***
— Готово, — Валя покрутил в ладони кий и вернул его на место. Абашев удивлённо переглянулся с Жирковым. Его звание лучшего игрока в бильярд таяло на глазах. Только что Валя с лёгкостью завершил партию своей победой. И никто не сомневался, кто приложил руку к неожиданному успеху Широкова. Сам же Дима спокойно сидел за столом, краем глаза следя за игрой. С одной стороны, интерес брал верх, но Юрков не хотел вмешиваться, отвлекать Валю. Пусть лучше покажет, чему научился. И Широков показал. Дима смотрел на Валю, который, может и неосознанно, копировал его жесты, на вытянувшиеся лица коллег и чувствовал странную гордость. Он один наблюдал за Широковым на этих импровизированных занятиях. Понятное дело, что для остальных такой скачок стал неожиданностью. Странное чувство дежавю охватило Диму. Он смотрел на Валю и видел Витю, мальчишку, только пришедшего в отдел, впервые попавшего в девятку. Эта улыбка триумфа на чужом лице, неясная гордость за успех другого… Невероятно приятное чувство. Дима никогда так не ценил свои победы. — Готов? Давай. Хлопок выстрела. Витя вернул пистолет Юркову и подбежал к мишеням. Только по его опущенным плечам и извиняющейся улыбке Дима понял: снова мимо. — Опять неудачно, — усмехнулся Витя, перехватывая пистолет и ловко заряжая его снова. Дима уже и забыл, сколько времени они провели в тире. И откуда у Морозова такое рвение? Пожалуй, подобного феномена Дима ещё не видел. Но это впечатляло. Не результаты, конечно, но упорство Вити заставляло Юркова проводить свой законный выходной в тире. — Локоть выше, и не целься так долго, — подсказал Дима. Витя кивнул, и снова грянул выстрел. И снова в молоко. Дима вздохнул и подошёл к стойке. Витя остановился в нескольких шагах от него, ожидая зрелища. И было чего ждать. Дима не назвал бы стрельбу своим козырем, но Паша и Артур в один голос твердили, что он зарывает таланты в землю. И теперь, почти не прикладывая усилий, Юрков попал в девятку. Восхищение в глазах Вити Дима видел не впервые. Но это было приятно. Всё-таки чужое признание важно для каждого. Витя негласно выбрал Юркова своим руководителем, проводником. И дело было не в последнем деле, где ошибка Морозова грозила Диме смертью. С первого дня в отделе Витя привязался именно к Юркову. А сам Дима готов был вести новоявленного ученика, как когда-то Денис направил его на верный путь. Витя занял место у стойки, перезарядил пистолет. На этот раз Дима не отошёл, наоборот, встал за спиной Морозова. Витя прицелился. Юрков перехватил его руку. Снова дежавю… Так же в первый день в тире его направлял Денис. — Не надо столько напряжения, — прошептал Дима, наклонившись к уху Вити. — Теперь прицелься. Юрков отошёл, чтобы не мешать концентрироваться. Конечно, на задании никто не даст сосредоточиться. Но пока ведь просто тренировка, дело принципа. — Давай. Выстрел. Витя прямо с пистолетом побежал к мишени. Дима со стороны наблюдал за его реакцией, в тайне надеясь, что она наконец окажется положительной. Во-первых, провести остаток выходного хотелось с Крис, ну а во-вторых, должны же быть вознаграждены старания. — Получилось! — Витька вытащил листок с мишенью и протянул его Диме. След от пули остался между восьмеркой и девяткой. Может, пока это случайность. Но и простую удачу нужно заслужить. Упорство Морозова хотя бы на этот раз было вознаграждено. Дима ничего не сказал, только сжал плечо Вити и вернул ему мишень. А Морозов улыбнулся и покрутил в пальцах пистолет. И почему все перенимают эту привычку…? — Твоя взяла, — сдался Абашев и, вручив победителю кий, вернулся к дивану. Дима даже удивился, что после стольких партий в прошлый раз Саня остановился на одной. Но ответ пришёл сам в виде алкоголя и закусок. На этот раз Дима чувствовал себя совершенно раскованно. После всех волнений дня и серьёзного разговора с Сашей, которую Юрков потом предпочёл избегать, простые посиделки в баре стали просто облегчением. Похоже, остальные заметили хорошее расположение духа Димы, потому что Абашев сразу завёл разговор. И Дима впервые почувствовал себя в команде, почти как Москве. Именно здесь, в нерабочей обстановке, на него перестали смотреть, как на чужого. Именно здесь после нескольких бокалов вина Саня обратился к Диме на ты. Именно здесь незаметно для себя Юрков открылся, под давлением просьб Вали начал рассказывать о Москве. И прошлое не приносило ни боли, ни страха, ни желания забыть и отстраниться. Это было то настоящее, хорошее прошлое, которое просто нельзя забыть, которое и есть часть Димы. Да, здесь по-другому. Но в изменениях есть свои прелести. Дима удивлялся своим же мыслям. Может, завтра всё это померкнет, но сейчас приоткрылась дверь в жизнь, о которой говорила Крис. Она бы хотела этого… Она бы хотела видеть Юркова в шумной компании коллег. Неосознанно Дима понимал это. И даже слова из дневника не принесли ожидаемых тяжёлых воспоминаний: Существовать и жить — разные вещи. Люди нарочно путают их, так просто легче. Заново открыть дверь в жизнь по-настоящему тяжело. Зато за ней следует счастье. В этом и есть прелесть жизни.***
Юрков. Эта фамилия не выходила из головы. Саша сидела в машине Бори, напряжённое молчание пропитало тяжёлый воздух, а новый свежий не мог проникнуть сквозь закрытые окна. Почему Юрков снова оказался прав? Он увидел то, на что Саша уверенно закрывала глаза даже теперь. Но ведь возмущение было лишь защитной реакцией на правду. В кафе — ещё сложнее. Боря молчал, глядя в окно, задумавшись о чём-то своём. Саша медленно пила горький кофе. На этот раз она отказалась от алкоголя. Саша не понимала даже, чего хочет. Повторения предыдущей встречи? Навряд ли. Нет, с одной стороны она хотела этого, но с другой, зачем? Ради чего опять иллюзии счастья? Не пора ли наконец понять друг друга и решить всё раз и навсегда? Только ни один из них не смог бы. Домой Саша вернулась под ночь, потерянная, уставшая, чувствуя себя опять виноватой. Как это уже надоело… Но решительность Кушнир отступала, когда дело переходило границы личного. Одиночество. Саша так долго внушала себе, что привыкла к нему, что уже поверила в эту красивую ложь. К одиночеству сложно привыкнуть. Хорошо было с кошкой, когда рядом есть живое существо, с которым можно поговорить, пусть даже оно и не ответит. Кошка умела успокоить, помогала собраться с мыслями. Теперь кошку заменяли только эклеры и горячий чай. Но Саша давно усвоил одну истину: сладкое не может спасти от одиночества. Все опасные мысли приходили под ночь, когда ничего не занимало голову. Работа уходила на второй план, и Саша оставалась беззащитна перед своими сомнениями и страхами. Особенно после разочарований. А свидание в кафе с Борей стало одним из таких. В комнате горел яркий свет, но на душе было темно. А темноты Саша боялась с детства. Странная ассоциация уже не раз появлялась в мыслях. Темнота ведь то же самое одиночество, только более абстрактное. Выходит, Саша всё же боялась одиночества. Второй эклер исчез невероятно быстро. Саша сделала глоток, чай обжёг горло, даже приятно после холодного воздуха улиц и горького кофе. Хотя кофе лучше соответствовал её настроению теперь. Рука потянулась к телефону. Саша зашла в контакты, листая номера. Как хорошо было, когда она могла позвонить Боре в любой момент дня и ночи, во всём признаться, открыться и просто ждать поддержки. Сейчас такого человека не было. Телефон полетел в другой конец дивана. Саша надкусила третий эклер, откинулась на спинку, взъерошивая волосы. Успешное окончание дела отошло на второй план. Собственные проблемы захватили Сашу. А где-то в баре ребята, наверное, отмечают удачный финал. Как же Саша жалела, что снова отказалась.Самая великая наша радость — и величайшая боль — это наши взаимоотношения с окружающими нас людьми.
Вернее и не скажешь. Саша сама не помнила, где увидела эту цитату, но она въелась в память и всплыла в самый подходящий момент. Что делать дальше? Самый банальный, но самый важный вопрос жизни. Саша чувствовала, что крутится на месте, не может вырваться из порочного круга. Она просто ощущала себя слабой, беспомощной, как никогда. Что держало Сашу, не давало свободы? Надежды, искусственные, детские, но укрепившиеся с годами, сомнения, страх перемен и разочарований. Юрков. Снова эта фамилия. Саша никак не могла отделаться от мыслей о Диме. После ужасных кадров в личном деле представление о Юркове перевернулось и окончательно запуталось после его смелых слов о Борисе. Саша даже подумывала заговорить с Димой, но сама же уничтожала эту мысль в корне. Загадочность, неоднозначность Юркова одновременно отталкивали и привлекали. Саша всё ещё считала Диму чужим, так невовремя нарушившим спокойный уклад жизни. Но с другой стороны, профессиональное любопытство брало верх. Юрков один из немногих, кого Саша не могла понять. И эта неясность в смеси с необычной историей и порой необъяснимыми поступками подогревала интерес Кушнир. Только расспрашивать Диму Саша не собиралась. Однако Кушнир не могла не замечать, что её мнение о Юркове медленно меняется от начального презрения и подозрения до уважения и интереса. Саша не видела больше тех пустых взглядов, плотных масок, как в первую встречу. Юрков начинал осваиваться на новом месте. А коллеги постепенно и пока неуверенно принимали его. Это Саша тоже замечала по взглядам и случайным фразам. А Валя и вовсе в машине напрямую рассказал об уроках игры в бильярд. Этого было достаточно, чтобы Саша поняла: для Широкова Юрков стал авторитетом. Кушнир не смотрела на московского гостя свысока. Она просто изучала Диму со стороны, пока не решаясь подпускать нового человека ближе. Только судьба решила иначе и то и дело ставила Сашу в нелепые ситуации перед Юрковым. Но не это пугало больше всего, а разгорающийся в груди огонь, пожар эмоций и запутанность в мыслях. Саша знала подобные симптомы и заранее поставила на них крест. И всё же предчувствия упорно кричали, что Дима ещё сыграет важную роль, переломит жизнь, разрушит систему. Пока Саша игнорировала их, но уже начинала задумываться… Пустой взгляд Кушнир проходил сквозь стену. Она не заметила, как передвинулись стрелки на часах и опустела кружка. Саша пыталась выбраться из лабиринта собственных мыслей и метаний. Пока не выходило. Пока не было такого нужного малейшего знака, подсказки, поддержки, чего-нибудь со стороны. Саша проклинала себя за нерешительность, но знала: первой переступить границу обычного она не сможет.