старшего брата: «Беззаботные игры кончились, я так и передал твоему жениху».       В тот период своей жизни Оливия нашла в себе силы, чтобы справиться со своим горем и не вернуться в семью, которая была ей до того противна, что она посещала дом брата лишь по праздникам и в виде большого исключения. Но это не мешало девушке искренне сопереживать несчастной жене Бенджамина и его двойняшкам, которых вряд ли ждало лучшее будущее, чем то, которое было уготовано ей самой.       Истребляя любые предположения старшего брата о своей возможной женитьбе на одном из представителей древнего чистокровного рода Ноттов, Оливия осталась старой девой, что вовсе её не смущало и только наоборот способствовало увеличению числа её любовников.       Женщина уже давно обосновалась во Франции, куда регулярно старалась вывозить и Кэролайн, к которой была особенно привязана, считая её родственной душой. Поэтому смерть племянницы, впервые уже за очень долгое время, смогла вывести Оливию на эмоции, которые она выплеснула прошедшей ночью в громких, душераздирающих рыданиях.       Женщина облада даром провидения, не раз ей во снах и наяву являлись сцены, которые позже имели место быть и в реальной жизни, о чём хорошо знал Бенджамин и не раз обращался к ней с вопросами о грядущем. Но чаще всего Оливия предпочитала игнорировать надоедливого родственника или откровенно врала ему, что не заметить было просто невозможно, и из-за этого старший Эйвери приходил в бешенство, но никогда не пытался причинить боль сестре.       Бенджамину хотелось ломать лишь тех, кого он мог подчинить своей воле, так было с его женой и дочерью, но таких людей, как Финеас или Оливия он опасался и старался избегать, где-то в глубине души зная, что может оказаться куда слабее их.       — Долохов мёртв, — нехотя сообщил сестре Бенджамин. — Был убит непростительным в собственной же спальне.       — И что же с ним произошло? Будучи пьяным вдрызг он наставил палочку на свою новую жертву не тем концом? — засмеялась женщина, но её веселья не разделили присутствующие мужчины, только лишь Финеас усмехнулся.       — Его прикончила проститутка, которая была агентом Грюма под прикрытием.       Теперь уже громогласный взрыв хохота вырвался из груди Эйвери, который не мог представить себе более комичной смерти для старого развратника Долохова, как расправа от руки подставной шлюхи.       — У той девушки наверняка было чувство юмора, чтобы избрать такой способ умерщвления нашего товарища, — заметил Фин, стараясь подавить улыбку, которую не хотел показывать в таком обществе. — Не выяснили, что это была за девушка?       — Яксли и Лестрейндж видели её в тот вечер и даже общались с ней, — ответил сыну Бенджамин, осуждая его весёлость по такому поводу. — Но никто из них её не запомнил, она была в какой-то маске, скрывавшей половину лица, так и те двое были уже достаточно пьяны. Они запомнили лишь то, что у неё были ярко-рыжие волосы и длинные ноги, а такое описание вряд ли сможет нам как-то помочь.       — Рыжая бестия, прикончившая Долохова наверняка была прехорошенькой, если тот потащил её к себе в спальню, — заметила Оливия, тоже взяв в руки бокал с алкоголем, из которого сделала большой глоток. — Она была одна?       — С ней была какая-то подружка-блондинка. Она вытащила двух пленных из подвала Долохова. Всех четверых видели прямо перед тем, как они трансгрессировали в неизвестном направлении. Блондинка была тяжело ранена, разведчик и его жена полностью истощены, а мнимая проститутка тащила их всех на себе.       — Вот бы и мне повстречать такую талантливую куртизанку, — хмыкнул Фин, но его внимание тут же привлёк Рабастан, шатающейся походкой вошедший в зал и громко бормотавший себе под нос что-то несвязное, но явно обвинительное.       — Проследи за ним, чтобы он не натворил глупостей, — тихо сказал сыну Бенджамин, после чего взял сестру под руку и повёл её на улицу, откуда гости уже должны были трансгрессировать на кладбище.       «Ну что ты, отец, я наоборот подстегну его совершить эти глупости, чтобы от души порадоваться тому, как он размажет твоё лицо о могильную плиту Кэролайн», — подумал про себя Эйвери, быстрым шагом направившись к Лестрейнджу.

***

      — Друг мой, я смотрю, что ты скорбишь в наивысшей степени, — заметил Фин, закинув руку на плечо Лестрейнджа, который лишь проследил за этим его жестом, но ничего большего не сделал. — Ты правда считаешь, что это было умной идеей напиться в день похорон своей несостоявшейся жены? Рабастан, моя сестра не была уникальным бриллиантом, из-за которого стоило бы так убиваться, тебе ли не знать.       В то же мгновение, как Эйвери договорил свою последнюю фразу, на него взметнулся кулак Лестрейнджа, который Финеас с лёгкостью перехватил и отвёл в сторону. Рабастан тяжело дышал и глядел на бывшего слизеринца воспалёнными и подёрнутыми мутной дымкой глазами, в которых читалось всё, что хотел высказать молодой человек.       — Вы должны были её оберегать, это был ваш с отцом единственный, грёбанный долг перед Кэролайн, который вы умудрились провалить, — яростно прохрипел Лестрейндж, благоразумно решив оставить новые попытки завязать драку с Эйвери. — Я не верю, что ты, Финеас, не смог бы помешать какому-то мракоборцу, который находился всего в паре метров от тебя.       — Может быть, мне не хотелось спасать такое ничтожество, каким всю жизнь была моя младшая сестра, — процедил сквозь зубы Эйвери, стараясь скрыть своё раздражение. — К тому же, тебя не было тогда в этом поместье, ты не видел всей картины, чтобы здраво мыслить.       — Как я могу здраво мыслить теперь, когда моя невеста лежит в гробу?! — закричал Лестрейндж, из-за чего на него и Финеаса обернулись некоторые запоздавшие гости, ещё не отправившееся на кладбище. — Ты должен был уберечь её! Твоему отцу всегда было плевать на Кэролайн, он пренебрегал ей и держал, как грушу для битья! Она твоя сестра, твоя плоть и кровь, как ты мог прощать Бенджамину такое отношение к ней?! Почему ты не помог ей раньше?! Почему не отправил к вашей прогрессивной тётке, почему не помог сбежать, почему хотя бы просто не защитил её от избиений вашего отца?!       Эйвери впервые за весь день посерьёзнел и отбросил маску хладнокровного безразличия, позволив Рабастану встретиться с его настоящими эмоциями. Пожиратель Смерти продолжал какое-то время безмолвно смотреть на Лестрейнджа, который в тот момент походил на разъярённого быка, прежде чем удостоить его ответом.       — Мы — Эйвери, а значит — каждый сам за себя. Кэролайн была слаба, поэтому умерла. Никто в нашем семействе никогда не познает, что такое счастье и любовь, поэтому моей сестры больше и нет на этом свете, так что смирись с этим, Лестрейндж, и веди себя, как мужчина, а не депрессивный подросток.       Словно вняв приказному тону своего собеседника, Рабастан склонил голову и опустил взгляд в пол, не желая продолжать разговора, который приносил ему сейчас слишком много боли.       Узнав о том, что Кэролайн убита непростительным, которое пустил в неё Макнил, бывший слизеринец и сам был близок, чтобы совершить самоубийство. Как бы Лестрейндж не обвинял Финеаса и его отца в смерти своей невесты, но его неотрывно преследовала мысль о том, что главным виновником является исключительно он сам. Ведь он предал Тёмного Лорда и семью Эйвери, он сообщил местонахождение их поместья, он решил проигнорировать угрожающий блеск в глазах Эйдана, когда тот начинал продумывать свой план отмщения.       Рабастан был готов признать на страшном суде, что он предал Кэролайн и это послужило причиной её скоропостижной смерти. Парень хотел покаяться перед кем-то, высказать всё, что он думает о самом себе и о своих бессмертных чувствах к невесте, но в его окружении не было такого человека. Лестрейндж начинал ощущать, как сходит с ума, обуреваемый всепоглощающим чувством вины и радикальным самобичеванием, не приносящим успокоения ни ему, ни его упокоившейся возлюбленной.       Рабастан даже не успел решить, что он сделает с Макнилом и Поттером, которые предали его доверие и лишили самого дорогого в жизни — Кэролайн. Месть казалась ему настолько мелочной вещью в сравнении с его вечной скорбью и любовью к невесте, что он не хотел предаваться такому низменному чувству. В конце концов, именно месть Эйдана и стала причиной смерти Кэролайн, что Лестрейндж тоже не выпускал из головы.       — Нам уже пора трансгрессировать на кладбище, — наконец сказал Рабастан, подняв взгляд на Фина.       — Ты в таком состоянии не сможешь даже пешком до туда добраться, — хмыкнул Эйвери, самостоятельно направляя своего собеседника к двери зала, выходящей на улицу. — Я помогу тебе, но и это будет не безвозмездно.       — Разве ты что-то когда-либо делал без личной выгоды? — устало спросил Лестрейндж, стараясь сконцентрировать все свои силы на предстоящей церемонии погребения.       — Я не хочу марать руки о такого отвратительного ублюдка, каким является мой отец, — ответил Финеас. — Поэтому я предоставлю это тебе, но сначала расскажу тебе одну историю, благодаря которой ты, возможно, поймёшь, что главным злодеем того нападения был далеко не идиот-Макнил…

***

      — Всё-таки, кажется, твой дар не бесполезен, — тихо пробормотал сестре на ухо Бенджамин, пока они не отошли от скопища людей, толпившихся у ямы, куда с минуты на минуту должны были опустить гроб Кэролайн.       — Для человека, который не верит в мои способности, ты слишком часто спрашиваешь меня о своём будущем, — фыркнула женщина, наконец с наслаждением вырвав руку из хватки Эйвери. — Я говорила тебе об этом проклятье ещё до смерти Летиции, но ты предпочёл притвориться скептиком, так что теперь пожинай плоды своих решений.       Оливия была более, чем рассержена, она была разъярена до такой степени, что даже её старший брат содрогнулся в душе. Она, также как и Рабастан, винила в смерти любимой племянницы исключительно Бенджамина, даже не зная всех событий того нападения на поместье.       — Проклятья в наше время непопулярны, так что мой скептицизм оправдан, — огрызнулся Эйвери, надеясь, что их разговора не услышит никакой случайный гость.       — Твой скептицизм стал причиной смерти твой дочери, поздравляю тебя! — не выдержала Оливия и дала брату звонкую пощёчину, чего тот вовсе не ожидал и ошарашено на неё уставился. — Ты безмозглый кретин, Бенджамин! Твои жестокость и кровожадность были оценены по заслугам, поэтому судьба распорядилась так, что остатки той семьи, которую ты погубил в своё время, теперь мстят также изощрённо, как и ты когда-то, убивая их родню.       — Возможно, смерть Кэролайн от руки Макнила была лишь стечением обстоятельств.       — Из года в год я повторяю тебе, что наша семья в опасности, но ты не предпринимаешь никаких шагов, чтобы хоть как-то с этим разобраться! — проигнорировала реплику мужчины Оливия. — Ссылаясь на проклятье нашего рода, оставшиеся в живых Макнилы отомстят нам за каждого своего убитого члена семьи. Если выжила девчонка и старший сын, то ты и Псы под твоим предводительством убили пятерых человек. Кэролайн стала первой жертвой, теперь вопрос лишь в том, кто из нас будет следующим… Так было решено высшими силами, Макнилы заберут наши пять жизней взамен тех жизней, что ты отнял у их родителей, братьев и сестры. Ты навлёк на наш род это проклятье, а теперь даже не собираешься признавать его существования? Открой наконец глаза, Бенджамин, и начни действовать, чтобы, как минимум, спасти свою морщинистую задницу. Для тебя лишь это всегда было весомым приоритетом.       — Ты раскричалась, как уличная торговка, Оливия, не забывай сохранять приличия хотя бы на похоронах моей дочери, — сухо заметил Эйвери, наконец найдя в толпе гостей и родственников своего сына, который мирно стоял у надгробья сестры и чему-то улыбался.       — Кэролайн уже всё равно, а ты не имеешь никакого права называть её своей дочерью. Единственное, что вас связывало — одна кровь и фамилия, — презрительно фыркнула женщина, отходя от старшего брата и направившись к свежевырытой яме, в которую теперь готовились опускать гроб её племянницы.       Оливия надела свою широкополую шляпу и опустила длинную, плотную вуаль на лицо, надеясь, что материя достаточно непроницаема, чтобы скрыть от остальных её горькие и обильные слёзы. Женщина даже вздрогнула, когда к ней со спины подошёл племянник и аккуратно положил ладонь ей на спину, которая лишь едва заметно вздрагивала от производимых рыданий.       Фин и его тётка внимательно проследили за тем, как гроб с телом Кэролайн, с которой все предварительно простились ещё в поместье, опустили в землю. Затем яма начала сама собой засыпаться при помощи магии, навсегда скрыв в себе останки несчастной девушки, которая мечтала лишь о том, чтобы быть любимой и по-настоящему свободной.       — Покойся с миром, сестра, — прошептал Фин, сжав свободную руку в кулак. — А я за тебя отомщу, не беспокойся.       — Прощай, моя любимая Кэри, — тихо проговорила Оливия, дрожащими пальцами дотронувшись до своих губ и отправив племяннице воздушный поцелуй. — Ты всегда будешь жить в моём сердце, пока я сама не умру.       Люди начинали медленно расходиться, у свежего надгробья Кэролайн остались лишь её самые близкие родственники и жених, который обезумевшими от горя глазами раз за разом пробегался по могильной плите:

«Кэролайн Летиция Эйвери Любимая дочь, сестра и невеста 04.12.1956.—14.11.1979.»

      Бенджамин подошёл к своему несостоявшемуся зятю и ободряюще похлопал его по плечу, рассчитывая тем самым проявить своё сочувствие к нему, свидетелем которого стала обширная публика, что пошло бы Эйвери только на руку.       — Ты молод, Рабастан, тебя переполняют жизненные силы, так что ещё не одна чистокровная семья успеет к тебе посвататься до конца этого года. Моя дочь была посредственной пустышкой, найти ей замену будет куда проще, чем тебе может сейчас показаться.       Последняя фраза Бенджамина стала последней каплей, переполнявшей чашу терпения Лестрейнджа. Он показательно сбросил руку мужчины со своего плеча и со всей силы толкнул его двумя руками в грудь, чего Эйвери уж точно никак не ожидал, потому повалился на пожухлую ноябрьскую траву у самой могильной плиты дочери.       — Что ты такое делаешь?! Совсем пьян?! — воскликнул мужчина, пытаясь подняться на ноги и достать палочку, но его остановил новый удар Рабастана, пришедшийся ему прямо в подборок.       Мужчина снова повалился на землю, а его волшебную палочку отбросило от него на несколько метров, из-за чего он остался полностью безоружным, и его наполнил нешуточный страх.       — Ты — трус и дочеубийца, Эйвери. Пусть все об этом знают! — каждое новое предложение Лестрейнджа сопровождалось ударами под рёбра Бенджамина. — Макнил целился в тебя, он хотел прикончить тебя! Но ты испугался распрощаться со своей поганой, гнилой и мерзкой жизнью, поэтому решил спрятаться за родной дочерью! В тебе нет чести, ты жалок и труслив, ты недостоин даже того, чтобы находиться рядом с её телом в этот день!       — Финеас! Помоги мне, сын! — пронзительно кричал Эйвери, взывая к Фину, который размеренной походкой приблизился к отцу и Рабастану.       — Тебе так нравилось строить из себя безутешного отца, что я решил немного усовершенствовать твою роль, — резко рассмеялся Финеас, с упоением наблюдая за страданиями мужчины, принявшегося издавать громкие болезненные крики, когда Лестрейндж начал бить его уже ногами. — Теперь вся эта благородная публика, — Эйвери протянул руку в сторону гостей, в ужасе замерших в паре десятков метров от них, — будет считать тебя безутешным отцом-калекой, так что твой образ стал ещё трагичнее. Можешь не благодарить нас с Рабастаном, нам это только в радость.       Избив Бенджамина голыми руками до полусмерти, Лестрейндж решил пока остановиться, боясь, что гнев захлестнёт его ещё больше и он просто прикончит отца своей погибшей невесты. Хоть ему и очень хотелось увидеть, как Эйвери издаст свой последний крик, моля о помощи и прощении, но здравый смысл всё же не покидал Рабастана, и он решил оставить мужчину в покое.       Парень слишком хорошо знал, как Реддл относится к своим самым преданным сподвижникам и не хотел впадать в его немилость лишь из-за убийства своего несостоявшегося тестя.       — Ты не стоишь даже мизинца моей Кэролайн, но пока живи, — прохрипел Рабастан, плюнув на землю у самых ног Эйвери и тут же испарившись на месте.       Бенджамин продолжал отхаркиваться своей кровью, которой рисковал даже захлебнуться, настолько тяжёлые травмы нанёс ему бывший слизеринец. И это зрелище доставляло невероятное удовольствие его младшей сестре, в голову которой даже не закралась мысль помочь брату, а также его сыну, который теперь стоял над избитым телом отца и, громко аплодируя и восхищаясь, во всеуслышание сожалел о том, что всё-таки поручил расправиться с ним Лестрейнджу.       — Ну что ж, прощай, отец. Может быть, встретимся на собрании Тёмного Лорда, но я предпочёл бы не видеть тебя больше никогда в своей жизни. Ты опозорил весь наш род жалким проявлением трусости и малодушия, оскорбительными даже простому маглу, — спокойным тоном сказал Финеас, повернувшись спиной к Бенджамину. — Дорогая тётушка, может быть, мне помочь вам добраться до вашего замка в одной из долин Луары?       Получив согласие Оливии, младший Эйвери трансгрессировал с ней в поместье, которое покинул в тот же день, больше не собираясь туда возвращаться уже никогда.

***

      Предварительно отдав все необходимые приказания своему домовому эльфу, чтобы уже к утру все его вещи прибыли в новый особняк, Эйвери лёг спать на диване в гостиной. Только эта комната была пригодна для жилья, ведь в ней стояла хоть какая-то мебель и только там домовик успел избавиться от повсеместной пыли.       Сняв с себя чёрную рубашку, которую не стал переодевать с самых похорон сестры, Финеас остался в одних брюках, брезгуя раздеться ещё больше в неубранном помещении.       Особняк, в котором решил остановиться на ближайшее время Эйвери находился недалеко от столицы, в живописном районе графства Эссекс — Брентвуде. В таком уединённом и забытом всеми месте никто бы не смог потревожить его долгожданного одиночества, в которое он собрался погрузиться с головой, чтобы обдумать свои будущие планы.       Дом в Брентвуде перешёл Финеасу по наследству от матери, поэтому он уже много лет являлся его единоличным владельцем и мог не беспокоиться на счёт неожиданного приезда отца.       Четырёхэтажное здание из белого мрамора, выполненное в классическом стиле, могло скорее навеять память о греческой архитектуре из-за большого количества колонн и причудливых украшений фасада, чем мысль о том, что это особняк чистокровного магического семейства. Попадая в дом через парадный вход, можно было увидеть высокий гранитный фонтан, к которому уже много лет не поступало воды, поэтому он стоял бесполезной, но помпезной громадиной. На второй этаж из холла, где и находился этот пересохший фонтан, вели две широкие лестницы, благодаря которым можно было попасть в западное и восточное крыло поместья.       Бессчётные спальни, гостиные, детские, ванные и игровые комнаты находились на втором и третьем этажах здания, а на первом была огромная кухня и маленькие комнаты для прислуги. Четвёртый этаж поместья был практически весь отведён под большую картинную галерею, экспонаты в которой были исключительно дорогостоящими подлинниками, на протяжении многих десятилетий собираемых родственниками Финеаса по материнской линии. Также на том этаже была небольшая обсерватория, выходившая окнами на необъятный сад, который в своё время можно было считать настоящим произведением искусства.       Поскольку дом пришёл в запустение ещё за несколько лет до рождения Финеаса, то деревья безобразно разрослись, от былых цветов и кустарников не осталось и следа, а когда-то ухоженные дорожки давно потеряли свою форму. Но все эти факторы не отменяли того, что поместье продолжало считаться выдающимся архитектурным творением, которое так и не утратило своей первозданной красоты.       Эйвери было всё равно на то, есть ли у него рядом с домом сад, в каком состоянии произведения искусства у него в галерее, работает ли вычурный фонтан и сколько пыли накопилось во всём особняке за эти долгие годы опустения. Парень не собирался принимать в своём новом доме гостей или устраивать масштабных приёмов и уж тем более превращать свой дом в Брентвуде в семейное гнездо.       — Гриди!       Перед бывшим слизеринцем, который теперь сидел полуобнажённым на диване, служившим ему этой ночью кроватью, тут же возник его домовой эльф.       — Хозяин изволил звать?       — К завтрашнему дню кухня должна блестеть от чистоты. Ещё приберись хотя бы в одной из спален и ближайшей к ней ванной комнате. Остальные комнаты мне вряд ли понадобятся хоть когда-нибудь, — ровным тоном отдал приказания парень, параллельно оглядывая всю комнату в очередной раз. — Потом перетащи сюда бильярдный стол из игровой и поставь у панорамного окна. И, если меня не подводит память, в этом доме есть винный погреб?       — Да, хозяин. От ваших предков сохранилась впечатляющая коллекция огневиски и редких вин.       Эйвери лишь кивнул головой, он был не в настроении выпивать, чувствуя, как его голова сама клонится к подушке с чистой белой наволочкой.       — Исполни все мои приказания к завтрашнему утру.       Гриди посчитал эту реплику своего хозяина финальной и с хлопком пропал, оставив Финеаса наедине с самим собой. Бывший слизеринец затушил свечи, которые пришлось зажечь из-за того, что далеко не во всём доме было проведено электричество, и улёгся на диван, на котором едва смог поместиться из-за своего высокого роста.       Эйвери практически сразу же провалился в беспробудный сон, который по началу даже не сопровождался никакими сновидениями, была лишь чёрная бесконечность, приносящая ему спокойствие и отдых.       Но вдруг Финеас открыл глаза и вместо того, чтобы увидеть перед собой знакомую гостиную в кромешной темноте, обнаружил, что находится в огромной спальне, отделанной в ярких осенних тонах, в которой горел камин и трещали объятые пламенем поленья. Эйвери уже не думал о том, что является заложником собственного сновидения, его действиями теперь управляло нечто большее, что было сильнее инстинктов.       Парень встал с кровати и оглядел комнату любопытным взглядом, потому что спальня казалась ему одновременно и чужой, и знакомой, чего он не мог объяснить даже самому себе. На дорогом ковре, устилавшем почти всю комнату, кое-где валялись какие-то древние книги и справочки по медицине, под кровать закатилась пустая бутылка из-под огневиски, а на небольшом столике у самого камина стояло два недопитых бокала.       «Два», — пронеслось в голове у Пожирателя Смерти и он ещё раз обследовал комнату на предмет вещей, свидетельствовавших бы о том, что он может быть не один.       Но какое-то непреодолимое желание заставило Финеаса оторваться от рассматривания спальни и отправиться на балкон, который выходил прямо на огромный, неухоженный сад. Дверь балкона легко поддалась, словно ей пользовались регулярно, что не вязалось с представлениями бывшего слизеринца о давно необитаемом доме.       Эйвери вышел в прохладную ночь, не зная, какое время года решило его подсознание воспроизвести в этом сне. Он вздрогнул, когда внезапно обнаружил, что оказался на воздухе в таком же виде, как и ложился спать, поэтому ощутил, как его обнажённое тело повсеместно покрылось мурашками.       — Я думала, что ты спишь.       На долю секунды Эйвери испугался, что произошло с ним впервые за очень долгие годы. Но Финеас испугался не девушки, которая сидела, зарывшись чуть ли не с головой в вязаное покрывало, а того, как его сердце остановилось и перестало биться, когда он увидел её. Парень решил, что повалится замертво к её ногам, но, к своему большому удивлению, остался в стоячем положении, разглядывая её, будто восьмое чудо света.       Девушка даже не посмотрела в его сторону, когда сказала свою последнюю фразу, она была слишком увлечена, вырисовывая на белом листе бумаги схему строения человеческого лёгкого. Свет, исходивший из конца её волшебной палочки, попадал прямо на рисунок, поэтому Эйвери не составило большого труда его разглядеть.       — Я думал, что ты опять сбежала.       Финеас сам не понял того, как эти слова сорвались с его языка, пропитанные едкой иронией и едва заметным упрёком. Незнакомка засмеялась, наконец повернувшись лицом к своему собеседнику, сердце которого в тот самый момент пропустило ещё один удар.       Её янтарно-зелёные глаза заблестели в скудном свете палочки, когда она встретилась взглядом с бывшим слизеринцем. Эйвери был готов поклясться, что за всю свою жизнь не видел более прекрасной девушки, чем та, перед которой сейчас стоял в растерянности.       Необузданное желание оказаться к ней ещё ближе и прикоснуться овладело парнем настолько, что показалось ему похожим на сумасшествие. Ещё никогда в жизни Финеас не испытывал подобных чувств ни к кому на всём свете, поэтому едва ли понимал, что происходит.       — Если мне удалось заложить в твой самовлюблённый мозг комплекс неполноценности, то это моя самая большая победа, — хмыкнула девушка, отложив в сторону свой рисунок с книгами и поднявшись на ноги.       — Как ты можешь одновременно быть такой невероятно прекрасной и поразительно противной ведьмой? — ворчливо произнёс Эйвери, из последних сил сдерживаясь, чтобы не схватить девушку за руку и не притянуть к себе. — На улице уже холодно, ты заболеешь и вообще пора ложиться спать.       — А я думала, что Пожиратели Смерти не заботятся о том, чтобы кто-нибудь не простыл или не выспался.       Стоя, незнакомка доходила ростом лишь до плеча бывшего слизеринца, что всё равно привело его в удивление, ведь ему казалось, что девушка куда ниже, когда она сидела в кресле. Длинные рыжие волосы разметались в стороны и были похожи на языки пламени, бушевавшие в то время в камине.       Мягкая улыбка тронула её губы, когда она заметила, какими восхищёнными глазами смотрит на неё Эйвери, для которого она с первого взгляда стала раз и навсегда воплощением всех идеалов красоты.       — Ты смотришь на меня так, как будто видишь впервые, Фин, — заметила девушка и сделала ещё пару шагов к бывшему слизеринцу.       Собственное имя, произнесённое устами незнакомки, из-за которой его сердце начинало то предательски быстро колотиться, то пропускать какие-то удары, заставило Финеаса сдаться и проиграть борьбу со здравым смыслом.       Эйвери притянул девушку к себе, сбросив с неё огромный, тёплый плед, и положил ладони ей на талию. Казалось бы, что она этому даже не удивилась, а скорее с предвкушением ожидала этого жеста со стороны Пожирателя Смерти.       Когда незнакомка обвила руками его шею, Финеас даже не подумал отстраниться от этих нежных прикосновений, которых никогда не любил и считал проявлением малодушия. В ту секунду, когда парень осознал, что отдаст всё на свете, лишь бы эта рыжеволосая девушка не отстранялась от него больше никогда, он быстро поцеловал её, не зная, какую реакцию это у неё вызовет.       Но незнакомка только ближе прижалась к бывшему слизеринцу, вовлекая его в гораздо более глубокий поцелуй. Эйвери ощущал, как его язык беспрепятственно проник в рот рыжеволосой, пока она сама трепетными движениями проводила кончиками пальцев по напряжённым мышцам его голой спины. Его руки медленно гуляли по всему телу девушки, уже оказавшись под её ночной рубашкой, из-за чего Финеас мог ощущать тепло её кожи ещё ближе и чувствительнее, что начинало окончательно сводить его с ума.       Когда рыжеволосая наконец разорвала их поцелуй и бросила хитрый взгляд на Эйвери, тот не удержался и разочарованно прорычал что-то неразборчивое, заставив девушку ещё шире улыбнуться. Она прислонилась макушкой к его оголённой груди и продолжала вырисовывать пальцами различные узоры на его коже, заставляя парня блаженно прикрыть глаза и ещё крепче прижать её к себе.       — Мне не нравится этот старый вяз, который растёт прямо под нашими окнами, — серьёзно заявила девушка, вынуждая Финеаса открыть глаза и посмотреть в том направлении, о котором она говорила. — Ветви слишком сильно разрослись, дерево больное, на нём даже листья не растут, нужно его срубить и посадить на его месте какой-нибудь клён.       — Я, по-твоему, садовник, чтобы обсуждать всё это? — проворчал Эйвери, взглянув на старое дерево. — В любом случае, ты же сама знаешь, что я исполню любое твоё пожелание.       — Ну конечно, — саркастически хмыкнула рыжеволосая, запрокинув голову, чтобы взглянуть в глаза Финеаса. — Мы оба знаем, что это неправда.       — Я положу к твоим ногам весь этот мир, если ты только изъявишь желание.       Услышав эти слова, которые были сказаны далеко не романтическим, а скорее яростным тоном, чтобы можно было лучше судить об их правдивости, девушка ещё раз поцеловала Пожирателя Смерти, но на этот раз в щёку, и тепло ему улыбнулась.       — Думаю, что ещё ни одна целительница не рассчитывала услышать подобное в свой адрес.       — Ты особенная.       — Только для тебя, — пожала плечами незнакомка, начав вырываться из железных объятий парня. — Пойдём спать, уже поздно, и я правда успела продрогнуть до самых костей.       Эйвери не хотел разжимать своих объятий, чтобы эта удивительная девушка не смогла от него уйти, но его собственное тело перестало его слушаться, как это происходило на протяжении всего сна. Бывший слизеринец не понимал, откуда в его голове появлялись фразы, которыми он поддерживал разговор с рыжеволосой, ведь он взаправду видел её впервые в жизни.       Финеас испытал во сне болезненное и непреодолимое желание и прямую потребность, чтобы эта девушка осталась с ним, но понимал, что это просто глупость, потому что он не знал её и понятия не имел, откуда в его сознании появился её точный образ, покоривший его с первого взгляда.       Последним, что помнил Эйвери было то, как незнакомка закрыла за собой балконную дверь, а в следующий же момент он проснулся в гостиной своего нового дома.       — Проклятье!       В приступе ярости Пожиратель Смерти ударил по старинному столу, который находился рядом с диваном, и оставил на дереве заметную трещину.       Не удосужившись взглянуть на часы, чтобы узнать время, Эйвери бросился к лестницам, ведущим на верхние этажи. Парень отворил каждую из десятков комнат в поисках той самой спальни, которую видел в своём сне. Лишь одна единственная дверь была заперта, но он без труда выломал её ногой и вошёл в нежилое помещение.       Вот стоит кровать, в которой он очнулся в самом начале сна, вот давно не топленный камин, в котором бушевало пламя, а вот дверь на балкон, где он впервые увидел её. Дверь открылась также легко, как и во сне, поэтому бывший слизеринец беспрепятственно оказался на балконе, который естественно был пуст.       — Я видел эту комнату, видел балкон, я помню, что видел! — практически кричал Эйвери, осматриваясь по сторонам, что было трудно из-за темноты раннего ноябрьского утра. — Вот и этот чёртов вяз! Где она сама?! Где она?!       Тяжело дыша Финеас опять зашёл в спальню, на этот раз исследуя её куда более тщательно, чем в предыдущий, но это не помогло ему обнаружить хоть какой-то новой информации о том, что ему снилось. Парень лишь знал наверняка, что видел во сне именно эту комнату, и это ничего ему не давало.       — Но это откровенный идиотизм, — наконец придя в себя, сказал вслух Эйвери. — Я роюсь в пыльном хламе, потому что мне привиделась во сне хорошенькая девушка. Неужели я схожу с ума, чёрт возьми?       Это обстоятельство заставило бывшего слизеринца громко рассмеяться и бросить любые попытки найти хоть какие-то зацепки и объяснения своему поведению.       — Может быть, её даже не существует, а я придаю такое значение глупому сну. К тому же, я вёл себя, как ненормальный, рядом с ней, я не владел своим телом, а в особенности языком, чего никогда со мной не случалось, значит, это всё игры моего воображения. Это был лишь сон, яркий, впечатляющий, незабываемый сон, и ничего большего. Она не может существовать, такая красота нереальна и невозможна, это просто моё больное воображение, подкреплённое бутылкой огневиски, которую я выпил у тётки.       Утихомирив своё сердце, бившееся в те минуты с невероятной быстротой, Финеас вернулся на балкон и глубоко вдохнул морозный воздух.       — Её нет, — повторил Эйвери, но почему-то осознание своей правоты не принесло ему удовольствия, а лишь раздражение.       Парень постоял ещё какое-то время на свежем воздухе, игнорируя холод, который словно и не касался его. Уже собираясь возвратиться в гостиную, где он ночевал, Финеас зацепился взглядом за больной и старый вяз.       — Гриди!       — Хозяин изволил встать так рано, — низко поклонился домовик, тут же возникший на балконе и трепетавший от страха. — Завтрак ещё не готов, но кухня вымыта, Гриди сейчас же отдаст приказание, чтобы начали готовить еду.       — Я не голоден, — оборвал эльфа Эйвери, продолжая прожигать вяз недовольным взглядом. — Сейчас же срубите это дерево, оно уродливо и мешает, ветви слишком сильно разрослись. На его месте должен расти клён.       — Будет исполнено, хозяин, — пролепетал Гриди и тут же пропал, отправившись исполнять приказание Пожирателя Смерти.       — Её нет, — убеждённо повторил напоследок Финеас, закрывая за собой дверь спальни.       Спускаясь по лестнице на первый этаж, чтобы проверить, как были исполнены его приказания, Эйвери опять задумался и забыл переодеться.       — А если она есть, то я найду её и сделаю своей.