Ангел

Дорога до Кабе, предстоит долгая. Акаши завершил несколько партий в сёги на телефоне, и скучающе отложил его в сумку, повернув голову к окну. Сейджуро прикрывает глаза, надеясь хотя бы на недолгий сон. Тихое ворчание водителя и сигналы недовольных машин в пробке, быстро обрубают эту идею. Нахмурившись, он лишь прислушивается к шуму колёс. Так продолжается всю дорогу — Акаши пытается сбежать от ядовитой ностальгии, не зная, куда примкнуть глаза. Путь от этих колебаний, короче не становится: наоборот, удлиняется и кажется бесконечным — чем больше миль позади, тем больше часов впереди. Когда они минуют пробки, Акаши всё же удаётся заснуть. На битый час, но главное, что за этот час, монотонность дороги преодолена. Отель встречает его дружелюбно. На зависть приехавшим пораньше магнатам, он забирает ключи от лучшего номера, на последнем этаже. Именно там, где панорамные окна, дразнятся страхом высоты. У Сейджуро нет страха. Он спокойно заходит в номер, переодевается в чёрную юкату, расшитую драконами и, сев на диван с книгой, ждёт начала вечера. А затем, невольно вздрагивает, когда осознаёт, что не был здесь почти восемь лет. Восемь лет назад, в последний раз, они были здесь с мамой. Уже тогда, она чувствовала себя ужасно, и отец настаивал остаться ей в Токио, под присмотром врачей. Но она была тверда в своём решении, и, с холодным, снедающим кашлем, приехала сюда. Сейджуро казалось, что огни потеряют свой свет, но они были такими же: тёплыми, приветливыми, и немного волшебными. Он не отходил от матери ни на шаг. Теперь, ребёнком, изучающим мир, выглядела она: Шиори рассеянно оглядывала аллеи, рассматривала цветы, и терялась в своих отдалённых мыслях. Акаши помнит надвигающийся дождь. Тогда, он попросил маму сходить домой за зонтом, однако, женщина не хотела и слушать: настаивала поторопиться к кромке пруда, иначе они пропустят салют. Сейджуро устало её послушал. Но, как и в первый раз, произошла заминка, по которой салют немного опоздал. Только, в первый раз не было дождя, а в этот раз — был. Он просил маму вернуться, но она его не слушала. Больная, промокшая, она стояла в одной юкате, ожидая тысячи огней на небе, как упрямый ребёнок. И теперь… Вспоминая её лицо, он понимал, что тогда она была готова. Готова к тому, что это — последний фестиваль света. Она не плакала. Нет, не тогда. Тогда, она лишь улыбнулась, и, взяв его за руку, вернулась с ним в номер, приняв лекарство. Акаши захлопнул книгу, и, не в силах ждать в номере, вышел на улицу. Людей не много, но, тем не менее, толпы уже потихоньку сгущались. Огни ещё не включили. Он лениво перебирался от одной аллеи к другой, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания. Только не получалось. Ведь за ними он и приехал. Он хотел ощутить их, но не так. Хотел какого-то озарения, облегчения. Один ответ на все вопросы. Клубок, что долгие годы заматывался где-то на дне, что превратился в монстра, поглотившего его всего, необходимо распутать. Акаши был уверен, что получится это только здесь, когда тысячи огней, осветят воспоминания, в которых он был собой. Рядом с мамой. Но сейчас, встречаясь глазами с опустевшим закатом, Акаши не хочет думать об этом и углубляться в прошлое. Не сегодня. Он оглядывает светящиеся фонарики, зажигающиеся подобно вспышке, и решает, что одного салюта с него будет достаточно. Он приходит на кромку пруда самый первый. Время до салюта, судя по сгущающейся толпе, истекает быстро. Акаши заметил, что люди приходят с зонтами. Он усмехается, думая, что у природы слишком гадостное чувство юмора. Однако, в отличии от погоды, тем, кто руководит салютами, абсолютно плевать на его прошлое: сегодня, огни будут разрывать небо вовремя. Раздаётся хлопок. Первый цвет — жёлтый. Второй — синий, а затем — красный и белый. А потом, он не считает и не следит, лишь наблюдая за вихрем красок. Акаши кажется себе куда более равнодушным, потому что это не вызывает никаких эмоций. Он помнит каждую мамину слезинку, которую она поспешно вытирала рукавом, и хотя всегда понимал, что дело далеко не в огнях, по-настоящему осознаёт это, только сейчас. Сердце сжимается от другого — от того, что уже никогда не узнать, какая вспышка света, вызывала столько боли. Не острой, но тупой, постоянной, не утихающей никогда, потому что вместо слёз улыбка появилась лишь однажды: в последний раз, восемь лет назад. Дождь начинается по окончанию салюта. Все разбегаются, подобно тараканам. Акаши остаётся, с неясным удовольствием, продолжая ощущать кожей холод. Некоторое время, он смотрит в небо, уже даже не пытаясь угадать, что творилось на душе у мамы. Вместо этого, он считает звёзды и пытается понять, что теперь творится в его душе. Чуть поодаль, от него стоит кто-то, также буравящий взглядом несчастное небо, которому, сегодня, видимо, задают слишком много вопросов. Акаши жадно хватается за чужую фигуру, только бы куда-то деться от назойливой тоски. И это кажется невероятным, потому что сердце Сейджуро пропускает несколько ударов: силуэт ему знаком. Не стесняясь, он подходит ближе. Парень, не отрывающий взгляда от неба, тоже был без зонта в одной юкате: чёрной, расшитой алыми розами. Плавные черта лица, сочились знакомой задумчивостью и болью: в тёплых глазах, меж карих зрачков, пролегали красные нити. Прилипшие, шёлковые волосы, словно пытались это скрыть, а кожа непроизвольно дрожала от сковавшего холода. Сейджуро смотрит открыто и пытается успокоить ускорившийся пульс. Ребёнок внутри него трепещет, ну и пусть — сам он взрослый, и давно не верит ни во что, даже в собственный страх. — Ангел. — спокойно произносит он, чем наконец-то обращает внимание парня. Он же, поворачивается и даже немного удивляется. Но, видимо, сейчас, странное обращение является для него последней проблемой. — Я помню тебя. Ты тогда, правда, был совсем мал, — Акаши оглядывает его и, взглянув в мягкое, неправильное лицо, окончательно уверяется в том, что не ошибся, — И ты был в белой юкате. Дождь хлещет с новой силой, но парень продолжает внимательно изучать чужое лицо: и Акаши ему позволяет. — Мы знакомы? — тихо спрашивает он, словно сдавшись, — Прости, я совсем тебя не помню. — Не думаю, — пожимает плечами Сейджуро, — Нам было по пять лет, мы вместе смотрели салют. — Понятно. Парень теряет интерес и снова поднимает голову к небу. Сейджуро же продолжает осматривать всего его, даже незамысловатый узор на юкате. Вскоре, когда становится слишком холодно, парень всё же разворачивается, ссутиливая плечи. — Тебе есть куда идти? — взгляд Акаши скользит по его спине. — Нет. — без тени удивления или страха хрипло поговаривает он, слегка повернув голову. Акаши кивает самому себе. — Тогда пойдёшь со мной. И он идёт. Позади слышится хлюпанье луж и слишком тёплое дыхание, для этого промозглого дня. Парень скромно заходит отель, практически не оглядываясь. Когда они заходят в номер, он топчется на месте и будто ждёт других указаний. Акаши достаёт из чемодана футболку и шорты, но неожиданно вспоминает про запасную юкату: белую, расшитую одиноким узором на рукавах. И именно её он отдаёт гостю. — Можешь принять душ, если хочешь, и переодеться. Ванная прямо и направо. Он кивает и тихо благодарит, после чего, исчезает в коридоре. Сам же Акаши, надевает чёрное: рубашку и брюки. Берёт в руки скрипку, которую привёз для коротания возможных бессонниц. Играет что-то тяжёлое, резкое: личное для себя. То, что когда-то долго не получалось, и, словно в насмешку себе, выдаёт это за нечто простое. — Белый тебе к лицу больше. Акаши улыбнулся, предугадав чужое удивление. Сосредоточенный на его игре, гость в белой юкате, смущённо отвёл взгляд, поняв, что прикоснулся к чему-то сокровенному. Отложив скрипку, Сейджуро отошёл к мини-бару. Достав оттуда саке, он разлил его по бокалам и сел рядом. — Выпей, согреешься. Парень посмотрел на дорогое саке как-то просто: как на нечто обыденное, простое. Выпив половину, он поставил стакан на ближайшую тумбочку и кинул взгляд на панорамное окно. Акаши осушил бокал до дна. Он придвинулся поближе, заметив на чужом лице, ранее не увиденные морщинки. Самые глубокие — если в этом возрасте их уже можно назвать морщинами — у глаз. Сейджуро коснулся их пальцем и прошёлся от уголка глаза до виска, улыбнувшись. Видимо, парень смеётся слишком часто. Хотя, возможно, теперь это лишь тень, той яркой улыбки, что когда-то у него была. Акаши не заметил, как начали разглядывать его самого. Правда, более поверхностно и равнодушно, скорее, из вежливости в ответ, нежели из настоящего интереса. — Сколько ещё у тебя шрамов, ангел? — едва слышно прошептал Акаши. Парень смотрит какое-то время пусто, словно чего-то ожидая. Неуверенно коснувшись пальцами плеча, он приспускает юкату. Один шрам вдоль до предплечья, и несколько рубцов вокруг. Акаши водит по ним пальцами. Ему хочется прочувствовать их все, но причинять ему боль, не хочется вовсе. Он замечает их ещё больше на спине, спуская юкату ниже. Самый глубокий шрам — на лопатке. Акаши вглядывается, пальцы тянутся, чтобы погладить, будто это может что-то изменить. Но в миллиметрах останавливается. Аккуратно касается губами, чувствуя, как огрубевшая кожа, царапает эпидермис губ. Сейджуро снимает его пояс полностью, и юката спадает с плеч сама. Акаши заваражённо смотрит на такой же шрам на другой лопатке. Он проводит пальцами по линии спины, а затем встаёт, прямо напротив, чтобы смотреть сверху вниз: командно, властно. Но парень смотрит в пол, не отвечая на взгляд. — Посмотри на меня. И только тогда, он поднимает глаза: заплаканные, потухшие. Его лицо не выглядит воинственно, но устало, иссякло, безучастно. Акаши зол. Садится на колени и слегка опускает чужой подбородок на себя. И даже сейчас, эти глаза не выглядят испуганно. — Кто это сделал? Он молчит, и Сейджуро понимает, что этого и следовало ожидать. Акаши видит будущее на шаг вперёд, но иногда, он хочет отдать всё, только бы увидеть прошлое: даже на тот же жалкий шаг, который, хотя бы навёл на нужную дверь. Возможно, ему бы не было дела. Но эти шрамы, это лицо, меняют абсолютно всё. Детство давно прошло, но вера в то, что перед ним сейчас ангел, отчего-то не проходит: не для того он обрезал себе крылья, снял нимб и спустился сюда, к грешникам, чтобы растерять своё тепло не на тех людей. Акаши тянется к его губам и целует нежно. У него получается хорошо, хотя грубые, властные — скорее всего лучше. Парень не сопротивляется, даже когда Акаши подхватывает его и идёт в спальню: он лишь прикрывает глаза и поддаётся ласкам, хотя Сейджуро и не уверен, что ангел сейчас с ним. Сейджуро тянется к своей пуговице, но ангел неожиданно перехватывает его пальцы и прижимает к губам, расстёгивая его рубашку сам. Акаши внимательно наблюдает за его лицом: всё ещё сосредоточенным и задумчивым. Сейчас, он замечает ещё одну морщинку, едва заметную — на лбу, которая появляется, стоит парню слегка нахмуриться. На Акаши уже нет ремня, а ангел сам нежно притягивает его за затылок к себе, к губам. По непонятной причине, Сейджуро становится спокойно. Он чувствует слабое касание пальцев на спине, но на большее, рассчитывать не будет, если он не захочет этого сам. Ангел же, о чём-то думает, стягивая чужие боксеры. Он тянется к своим и избавляется и от них. Какое-то время, он смотрит куда-то в сторону, а после, крепко прижимается к Акаши, придерживая ладонями его лицо. — Я хочу тебя видеть, хорошо? Слабый, хриплый голос, и Акаши вдруг понимает, что его ангел невинен. Он кивает и водит языком по прессу, оставляя лёгкие поцелуи, и спускается ниже. Парень сжимает простыни: видимо, он уже готов. Акаши ничего не спрашивает, достаёт смазку, вводит два пальца, растягивает. Стоны с чужих губ срываются всё громче, пока он не слышит сиплое «п-пожалуйста». *** Ангел прижимается к нему слишком сильно, словно боится потерять: Акаши не против, так ему удобнее целовать его шрамы. Он спит беспокойным сном, на что Сейджуро, гладит его по голове и легко целует в щёки, после чего, ангел немного успокаивается. — Т-ты здесь? — растерянно спрашивает он, и Акаши впервые слышит в его голосе испуг. — Да. — Акаши выпутывается из беспорядочных мыслей и снова оглядывает его макушку. — Не уходи пока, хорошо? — просит он всё ещё дрожащим голосом. Акаши кивает и целует его в лоб. — Я Акаши Сейджуро, — тихо шепчет ему на ухо, — И я тебя не оставлю, хорошо, ангел? Тот в ответ лишь кивает, зажмуривается, прячется в его груди. — Ф-Фурихата К-Коки. — неожиданно, едва слышно произносит он. Акаши чувствует накатившую на него дрожь, и мягко гладит по спине. — Фурихата Коки, — повторяет Сейджуро и слегка улыбается, наклоняясь к его уху, — Теперь ты мой ангел, Коки. Фурихата перестаёт дрожать, и наконец-то засыпает.