Руки в карманах

Джордж слышал монотонный стук маятника. Без него тишина в комнате гудела бы невыносимо, она и так давила с такой силой, словно он оказался на дне океана. Он сидел на кровати, опираясь ногами о пол, и смотрел в одну точку, отстукивая пальцами по прикроватной тумбочке в такт часам. Тишина. Она имела мистически разрушающую силу. От такой тишины захватывало дух, но это не было приятно. Это было так, словно Джордж, упав с метлы, оказался в свободном падении, зная, что рядом нет никого, кто произнёс бы Арресто моментум, чтобы спасти его. Никогда в жизни, до того самого дня, он не испытывал это отвратительное чувство в груди. И вряд-ли (Боже, пожалуйста, пусть нет) испытает его когда-то ещё. Оно не накатывало волнами, оно не ныло, не резало и не кололо. Оно росло с каждой минутой и секундой, хотя постоянно казалось: ещё сильнее невозможно. Нет, всё, теперь точно невозможно. Он почти не спал. Сегодня, в те полчаса, что ему удалось провести в дрёме, ему снилось, что Фред жив. Он подбежал к нему, окровавленный, слабый, но живой, вцепился в плечи и быстро сказал о том, что Гарри жив и что скоро всё закончится. И Джордж так радовался, он так самозабвенно радовался, что и подумать не мог о том, что это сон. Лишь в конце, перед тем, как открыть глаза, прямо во сне, он начал что-то вспоминать. И это ужасное чувство, которому нет описания, вернулось даже в его собственном сне. Оно пробиралось везде, во все аспекты его жизни. И преследовало его на каждом шагу. Несмотря ни на что, реальность он при этом не отталкивал. А реальность была такова: сегодня день похорон его брата. Хотелось бы просидеть вот так, в одну точку, всю свою жизнь. Но он не мог поступить так с Джинни, Роном, Перси, старшими братьями, отцом и матерью. Особенно с матерью. Наверное, она испытывала всё то, что испытывал Джордж, в десять раз сильнее. Она не скрывала боли и слёз, имела на это право. Казалось, что Джордж уже даже привык к фоновому плачу, крикам, мольбам и гневу. Через пару дней после того, что случилось, он даже перестал подрываться каждый раз, когда всё это возобновлялось. Хорошо, что Артур, Рон и остальные члены их семьи откуда-то чётко понимали, что Джорджа лучше вообще не трогать. Но сегодняшнего дня нельзя было избежать, его нужно было пережить. Джордж вздрогнул, когда услышал стук в дверь. — Ты проснулся? — в комнату заглянула Джинни, она была похожа на робота. Никаких эмоций на лице, даже голос похож на магловский автоответчик. — Вставай, все уже спустились. Нам нужно быстро поесть и выезжать. — Ладно, я скоро спущусь. — сказал Джордж, и его взгляд упал на соседнюю кровать. Она была заправлена. Стараясь не дать следующей после этого мысли шанса, Джордж поднялся на ноги и направился в сторону шкафа с его туалетными принадлежностями, но глаза, как назло, отказывались не замечать заправленную кровать. Потому что, даже если бы не случилось того, что случилось, кровать была бы заправлена точно так же. Фред всегда вставал раньше него, и всегда будил его, даже если было четыре утра, и всей семье нужно было куда-то отправляться. Фред просыпался, заправлял кровать, успевал умыться, а Джордж всё спал, хватаясь за последние минутки сна перед тем, как с него рывком сдёрнут одеяло и скажут «вставай, Джордж! Вставай, лентяй, нас ждут великие дела!» Возможно, эту кровать никто не трогал с тех пор. Скорее всего, она была заправлена самим Фредом, когда они в последний раз ночевали в этом доме, ещё до переезда. Кухня была переполнена. Здесь была вся его семья, включая Гарри и Гермиону. Они тоже проводили много времени здесь, так повелось ещё с их общего детства. Вдруг Джорджу вспомнилось то раннее утро, когда все они отправлялись к старому башмаку, чтобы попасть на чемпионат по Квиддичу. Спустившись, Джордж занял свободное место за столом и сразу принялся пить чай, чтобы занять рот. Что вообще говорить? Доброе утро? Все остальные тоже молчали. Был слышен стук столовых приборов, шуршания салфеток и вздохов матери. Но в целом была слышна лишь тишина. Она незваной гостьей поселилась в этом доме и в этой семье. Пришла туда, где её меньше всего ждали и любили. Уизли всегда жили в суматохе, всегда куда-то спешили и всегда шумели. Всегда, но не теперь. — Школу закрыли на реставрацию на неопределённый срок, — вычитал Перси из свежего Пророка. — Я не понимаю, что они собираются реставрировать, как? Своими руками, что-ли? Все понимали, что он не всерьёз. Не все готовы были мириться с тишиной, потому что она мозги двигала набекрень. Артур пожал плечами: — У них очень много дел. И собрать груду камней в целый, величественный замок, не одно и то же с тем, что мы можем убрать свою комнату за несколько минут. Не возмущайся, маглы вообще строят один дом много месяцев. — И в комнате убираются не за две минуты. — тихо добавила Гермиона. Разговора завязать не удалось. Отчасти потому, что с Перси в принципе давно никто не вёл бесед. Все снова замолчали, и от этого стало ещё более некомфортно. Молли всё это время сидела и смотрела в одну точку. Выйдя из своих мыслей, она кинула взгляд в сторону Джорджа и нежно улыбнулась. — Съешь хотя бы сэндвич с сыром. Нельзя ничего не есть, ты упадёшь в обморок. — Я не хочу, мам, спасибо. Поем потом. Кусок в горло не лезет. — День сегодня долгий, — предупредила она поддельно будничным тоном. — Прошу тебя. Мать уже пару дней смотрела на Джорджа иначе. Он не понимал, что именно изменилось в её взгляде, но иногда казалось, что этот взгляд может стать осязаемым. Словно все чувства мира помещались в паре этих глаз. Возможно, она видела в нём Фреда, трудно было не увидеть, с учётом того, что они были похожи, как две капли воды. Кто угодно мог спутать его с Фредом, да всегда путали. А теперь не придётся. Джордж немного завидовал всем, кто мог видеть его со стороны. Хотел бы он ещё хотя бы раз посмотреть брату в глаза. Да, разумеется, он был похож на брата, вот только в зеркале он каждый раз видел лишь себя. Как бы он ни старался включить воображение, сосредоточиться или прищуриться — из зеркала на него всегда смотрели собственные глаза. И это были совсем не те глаза, которые смотрели на него без зеркала, двадцать лет подряд. Взгляд Джорджа упал на Гермиону. Она сидела между Гарри и Роном, рассматривая тарелку. Волосы закрывали лицо, но даже сквозь них было видно, что по её щекам текли слёзы. Взяв себя в руки, пока не увидел Рон, девушка быстро провела по обеим щекам тыльной стороной ладони, заправила волосы за уши и подняла голову. Храбрится. Она всегда была умничкой. — Нам пора выходить. — проговорил робот, заменяющий Джинни. — Сегодня далеко не мы одни будем… там. Весь оставшийся день прошёл так, словно Джорджа закрыли в одном и том же событии навсегда. Он словно оказался в чистилище. Только вместо чистилища был храм с красивыми цветными витражами и неприличным количеством цветов. Они были повсюду, даже в воздухе чувствовался их запах. Всё шло своим чередом, без происшествий. Мать плакала постоянно. Но когда пришло время прощаться, увидев Фреда снова, она перестала плакать. Только стояла у него, как пару дней назад, второго мая, и гладила по волосам. Постоянно смотрела на Джорджа, словно следила. Тогда уже плакали все, даже Артур, Гарри, Чарли и Билл. Перси рыдал так громко, что в ушах начинало звенеть. Джордж тоже чувствовал мокрые дорожки на своих щеках, но истерик закатывать не мог. Он был опустошён и изничтожен, но в то же время хотелось кричать во всё горло. Он не мог так поступить со своей матерью. А вот Джинни, наконец, снова стала человеком. И лучше бы не становилась. Джордж часто потом вспоминал её плач и слова, которые она говорила Фреду. Особенно по ночам, даже когда пытался не вспоминать. Он сделал два смелых шага к брату, когда настал его черёд прощаться. Как по регламенту: наклонился, дотронулся рукой до его груди, затем до его руки. А потом наклонился ещё ниже и прошептал: — Ты не оставил мне никаких инструкций, Фред. Я не знаю, что мне дальше делать. Вернись, пожалуйста, и расскажи мне. А потом он не выдержал и заплакал. Плакал сильно и громко, наплевав на все те баррикады, которые он строил, чтобы оградить мать. Ноги подкашивались, и ему потребовалась поддержка Рона, чтобы отойти от гроба. Джордж обернулся, чтобы посмотреть на Фреда в последний раз, а потом Рон увёл его на дальние ряды, усадил на лавочку и поручил Гермионе посидеть рядом с ним. Она обняла его так крепко, как смогла, уткнулась лицом в его рубашку и тихо заплакала. — Мне жаль, Джордж. Мне очень-очень жаль. — она тихо шептала, дав минутную слабину. Джордж прекрасно её понимал, поэтому положил ладонь на её голову и бережно прижал к себе. — Я знаю. — он тоже говорил тихо. — Давай не будем ничего говорить. Позже, кладя цветок на уже закрытую крышку гроба, Джордж думал о том, что тело Фреда сейчас тоже находится в полной тишине. И в полной темноте. А дух его отправится туда, где хорошо и тепло. Должен отправиться. И даже если Фреда на самом деле не будет рядом, Джордж всегда будет ощущать его присутствие. Никакого другого варианта он даже не рассматривал. Их связь была слишком крепка для того, чтобы Смерть, подарившая миру столько проблем, а ещё палочку, камень и мантию, смогла бы так просто её разорвать. Ли Джордан подошёл к Джорджу уже после того, как всё закончилось. Вся семья, разделившись на несколько небольших группок, неспешно и вяло покидала кладбище, когда Ли буквально врезался в Джорджа, чуть ли не снося его с ног. Он обнял его крепко, так, как брат обнимает брата, но ничего не говорил. Джордж выдохнул и прижался к другу, похлопал его по плечу и отстранился. — Спасибо, что ты сегодня здесь, Ли. Это значит очень много для меня и для моей семьи. — Уизли, что ты несёшь? — Ли был удивлён, услышав в свой адрес заученную наспех фразу из серии «отвали». Но быстро всё понял и понуро кивнул. — Я свяжусь с тобой позже. Прости, мне нужно идти. — хотя, никуда ему уже было не нужно. Никаких дел словно не было, и все это чувствовали. Волан-де-Морт, наконец, повержен, можно хоть на всё поле орать его имя и не бояться влюбляться в маглов. Так отчего же ни у кого, не только у Джорджа, не было чувства счастья, или хотя бы облегчения? Наверное, потому что цель, на самом деле, иногда не оправдывает средства. Да пусть он бы хоть весь мир захватил, пусть началась бы несправедливая и жестокая диктатура, что угодно, кто угодно, но только не Фред. Наверное, Джордж готов был отдать всё, что у него есть, если бы взамен можно было получить своего брата назад. Что они вообще за волшебники такие, что не могут вернуть человека, который и погиб-то от обычного взрыва, под каменной стеной? О какой судьбе или гармонии мира говорить, если Джорджу казалось, что то, что произошло — это самая несправедливая вещь на свете? Почему Джордж или Фред не родился один, зачем было приносить в этот мир близнецов, чтобы потом забирать одного у другого? Если за всем этим кто-то стоит, то он, наверное, старый больной садист. Жертвенность. Ха! Плевал он на эту жертвенность. Ближе к вечеру, когда вся семья и друзья семьи сидели за большим столом, Джордж почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он поднял голову и встретился с парой карих глаз Анджелины Джонсон. Она смотрела на него так, словно он сам умер, вернулся во плоти и сел за стол. Джордж сощурился, но Анджелину это не смутило, она продолжала смотреть, и казалось, что она даже не моргает. Конечно, он мог её понять, но раздражения это не убавляло. Да, она любила Фреда. Возможно, даже очень любила. Но это не даёт ей никакого права пялиться на того, кто Фредом не являлся. Поправка: кто вообще не являлся никем без Фреда. Анджелина всё смотрела. Джордж злился, и, в конце концов, закипел. — Да что с тобой! — он ударил ладонью по столу и вскочил. Все, кто хоть о чём-то говорил, замолчали. — Я не он, ясно тебе? По-моему, ты уже достаточно присмотрелась, чтобы понять это! Анджелина открыла рот, но не смогла сказать ни слова, будто онемела. Молли посмотрела на Джорджа, посмотрела на Анджелину, которая сидела на другом конце стола, а потом встала и подошла к сыну. — Прошу тебя, успокойся и сядь на место. Веди себя нормально, я очень тебя прошу. — её голос был измотан. Дыхание Джорджа участилось, и ему стало стыдно. Он сжал руки матери, отпустил их, отошёл на пару шагов и трансгрессировал. Может, он поступал ужасно, но это лучше, чем оставаться там ещё хотя бы на минуту. Он оказался в Лондоне. Прямо у того кинотеатра, где Фред и Джордж посмотрели свой первый магловский фильм на большом экране. Это был «Дракула», им было по четырнадцать лет. В тот летний день они всё утро уговаривали Артура взять их с собой в город по делам. Уговоры сработали, и он согласился, но поставил условие, что они не будут мешаться и пакостить. В итоге именно из-за того, что они нарушили все условленные правила, Артуру пришлось скинуть их куда-нибудь на часок другой. Он считал это наказанием: смотреть странные картинки плохого качества на большой плоской простыне. А для Фреда и Джорджа это стало целым миром, в который они убегали каждый раз, когда появлялась такая возможность. В тот первый раз они на весь зал смеялись над абсурдным представлением маглов о настоящих упырях, вампирах и остальных кровососущих тварей волшебного мира, но потом целый месяц бегали друг за другом по дому, пытаясь укусить, придумывали целые вампирские вселенные и даже задумали как-нибудь отправиться на поиски настоящего вампира. Кинотеатр почти не изменился ни снаружи, ни внутри. Джордж увидел на афише двух рыженьких девочек-близнецов, и решил, что добрая детская комедия сейчас точно не будет лишней. — Один билет на ловушку для родителей, пожалуйста. — попросил он у кассира, а потом вспомнил: в его похоронном костюме не было никаких денег. Ни галлеонов, ни фунтов. — Извините. Он отошёл от кассы и огляделся, после чего зашёл в туалет, закрыл за собой дверь и трансгрессировал сразу в нужный зал, на привычный последний ряд. Это был первый в его жизни раз, когда он оказался в кинозале без Фреда. Джордж досмотрел фильм и ещё очень долго блуждал по улицам Лондона, прежде чем тихонько вернуться домой и завалиться в постель прямо в одежде. Было темно и холодно. Комната казалась огромной, в темноте проглядывалась пустая соседняя кровать. На ней никто не лежал, не было слышно чужого дыхания или смеха. Джордж лёг на спину, только бы не видеть эту кровать, и уставился в потолок. А что, если всё это ему снится? Он крепко зажмурился и широко раскрыл глаза. — Фред? — тихо сказал он, не поворачивая голову. — Ты спишь? Видимо, спит. Он всегда просыпался раньше. И раньше засыпал. *** — Экспекто патронум. Ничего. — Экспекто патронум! Спустя две недели после похорон Джордж поймал себя на мысли, что не может точно вспомнить голос Фреда. Тогда же он понял, что больше не может вызывать Патронуса. Он стоял перед зеркалом, пытаясь произносить односоставные предложения, но чем дольше он это делал, тем быстрее ускользали от него последние обрывки памяти о том, как звучал голос брата. Тогда Джордж попытался сделать то же самое, но не перед зеркалом, а с закрытыми глазами. Тоже не помогло. Это пугало. Самое страшное, что могло произойти с ним, уже произошло. И поэтому в сердце Джорджа появился новый страх: забыть Фредди так, словно его никогда и не было. Ни голоса, ни глаз, ни улыбки. Этого никак нельзя было допустить. И это был первый раз за долгое время, когда Джордж обрадовался, что живёт в волшебном мире и что сам является волшебником. Он решил вернуться в Хогвартс. — Куда ты собрался? Джордж почти успел ускользнуть, как вдруг услышал голос матери. Он стоял у выхода, держа дверную ручку, с рюкзаком на плечах и с метлой в руке. — Ты решил вернуться в вашу квартиру? Так скоро? «В вашу» отозвалось в голове и удивительно больно кольнуло в груди. — Нет, мам. — он повернулся. — Если ты не против, я пока что ещё поживу с вами. Молли посмотрела на Джорджа так, словно он оскорбил её. — Не против ли я? — Ну, мам. Это такой элемент речи. Я ради приличия это сказал. Молли устало улыбнулась. За пару этих недель она очень изменилась: щёки впали, под глазами появились синяки, словно она не спала все две недели. Казалось даже, что её волосы потеряли былую яркость и стали тусклыми и сухими. Руки стали выглядеть старше. — Тогда куда ты уходишь? — У меня есть одно важное дело в Хогвартсе. Я улечу ненадолго, но, скорее всего, останусь там на пару дней. — Ты собираешься лететь на метле отсюда до Хогвартса? Что за срочность? Свяжись с профессором Макгонагалл и запроси разрешение на использование школьного камина. — Нет, мам, я хочу полететь. Мне нужно отвлечься, понимаешь? Обещаю остановиться где-нибудь сегодня ночью. — Будь осторожен, дорогой. — без лишних вопросов, которые были присущи Молли, женщина подошла и расцеловала сына в обе щёки. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Пока Джордж летел, а тёплый летний ветер ласкал его лицо и волосы, он думал о том дне, когда они с братом и семьёй вернулись с чемпионата. Тогда Молли налетела на близнецов ураганом любви и говорила о том, что последнее, что она им сказала, была ругань. А ведь с ними могло что-то случиться! Она очень переживала. После этого братья ещё подтрунивали над ней какое-то время, и она переставала ругаться. Помнит ли она свои последние слова, которые были сказаны Фреду? Джордж был уверен, что да. *** Джордж никогда не думал об одиночестве. Не задумывался всерьёз. Во-первых, он очень любил людей, а во-вторых, задумываться об одиночестве в его случае было бы как-то глупо. Фред никогда не надоедал ему. Да, иногда он раздражал, иногда даже сильно бесил и выводил его из себя, но за все двадцать лет совместной жизни Джордж никогда не хотел избавиться от него. Ему никогда не хотелось свою личную комнату, не было нужды закрыться где-то в одиночку, чтобы отдохнуть от всего. Потому что наедине с Фредом он словно был наедине с собой. Они делали всё вместе. И даже молчали. В те редкие моменты, когда Джорджу хотелось сбежать ото всех, Фреду хотелось того же. Они не делили на двоих все их мысли, но делили чувства. Радость, счастье, печаль, даже особенная грусть — всё делилось пополам, но от этого не преуменьшалось. А теперь Джордж утопал в своей скорби. В глубокой, беспощадной и всепоглощающей скорби. И это чувство ему не с кем было разделить. Всё: радость от победы над Волан-де-Мортом, облегчение от того, что остальные близкие живы, ощущение личной безопасности, даже скорбь по остальным погибшим — всё это было поглощено болью от утраты Фреда. Как бы Джорджу хотелось ничего не чувствовать. Уж лучше бы потеря опустошила его, вместо того, чтобы топить его во всех этих ужасных чувствах. Душа Джорджа горела, мозг и сердце пульсировали в одном и том же кошмарном ритме. И казалось, что это не закончится никогда. Что никогда не станет хотя бы немного легче. Время лечит? Это мы ещё посмотрим. Страшная правда была в том, что Джордж не собирался отказываться от этой скорби. Он даже представить такое боялся. Боялся, что в один прекрасный день он проснётся без мыслей о брате. Он будет помнить его всегда. И не так, чтобы вспоминать о нём с грустной улыбкой каждое первое апреля или второе мая, нет. Фред не заслужил этого. Он заслужил, чтобы его помнили каждый день. Хотя бы один человек на этой чёртовой планете. Наверное, если бы Джордж задумался об одиночестве раньше, оно напугало бы его. Сейчас всё, что ему хотелось — это быть в одиночестве. Он и так всегда был в своём мире, в их мире. После смерти Фреда это никак не изменилось. Джордж хотел бы сохранить их мир в целости и сохранности. До того дня, пока они не встретятся вновь. *** Каменные башни Хогвартса показались Джорджу на рассвете следующего дня. Он любил всё в этом замке, за исключением того, что он был школой. Как и обещал, Джордж остановился на ночь в каком-то захолустном хостеле, хотя в целом в этом не было необходимости. Просто почему-то Джорджу хотелось увидеть эти башни именно на рассвете. Один Мерлин знает, сколько раз Фред, Джордж и Ли убегали ночью, чтобы подготовить какую-нибудь очередную пакость на следующий день, а потом встретить рассвет, глядя на то, как серовато-коричневый замок зеркально окрашивается в яркие красные, розовые или жёлтые цвета. Фред и Джордж в принципе очень любили встречать рассвет. Эти вылазки начались ещё дома, до Хогвартса. Однажды на рассвете Фред пообещал Джорджу, что они умрут в один день. Как же давно это было. Им было едва ли лет по шесть. В то время Джордж только знакомился с пониманием смерти и осознанием собственной смертности. И, как это бывает у детей, начал задаваться очевидными вопросами: мама умрёт тоже? И даже Фред? Эти мысли заставляли его подолгу плакать и бояться по ночам. У Фреда всё прошло гораздо проще. Он был старше брата лишь на несколько минут, но такую пугающую правду принял с доблестью взрослого и осознанного человека. На третью ночь слёз и страхов Фред тайком вытащил Джорджа на улицу, усадив его на деревянные ступеньки веранды Норы. Раннее солнце только-только начинало подниматься из-за горизонта, вокруг не было ни звука: ночные цикады уже успокоились, а гномы ещё не пришли в себя ото сна. — Ты должен просто принять это и всё, — спокойно начал Фред, смотря на брата. — Билл сказал, что смерть — это не самое страшное, что может случиться с человеком. Я думаю, что лучше бояться чего-то действительно страшного. Например, змей. Джордж шмыгал носом, пытаясь вытереть его рукавом пижамы. — Я не боюсь, что могу умереть. Я бы хотел умереть вместо тебя или мамы. Хотел бы, чтобы мама дожила до пятисот лет, я до четырёхсот семидесяти, а ты до тысячи. Фред засмеялся, расстроив этим Джорджа ещё сильнее. Заметив это, он обнял его за плечи. — Мне кажется, это невозможно. Даже волшебники не живут так долго. — Я это знаю, — хмурился Джордж. — Я же не тупой. Какое-то время они молчали. Джордж уже давно успокоился, но ему всё равно было очень грустно. — Я придумал! — вскрикнул Фред, просияв. Джордж был заинтересован. Ему хотелось перестать бояться. — Давай просто договоримся умереть в один день. Просто оба умрём в старости. — В один день? — Джордж не верил своим ушам. И как он сам не догадался до такого? — Конечно! Мы и маме завтра об этом расскажем, уверен, она согласится умереть с нами! Конечно, на следующий день Молли объяснила детям, что умереть в один день — это не лучшая идея. Им ещё и попало за то, что они сбежали ночью из своих постелей и толком не выспались. Но близнецов было не остановить: с того дня они пообещали друг другу, что доживут до счастливой старости и умрут в один день, держась за руки. Фред не сдержал это обещание. Он погиб совсем молодым, в ужасные времена, а в руке, вместо ладони брата, держал волшебную палочку. Хотел бы Джордж умереть второго мая 1998 года. Вместо или хотя бы вместе с Фредом. Мотнув головой, Джордж крепче ухватился за ручку метлы и свернул к полю квиддича. Интересно. Джордж ещё даже не нашёл Макгонагалл, а воспоминания уже нахлынули так, словно он провалился в омут памяти. Это забавляло. Решив не беспокоить никого в такую рань, Джордж облетел большую часть территории школы, а затем снова вернулся к пустому стадиону, приземлился на самом высоком ряду и сел. Солнце поднималось всё выше, пробиваясь сквозь высокие стены стадиона и освещая ту сторону, на которой сидел Джордж, и всё поле. Тишина раннего утра завораживала. А в голове Джорджа стоял рёв матчей, в которых близнецам посчастливилось играть. Джордж как сейчас слышал крики болельщиков, комментарии Ли, шум от быстрых мётел и устрашающие звуки бладжеров вперемешку с тихим стрекотом крылышков снитча. Вот Фред отбил бладжер, спас Гарри от очередной сломанной руки. Вот Анджелина, прорвавшись через слизеринских загонщиков, забросила квофл прямиком в среднее кольцо, сквозь дырявые пальцы Блетчли. Джордж любил квиддич. Ещё бы! Они с братом были лучшими загонщиками десятилетия. *** — Ты доброволец? — хрипло проговорил Филч, когда увидел Джорджа, приземлившегося прямо у главного входа в школу. — Бери эти булыжники и перемещай их вон туда. — Я не доброволец, — усмехнулся Джордж, не понимая до конца, о чём вообще речь. Он что-то слышал о том, что Хогвартс просит помощи у бывших учеников, чтобы скорее восстановить школу и не потерять учебный год. Казалось, что всё можно починить за день. В реальности всё было немного сложнее. — За каким чёртом ты тогда припёрся сюда? Мешать? Джордж не удержался. Точнее, даже не пытался сдерживаться. — Прилетел украсть ещё что-нибудь из-под твоего носа, старик. Филч моментально вспыхнул. Его лицо побагровело, а ноздри раздулись так, что напоминали парашюты. — У меня нет времени на твои игрища! Не по возрасту тебе так себя вести. Как был оболтусом, так и остался. — Мне нужна профессор Макгонагалл. — сказал Джордж, пропустив мимо ушей оскорбление смотрителя. — Ишь ты, какой важный! А министр магии тебе не нужен? — Нет, мы и так недавно пообщались. Филч задышал громче, чем обычно. — В отличие от тебя, у профессора Макгонагалл очень много дел. Она работает на благо школы, и никакие мелочи не должны её отвлекать. — А это и не мелочь, — спокойно продолжал Джордж. — У тебя назначено? — Конечно назначено, — врал Джордж, — профессор давно ждёт меня. И ей будет очень интересно узнать, почему ей пришлось ждать так долго. Поведясь на угрозу, Филч, с расширенными от испуга глазами, развернулся на пятках и засеменил в школу, рукой указав Джорджу следовать за ним. Неизменное шарканье смотрителя заставило Джорджа слабо улыбнуться. Остановившись у гаргульи директорского кабинета, Филч дёрнул за верёвочку звонка и замер. Ну конечно. Откуда ему было знать пароль? Макгонагалл не торопилась. Спустя пять минут и ещё один (на страх и риск Филча) звонок горгулья всё-таки развернулась, чтобы впустить гостей на лестницу. — Профессор, — начал Филч, просунув голову в дверной проём, но не осмеливаясь зайти целиком, — здесь мальчишка Уизли. — Который? — донёсся голос профессора из глубины кабинета. — Близнец. — Джордж! Пусть заходит. Джордж проглотил ком в горле. Конечно, это он, Джордж. Теперь их можно было не различать. Близнец без близнеца. Войдя в кабинет за Филчем, Джордж привычно осмотрелся. С момента, когда он был здесь в последний раз, почти ничего не изменилось. Разве что добавились два новых директорских портрета: задремавший Дамблдор в своих очках-половинках и суровый Снейп, скрестивший на коленях руки в замок. — Рада тебя видеть! — улыбалась Макгонагалл. — Чем обязана? Мало кто приходит ко мне без предупреждения. Услышав это, Филч поперхнулся воздухом. Джордж улыбнулся ему. — Аргус, вы уже можете идти. — Макгонагалл кивнула ему на дверь, и хотя бы сейчас Филч не заставил себя ждать. Оставшись наедине с профессором, Джордж шумно выдохнул. Она смотрела на него терпеливо, но претенциозно. Как всегда. Замечать привычные вещи, осознавать привычность мира, когда внутри Джорджа всё менялось бесповоротно, было сложно. — Я пришёл к Вам с очень наглой просьбой. — начал он, удивив профессора. — Но хочу, чтобы Вы выслушали меня перед тем, как отказать. Макгонагалл вернулась в своё кресло, кивком указав на стул напротив. Она готова была выслушать, это и понятно. Все жалели Джорджа. Он не чувствовал себя ущербным из-за этого, не злился за это на людей, но каждый жалобный взгляд уничтожал в нём любые надежды на улучшение его состояния. — Понимаете… — раз она дала ему время, Джордж решил пойти издалека. — Я больше не могу вызывать Патронуса. Брови Макгонагалл жалобно приподнялись. — Я слышал, что очень многие люди в волшебном мире страдают сейчас от такой же проблемы, и все мы прекрасно понимаем, почему это происходит. Я не умаляю горя других людей, но не могу сопереживать им так сильно, как себе. Профессор кивнула. Она понимала его. Каждый человек понял бы его. — Я хотел бы попросить у Вас доступ к омуту памяти. В кабинете повисла тишина. Профессор приподняла подбородок, смотря в глаза Джорджа безотрывно. — Я дослушала тебя до конца, как ты и просил. И хочу сказать тебе лишь одну вещь: омут памяти не поможет тебе справиться с твоим горем. Ты будешь проваливаться в свои воспоминания и не сможешь жить настоящим. — Поймите, профессор. — Джордж запнулся. — Директор… мне не нужно такое настоящее. Макгонагалл поджала губы и опустила голову, устремив свой взгляд на свои руки, сложенные в замок. Редко когда её можно было увидеть в таком состоянии: растерянность и чувство вины, которое почему-то испытывали все, кто находился рядом с Джорджем. Словно они могли что-то сделать, но не сделали. У Джорджа не было с этим проблем. Это была война, а Фред был солдатом. Солдаты умирают, защищая то, что они любят, следуя своему долгу. На войне нет места справедливости и чудесам. Так что Джордж не тешил себя предрассудками из серии «они могли помочь ему выжить», он не пытался прикрыться чувством озлобленности на всех и спрятаться в нём от скорби. От неё вообще невозможно было прятаться, Джордж тонул, нет, он жил в ней. Но совсем невиновных тоже не было. И Джордж прекрасно это знал. Волан-де-Морт был виноват. И каждый чёртов пожиратель смерти, а также все их последователи. Все они были виноваты в равной мере. Было страшновато в это вдумываться, но Джордж знал, что рано или поздно эти мысли натолкнут его на что-то ужасное. — Я не могу позволить тебе сделать это. — ответила директор после долгого молчания. Джордж наклонился вперёд, складывая руки на столе так же, как Макгонагалл. — Директор. Я не знаю, как хорошо вы знаете мир маглов, но, уверен, вы осведомлены, что я знаю этот мир очень хорошо. Из-за моего отца мы с моим братом тоже начали увлекаться всякими их штуками. Так вот, есть такое изобретение… оно похоже на наш омут памяти. Не целиком, точнее, даже не близко, но принцип один и тот же. — Я знаю, что такое видеокамера, — перебила его Макгонагалл. — Отлично. Я рад, что мы это выяснили. Так вот, в нашей семье была одна видеокамера. Разумеется, мой отец всегда очень уважал правила министерства касательно наделения магическими свойствами магловских игрушек, но… в общем, получилось так, что помимо звука и шевелящейся картинки наши видео могли воспроизводить запахи, температурные и погодные условия и прочие мелочи, помогающие оказаться в моменте снова, прочувствовать всё ещё раз. Директор молчала и слушала, кивая с таким видом, словно Джордж рассказывал ей очень сложные вещи. — В нашем доме огромное количество таких кассет. Маленький Рон, Джинни, общие семейные праздники, первые слова, шаги и так далее. Дело в том, что эта камера появилась у нас лишь после рождения Рона. А когда мы подросли ещё немного, мы с Фредом приняли решение, что нам не нравится эта камера и мы не хотим на ней светиться. Мама, конечно, была недовольна. Честно Вам скажу: я готов отдать пять лет своей жизни, чтобы вернуться в прошлое и переубедить нас. Но маховик времени найти ещё сложнее, чем омут памяти. — Что вы сделали? — спросила Макгонагалл. — Мы, естественно втайне ото всех, разработали заклинание, которое помогало нам скрыться от камеры и не появляться на плёнке. Идиоты, знал бы я тогда… Пять дней на это потратили, но своего добились. Заклинание работало по принципу «Оглохни», но со своими оговорками. — И вы, конечно же, внесли его в реестр заклинаний и дождались, пока его одобрят? — Конечно, сидели в одной очереди со Снейпом. Макгонагалл возмутилась и вскочила. Её минутка слабости закончилась. — Мистер Уизли! Находясь в кабинете директора, не забывайте о субординации и уважении! Как к живым, так и к мёртвым. — Простите, профессор. С профессором Снейпом. — Лучше не стало. Джордж медленно поднялся со стула. — Я не чувствую его. Я забываю, как звучит его голос. Не мой, а его. Как он звучит, когда я молчу. Вы когда-нибудь испытывали подобное? Теряли человека, который был Вам важнее всего? Я не обещаю Вам, что не потеряюсь в прошлом, но могу пообещать (и это не угроза, а факт), что ещё быстрее, чем утонуть в прошлом, я утону в боли. Это невыносимо, — его голос дрогнул. Это что ещё такое? Джордж стоит на ковре директора и почти рыдает. Нет, такого не будет. Он успокоился, сделал вдох и выдох. — Позвольте мне увидеть его. Это всё, чего я у Вас прошу. Всё это время Минерва смотрела на Джорджа с неприкрытой жалостью и скорбью, чуть приоткрыв рот и округлив свои глаза. Дослушав его, она отвернулась к окну, и потребовалось некоторое время, чтобы она подняла голову и вернулась к своему собеседнику. — В этом нет ничего противозаконного, но я попрошу у тебя никому не рассказывать об этом. И ещё… — она вздохнула, — личная просьба. Не раздирай себе душу. Не ищи те воспоминания, которые принесут тебе ещё больше боли, чем есть. Джордж кивнул, чувствуя облегчение. Кажется, он сказал Макгонагалл столько, сколько вообще не говорил с момента смерти Фреда. Директор попросила Джорджа дойти пока до Большого зала и посидеть там, а спустя какое-то время она вновь позовёт его в кабинет и оставит его наедине с омутом. Кратко поблагодарив её, Джордж вышел в коридор, отправившись в сторону Большого зала на ватных ногах. Все эти объяснения были настолько не в его духе, что он совершенно выбился из сил. Правда, сейчас уже было сложно судить, что в его духе, а что нет. Вся его личность, судьба и жизнь изменилась в тот момент, когда Джордж увидел тело своего брата. Видимо, Джордж всё-таки был мазохистом. Ноги сами привели его туда, куда ему меньше всего хотелось. Та злосчастная стена была прямо по пути в Большой зал, но Джордж так и не понял, что именно заставило его свернуть сюда. Он стоял, держа руки по швам и почти не шевелясь. Казалось, что он даже задержал дыхание ненадолго. На самом деле дыхание перехватило. Неприятное чувство парализовало его, лёгкие сдавливало. Стена так и была разрушена, до неё ещё не добрались. В воздухе витал неприятный запах пыли, такой же точно запах, как тогда, но без дыма. Вокруг было совсем тихо, здесь не было даже привидений. Когда Джордж был здесь в последний раз, кругом раздавались крики, плач, предсмертные вздохи, свист боевых заклинаний. Одно и то же место, два совершенно разных обстоятельства. Стоя здесь, Джордж вспоминал себя прежнего. Во всех деталях. Этот момент впечатался в его память так сильно, что не нужны были ни камеры, ни омуты. Он почти ничего не видел. Действовал на инстинктах, уворачивался от разноцветных заклятий, отвечал своими собственными и думал лишь о том, как бы не задеть кого-то своего во всей этой суматохе. Где-то на задворках сознания он думал также и о Фреде: скорее бы добраться до него и сражаться спиной к спине, чтобы стало хоть немного менее страшно. Да, ему было страшно. До безумия. Действуя исключительно на адреналине, Джордж решил продвинуться и добраться до братьев: Фред и Перси защищали другой вход в замок. Они были совсем недалеко, но с учётом того, что здесь сейчас происходило, добраться до них было крайне сложно. И всё же он продвигался, сантиметр за сантиметром, заклинание за заклинанием. А потом что-то случилось. Что-то ужасно болезненное. Он даже сначала не понял, что произошло. Первая мысль была о том, что его всё-таки задело чьим-то смертоносным заклятием, которое попало ему прямо в грудь. Это было физически больно. Боль прожгла грудь словно насквозь, а затем пронеслась быстрой пронзающей волной по всему телу, до кончиков пальцев. В него словно ударила молния. Казалось, это происходило с ним целую вечность, что он так и стоял там, распластанный болью настолько, что его отклонило назад. На самом же деле всё происходило очень быстро. Оправившись за пару секунд, он осмотрел свою грудь и руки. Ничего в него не попало. Джордж быстро осмотрелся по сторонам, оценивая обстановку. Нет, он точно не умер. Если бы он умер, то этот чёртов пожиратель смерти не целился бы в него палочкой, чтобы убить. Он расправился с ним Снейповской Сектумсемпрой (на войне все средства хороши) и побежал дальше. Тревога нарастала с каждым шагом. Что-то произошло. Увидев копну рыжих волос, Джордж на секунду почувствовал облегчение. Не важно, кто из них это был, важно, что он их нашёл. Только после этого Джордж заметил, что Перси был с Гарри. И что они оба тащили кого-то в сторону. Не кого-то, а что-то. Это было похоже на огромный запыленный мешок. Невыносимо пахло кирпичной пылью, она забивалась в лёгкие и мешала дышать. Продвигаясь к ребятам, Джордж разразился кашлем. Перси плакал. Сердце Джорджа кольнуло. — Почему ты плачешь?! — проорал он. Ребята не услышали его. Здесь было слишком шумно, хотя Джордж был уже в паре метров от них. Подобравшись ближе, он понял, что это не мешок. Понял это по рукам: Гарри держал одну руку, а Перси вторую. Понял по рубашке: она была точно такая же, как у Джорджа, только другого цвета. Вся в серой пыли, разорванная и окровавленная. И по рыжим волосам. Не таким ярким, как обычно, они потускнели от пыли, которая была повсюду. Только сейчас Джордж понял, что слышал громкий взрыв. Обвалилась та огромная стена, от обломков которой Перси и Гарри сейчас тащили… кого-то. Он подлетел к ним за пару широких шагов. — Кто это? Перси был не в силах говорить. Он даже не поднял голову в сторону Джорджа, хотя услышал его. Он сконцентрировался на одном деле: оттащить тело в сторону. — Кто это? — закричал Джордж, точно зная, кто это. Он опустился на колени рядом с телом, когда Гарри и Перси аккуратно отпустили его руки. Вопрос, жив ли он, можно было даже не задавать, всё было понятно. — Перси, чёрт возьми, почему ты плачешь… — крича это, Джордж тоже плакал. Так, как никогда раньше, навзрыд. Слёзы прожигали глаза, было сложно что-то разглядеть, но Джордж всё равно всё видел. Побелевшее от пыли лицо, красные от крови губы, которые выделялись на белом лице. Пальцы рук, которые не шевелились. Открытые стеклянные глаза и полуулыбка. Гарри стоял сзади, не в силах пошевелиться. Перси упал на колени с другой стороны и прижался лицом к груди Фреда, продолжая плакать. Всё происходило слишком быстро. Вскоре Перси вскочил и они с Гарри побежали за кем-то из пожирателей. В их глазах сверкали ярость и горе, так что было нетрудно догадаться, куда они скрылись. Мир Джорджа разрушился за одно мгновение. Ему действительно казалось, что он сейчас умер. Ему казалось, что он умер ещё в другом зале, когда он почувствовал ту адскую боль в груди. Сейчас она вернулась. Уже не молнией, не быстрой пулей, а тягучим, растекающимся горячим дёгтем. — Что угодно. — хрипло проговорил Джордж, положив руку на грудь брата. Как же быстро он остывал. — Только не это. — он говорил это чётко, сам не зная, к кому обращается. — Что угодно. Кто угодно. Прошу. Какой-то момент он не шевелился. А потом повторил движение Перси: припал щекой к холодной окровавленной груди брата. Сердце не билось. Дыхания не было. Фред словно замер. Окаменел. Подняв голову, Джордж заглянул в лицо брата, которое так и не поменяло выражение за те пару минут, что Джордж его не видел. Всё те же открытые запыленные глаза и окровавленная полуулыбка. — Фред. — почти шёпотом позвал Джордж. — Фред. Он всё смотрел в его стеклянные глаза и надеялся, что сейчас брат моргнёт и посмотрит на него. А он так и смотрел прямо, не моргая. Джордж аккуратно протянул ладонь к лицу Фреда и закрыл его глаза двумя пальцами. Движение это получилось почти автоматическим, потому что Джорджу казалось, что его разум немного отстаёт от действий и происходящего вокруг. Адреналин так и бушевал в крови, кругом гремела битва, люди продолжали умирать, и этому не было видно конца. А вот ему, Джорджу, конец пришёл точно. Конец в образе его бледного обездвиженного брата, который больше никогда на него не посмотрит. Вот, он снова здесь. Стоит в абсолютной тишине и смотрит на то место, где ещё так недавно шептал мольбы над телом брата. Торговался с судьбой, гневался, пытался продать что угодно и кого угодно, да хоть собственную душу, только бы изменить то, что произошло. Тогда ему казалось: раз Фред умер только что, его можно как-то вернуть к жизни. Сейчас так уже не казалось. А боль была как в тот самый первый раз. Она не притуплялась ни на йоту. Лучше бы это была апатия. Нет, лучше бы он совсем умер. *** — Ты должен понимать, насколько сложен этот процесс, — говорила Макгонагалл, когда Джордж вернулся к ней в кабинет. Они стояли над закрытым омутом памяти, пока она объясняла Джорджу важнейшие правила. — Совсем не сложно окунуть свою голову в воспоминания, но сложно целостно извлечь то, что тебе нужно. Никому не удаётся сделать всё правильно с первого раза, так что если у тебя не получится, не паникуй и не расстраивайся, я дам тебе попробовать ещё раз. Джордж внимательно слушал и кивал. Он знал, что омут памяти — это сложнейший артефакт, но думал, что всё будет проще. Он был уверен, что справится. Слишком велико было его желание. — Наши души устроены так, что плохие воспоминания запоминаются гораздо детальнее хороших, и могут принести нам сильнейшие негативные эмоции. Именно поэтому вызывать Патронуса так сложно. Это сложно даже в обычное время, что уж говорить про сейчас… Иногда Патронус пропадает даже у тех, кто никого не потерял. Просто потому что он видел всё это. Я говорю это к тому, — наклонившись и смягчив тон, продолжала она, — что твоё первое извлечение воспоминаний может произойти отрывочно и не очень приятно. Ты можешь, например, увидеть несколько обрывков разных воспоминаний. И не обязательно хороших. И не мне тебе говорить, что у тебя их предостаточно. Джордж опустил голову к омуту, продолжая слушать. — Главное, что тебе нужно запомнить: если ты попадёшь не в те воспоминания, в которые тебе бы хотелось, не бойся и не забывай, что это уже не реально. Да, это было, но раньше. И сейчас это с тобой не происходит. — она общалась с ним таким тоном, словно говорила с пятилеткой. — Хорошо. Давай пробовать. Сначала я останусь с тобой, а как пойму, что у тебя получается, выйду из кабинета. — Как именно я могу извлечь из головы воспоминание? — спросил Джордж, доставая палочку из кармана. — Приложи палочку к своему виску и сосредоточься на воспоминании. Представь его, постарайся придать ему физическую форму, ощутить его. А потом очень аккуратно вытолкни его к кончику палочки. Джордж точно знал, что он хочет увидеть. Он представил улыбающегося Фреда, который сидел на полу комнаты Джорджа в их квартирке над всевозможными волшебными вредилками. Сколько же ночей они провели в разговорах, общих планах и идеях, в разработке товаров и новых заклинаний. Это было замечательное время, и Джорджу хотелось вернуться туда хотя бы на пару минут. Он приложил кончик палочки к своему виску и сконцентрировался. Его сердце забилось быстрее. Мысли сразу же пришли в беспорядок. Он почувствовал, как воспоминание вытягивается из его головы и начинает виться вокруг его палочки белой ниточкой. Вроде бы, получилось. — Опусти палочку к омуту памяти и подожди, пока воспоминание не окажется в нём. — сказала Макгонагалл, отодвигая крышку омута своей палочкой. Джордж сделал так, как она сказала, а затем потянулся к омуту сам, почти сразу ощущая то, что он проваливается куда-то прочь из кабинета директора. Он оказался в комнате своей матери, которая сидела на кровати, сложив руки на коленях. Она была похожа на живой труп, сжимая пальцы до побелевших костяшек. По кровати были разбросаны фотографии маленького Фреда, их с Джорджем вместе. Джордж помнил этот день. Сейчас она в очередной раз скажет, что Фреда больше нет. И будет плакать так сильно, что потеряет сознание. Реальность происходящего пугала. Он даже чувствовал запах стен их дома. — Нет! — прокричал он, пятясь назад. И сразу провалился куда-то ещё. Хогвартс. Снова не то. Он видел себя со стороны. Он видел себя, держащего Фреда за руку после смерти Волан-де-Морта. Всё закончилось, люди собирались в Большом зале, чтобы оплакать своих близких. К этому моменту Джордж уже успокоился и просто сидел у Фреда, смотря в пустоту и слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Джордж словно вновь ощутил, какая холодная и каменная рука была у брата, пока его собственная чуть ли не сочилась жизнью и циркулирующей по венам кровью. Его дыхание участилось до предела, и казалось, что он сейчас закричит. Чья-то крепкая рука схватила его за шиворот и вытянула оттуда. Оказавшись вновь в кабинете Макгонагалл, Джордж не устоял на ногах и прижался корпусом к омуту. Боль прожигала его изнутри, а отдышка не давала прийти в себя. — Всё хорошо, Джордж, ты вернулся, где бы ты ни был. Посмотри на меня. — директор взяла его руку в свою в успокаивающем жесте. Проморгавшись, Джордж выругался. — Чёрт возьми… Макгонагалл пропустила это мимо ушей. — Я хочу ещё. — почти сразу сказал Джордж, хватаясь за палочку. — Я советую тебе передохнуть и вернуться сюда позже. — говорила Макгонагалл, но не настаивала. Поэтому Джордж решил, что попробует ещё раз. Чем больше он будет пробовать, тем быстрее он добьётся своего. Сосредоточившись, он снова приложил свою волшебную палочку к виску. Он отгонял все негативные воспоминания так, как только мог. Он был обязан сконцентрироваться, чего бы ему это ни стоило. Провалившись в омут вновь, Джордж сразу же осмотрелся. Он оказался в их комнате в Норе. И сразу понял, что это за воспоминание. Не то, которое он хотел, но на это вмиг стало плевать: он видел брата, живого, счастливого и здорового. Они сидели каждый на своей кровати, разговаривая буквально ни о чём и обо всём сразу. Это было лето перед седьмым курсом, все оправлялись от смерти Седрика, а Гарри отдал им свой выигрыш в Турнире трёх волшебников. В тайне от матери они были в кинотеатре сегодня днём, добравшись до Лондона и назад с помощью летучего пороха. — А мне она очень понравилась, — заявил Джордж, рассматривая свои ноги. — И вовсе она не глупая! Думаю, она скорее старалась соответствовать имиджу. — Ну конечно. Избалованная девчонка, чьи мысли заняты лишь шмотками и интригами. Не думаю, что в реальной жизни мне понравилась бы такая. — Если она блондинка, это не значит, что она глупая. — ухмылялся Джордж, — знаю я твой типаж. Тебе нужна отважная охотница гриффиндорской команды. Не обязательно быть при этом умной, дерзости вполне достаточно. Фред не смутился нисколько. Все знали, что они с Анджелиной встречаются. Она действительно ему нравилась. — У меня нет никакого типажа. Ну, то есть, мне без разницы, блондинка она или брюнетка. Но ум важен, и не нужно говорить, что тебе на это наплевать. Зная тебя, такая вот милая красавица наскучила бы тебе за неделю. Они обсуждали фильм «Бестолковые» и его главную героиню, прототип которой был взят из Эммы Джейн Остин. — Умные девушки очень часто бывают надоедливыми выскочками. Оба тогда подумали об одной и той же девушке. — А плохо ли это? — ответил Фред. — Не знаю, как тебе, а мне она нравится. Ну, знаешь, такая забавная в своей правоте. Этот вечно осуждающий взгляд, волосы, торчащие в разные стороны… Джордж засмеялся. Он знал, что Фред прав. Грейнджер действительно была очаровательна. И все знали, что их братец Рон, как и Гарри, умерли бы без неё ещё года три назад. — В любом случае, в конце фильма она взялась за ум и начала меняться. А это значит, что она изначально не была тупой. В ином случае этот Пол Радд даже не посмотрел бы в её сторону. — Мне это показалось странным, — зацепился Фред, — они же брат и сестра. Джордж фыркнул, подняв глаза на Фреда. — Сводные. У них разные отцы и разные матери. В них родства меньше, чем в наших с тобой родителях. И не уходи от темы. Признай, что она не была тупой! — А я и не говорил, что она тупая. Она глупая. Это совершенно разные вещи. Ты вот тоже не тупой. Но это не значит, что ты не глупый. За такое заключение Фред получил прилетевшую в лицо подушку. Джордж, который стоял и смотрел на них со стороны, забыл обо всём и сразу. Он забыл про кабинет директора и про то, что это воспоминания. Сделав пару шагов в сторону брата, он сел рядом с ним, приблизившись к нему впритык. Он знал, что не сможет почувствовать его так, как в реальности, но словно всё равно ощущал тепло его плеча. При этом он почти не смотрел на самого себя. Всё его внимание было приковано лишь к брату, к его ярким, а не тусклым, волосам и светящимся глазам. Он был жив когда-то. Встав с кровати Фреда, Джордж обошёл её и посмотрел ему в глаза. На секунду ему показалось, что их взгляды пересеклись. На самом же деле, Фред смотрел в глаза своего Джорджа. Было странно, но это словно задело нынешнего Джорджа. Даже в своих собственных воспоминаниях он понимал, что брат больше никогда не посмотрит на него и не обратится к нему. Всё происходящее казалось сном. — Джордж! — вдруг услышал он и обернулся. Воспоминание сменилось другим. — Джордж, чёрт возьми! Вставай, ты проспал всё на свете. Это был Хогвартс. Фред тряс спящего недовольного Джорджа за голые плечи и явно был чем-то взволнован. И снова Джордж словно почувствовал тёплую руку брата на своём плече, как тогда, когда это происходило на самом деле. Тот день Джордж тоже помнил. Фред и Ли придумали очередную пакость для Амбридж и её дружины. Фред растолкал недовольного Джорджа и потащил его вперёд к очередному наказанию. В тот год они оба впервые вызвали своих Патронусов. *** В конечном итоге Макгонагалл позволила Джорджу остаться в Хогвартсе на несколько недель под предлогом того, что он будет помогать остальным восстанавливать школу. Он пробыл там весь июнь, честно выполняя свою работу. Фактически, он внёс немалый вклад в восстановление школы, хотя и не делал это на безвозмездной основе, как многие другие. Весь месяц он провёл в обнимку с омутом памяти. Макгонагалл очень часто напоминала Джорджу, чтобы он не привыкал к такому образу жизни и чтобы понимал, что там лишь его прошлое, но не будущее. Она волновалась за него, но какое-то время всё равно позволяла ему возвращаться к омуту. Он думал, что она, наверное, просто понимает его. За её долгую жизнь она точно теряла дорогих ей людей. Не настолько, конечно, как Фред был дорог Джорджу (иногда ему казалось, что никто ещё так не страдал), но всё же. Джордж не злоупотреблял своим горем, ну или ему так казалось. На самом деле ему было наплевать на это. Главное: он мог видеть и чувствовать Фреда в этих воспоминаниях. И если в реальности его уже не было, значит Джордж готов был поселиться в этих грёзах, которые даже и не были таковыми. Они в действительности были реальностью, но не сейчас, а когда-то. — Ты пойдёшь со мной на бал? — с лёгкостью спросил Фред, смотря на Анджелину и улыбаясь. — Хорошо, — так же легко отозвалась она, подпирая подбородок рукой. Она пыталась скрыть своё смущение, но выходило у неё плохо. Фред же держался особняком. Если бы Джордж знал его хуже, например, как Рон или Гарри, которые сейчас смотрели на него с восхищением и ужасом, он бы тоже подумал, что Фред действительно нисколько не волнуется. Джордж пригласил очень симпатичную девчонку по имени Алиса ещё неделю назад, но, если честно, он даже не знал её фамилии. Она училась на курс младше на факультете Когтевран. Когда он рассказал об этом Фреду, тот даже не обратил внимания. Ему никогда не были интересны похождения брата, если Джордж не находил себе девушку, которая ему действительно понравится. А такая была лишь одна, и то когда-то давно. Всё закончилось, не начавшись, и никто даже не расстраивался по этому поводу. У Джорджа вообще не было в ближайших планах влюбляться и впускать в свою жизнь кого-то извне. Он, они на пару с Фредом, мечтали подняться на ноги и иметь способность обеспечивать себя и помогать семье. Вот после этого и нужно было думать о том, как связать свою жизнь с кем-то, кого они действительно полюбят. Родить ещё парочку Уизли и проживать абсолютно счастливую жизнь. Всем вместе. Сам Святочный бал прошёл просто потрясающе. Тот вечер Джордж запомнил на всю свою жизнь, и вернувшись в это воспоминание чувствовал себя действительно хорошо. Они танцевали со своими спутницами до трясущихся ног. Алиса оказалась очень милой и внимательной, и к концу вечера Джордж испытывал к ней необъяснимую нежность. Они с Фредом раздобыли огненного виски, не сказав об этом никому, кроме двух девушек, которых они сопровождали. На четверых была выпита половина бутылки, но они тогда вообще не пили, и поэтому набрались так, что мало не показалось. Разгорячённые, весёлые и помятые они сидели на камнях на улице, передавая друг другу бутылку и постоянно над чем-то смеясь. Джордж ловил на себе взгляды Алисы, и ему хотелось поцеловать её. А ещё он ловил на себе взгляды Фреда — в тот вечер он смотрел на него постоянно. И от этого взгляда становилось тепло на душе. Глаза брата сверкали благодарностью за одно его, Джорджа, существование. А пьяная ухмылка добавляла всей картине ощущение абсолютного счастья. Джордж отплачивал Фреду такими же горящими глазами и тёплой улыбкой. В тот вечер они зеркалили друг друга больше, чем обычно. Позже, проводив своих дам до гостиных, они решили вернуться к залу, чтобы посмотреть, кто является самым стойким и остался там до сих пор. Они были приятно удивлены, увидев среди нескольких оставшихся пар свою маленькую сестру, зажигающую с Долгопупсом. Пока Джордж сидел и наблюдал за происходящим, изнывая от желания выпить литр воды разом, Фред куда-то пропал. Какое-то время Джорджа это не парило, но позже ему просто стало скучно. Выйдя из Большого зала, он обнаружил пропажу: Фред сидел на лестнице с Гермионой, поглаживая её по рукам. Она сидела на ступеньку выше от него, так что его голова была почти на уровне её колен. Она выглядела невероятно, это Джордж отметил ещё в самом начале вечера. При виде её заплаканного лица у него зачесались кулаки. — Это Крам? Он лез к тебе? Не думай, что если он весь такой популярный, ему ничего не будет. Мы надерём ему за… — Джордж, заткнись. — Фред не мог сдержать смешка. Вид злящегося брата всегда забавлял его (если в это время он не злился на него, чаще всего это было взаимно и могло дойти до потасовок). Приземлившись с другой стороны от Гермионы, на одной с ней ступеньке, он вопросительно посмотрел на брата. — Крам был обходителен и аккуратен. — говорил Фред, пока Гермиона лишь продолжала тихо плакать, шмыгая носом. Вся косметика, которая была ей не нужна, растеклась по лицу, от чего зрелище становилось ещё более жалким, чем было. — Это наш с тобой братик тупит. Джордж нахмурился ещё сильнее. Теперь он не понимал абсолютно ничего. Рон слишком любил Гермиону, чтобы как-то обидеть её в этом плане. — Весь вечер пошёл насмарку из-за того, что ваш брат не смог пригласить меня раньше всех, а в итоге чуть не лопнул от зависти или ревности или ещё чего, я не знаю. Он задевает меня и даже не замечает этого. — Гермиона немного успокоилась. Было забавно и мило, что она решила раскрыться близнецам, словно жаловалась им на их же брата. Из Большого зала вышла группа слизеринцев. Это был Малфой со своей шайкой: Пенси, его сегодняшняя спутница, шла рядом с ним, а за ними, смеясь над чем-то, вывалились Забини и Гойл. Заметив их троих на лестнице, Малфой вдруг замедлил шаг. Джорджу подумалось, что при виде заплаканной Гермионы он начнёт злорадствовать, так что он готовился вскочить и прогнать их отсюда, но Малфой лишь недоумённо нахмурил лицо и уставился на Гермиону. Сзади в него врезался Забини, толкнув его из-за этого ладонью в плечо. — Долго мы буксовать будем? Чего встал-то? — недовольно пробубнил Блейз. Как только это произошло, Малфой словно вернулся в реальность, проморгался и ускорил шаг. — Мальчишки являются совершенными кретинами в этом возрасте, — успокаивал Фред Гермиону. — Мы даже когда вырастаем остаёмся кретинами. Не все, конечно, но очень многие, — продолжал за братом Джордж, легко поглаживая девушку по спине. Под его поглаживанями, держа руку Фреда в своей, она расслаблялась. — Я знаю, что это очень сложно, но постарайся не обращать на это внимания. И можешь… — Поговорить с ним позже. Просто объясни ему, раскрой ему глаза на то, что тебя задевает, и… — Он обязательно прислушается к тебе. Он очень ценит тебя, Гермиона, и не хотел обижать тебя специально… — Это мы можем тебе пообещать, — закончили они хором. Наблюдая за этим со стороны, Джордж улыбался так широко, что на его лбу проступила венка. Как же он любил моменты, когда они заканчивали друг за другом фразы или говорили хором. Раньше он не обращал на это внимания, но теперь, когда видел со стороны, теперь, когда знал, что это ушло от него навсегда, он понимал, как волшебно это было. Не каждому человеку на свете повезло так, как повезло Джорджу: иметь человека, который является частью тебя самого. Духовно, физически, биологически, как угодно. Когда Гермиона успокоилась, все втроём отправились в гостиную Гриффиндора. Нынешний Джордж шёл за ними, наблюдая за тем, как Фред положил руку ему на плечо, сам Джордж сделал то же самое, и они шли по коридорам школы, обнявшись, тихо и вразнобой напевая какие-то весёлые песенки и частушки собственного производства, посвящённые их брату Рону. Они придумывали их буквально на ходу, чем развеселили Гермиону настолько, что, вернувшись в гостиную, она была красная и уходила в спальню, хихикая. Обычно очень наблюдательная, в этот раз она даже не заметила запах огненного виски и очевидно пьяное поведение ребят. А может, она была им настолько благодарна, что просто решила не вредничать. Они выпили почти два графина воды перед тем, как лечь спать. Джордж улыбался, когда засыпал. Он слышал тихое дыхание брата рядом и точно знал: он улыбается тоже. *** Ту самую стену Джордж вызвался восстанавливать сам. Он провёл за этим делом полдня, хотя мог справиться за полчаса. Ему хотелось убрать всю пыль по пылинке, собрать стену по кирпичику, уделяя каждой мелочи отдельное внимание. Он хотел сделать её настолько крепкой, что она никогда больше не обрушится, даже если снова взорвётся. Разглядывая все эти камни и кирпичи, он думал о том, какой же из всех стал причиной смертельной травмы Фреда? Он не понимал, зачем вообще он этим занимается, но остановиться просто не мог. Копаясь в этих обломках, Джордж вспоминал самый последний вечер и слова, которые близнецы сказали друг другу. Они знали, что скоро придётся выдвигаться. Не было точного понимания, что именно будет, но даже самый последний кретин давно уже понял бы, что их ждёт ещё одно сражение, и, скорее всего, оно будет наполнено ужасными событиями и последствиями. Это был их последний вечер у тётушки Мюриель, они решили лечь пораньше, чтобы набраться сил, хотя оба понимали, что уснуть будет очень сложно. Спустя какое-то время Джордж понял, что уснуть не сложно, а невозможно. Он уже открыл рот, чтобы позвать брата, как вдруг услышал: — Джордж. Ты спишь? — Ты меня разбудил. — Врёшь. Когда ты спишь, чтобы разбудить тебя, нужна целая армия. Джордж фыркнул. Они лежали на двухъярусной кровати, Фред на втором этаже. — Тебе страшно? — спросил вдруг Джордж, смотря в кровать брата. Фред помолчал какое-то время, прежде чем ответить. — Да. Я гриффиндорец, но не дурак. Инстинкт самосохранения у меня имеется. И я боюсь не только за себя. — Именно поэтому я хотел бы предложить тебе кое-что. — Джордж сомневался, но всё равно решился. — Что? — спросил Фред, свесив голову вниз и посмотрев на брата. — Я не представляю, как смогу сосредоточиться на битве, если ты будешь в поле моего зрения. И я подумал… — Исключено. — отрезал Фред. — И с тобой будет то же самое! Я не смогу биться, пока буду следить за тем, как ты следишь за мной. Это будет отвлекать нас обоих! — А я не смогу биться, не зная, где ты и что с тобой. Как я смогу держать всё под контролем, если каждую минуту буду хотеть сорваться и проведать тебя? — Меня не нужно проведывать. Я не бабушка и не ребёнок, чтобы меня проведывать. — Заткнись. Ты понял, о чём я говорю. Фред лёг обратно, пропав из поля зрения, а Джордж прикусил губу, снова уставившись в потолок. Тогда он ещё не знал, что им так или иначе придётся разделиться, следуя указаниям Макгонагалл по защите входов в школу. И ещё он не знал, что именно он в итоге не выдержит и побежит искать брата. И найдёт его уже мёртвым. — Джордж. — снова позвали его. — М? — Понимаю, что это невозможно, но постарайся уснуть. Мы не знаем, что нас ждёт завтра. Нам нужны силы. — Я переживу что угодно, если ты будешь со мной. — Я всегда буду с тобой. *** — Ты в порядке, Фредди? — Да. — Я тоже. *** — Я за Перси! Там нужны люди! Не отвлекайся, Джордж! Да. Последним словом, которое слышал Джордж от брата, было его имя. *** К концу июня Джордж решил, что Макгонагалл права. Он начинал жить от омута к омуту. Засыпал и просыпался лишь с мыслью о том, как скорее разобраться с делами и вновь остаться с омутом наедине. За этот месяц он просмотрел огромное количество своих воспоминаний, которыми стал жить. Они снились ему во снах и крутились в голове даже тогда, когда он был занят чем-то другим. Никогда ещё, как в тот период, он не был настолько закрытым и молчаливым. Смерть Фреда изменила его личность навсегда. Ему стало нравиться молчать и вариться в своих мыслях, он очень быстро к этому привык. Он принял решение вернуться в их с Фредом квартиру. Улететь из Хогвартса, побыть дома несколько дней, попрощаться с мамой, собрать вещи и вернуться туда, где был счастлив. Дела магазина встали, а он не хотел, чтобы труды Фреда пропадали просто так. Так что пришло время снова заниматься тем, что Джордж любил. Он надеялся, что дела магазина будут помогать ему отвлекаться хотя бы временно. За месяц в Хогвартсе, насытившись хорошими воспоминаниями, Джордж много раз пытался вызвать Патронуса. У него так и не вышло, словно он вообще никогда не умел это делать. Перед тем, как улететь, Джордж уговорил Макгонагалл оставить его с омутом в последний раз. Он вообще не был уверен, что ему хватит смелости просмотреть это воспоминание, поэтому он откладывал его до последнего. Но осознание того, что омута больше не будет рядом, помогло ему решиться. Он хотел увидеть тот момент, когда они почти подошли к самому краю. Эта тема поднялась лишь однажды. Но того единственного раза хватило, чтобы Джордж зажёгся навсегда. Даже сейчас, стоя у омута с этим воспоминанием (оно казалось ему не белым, а розоватым, хотя это было буквально невозможно), он мялся и переступал с одной ноги на другую. Красный, как рак, он всё-таки опустил лицо к омуту и привычно провалился. — Осторожнее, Джордж. — предупредил брат внезапно севшим голосом. Фред прижимался спиной к кровати, сложив ноги по-турецки. Джордж был сзади него, на кровати, свесил руки и положил их ему на плечи. Фред не шевелился и не оборачивался. Он был напряжён так, что плечи казались каменными. Оба в рубашках, оба с закатанными рукавами. В комнате было жарко, хотя окна были раскрыты нараспашку. То был сентябрь 1996 года, и на Лондон, припозднившись, вдруг обрушилась нехарактерная ему жара. Даже ночью было нечем дышать. Комнату освещал лишь тусклый свет торшера, кругом, на полу, были разбросаны важные бумаги, их личные схемы, идеи, задумки, бухгалтерия и всё, что касалось их дела. Они провели весь день и вечер в квартире, заваленные делами с ног до головы. Всё это казалось таким важным и интересным, что они не устали нисколько. С какого момента разговор стал напряжённым, Джордж так и не понял. А когда он положил руки на плечи брата, в его голове было совсем пусто. Фред не отстранился. Лишь повернул голову в сторону Джорджа, почти коснувшись его носа своим. Джордж чувствовал его дыхание и слышал своё. Они смотрели друг другу в глаза неотрывно. При виде глаз брата, Джорджу казалось, что тот лукавит. — Ты и я. Закончим это ещё до того, как оно начнётся. — слова Фреда звучали намеренно чётко, но тихо. Джордж вдруг усмехнулся прямо в лицо брата. — Говоришь так, словно я один могу это начать. Оно могло начаться. И оба это понимали. Развернувшись к Джорджу корпусом, Фред тоже положил свои руки на плечи брата и сжал их. Джордж напрягся в моменте, точно так же, как и Фред. Одна рука Фреда соскользнула на голое предплечье, там уже не было рукава сероватой рубашки. Джордж чувствовал пальцы брата на своей коже. Они оставляли за собой след мурашек. — Один такое начать не может. — всегда открытый к брату, Фред сейчас говорил понятными обоим загадками, как будто боялся, что их могут подслушать, хотя знал, что они абсолютно одни. — Я… — Остановись, брат. — попросил Фред, прижавшись ко лбу Джорджа своим. Вторая рука легла на его затылок. Он говорил одно, а делал другое, и это сбивало с толку. — А что, если я не хочу? — признался Джордж, прикрыв глаза. Они были слишком близко. Один рывок, одно неправильное движение от любого из них, и они окажутся там, куда оба боялись попасть. — Значит, нужно захотеть. Опасность заключалась в том, что они почти не могли различить, где заканчивается один и начинается второй. В тот момент это ощущалось чрезвычайно остро. Почти так же остро, как когда один потерял второго навсегда. Всё закончилось слишком быстро, как они и говорили, не начавшись. Фред спас их обоих той ночью. Он вдруг чересчур по-дружески похлопал Джорджа по спине той же рукой, которая за секунду до этого сжимала волосы Джорджа на затылке, а затем встал с пола и сделал пару шагов назад, наклоняясь к бумагам. Присаживаясь обратно на пол, но далеко от кровати, он одёрнул брюки лёгким движением и поправил рубашку, пытаясь скрыть учащённое дыхание, пока Джордж не шевелился, распластанный по кровати своим же сумасшествием. — Знаешь, что? — сказал Джордж спустя несколько минут. — Мхм? — Фред усиленно всматривался в бумаги. Чёрт знает, что он пытался там разглядеть. — Мне не хватило всего пары секунд для того, чтобы… — Да, я это понял. — перебил его Фред, взглянув на него. — А теперь замолчи и помоги мне. Здесь не сходятся цифры. *** Молли чуть не снесла Джорджа с ног, когда он вернулся домой. Она волновалась за него весь месяц, хотя он регулярно посылал ей сов, да и сам он был в Хогвартсе, а значит — в безопасности. Так говорила сама Молли, и Джорджу было интересно, видит ли она иронию в том, что один из её детей погиб именно там. — Я очень горжусь тобой. Я читаю Придиру каждый день и видела много фотографий, где даже был ты. Ты очень помог Хогвартсу, и никто этого никогда не забудет. — она, как всегда, суетилась. Поднявшись со стула, она начала искать газеты, которые специально отложила, чтобы показывать всем своего сына-волонтёра. Про омут он, конечно же, не рассказал никому. Так что со стороны вся его помощь Хогвартсу казалась безвозмездной. Наверное, все подумали, что Джордж таким образом пытается отвлекаться. Как же они в таком случае ошибались. — Мам, я видел эти газеты, — врал Джордж, — очень круто, я рад, что у тебя есть такой прекрасный сын. Кругом одни герои. Один восстанавливает школу после войны, другой, например, отдал в этой войне свою жизнь, третий вообще лучший друг Избранного, а четвёртая его девушка. Гордость родителей. Вдоволь показав Джорджу его же подвиги, Молли слегка ударила себя ладонью по лбу. — Совсем забыла! Пока тебя не было, Анджелина Джонсон прислала две записки, а потом заходила сама. Говорила, что хочет с тобой увидеться. Я почему-то решила не рассказывать, где ты, хотя позже она, разумеется, увидела всё в газетах. Она нашла тебя? — Нет. — интересно, что она хотела? Снова попялиться? А вообще, ему было плевать, что она хотела. — Свяжись с ней, она была очень настойчива. — Я занят, мам. — в подтверждение своих слов Джордж встал со стула, взял со стола огурец и вышел из кухни, — ты же знаешь, я приехал совсем ненадолго, чтобы собрать вещи и отправиться в нашу квартиру. Пока он будет жить там, он не заменит слово «наша» на «моя». Он рассчитывал пробыть дома несколько дней, но в итоге только переночевал и решил отправляться уже следующим вечером. После месяца разлуки с семьёй он как-то снова привык не проводить с ними много времени. Казалось, что ему станет легче, если он скорее займётся делами и окунётся в них полностью. В тот вечер Гарри, Рон и Джинни отправились в Лондон, чтобы решить какие-то свои дела, а потом они собирались сюда, чтобы пробыть здесь несколько дней и помочь Молли с домашними делами. Гермиона уже ждала их здесь. Они почти не пересекались и не говорили, каждый был занят своими собственными мыслями. В доме пустело и всё чаще становилось тихо. — Привет, Грейнджер, — Джордж просунул голову в дверной проём комнаты Рона. Ему нужна была его любимая толстовка, которую Рон позаимствовал и не собирался отдавать. Джордж обрадовался, увидев её, висящую на стуле. — Стучать тебя не учили? — просто для приличия отозвалась Гермиона. Ничем компрометирующим она не занималась: сидела на полу и перебирала старые тетради Рона и Гарри. Ностальгия? Так рано? — Во мне многое поменялось, но интерес застать человека врасплох остался. — Джордж прошёл в комнату и присел с Гермионой. — Чем ты занята? Неужели, уже соскучилась по школе? — Кто бы говорил, — ехидно улыбнулась Гермиона, намекая на его месячное пребывание там. — Ладно, в этот раз ты победила. — Джордж отсалютовал девушке невидимым бокалом. — Я решила доучиться. — сказала она. Естественно. Иначе и быть не могло. Джордж понимающе кивнул. — Я знал, что в итоге ты это сделаешь. Просто слегка удивлён, что ты решила сделать это так сразу. — Да, я отправляюсь в Хогвартс уже в сентябре. Буду учиться на курсе Джинни. Мне предлагали упрощённую и ускоренную программу, но я отказалась. — Ну конечно ты отказалась, — улыбался Джордж, испытывая за эту девчонку приятную гордость. — Я просто не вижу смысла придаваться страданиям и терять таким образом ещё год, — призналась Гермиона, а потом поняла, кому и что она говорит, — прости. — Не извиняйся. Я и сам уезжаю на нашу квартиру уже сегодня ночью. Решил вернуться к делам. Я зашёл сюда, чтобы забрать кофту. — Так что ты меня понимаешь. Я рада этому. — девушка улыбнулась, подняв голову на Джорджа. — Что по этому поводу думает Рон? — поинтересовался Джордж просто для поддержания беседы, и, видимо, попал в яблочко. Гермиона нахмурилась и покачала головой. — Не знаю, всё очень сложно. Конечно, он не против, но мне кажется, что из-за этого у нас могут возникнуть проблемы. Не знаю. — Увидим, — сказали они хором и улыбнулись друг другу. Джорджу пора было уходить. — Мне стоит спрашивать, как ты держишься? — спросила Гермиона. — Нет. — Даже я скучаю по нему. И думаю почти постоянно… словно на фоне. — её открытость не разозлила Джорджа, а тронула. Не каждый человек мог сказать ему такие слова и остаться после этого в живых. Поднявшись, Джордж по-доброму улыбнулся, смотря вниз, на Гермиону, которая продолжала сидеть по-турецки и перебирать старые тетради. — Я пойду вниз, помогу маме перед отъездом. — он повернулся к двери, но почти сразу замер и снова обернулся. — Знаешь, Грейнджер, а ты когда-то ему нравилась. И я уверен, что он тебе тоже. Гермиона, не изменяя себе, моментально вспыхнула, не отводя взгляда с тетрадей. — Он всем нравился. — без задержки ответила она. — Всем и всегда. — Это самый типичный и неловкий ответ из всех возможных. — А есть смысл отвечать иначе? — Гермиона подняла голову, и Джордж увидел в её глазах печальную искренность. — Уже нет, — согласился он, кивнул и вышел из комнаты. Добравшись до лестницы, он понял, что забыл кофту. И чёрт бы с ней, если бы изначально она не принадлежала Фреду. Пришлось вернуться, неловко пройтись по комнате под ухмылку Гермионы и гордо уйти, сконфуженно улыбнувшись напоследок. *** Почти сразу Джордж понял, что это не помогает. Где бы он ни был, это ужасное чувство не покидало его. Боль была постоянной, и всё чаще ему казалось, что это действительно никогда не закончится. Только после его смерти. Мысли о суициде он откинул сразу, хотя думал об этом уже спустя два-три дня после смерти Фреда. Думал долго и понял, что просто не может поступить так со своей семьёй. Смерть ещё одного сына мама просто не пережила бы. А отец не пережил бы смерть мамы. Таким образом, избавившись от собственных мук, Джордж уничтожил бы остатки их семьи. Приняв это решение тогда, он засомневался сейчас, в те месяцы, когда жил в их квартире в полном одиночестве. Как и дома, каждая мелочь напоминала здесь о Фреде, но ещё более ядовито: здесь их ждала счастливейшая жизнь, которой не суждено было наступить. В те ужасные дни, перед сном, Джордж всё смотрел и смотрел на бритвенные лезвия, словно они призывали его сделать то, что его освободит. Сосредоточиться на работе не получалось. Как бы он ни старался, цифры не сходились, новых идей не было, а старые не реализовывались. Чувствуя за это безмерный стыд перед Фредом, Джордж приходил в ярость, так что их квартира в скором времени превратилась в захламленное и разрушенное убежище. И за это ему тоже было стыдно: он помнил, с каким трепетом Фред всё здесь обставлял. Ли Джордан приезжал к нему три раза за эти пару месяцев. И каждая его поездка повторяла предыдущую: он приезжал, они пили чай, Ли пытался завязать разговор, но все его попытки были безуспешными, так как стараниями Джорджа всё быстро сходило на нет. На прощание Ли всегда хлопал его по плечам и говорил «всё как-нибудь наладится, вот увидишь. Я тоже скучаю по нему. Тебе нужно отвлечься». На четвёртый раз к этой фразе прибавилась ещё одна. — Я видел Алису Джонс неподалёку от Сохо на прошлой неделе. — Не удивительно, она же живёт в Лондоне. — Да, я знаю, просто подумал… в общем, вот. — он протянул Джорджу клочок бумаги. — Что это? — хмурился Джордж. — Раскрой и посмотри, дурень. Последовав совету, Джордж усмехнулся. Его терпение заканчивалось, хотелось, чтобы Ли поскорее ушёл. А ещё хотелось обратно в Хогвартс. Обратно к омуту. А в идеале — отыскать зеркало Еиналеж. На бумажке был написан её почтовый адрес. И магловский номер телефона. На всякий случай, видимо. — Круто, спасибо за участие, друг. Ли потоптался на пороге ещё несколько секунд и, наконец, ушёл. 
 Скомкав бумажку, Джордж откинул её куда-то в сторону. Она глухо ударилась о стену и упала на пол, рядом с остальным хламом. Джордж проводил в тишине огромное количество времени. Она даже перестала звенеть, а потом начала ему нравиться. Он почти не открывал окон, не хотел впускать лишний шум в их квартиру. Фред убил бы его, если бы увидел, в каком состоянии он был. И до чего довёл их квартиру. Джордж давно не брился и очень редко мылся. Стирал вещи он ещё реже, а ещё почти ничего не ел и не пил. Где-то внутри он даже был рад, что совершенно равнодушен к алкоголю. Зато он был неравнодушен к мировому кинематографу, стащил старый видеопроигрыватель и смотрел все фильмы без разбора. Бывали дни, когда он даже не пользовался магией. Он даже не знал, где его палочка. Наверное, валялась запыленная где-то под кроватью. Ещё позже он перестал вовремя вставать по нужде, даже по-маленькому. Держал всегда до последнего, пока не заболят почки. Спать он тоже перестал. В те счастливые часы, когда ему всё же удавалось провалиться в мир грёз, ему снились лишь кошмары или Фред. И в каждом сне он ускользал от него всё дальше. После очередной такой ночи, окончательно обессилев, Джордж вскочил с кровати и, шатаясь, привалился к столику с лезвиями. Он почти дотянулся до одного из них, как в дверь постучали. — Какого чёрта? — воскликнул Рон, как только зашёл в квартиру. — Какого чёрта… — Я хочу, чтобы ты ушёл. Я исправно посылаю вам сов, так что вы знаете, что я всё ещё жив. Осмотревшись, Рон спросил: — Где твоя палочка? — Без понятия. Рон по-хозяйски прошёл по квартире и первым делом распахнул шторы, впустив в комнату дневной свет. Джордж почти зашипел, словно вампир. Он отвык от дневного света. А Рон всё продолжал: открыл окна нараспашку, и только сейчас Джордж подумал о том, как здесь, наверное, воняет. — Убирайся, Рон. — снова сказал Джордж, щурясь от солнца. — Да мне плевать, что ты говоришь. Я пришёл проведать брата, а нашёл здесь какого-то упыря. Можешь делать, что хочешь, но я не позволю пропасть этой квартире и вашему делу. В конце концов, не ты один приложил к этому усилия. Не знаю, помнишь ли ты, но Фред наизнанку вывернулся, чтобы обеспечить… На Джорджа напала уже привычная ему вспышка ярости. — Заткнись! Как ты можешь говорить такое, как можешь использовать его имя, чтобы пристыдить меня! — Джордж перевернул захламленный стол. Под ним и лежала его волшебная палочка. Подхватив её, он кинул в Рона невербальный Петрификус тоталус, и у него ничего не вышло. Впервые за долгое время Джордж ощутил что-то, кроме горя, стыда и ярости. Удивление. Как у него могло не получиться? Это элементарное заклинание, с которым справляются даже некоторые первогодки. — Что это было? — недоумевал Рон, аккуратно подходя к брату. — Я… я не знаю, — Джорджу вдруг стало страшно. — Только что у меня не вышло заклинание. Рон нахмурился ещё сильнее. — Мне кажется, тебе пора вернуться домой. — Я уже дома. — Нет, Джордж. К нам домой. Как давно ты держал в руках палочку? — Рон рассматривал её из рук Джорджа. Она была в паутине и пыли. — Я не помню. — тихо проговорил Джордж и отвернулся, тоже рассматривая палочку. — Любой придурок знает, что мастерство забывается. Мы привыкли пользоваться магией в нашей привычной рутине, но никто не пытался жить без неё. Видимо, ты растерял навык. — Я… больше не могу вызывать Патронуса. — признался Джордж, взглянув на брата. Никто, кроме Макгонагалл, не знал об этом. Рон осел на кресло, которое стояло возле него. Какое-то время он просто переваривал информацию. — Я люблю тебя, Джордж. — сказал он. — И, чёрт возьми, я любил Фреда. Ты словно монополизировал свою скорбь к нему, и совсем забыл, что у него были ещё четыре брата и одна сестра, которые любили его так же, как и ты. Спорить Джордж не стал. Он понимал, о чём говорит Рон. От этого становилось очень горько. — Если ты хочешь стать сквибом и умереть от голода — это твоё право. — продолжал Рон, — но позволь мне привести в порядок эту квартиру и попробовать помочь тебе восстановить дело. Не хорони память о нём. Не губи всё, что было вам так дорого. И не губи себя. Потому что мы любим тебя так, что ты и представить не можешь. — Акцио, — вдруг сказал Джордж, и клочок бумаги, на который было направлено его заклинание, прилетел к нему в руки. — Не всё ещё потеряно, — слабовато улыбнулся он, подошёл к Рону и обнял его. Нет, ему не стало легче. Но присутствие Рона оживило его вину перед Фредом и перед всей семьёй, и на одной этой вине он был готов и восстановить квартиру, и держаться самостоятельно. А ещё навестить маму с отцом и поделиться делами с Роном, который действительно хотел помочь ему. Джордж жил взаперти до начала ноября. Это время было даже хуже, чем самое начало после всего, что произошло. И тот приход Рона он не забудет никогда. Возможно, принеся с собой целый чемодан вины, Рон тогда спас ему жизнь. *** Он пробыл дома две недели, прежде чем снова решился вернуться в квартиру. Рон сдержал своё слово: помог убраться и восстановить всё, что было сломано и разбито, а ещё всерьёз взялся за их с Фредом бизнес, и был неожиданно и пугающе продуктивен. Наверное, так на него влияло постоянное отсутствие Гермионы, которая училась в Хогвартсе уже третий месяц, и редкие встречи с Гарри, который, в связи с отсутствием Джинни (она тоже доучивалась в Хогвартсе, не потеряв ни одного года), с головой ушёл в работу в Министерстве. Гарри мечтал стать мракоборцем и делал для этого всё, что вообще было в его силах. Джордж был уверен, что у него всё получится, если его лень не одержит над ним верх. Боясь повторения депрессивного сценария, да и просто из-за удобства, Рон перебрался к Джорджу на какое-то время. Жить с ним Джорджу было легко: Рон старался не мозолить глаза, когда это было не нужно, и моментально включался, если нужна была какая-то помощь. С такими темпами возобновить работу магазина они могли уже за неделю до Рождества. Тем спасительным клочком бумаги, что прилетел тогда Джорджу после его Акцио, оказался адрес Алисы Джонс, той самой девчонки, с которой Джордж когда-то сходил на бал. Он сохранил этот клочок себе на память, как напоминание о том, что магию, оказывается, можно утратить, а восстанавливать её потом очень сложно. Из всего, что осталось любимого для Джорджа в этом мире, магия была не на последнем месте, и допускать таких ошибок впредь, пока он жив, он не хотел. Очевидно, он никак не собирался связываться с Алисой. Он даже не знал, чем она живёт, есть ли у неё кто-то и захочет ли она вообще с ним говорить. С этой девушкой Джорджа связывало очень приятное воспоминание (он так и не поцеловал её тогда), но ничего больше. Как выяснилось позже, этого приятного воспоминания было достаточно, чтобы захотеть с ней увидеться. Это было ужасно, но омута больше не было, а она могла заставить его почувствовать себя лучше хоть немного. Может, она пахнет так же, как тогда? Может, в ней будет хоть что-то, что вернёт его туда? Джордж не хотел быть назойливым, поэтому для начала отправил ей сову с запиской. Не прошло и дня, как сова вернулась с ответом: «Джордж! Как я рада, что ты написал мне! Я с радостью встречусь с тобой завтра в «Розе». Смогу примерно в восемь вечера. Дай знать, если ты сможешь, до встречи!» Её энтузиазм смутил Джорджа, но он решил не обращать на это внимания. Вечером следующего дня он стоял перед входом в ресторан, а Алиса уже ожидала его, смотря по сторонам. Конец ноября выдался холодным и снежным. Держа руки в карманах серого длинного пальто, Джордж размышлял, стоит ли ему вообще делать это. — Привет! — искренне улыбалась девушка, когда увидела Джорджа. Её светлые волосы вились до лопаток, и почему-то Джордж вспомнил героиню того дурацкого фильма по Эмме. — Ну и похорошел же ты! Такой… взрослый. Это не смутило Джорджа, зато очень смутило Алису. Раскрасневшись, она села за столик, пока Джордж придвигал ей стул. У него никогда не было проблем с самооценкой, он знал, что и он и брат всегда нравились девушкам. Просто после всего ему стало окончательно плевать на этот факт. — Привет, — сказал Джордж лишь тогда, когда опустился на стул напротив неё. Друг от друга их отделял симпатичный круглый столик цвета серых речных камней. — Ты тоже похорошела. На самом деле, выглядишь просто блестяще. Она хихикнула, высматривая официанта. — Заказала нам по бокалу вина, ты не против? — Я стараюсь не пить алкоголь. С радостью отдам тебе свой бокал, а сам выпью сок или воду. Официант подошёл к ним и принял заказ. Джорджу совершенно не хотелось есть, но он всё равно заказал стейк и салат. Не хотелось, чтобы девушка чувствовала себя некомфортно, если ей придётся есть в одиночестве. — Давно ты переехала сюда от родителей? — Джордж старался начать беседу. Не то, чтобы он чувствовал себя дискомфортно, но он действительно отвык от людей. Он старался держаться уверенно и чуть небрежно. — Да, живу здесь уже год. Надоело тусоваться с предками, хотелось скорее найти работу в Министерстве и перебраться в самое сердце Лондона. Всегда грезила этим городом. — Видимо, в Министерство устроиться у тебя получилось? — легко улыбаясь, спросил Джордж, поглаживая вилку указательным пальцем, чтобы хоть чем-то занять руки. — Да, кое-как, не на ту должность, но получилось. Я секретарша в мракоборческом отделе, в общем-то, девочка на побегушках, но с надеждами на повышение. — Тебе девятнадцать. Было бы даже странно, если бы ты начала с должности министра магии. Девушка ответила на шутку лёгкой улыбкой. Её сероватые глаза сверкали интересом. Им принесли вино и сок. Разговор шёл размеренно. Не лился рекой, не был сильно интересным или захватывающим, но был спокойным и комфортным. Это по-своему понравилось Джорджу. Из слов и флирта Алисы можно было понять, что она одинока, и что Джордж по-прежнему может ей понравиться. А потом они всё испортили. — Знаешь, я действительно рада, что ты написал мне, — сказала она, насаживая огурец на вилку, — после того, что с тобой случилось, многие люди не оправляются годами, а ты держишься просто отлично. Всё в ней вдруг стало отталкивающим. То, что она говорила и то, как она это говорила: почти буднично, жуя свой салат. — А кто сказал, что я оправился? — сказал Джордж таким тоном, что она сразу всё поняла и даже перестала жевать. — Я не говорила, что ты оправился, Джордж… Я говорила о том, что близнецам особенно тяжело… Он перебил её. — Да, я близнец без близнеца. Это обязательно обсуждать на первом свидании? — Джордж сложил руки в замок, положив их на стол. Он почти ударил по тарелке со стейком и чудом не опрокинул её на себя. — Нет, что ты… — девушке было неуютно и стыдно. — Я просто хотела сказать, что понимаю, как тебе… — Тяжело? — снова перебил её Джордж. — Знаешь, я, наверное, пойду, — он встал, на ходу вытирая губы тканевой салфеткой, — чёрт. — бросив её на стол в небрежном жесте, он достал свой бумажник и вытащил магловские фунты, чтобы погасить счёт, положив их рядом со своей тарелкой. Алиса попыталась остановить его, но было уже поздно. Всё было кончено. И с ней, и с этими нелепыми попытками в целом. Джордж поморщился, когда оказался на улице. Привычным движением засунул руки в карманы и ушёл прочь от ни в чём не повинной девушки. Привычка держать руки в карманах появилась у Джорджа недавно. Так всегда делал Фред. *** До Рождества они всё-таки не успели. Дела накладывались одно на другое, превращаясь в огромный снежный ком. Это не расстраивало ни Джорджа, ни Рона: оба были рады, что работа не стоит на месте, что можно отвлечься и не думать о других проблемах. Да и вообще, если из одного дела появлялись два других, значит бизнес ещё можно было спасти. Обидно только, что перед Рождеством, когда все в панике пытаются найти подарки близким, они могли бы сорвать куш. — Ничего страшного, — говорил Джордж Рону, — значит, откроемся перед Новым годом. Да, такого потока людей уже не будет, но хоть какую-то прибыль это им принесёт. Как ни странно, люди, которые уже успели узнать, что магазин собирается открываться, ждали этого с нетерпением. Джордж понимал, что частично это из-за того, что всем интересно прийти и поглазеть на семейство Уизли после того, что им пришлось пережить. И на Джорджа в особенности. Но это продавалось, так что плевать. Заходите, улыбайтесь, платите деньги. Рано или поздно вся эта шумиха уляжется, и магазин сможет работать в привычном режиме. Утром перед сочельником Джордж и Рон отправились домой, чтобы отпраздновать Рождество всем вместе. Прилетали и Билл с Флёр, и Гарри с Джинни, даже Чарли и Перси смогли вырваться от своих дел. Джордж не спрашивал у Рона, почему Гермиона не приедет в этот раз, чтобы отпраздновать Рождество, как обычно. Она решила остаться в Хогвартсе, а им с Роном… им нужно было время, чтобы всё встало на свои места. Думая о том, что Гермиона празднует Рождество, один из её любимых праздников, в опустевшем Хогвартсе, Джорджу было грустно. Она не могла поехать к своей семье, не могла ночевать в своей комнате, не могла обнять своих родителей, потому что они её совсем не знали. Потому что для них и вовсе не было никакой Гермионы. Отважная девочка, которая заслуживает всего самого лучшего, что сможет дать ей этот мир. Молли умоляла Гермиону провести этот праздник с ними, толком не понимая, как неловко это может быть для Рона, но Гермиона была бы ни собой, если бы не была тактичной до мозга костей. Это было не важно: Джордж был уверен, что рано или поздно всё встанет на свои места и они с Роном смогут общаться, как много лет до этого. Да и Гарри, который любил их обоих одинаково сильно, не даст им возможности забыть об их дружбе, словно её никогда и не было. Проводить Рождество в опустевшем Хогвартсе всё же лучше, чем в холодной затвердевшей земле. Думая об этом, Джордж ёжился. Он не мог отделаться от мысли, что прямо сейчас, пока они рассаживаются за стол рядом с тёплым камином, пока кто-то удобно располагается в кресле, наблюдая за сверкающей ёлкой, его брат, самый любимый человек на всём белом свете, лежит совершенно один, в кромешной тишине и холоде, и это является его последним пристанищем, откуда он не выберется уже никогда. Джордж пытался отгонять эти мысли, пока слушал звон бокалов, семейные разговоры, гогот, поздравления и пожелания, смех волшебного Санты, который летал вокруг стола, но у него ничего не выходило. Он так и видел эту тихую, тёмную могилу, а вокруг ни души, и единственным источником света является дальний огонёк в окне сторожа. Фред обожал Рождество, как и все Уизли. Их родители создали большую и довольно дружную семью, так что Рождество являлось для них обязательным поводом для общего сбора. Это было первое Рождество без Фреда. С этого Рождества и дальше. Он больше не сядет за этот стол, не напугает маму очередной внезапной трансгрессией, никто больше не услышит его смех. Осознание этого не давало Джорджу сделать нормальный вдох. — Я хотела бы поднять бокал за всю нашу семью, — сказала Молли, вставая из-за стола. Все разговоры сразу же утихли. — За каждого из нас. Мы ценим и любим друг друга. Мы защищаем друг друга. Мы являемся опорой для всех нас, и за это можно и нужно было сражаться. Джордж сжал зубы. Он понимал, что ей было необходимо сказать всё это. — Мы переживаем то, что переживают очень многие люди после той ужасной войны, которая закончилась благодаря каждому из нас, — она посмотрела на Гарри, который кивал ей, опустив глаза. Казалось, что он до сих пор чувствует за что-то вину, хотя его вины не было абсолютно ни в чём. Он был их надеждой, а не бременем. — Мы потеряли Фреда. Моего мальчика… — её голос дрогнул, а глаза наполнились слезами. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы проглотить слёзы и продолжить говорить. — И это невосполнимая утрата, с которой мы будем жить до самого конца. — она подняла глаза на Джорджа и нежно улыбнулась ему. Это был один из тех моментов, когда она видела их обоих только в нём одном. И, чёрт, в этот момент даже сам Джордж почувствовал то же самое. На одну секунду ему показалось, что Фред совсем рядом. — И память о нём мы все пронесём через все наши жизни. Мы никогда не забудем его, так же, как и не забудем то, за что он отдал свою жизнь так рано. За нашу семью, за каждого из нас. За любовь, которая держит нас на плаву и будет спасать нас всегда. — За Фреда! За любовь! — все подняли бокалы и выпили. Джордж опустошил целый бокал шампанского, пытаясь проглотить вместе с ним свои слёзы и горький ком в горле. — Как же я люблю тебя. — тихо сказал он, чтобы никто, кроме Фреда, этого не услышал. — Как же я люблю тебя. В то Рождество Джордж не вставал с тостом совсем. Обычно Молли заставляла их делать это, но в тот раз говорил лишь тот, кто хочет. Джорджа не трогали от слова совсем, и он был благодарен им всем за это. Они обсудили лишь одну тему, которая касалась Джорджа: какой он молодец, что отправился восстанавливать Хогвартс. Даже Перси гордился им, это было видно по его приподнятому подбородку. Его тщеславие всегда забавляло Джорджа. Но каждый человек так или иначе тщеславен. У каждого своя мера и свои нормы. В ту ночь он засыпал с особенным трудом. Лишь перебравшись в кровать брата, ему удалось укутаться в одеяло и медленно уснуть, наблюдая за снегопадом в окне. Перед сном вернулись привычные мысли: лучше бы это была апатия, чем боль. Ему надело с ней жить, он хотел от неё избавиться. Наверное, это и можно было назвать рождественским чудом. Проснувшись утром, Джордж понял, что не чувствует абсолютно ничего. Кромешная пустота. Там, где ещё вчера было больно, тот огонь в груди, который прожигал Джорджа вот уже восемь месяцев, вдруг пропал, не оставив после себя и следа. Не было ни радости, ни грусти, не было вообще ничего. С непривычки Джордж сидел на краю кровати, свесив ноги, и смотрел в одну точку так долго, что заболели глаза. Ощущение было новым и не очень приятным. Казалось, что даже мысли покинули его голову. Не хотелось ни смеяться, ни плакать, ни спать, ни бодрствовать. Он не чувствовал ярости, стыда и вины. Не чувствовал жалости к маме, плач которой он слышал, когда засыпал. Не ощущалось и волнение в связи с открытием магазина. «С этим можно жить.» — подумал Джордж тогда. К концу января он окончательно убедился в том, что снова ошибся. Апатия поглотила всю его жизнь, просочилась в каждый уголок, в каждую трещинку. Он не улыбался и не хмурился, не повышал ни на кого голос, и даже Ли Джордан, который заходил к нему в квартиру, чтобы передать извинения от Алисы, не раздражал его. Но жить в пустоте оказалось гораздо тяжелее, чем в боли. Пустота отнимала у него мысли о Фреде. Она отдаляла Джорджа от того единственного, что держало Джорджа в этом мире: от памяти. Он не ощущал в себе той горести и ярости, и потому очень быстро стал забывать, как это было. Как это было, когда сильнейшим рычагом для его жизни был Фред, а не пустота? Жить на автомате было тяжело. Отказаться от апатии было почти невозможно, её нельзя было просто взять и прогнать. И того человека, в которого она превратила Джорджа, он быстро стал ненавидеть. Безучастный, бесчувственный и каменный — Джордж всегда презирал таких людей. Он любил сильные чувства, любил прожигающие эмоции (хорошие, а не плохие), а пустота в его душе не позволяла ему даже попытаться что-то испытать. К концу января, читая очередную статью про ещё не пойманных пожирателей и последователей, Джордж поймал себя на одной мысли, которая вернула его к жизни. «Почему они живы, а он нет?» Эта мысль изменила дальнейшую жизнь Джорджа навсегда. Почему они живы, ходят по этому миру, дышат, пьют и едят, а его брат давно лежит в земле? Считается ли это справедливостью? Джордж точно понял: нет. Это была вопиющая, почти киношная несправедливость, оправдать которую Джордж просто не мог. Да и с какой стати? Никакого прощения быть не должно. Люди должны отвечать за свои поступки в той степени, в которой их совершили. Размышляя об этом целыми днями, Джордж вернул себе ярость. И злился он уже не на себя. Ярость поглотила его целиком, и вся её сила была направлена на тех ублюдков, что возомнили себя богами, а сейчас спокойно ходили по земному шару, так и не получив расплаты. Министерство старалось отловить их всех, но их многое останавливало. Они не могли действовать радикально, ведь их останавливали их же законы и этика. У Джорджа никогда не было ни законов, ни этики. А вот тяга к справедливости имелась всегда. И если добавить к этому чувству всепоглощающую ярость… можно получить человека, готового пойти на убийство просто из мести. Да, человек, убивший его брата, давно был мёртв сам, как и Волан-де-Морт. Но какая разница? Чем они отличались друг от друга? Абсолютно ничем. И, чёрт возьми, Джордж готов был поклясться памятью о брате, что каждый из них не заслуживал жизни. А Фред заслуживал. Апатия помогла Джорджу избавиться от чувств, которые тормозили его. А ярость заставила его двигаться, но далеко не по праведному пути. Повесив на Рона все заботы по магазину, Джордж начал готовиться. Фактически, ему не нужно было ничего, кроме его волшебной палочки и списка имён, а также слабоватого заклинания по поиску людей. Он придумал его самостоятельно, и пока практиковался, насмешливо вспоминал Макгонагалл и её вопрос про реестр заклинаний. В арсенале Фреда и Джорджа было столько незаконных заклинаний, что хватило бы на небольшую энциклопедию. С первым же ублюдком у Джорджа не было никаких проблем. Это была никчёмная шестёрка пожирателей, ранг которой был даже ниже, чем у Петтигрю. Его звали Джордж Харбор, и было в этом что-то забавное: первая жертва ярости Джорджа был его тёзкой. Убивать было совсем не сложно, особенно с учётом того, что он уже делал это раньше, во времена войны. — Привет, — улыбнулся Джордж, когда ему открыли дверь. Была ночь и кромешная темнота. Этот Джордж жил в каком-то сарае, в котором не было даже окон. Все они, кроме крупных шишек типа старшего Малфоя, прятались, как крысы: по подземельям и сараям, в таких местах, куда не добиралась даже магловская полиция. Закрыть дверь Харбор уже не смог: он получил сильный удар ногой в живот и с хрипом повалился, пытаясь достать волшебную палочку. Вырвав её из рук, Джордж с лёгкостью сломал её и кинул владельцу, получая от этого процесса какое-то больное удовольствие. Впервые за долгое время Джордж получал удовольствие. Его глаза блестели, щёки горели, сердце билось бешеным ритмом, а с губ не сходила ухмылка. — Ты кто ещё такой? — успел вымолвить Харбор, пока не замер от Петрификуса. Джорджу нравилось это заклинание. Человек не мог пошевелиться, но всё слышал и понимал. Джорджу было важно, чтобы Харбор услышал и понял, почему он умрёт. Так и случилось. Джордж в подробностях рассказал ему о мировой несправедливости и пообещал ему, что его тело будет гнить здесь, на стуле, пока какие-нибудь дикие животные не наткнутся на этот сарай и не выпотрошат его. Воспользовавшись магией, Джордж приковал Харбора верёвками, которые вились вокруг его тела и сдавливали так, что было сложно дышать. Это продолжалось до тех пор, пока белки Харбора не покраснели, а крики не перешли на хрипы. Ослабив хватку, Джордж слушал, как его умоляют. Оставить жизнь тому, кто, хоть и косвенно, стал причиной смерти его брата. Джордж закончил дело быстро: верёвки сдавили Харбора так, что сломали ему шею. В ту ночь Джордж чуть не сошёл с ума. Удовольствие, которое он получил от процесса, сперва напугало его. Он упивался своей местью. И не собирался останавливаться. К концу февраля Джордж убил четверых. Он выбирал наиболее, по его мнению, виноватых. Кого-то найти удавалось, кого-то не удавалось, но все, кому-всё таки не посчастливилось встретиться с Джорджем, были мертвы. Он делал это по-разному, не изменяя лишь два обстоятельства: не называя имён и не срывая маску, Джордж рассказывал каждому, за что он умирает, а ещё ломал их палочки пополам. И запугивал до той степени, что у некоторых даже появлялась надежда на спасение. Кого-то он задушил верёвками, как и Харбора, нескольких взорвал заклятием Экспульсо, кого-то забил до смерти оглушающими заклятиями. В процессе борьбы с одним из них он даже воспользовался ножом, без капли магии. Убивать собственноручно было совсем необычно, и, пока он доставал нож из тела своей очередной жертвы, пришлось старательно отгонять орущие мысли о том, что пора остановиться. Джордж не боялся ничего. Ни наказания, ни смерти. В первом случае он просто знал: нет наказания хуже, чем то, что он уже пережил. А во втором случае он был бы даже рад умереть, не покончив при этом с собой. К середине марта по всему волшебному миру пошли слухи о Карателе, жертвами которого являлись лишь причастные к пожирателям и сами пожиратели. Газеты кричали заголовками о неизвестном волшебнике, убивающем виновных людей. Общество разделилось на тех, кто считал его героем и осуждал Министерство за бездействие и на тех, кто называл его убийцей и считал, что он заслуживает кары точно так же, как и те, кого он убивал. Джордж придерживался второго мнения. К середине марта он убил семь человек, не использовав при этом ни одного непростительного заклятия. Он даже не пытался сделать это: во-первых, это было довольно бесполезно, а во-вторых, любое из них можно было легко отследить, если бы Министерство решило поработать. Плюс, был в этом даже какой-то спортивный интерес: находить такие комбинации разрешённых заклятий, которые могут привести к долгой и мучительной смерти. Иногда, когда Джорджу хотелось поэкспериментировать, даже слишком мучительной. К середине марта все оставшиеся в живых и на свободе преступники тряслись в своих домишках от каждого шороха. И Люциус Малфой был в их числе. К концу марта у Джорджа был готов план, как пробраться в Малфой Мэнор и убить его. Джорджу надоели сараи и бесполезные боязливые крысы, ему захотелось наказать кого-то, кто был максимально близок с Волан-де-Мортом. Этому подобию волшебника сошло с рук буквально всё. Все почему-то забыли, что именно он возглавлял операцию, в которой погиб Сириус Блэк. Именно он был среди тех, кто лично присягал Волан-де-Морту на верность. Именно его сын убил бы Дамблдора, если бы не Снейп. И именно он сейчас прятался в своём роскошном особняке, хотя должен был отдавать душу дементорам, пока не станет овощем. А его сынок спокойно учился в Хогвартсе, доучиваясь с Джинни и Гермионой на курсе. Ему было плевать на Драко Малфоя, не он был его целью. Так что сынку сильно повезёт, если в это время он будет торчать в Хогвартсе, а не решит съездить домой. Нарцисса Малфой, женщина, виновная лишь в том, что выбрала себе ублюдка вместо мужа, тоже могла избежать смерти. Если не полезет его защищать. Вероятно, душа Джорджа раскололась на столько осколков, что можно было создать себе несколько крестражей. Только вот вечная жизнь ему была не нужна. Каких-то сильных душевных изменений он не замечал. Он вообще перестал замечать что-то, что касалось его души. Ярость заполнила его целиком, так что, в конечном итоге, не осталось даже Фреда. Он так боялся этого момента, а когда момент настал, он даже ничего не заметил. Наверное, этот момент вообще было невозможно заметить. *** Нарцисса Малфой кричала так громко, что пришлось заткнуть её заклятием Силенцио и обездвижить любимым Петрификусом. Он усадил её на стул так, чтобы она всё видела. Убивать её он не собирался, но наказать за выбор мужа хотел. Хотелось, чтобы она увидела, что бывает с теми, кто выбирает себе заведомо ужасную судьбу. Ему нужна была свидетельница ещё и для того, чтобы сам Люциус понимал: его унижение увидит его жена. И чтобы он умирал с ошибочной мыслью о том, что она и их сынок будут следующими. К моменту, как Джордж закончил с Нарциссой, Люциус потерял очень много крови от Сектумсемпры. Контрзаклятия Джордж не знал, так что было даже обидно, что он выбрал именно её: очень скоро старший Малфой истечёт кровью и не успеет помучаться. Кровь залила весь гостевой зал их особняка. Именно в этом месте всего год назад мучали Гермиону. Внезапно в зал ворвался один из слуг Малфоев, которого Джордж почему-то пропустил и не обезвредил. Увидев его лицо, Джордж закипел. Чёрт, вы, наверное, издеваетесь. Это был один из егерей, который отлавливал в лесу неугодных Волан-де-Морту людей. Всё произошло слишком быстро. Разозлившись до предела, Джордж сконцентрировал всю свою ярость на кончике палочки и в своих собственных руках. — Авада кедавра! — громко прокричал он, выпуская из палочки зелёную вспышку. Чёрт знает, как, но он даже правильно запомнил движение руки. Егерь не успел сделать ничего. Жизнь покинула его тело ещё до того, как он что-то понял. В тот момент в теле Джорджа сконцентрировалась настолько тёмная энергия, что он чувствовал её даже на языке. Казалось, словно он состоит только из неё. Что Джорджа Уизли больше нет, вместо него осталась лишь тварь, которой без труда удалось вызвать убивающее заклятие. Это обезвредило его. — Экспелеармус! — услышал Джордж и чудом успел обернуться, чтобы отразить заклинание. Он увидел Гарри и ещё нескольких мракоборцев. Он даже удивился. Джордж не знал, что Поттеру уже разрешается выезжать на задания. Конечно же, никто не успел рассмотреть его: он, как всегда, был в маске и использовал несколько заклинаний, помогающих ему скрыть свою личность для восприятия остальных. Трансгрессируя оттуда, он был очень рад, что снял защиту с особняка, и не застрял здесь только поэтому. Было бы совсем неловко, если бы Гарри оказался тем человеком, который арестует его. Впоследствии, Гарри часто хвастался, что был на вылазке, в которой они почти поймали Карателя. *** «Люциус Малфой чудом выжил после свидания с Карателем. Насколько нам известно, это был единственный раз, когда Карателю не удалось довести дело до конца. Состояние Люциуса Малфоя оценивается как тяжёлое, но Больница Святого Мунго делает всё возможное для его реабилитации. Убит один из слуг Малфой Мэнора. Каратель начал использовать непростительные заклятия. Министерство магии направило все свои силы на поимку преступника.» Джордж откинул газету на стол и развалился в кресле гостиной Гриффиндора, потирая глаза руками. Он решил провести какое-то время в Хогвартсе, и Макгонагалл просто не смогла ему отказать после того, что он сделал для школы летом. Да и отказывать Джорджу не было смысла: он сделал всё настолько правильно, что не было ни одной ниточки, которая могла бы привести к нему. Опознать его было буквально невозможно, в особенности после того, как он решил залечь на дно. Фраза «залечь на дно» смешила его. В тот период он ненавидел себя так сильно, что старался даже не заглядывать в зеркало. С его местью было покончено. Он убил восемь человек, и теперь, прячась в Хогвартсе, чувствовал почти физически, что от его души ничего не осталось. Он собственноручно уничтожил всё, что связывало его с Фредом, и делал это настолько самозабвенно и с таким удовольствием, что, в конечно итоге, с лёгкостью вызвал самое страшное заклятие на свете. Он помнил это чувство до сих пор. Сильнейшая тёмная энергия, которая овладевает телом, и в этом моменте ты сам себе не принадлежишь. Джордж впустил в себя тёмную материю, которая овладела им целиком и полностью в том особняке. И изменить что-то было уже поздно. Но можно было прекратить распространение этой тьмы, можно было остановиться и прекратить всё это. Как бы ужасно это ни звучало, Джордж не чувствовал вины за эти убийства. Он знал, что все люди, которых он убил, должны были умереть. Он чувствовал вину лишь перед Фредом. За то, что утратил его. Что, отдавшись этой тьме, позволил себе его отпустить. Вот с этим ему и осталось доживать свою жизнь. И это заставляло его жалеть о том, что он убил их всех. Лишив их жизни, он лишил себя права помнить о Фреде. Джордж не мог посметь допустить то, что какой-то убийца будет вспоминать моменты с его братом. Он словно защищал его память от самого себя. *** Первое апреля 1999 года. Худший день в жизни Джорджа Уизли. Этот день разделил первенство с днём, когда перестало биться сердце его брата. Он получал сов с поздравлениями весь день. И чувствовал вину перед каждым человеком, от которого читал добрые слова и получал какие-то подарки. Перед всеми абсолютно, даже перед малознакомыми людьми. Про членов его семьи можно было не говорить ничего. Они писали о том, как любят и ценят, как гордятся и как рады, что Джордж, наконец-то, нашёл в себе силы двигаться дальше. А Джорджу было так плохо, как не было ещё никогда. Даже если собрать все эти месяцы вместе, было невозможно сравнить эти чувства с теми, что он испытывал в их первый день рождения без Фреда. В их первый день рождения с осознанием того, что он убил восемь человек, если не считать военное время. Школа жила привычной жизнью. Второкурсники только к апрелю окончательно отошли от того, что происходило с ними в том году. Джорджу было очень жаль этих детей: первый год в Хогвартсе был лучшим для каждого ребёнка. Им же достался худший год в истории. Множество новых привидений летали по школе, словно были здесь всегда. Джорджа пугали знакомые лица, которые навсегда остались полупрозрачными и мерцающими. Множество детей, погибших в тот роковой день. Множество, но не Фред. Он не поступил бы так с ним, с Джорджем. Не привязал бы его к Хогвартсу или к любому другому месту, став привидением. Джинни и Гермионе оставалось всего полтора месяца до экзаменов и выпуска. Джордж часто вспоминал их с Гермионой разговор, когда она только сообщила ему, что собирается вернуться в школу и доучиться. Время пролетело быстро, если дело касалось других людей. Джорджу этот год казался самым долгим в его жизни. Со второго мая 1998 года по первое апреля 1999 года он словно прожил отдельную жизнь. И она ещё не закончилась. Он переживёт это первое апреля, и не успеет отойти, как наступит второе мая. Сегодня ему исполнился двадцать один год. А Фред так навсегда и остался двадцатилетним. Это отдаляло Фреда всё дальше и дальше от Джорджа. Осознание того, что Фред никогда не постареет. И каждый год, каждое первое апреля будет тянуть Джорджа дальше, во взросление и в старость. Они не состарятся вместе. Они теперь и не близнецы вовсе: одному вечно двадцать, а второй уже старше на год. «Хей. Я уже поняла, что ты не желаешь со мной общаться, хотя и не знаю, почему. Плевать, это твоё решение, мне не влезть в твою голову. Просто хочу поздравить тебя с Днём Рождения. Мне приятно, что в этом мире есть такие люди, как ты. И речь сейчас вовсе не о твоей силе, выдержке и прочей чепухе, которой тебя пичкают сам знаешь с какой даты. Просто ты классный, или был классным, наверное, это уже не важно. Желаю тебе снова начать жить. Пусть это с тобой произойдёт. Когда-нибудь. Никакого подарка от меня не жди: я без понятия, что тебе нравится. И совсем тебя не знаю, хотя, и тогда ты был прав, ошибочно полагала, что знаю. Извини меня за эту ошибку. Просто ты никогда не влюблялся в того, у кого есть брат-близнец, и в того, кто умер. И в того, кто бросил тебя, ещё не окончив школу. Поэтому, как я не могу понять тебя, так и ты не можешь понять меня. И ты последний идиот, если винишь меня в этом.

Анджелина»

Прочитав записку, Джордж рассмеялся. От неё веяло неловкостью вперемешку со злостью, и это позабавило. Не ехидно, а мило. Она была забавной девчонкой, хотя действительно ничего не понимала и умудрялась очень сильно раздражать. Внезапно для себя, Джордж решил написать ей ответ, хотя не отвечал сегодня никому, кроме семьи. «Я люблю магловские кассеты с фильмами и сладости. Спасибо, что спросила.

Фред Джордж»

Ему вдруг стало интересно, оценит ли она эту ужасную шутку, или обидится, что Джордж в который раз указывает ей же на суть её влечения к нему. Влечение, интерес, фактически это всё происходило из-за Фреда. Она сама призналась ему в этом, написав это письмо. Джордж понимал, что рано или поздно Джинни найдёт его, где бы он ни прятался. Наверное, она думала, что он не хочет никого видеть, хотя всё, что Джордж натворил, толкало его на невыносимое желание быть рядом с семьёй. Он не параноил, но понимал, что в любой момент за ним могут прийти. Да, он не оставил им никаких следов, но кто знает, что могло произойти. И если они узнают, что это был он, скрываться уже просто не будет смысла. Бедная, бедная мама. Наверное, ему всё же стоило покончить с собой. Ещё до того, как он решил, что лучше убивать других, чем себя. Джинни с Гермионой нашли Джорджа в пустом уголке неподалёку от совятни. Он сидел на ступеньках, крутя волшебную палочку в руках. На Хогвартс постепенно опускался вечер, окрашивая пасмурное небо в тёмные цвета. Совиное уханье перекрывало другие звуки, а вот неприятный запах дотуда не доходил, так что местечко было почти идеальным. — От тебя не скрыться. Ну и следопытка. Пойдёшь работать к своему жениху после выпуска? — Джордж улыбался, обращаясь к своей сестре. Она дала ему по голове свёртком, который держала в руках. — Он мне не жених. Ну, пока что… Они с Гермионой захихикали. Джордж думал, что рано или поздно Гарри и Джинни поженятся. — Не знаю, как Джинни, а я вот точно хочу отправиться работать к её жениху. Только в другой отдел. — сказала Гермиона. — А к своему жениху ты не хочешь отправиться? — уточнила Джинни с ехидством в глазах, а Гермиона подскочила и вспыхнула. Джорджу стало интересно, и он даже приподнялся со ступенек, чтобы присмотреться к происходящему. Какой ещё жених? — Извини, Джордж, возможно, Джинни бредит. Вчера она весь день провалялась с лихорадкой. Или это было похмелье? Джинни покачала головой, намекая на то, что им обеим пора заканчивать. Возможно, в школе у Гермионы появился какой-то парень. И ладно, Джордж не хотел лезть в её дела, раз она сама не рассказывала. Они с Роном расстались ещё до Рождества, так что больше личная жизнь Гермионы не интересовала Джорджа от слова совсем. Но её реакция его позабавила. — Вы пришли сюда посплетничать со мной о вас обеих… при вас же? Или изначально у вас была какая-то другая цель? — Не строй из себя умника, — возмутилась Джинни. — Держи. Она протянула ему тот самый свёрток, которым он получил по голове. Джинни, в отличие от Анджелины, хорошо знала Джорджа. Поэтому он получил целую кучу кассет и горстку конфет. Это приятно удивило его. — Поздравляю тебя с днём рождения. Спасибо, что ты есть у нас. Спасибо, что есть у меня… — она словно что-то не договаривала. — Говори, что хотела сказать, Джинни, — Джордж привстал, чтобы обнять её. — Мне так тяжело принять, что поздравляем мы теперь только тебя, — пропищала она, расплакавшись. Она была сильной почти всегда, но иногда случались такие моменты, когда было просто невозможно удержаться. Почему-то все решили, что все их страдания касательно Фреда обязательно нужно было передавать Джорджу, но он и сам позволял близким это делать. Кто, как не он, сможет выслушать их и понять? Гермиона замерла, наблюдая за ними, а Джордж прижал Джинни к себе и поцеловал её в макушку. — Я знаю, милая. Считай, что поздравила нас обоих. — Так и кажется, что сейчас он выскочит из-за угла и напугает нас, — тихо говорила Джинни сквозь слёзы. — Вот так? — сказал Джордж, выпуская Джинни из объятий. Он спрятался за угол и выскочил на девочек, которые разыграли испуг. — Да, примерно так. — улыбалась Джинни, шмыгая носом. — Как же я скучаю по нему. Ты мне его чем-то напоминаешь. Все трое рассмеялись, распугав гоготом сов. Они начали кружить по совятне и ухать пуще прежнего. — О, чёрт! — воскликнула Джинни, посмотрев на часы. — Я забыла! Я обещала Макгонагалл быть у неё в кабинете к семи! — В таком случае, тебе конец, — Джордж пожал плечами, увидев на её циферблате начало восьмого. Джинни убежала, как ужаленная. Чуть не споткнулась на ступеньках, слегка напугав и Джорджа, и Гермиону. — Ладно, — сказала Грейнджер, когда Джинни скрылась из виду. — Давай посидим здесь немного. Здесь так спокойно. Джордж был не против. Ему всегда было комфортно рядом с Гермионой. Они сидели так около часа. Разговаривали обо всяких мелочах, и Грейнджер казалась такой открытой, что Джордж не удержался. — У тебя действительно появился жених? — Нет. — отрезала она, снова раскрасневшись. — У меня даже парня нет. Видимо, она только казалась ему открытой. Допытываться Джордж не стал. — Чуть не забыла про подарок, — сказала она, — хотела уже уходить. Потом пришлось бы неловко возвращаться, как ты за кофтой. Джордж фыркнул. Гермиона протянула ему маленький амулет. — Это оберег. Он отгоняет тёмные силы и плохие мысли. Я сама его заколдовала. Джордж взял его в руки, не дослушав её. И обжёгся, уронив раскалённый предмет на пол. Когда Гермиона протягивала его Джорджу, он был серым, а сейчас был похож на раскалённый уголёк. — Чёрт, — выругался он, не понимая, в чём дело. А Гермиона встала со ступенек и отступила от Джорджа на шаг назад. — Зачем ты приехал в Хогвартс? — вдруг спросила она. — Просто так. — Джордж всё ещё не понимал, в чём дело, а место ожога на его ладони жгло. Оу. Чёрт. Тёмные силы. — Это не ответ, — Гермиона нахмурилась и отступила ещё на шаг. — Прости, Джордж, но я не могу рисковать. Джордж не успел и моргнуть, как Грейнджер выхватила из мантии палочку и чётко проговорила: — Легилименс! Всего несколько секунд. Её сил хватило всего на несколько секунд, но она увидела то, что должна была увидеть в последнюю очередь. У Джорджа не было и шанса отразить её попытку. Он никогда не изучал ни легелеменцию, ни окклюменцию. Когда Джордж пришёл в себя, Гермиона стояла, прижавшись к противоположной стене. Она не могла отдышаться, потратив на заклинание всю силу, что у неё была. — Когда ты… как ты… — Джордж встал со ступенек, пошатываясь. Он выставил обе руки вперёд, чтобы она понимала, что он не причинит ей вреда. Она успела увидеть тот момент, когда Джордж убивал Харбора, он был самым первым. Но нужно было быть идиоткой, чтобы не понять, кто стоял перед ней. — Стой. — сказала она, направив на него палочку. Джордж послушался. — Неужели ты действительно думаешь, что я когда-нибудь причинил бы тебе вред? — Откуда мне знать? Как оказалось, я тебя совсем не знаю. — По её глазам текли слёзы, а голос дрожал. Вид у неё был такой, словно её только что предали. Наверное, частично так и было. Сделав то, что сделал, Джордж предал всех, кого любил. — Как оказалось, — отзеркалил он, — я тоже тебя не знаю. Практикуешь легелеменцию? Гермиона пропустила это мимо ушей и посерьезнела. — Что, хочешь начать ещё одну войну? Убить ещё чьего-нибудь брата? Слова укололи больнее, чем должны были. — Говори правду. Зачем ты прилетел в Хогвартс? — Чтобы закончить всё это. — честно ответил Джордж, а Гермиона, видимо, поняла его совсем не так. Её глаза округлились от ужаса. — Ты хочешь убить Драко? — спросила она почти шёпотом. — Драко? — Джордж смог выговорить только это. Он вообще перестал что-то понимать. — С каких пор мы зовём его… А потом всё встало на свои места. — Чёрт возьми, Гермиона! — Джорджа вдруг затошнило. Он отшатнулся назад и рухнул обратно на ступеньки. — Убирайся. Беги и сдавай меня, я не буду тебя останавливать. Не собирался я никого больше убивать. Я в Хогвартсе, чтобы прийти в себя. Гермиона стояла на месте, не в силах пошевелиться. А Джорджу было противно даже смотреть в её сторону. Как и ей было противно смотреть в его сторону. — Убирайся! — вскочил Джордж и получил за это оглушающее заклятие. Когда он очнулся, Гермионы уже не было. Он был совершенно один, а на улицу уже давно опустилась ночь. Видимо, он пролежал здесь очень долго. Странно, что за ним до сих пор никто не пришёл. Значит, нужно было возвращаться самому. С руками вперёд. Он вышел в коридор, который вёл к гостиной Гриффиндора, и увидел на часах полночь. — Люмос. — тихо сказал он, когда достал палочку из кармана. Картины сразу зашипели на него, потому что он мешал им спать. Он почти дошёл до гостиной, когда его окликнули. — Вот ты где! — Макгонагалл говорила шёпотом. — Я хочу напомнить тебе, что, находясь в этом замке, каждый волшебник, вне зависимости от возраста, должен следовать его правилам. Джордж подумал о том, что это очень странная речь для того, кто убил восьмерых. — На часах уже двенадцать! Все в это время давно должны спать, а не гулять по коридорам. — А. — ответил на это Джордж. Дошла ли Гермиона до спальни вообще? — Профессор… Как давно Вы видели Гермиону Грейнджер? — заволновавшись, спросил Джордж. — Не знаю, часа два назад. Она заходила к нам с Джинни, пока мы разбирались с ученическими сочинениями. Это сейчас так важно? «Даже не представляете, насколько, профессор.» — Нет, наверное, это не важно. — Вот и я так думаю. В отличие от тебя, Джордж, они давно уже вернулись в спальню и сейчас видят третий сон. Но я даже рада, что наткнулась на тебя. — Макгонагалл говорила тихо, но картины слышали её всё равно. И совершенно не выражали никакого возмущения. — Сегодня днём тебе пришло это. Я не знаю, от кого это, но решила, что это важно. На пробирке написано лишь «с днём рождения». Джордж нахмурился и взял пробирку в руки, освещая её палочкой. Он чуть не выронил её. Это был почерк Фреда. Спутать с другим его было невозможно. Воздух из лёгких Джорджа словно выбили кулаком. Он забыл обо всём: о том, что Гермиона узнала его секрет, о том, что до сих пор никому не рассказала и о том, что назвала Малфоя по имени. Всё это вдруг стало совершенно не важно. — Директор, — сказал Джордж дрожащим шёпотом. — В самый последний раз, я клянусь. Пустите меня к омуту памяти. — Это не подождёт до завтра? — уточнила она, хотя по лицу Джорджа понимала, что нет. Руки Джорджа затряслись. Он сжимал пробирку так, что боялся раздавить её. — Прошу Вас. Сделайте это, и я больше никогда не попадусь на Ваши глаза. — Ты мне никак не мешаешь. Только тогда, когда бродишь по замку ночью. Пойдём. Я так и знала, что это важно. *** — Чёрт возьми, Джордж. Каким же странным дерьмом я сейчас занимаюсь. — говорил Фред, стоя перед зеркалом. — Прости, я не до конца понимаю, как это работает, поэтому буду говорить в зеркало. Вроде, всё, что я сейчас скажу, останется в этой пробирке моим воспоминанием, если я вытащу его из виска палочкой. Никогда этого не делал, но звучит это довольно легко. Его речь вдруг прервалась. Видимо, он тогда отвлёкся на какое-то время. Потому что вместо Фреда, стоящего перед зеркалом, Джордж попал в то самое воспоминание, которое просматривал летом: снова закатанные рукава, Джордж на кровати, а Фред на полу. Снова тот же диалог и их руки друг на друге. Потом всё вернулось. Фред и зеркало. И их комната, когда они жили у тётушки Мюриель. — Если всё пройдёт так, как я рассчитываю, то ты вряд-ли увидишь это… сообщение. Чёрт, нет, надо заканчивать это дерьмо. Фред присмотрелся сам к себе в зеркало. Подумал о чём-то, а потом продолжил. — Нет. Я всё-таки сделаю это. Никто не знает, что будет с нами через несколько дней. Так что, если ты видишь это, то на дворе первое апреля 1999 года, ты остался жив, а я нет. Боже, ну и ужасно же это звучит. Но если этому суждено случиться… так тому и быть. Лучше я, а не ты. Джордж, который просматривал воспоминание, стоял прямо около Фреда. Джорджа из прошлого не было в этой комнате. Это, конечно, логично. Но о какой логике может идти речь? Если что-то и осталось у Джорджа от сердца, то сейчас всё разбивалось окончательно. Джордж положил руку на плечо брата, и вновь, прямо как летом, ему показалось, что он чувствует тепло. Фред дёрнул этим плечом, словно согнал муху. Джордж перестал дышать. — Прежде всего хочу сказать: прости меня. Прости за всё то, что тебе придётся пережить. Знаешь, я буду открытым с тобой сейчас. Какой смысл в позёрстве, если меня уже нет рядом, да? Я не представляю, какого это. И надеюсь никогда об этом не узнать. Потому что я откажусь жить в мире, в котором нет тебя. Так что, если судьба и уготовила что-то для нас двоих, пусть забирает меня. Ты всегда был сильнее, хотя все думали, что всё наоборот. Но только ты и я знаем чистую правду. Даже если меня не станет, ты останешься с семьёй, останешься с мамой. Заявляю и тебе и судьбе: я не такой отважный. И если с тобой что-то случится, я умру на том же месте. Голос Фреда вдруг дрогнул. Ему понадобилось отдышаться, чтобы говорить дальше. — Что-то я ушёл не туда. Какая уже разница, ведь если ты это смотришь, то всё почти хорошо. То ты жив, но тебе больно. Прости меня, тысячу раз прости меня за это. Мне жаль, что я не смог усмотреть за собой. Жаль, что тебе пришлось меня потерять. Чем дольше стою здесь и говорю всё это, тем больше понимаю, какой же всё это бред. Эта идиотская война совсем уже свела меня с ума. Как же мне страшно. Кто угодно, но не ты, Джордж. — Кто угодно, но не ты, — загипнотизировано повторил за Фредом Джордж. — Перейду к самому важному. Не бросай маму. Не бросай нашу семью. Да, после всего, что я уже наговорил тебе, это звучит до безумия эгоистично и подло, но ты простишь мне это, я знаю. Не бросай наше дело. Живи, Джордж, даже если жизнь будет казаться полным дерьмом. Я обещаю тебе, что рано или поздно ты вновь сможешь чувствовать что-то хорошее. Если мне придётся умереть, только мысли об этом избавят меня от страха. Чёрт, приятель. Как же я тебя люблю. Я всегда любил тебя, я буду любить тебя, даже если умру. Ты моя заноза в заднице, но без тебя у меня не было бы ничего, что я действительно берегу. Надеюсь, что ты никогда не увидишь это. А если увидишь, то знай: всё рано или поздно закончится. Не знаю, что ещё сказать. Я уже повторяюсь. Джордж подошёл к Фреду вплотную и положил руки к нему на плечи. Точнее, он, конечно, держал их на весу, но даже этого маленького жеста было достаточно, чтобы на секунду ощутить счастье. Такой родной, тёплый и забавный. Джордж даже чувствовал, как он пахнет. — Совсем забыл! С днём рождения нас. — улыбался Фред в зеркало, а Джордж кивнул ему в ответ. — Ты что, совсем свихнулся? — услышал Джордж свой же голос, а Фред подпрыгнул. Джордж из воспоминания вернулся в комнату и застал Фреда, который говорил с зеркалом. Самое забавное было в том, что нынешний Джордж помнил этот момент. Просто тогда он не придал этому никакого значения. Джордж вынырнул из омута в абсолютную тишину и в такую же темноту. Остаток ночи он провёл на трибунах стадиона, опустошая бутылку огненного виски и плача навзрыд. Он промёрз до костей, его шерстяное пальто не помогало нисколько, а все чувства перемешались и не давали продохнуть. Проснувшись на рассвете, он ощущал страшную головную боль, холод и… спокойствие. В таком состоянии его нашла Гермиона, которая, судя по её виду, не спала всю ночь. Джорджа до сих пор шатало, пустая бутылка валялась неподалёку, его лицо было красное и опухшее. Вчера он выплакал и выстрадал всё, что мог. Голос Фреда из того воспоминания бился в его голове громче его собственных мыслей. Знал ли Фред, на что пойдёт Джордж, чтобы облегчить последствия его смерти? Конечно, Фред не знал. Но после того, что Джордж увидел вчера, он был уверен: Фред простил бы ему что угодно. Но его больше нет. Больше нет того единственного человека, который простил бы Джорджу что угодно. А вот сам Джордж есть. Он навсегда остался один, но он хотя бы был жив. Гермиона села на трибуну выше от Джорджа и молчала. Он обернулся к ней, жмурясь от солнечных лучей. Было совсем раннее утро, прямо как тогда, когда Джордж прибыл в Хогвартс ещё в мае. Всё его естество изменилось с того момента. — Вижу, ты отпраздновал свой день рождения, как надо. — сказала Гермиона. — Ты пришла меня мучать? Так знай, я буду даже рад, если ты всё им расскажешь. — Я никому ничего не расскажу. — сказала она без намёка на эмоции. — Ты никому ничего не расскажешь? Что? Гермиона тоже жмурилась от яркого солнца. Её хмурый взгляд был направлен на Джорджа. — Да, я никому ничего не расскажу. — Почему же? — Потому что это твой грех, а не мой. И если ты действительно решил остановиться, не я буду той, кто окончательно разрушит твою жизнь. Я всё ещё люблю и ценю Рона. Я ценю память о Фреде. Я люблю всю твою семью. И тебя. Джордж усмехнулся. — Сдав меня, ты ничего не разрушишь. Всё уже разрушено. — Не все такие эгоисты, как ты. — Больше не боишься, что я наврежу твоему парню? — Ты ничего не знаешь об этом. И это не то, что мы будем обсуждать. Имей же хоть толику уважения ко мне. Джордж прикрыл глаза руками и надавил на них, а потом провёл пальцами по волосам, тяжело вздыхая. — Прости меня, Гермиона. Всё смешалось. Я не различаю, что реально, а что нет. — Я понимаю это чувство. — Не знаю, как дальше жить. — Никто не знает. *** Гермиона действительно ничего не рассказала. В какой-то степени Джорджу даже хотелось, чтобы её благородная сторона победила, а Джорджа засунули в Азкабан навсегда. Наверное, это было кощунством: он ведь в любой момент мог заявиться в Министерство сам и всё им рассказать. Почему же он этого не делал? Всё указывало на то, что у него всё-таки осталась тяга к жизни, которой он так пренебрегал. То воспоминание Фреда Джордж сохранил и поставил на отдельной полке у них в квартире, чтобы никогда не забывать, чего он лишился, а что сохранил. Он лишился своей души, когда потерял брата. Очень часто казалось, что он тоже был уже мёртв, только не до конца. Зато у него всё ещё была семья. И способность пронести память о Фреде через всю свою жизнь. Это право вручила ему Гермиона, когда решила, что ничего никому не расскажет. Спустя всего месяц после их разговора на трибунах, она сама явилась к Джорджу и попросила у него об одолжении. Она хотела, чтобы он использовал на ней заклинание Обливиэйт и стёр это знание из её памяти. Не задавая лишних вопросов, Джордж сделал то, что она просила. С тех пор лишь один он знал, с какими грехами ему придётся жить всю оставшуюся жизнь. От этого стало легче и Гермионе, и Джорджу. Конечно же, они отдалились друг от друга, и со временем их общение сошло на нет. Каждый раз, когда они встречались, Джорджу казалось, что он обманул её. Лето прошло быстро. Как и ожидалось, первая годовщина смерти Фреда была невыносимо болезненной, но, спустя год после всего, что Джордж пережил, он научился отодвигать боль на фон. Он, наконец, понял, что пытаться избавиться от боли — пустая трата времени, и чем больше он концентрировался на избавлении, тем больнее ему было. Ни депрессия, ни апатия, ни ярость не подходили ему так, как эта боль. Только с ней он мог жить более или менее нормальную жизнь. Иногда боль уменьшалась, иногда увеличивалась до жжения в груди, но человеку свойственно привыкнуть к чему угодно. Со временем, смирившись с этой болью, Джордж понял, что может продолжать жить. В октябре, взяв выходной от дел магазина, Джордж увидел имя Анджелины Джоли в титрах очередного просмотренного фильма. Это натолкнуло его на мысли о девушке, которая весь год пыталась прорваться к нему и поговорить, а к лету прекратила свои попытки. Она уже не раздражала его, Джордж в принципе научился сдерживать свою раздражительность и не срываться на людей. «Смотрел фильм с Анджелиной Джоли. Не знаю, в курсе ли ты про магловский кинематограф, но это просто прекрасная штука. Вспомнил о тебе.

Брат твоего бывшего»

«Я знаю, кто такая Анджелина Джоли. И тоже люблю кино. Приятно, что ты вспомнил обо мне, смотря на одну из самых красивых девушек на свете. Ещё в апреле купила тебе кассет, чтобы передать при встрече.

Бывшая твоего брата»

«У тебя будет прекрасная возможность передать их, когда мы пойдём в кино.

Джордж»

*** После кино шёл сильнейший дождь. Они стояли под навесом и размышляли, стоит ли им трансгрессировать или можно пробежаться. Просто ради забавы. Джордж стоял и улыбался. Вечер выдался слишком хорошим, и впервые за, казалось, сто лет, ему было не стыдно за то, что ему хорошо. Он держал руки в карманах. Анджелина смотрела неотрывно. Когда её взгляд упал на его руки, Джордж усмехнулся. — Да-да. Я, кстати, не делал так раньше. — Всё это очень странно. Но я привыкну. — Привыкнешь? — улыбнулся Джордж, приподняв бровь. Они всё-таки пробежались. Все мокрые, ввалились в их с Фредом квартиру и высушились с помощью палочек. Анджелина попросила налить ей вина. Джордж решил выпить вместе с ней. Чуть покрасневшие от вина, они сидели в комнате Джорджа, именно там, где постоянно зависали с Фредом. Анджелина расположилась на кровати, а Джордж сидел на полу, ему не хотелось нарушать её личные границы, и она уважала это. Они обсуждали влюблённого Шекспира, которого посмотрели в кино. Оказалось, что Анджелина не просто знала про кинематограф, она обожала его, и говорила взахлёб, даже больше, чем Джордж. И, да, чёрт возьми, она была безумно красивой. До того вечера Джордж как-то не обращал на это особенного внимания. Присмотревшись, он понял, что она была той, кто может ему действительно понравиться. Сильно. Жаль только, что она вряд-ли стала бы терпеть всё это. Самого Джорджа. Смотря на неё в их первый же вечер, Джордж думал о том, стоит ли обрекать Анджелину на всё это. Со временем, встречаясь с ней всё чаще и чаще, Джордж думал об этом до бесконечности. Он боялся впускать в свою жизнь и в свою голову человека, который может не выдержать его новую версию. А он уже не был собой. Прежнего Джорджа закопали вместе с Фредом, и все, кто любил его, знали об этом. Анджелина сидела рядом с Джорджем за семейным столом на Рождество. И на Новый год тоже: они вошли в 21 век, касаясь друг друга ногами под столом. Раньше на этом месте сидел Фред. В ту ночь она сказала Джорджу, что влюбилась в него. Он ответил, что тоже, и не соврал. Только вот всё понятие о любви у него исказилось уже давно. Через год Анджелина пообещала Джорджу, что будет поддерживать его всегда. Она говорила, что он исключительный, и что о таком мужчине она мечтала всю жизнь. Каждый раз, когда Джорджу становилось хуже, она была рядом, когда это было нужно и уходила, если он просил, не обижаясь на него. Каждый раз, когда боль возвращалась, Джорджу было перед ней стыдно, а она лишь повторяла: «я знаю, я знаю, это ничего, я сразу обо всём знала.» Через два года он спросил, выйдет ли она за него. Со слезами на глазах, счастливая и влюблённая, она ответила: «нет, ты не похож на Хью Гранта». Через три месяца они поженились. Когда у них родился сын, ни у кого не было и сомнения, как его назвать. Кто-то мог подумать, что это довольно странно, но Джорджу и Анджелине было плевать. С рождением ребёнка что-то в Джордже перевернулось и изменилось. Точнее, что-то очень хорошее встало на место, как будто частично восполнилось и затянулось. Он нутром чувствовал новую тягу к жизни, снова начал мечтать и любить кого-то с такой силой, с которой, как ему думалось, он не сможет полюбить уже никого. Человека, который окончательно вернул Джорджа к жизни, который вернул ему стимулы и способность ощущать безусловное счастье, звали Фред Уизли-младший. В глазах этого ребёнка жили до боли знакомые Джорджу бесенята.