Не по специальности

У Вадима нет проблем с поиском работы – просто после частников вдруг хочется чего-то поспокойнее. На время хотя бы – чтобы без лишней крови, без трупов, без погони. Просто пожить хочется: вставать утром, принимать душ, кофе пить – нормальный, без привкуса дезсредства, без риска подхватить холеру. В зальчик ходить, бегать по утрам, жить в своей квартире, а не по бесконечным палаткам-базам-учебкам. Хочется не думать: а вот этот завтра сдохнет, не привязывайся. Вадим вообще любит привязываться. Вадим даже думает: постарел, что ли? Но психологичка, которая подписывает ему рекомендации, говорит: это нормально. Нормальная реакция здоровой психики. Ну, пусть так, думает Вадим. Работа сама его находит, пока он выбирает в «Икее» вилки для своей новой охуенной кухни и подумывает, не купить ли акулу. Звонок с незнакомого номера. Предлагают подвалить в центр, перетереть. Началось, думает. Вадим знает, что он хорош невероятно. Знает, какая репутация впереди него бежит. Думает: ну а почему бы нет? В деньгах он не нуждается, но все равно же чем-то заниматься надо. Не по борделям же ходить. А вдруг там что-нибудь интересное? Вадим едет по указанному адресу, уже зная, кого там встретит. Одевается нарочито небрежно – пусть видят, насколько ему похер на происходящее. Если это и собеседование, то для них, а не для Вадима. На крыльце особняка его встречает девушка в красном брючном костюме. Она не улыбается. Они тут все не улыбаются, и Вадим уже знает, почему. Во время терактов в Питере он был на Кубе, новости вообще не читал тогда, а когда вернулся – все уже кончилось. Девушка жмет ему руку, жестом приглашает войти внутрь. Сидят в дорогой, в азиатском стиле обставленной гостиной. Вадиму выдают крошечную чашку чая – хозяйка сама разливает, значит, щас будет что-то максимально серьезное. Вадим чувствует свою чужеродность дорогому интерьеру, но только радуется этому. Дома ждет акула из «Икеи». – Вадим, меня зовут Юмжит – но Вы в курсе уже, я думаю, – Вадим кивает, улыбается максимально нейтрально-дружелюбно. Она продолжает: – У нас семейный бизнес, и возникли некоторые… проблемы. Мы бы хотели воспользоваться Вашими услугами. Вадим изображает умеренный интерес, приподнимая рассеченную шрамом бровь. – Баатар – мой дед – сейчас вынужден находиться в отъезде по рабочим вопросам, а я должна возвращаться в Гонконг. Мы ищем телохранителя для моего брата. Вадим бы рассмеялся – ну серьезно? – но с потенциальными работодателями так нельзя. – А Вам не кажется, Юмжит, что это несколько… не мой профиль? – Я понимаю, что для Вашей квалификации это слишком мелко. Но некоторые обстоятельства вынуждают нас поступать именно так. Вы сейчас – лучший из доступных вариантов, я склонна доверять Вашим рекомендациям, потому что знаю тех, кто их давал. Вадиму хочется сказать: девочка, полгода назад я лично устроил успешный госпереворот. А теперь ты хочешь, чтобы я таскался за шестнадцатилетним пацаном, которому страшно. Он говорит: – Вы же понимаете, что по деньгам я все равно буду брать так, как если бы занимался тем, чем умею? – Конечно. Нас это устраивает. – И чего Вы от меня хотите? – Вы должны будете сопровождать моего брата – в лицей и обратно, на мероприятия, если понадобится. Мы решили, что социализация будет ему полезна. Вадим вздыхает. Дурдом. Вместо того, чтобы нанять пацану психотерапевтов или просто дать ему пережить, перестрадать, отрыдать свое, тащат его социализироваться. А чтобы не так страшно было, выдают ему бойцовую псину – хотя от настоящей псины толку и то больше было бы. – А самого… Вашего брата Вы спросить не хотите? Юмжит смотрит на него пустыми красными глазами. Вадим на это не поддается – он помнит прекрасно, что она в той же ситуации, что и пацан. Вся разница в том, что она старше. И она старшая. Она берет телефон с чайного столика, набирает кого-то, не сводя пронзительного взгляда с Вадима. – Алтан, спустись. Вадим даже удивляется, что это так легко – думал, что пацан будет сопротивляться и истерить. Вадим смотрит, как тот спускается по лестнице, неловко, как будто ноги ему чужие. Про это в сводках, которые разрыл Вадим, ничего не было. Пацан выглядит как нормальный пацан шестнадцати лет: нескладный, с растрепанным пучком черных волос, в очках. Вадим подмечает, что пацан босой. И что ногти на руках у него обгрызены до мяса. А вот с лицом, точнее с глазами – полная жопа. Пацан натурально мертв внутри, судя по всему. С него бы Синдзи рисовать. На Вадима он смотрит без интереса. Когда Юмжит говорит ему сесть – садится, утыкается взглядом в пол. Шевелит пальцами на ногах, губы кусает. – Алтан, ты помнишь, что мне надо уехать? Я бы хотела, чтобы, пока меня не будет, за тобой приглядывал кто-то, с кем безопасно. Вадим ждет какой-нибудь вспышки – чего-нибудь истерического, но пацан просто кивает, так и не поднимая головы. – Это Вадим. Он работал до этого на внешнюю разведку, – хера ему рекомендации раздают, оказывается, – поэтому в состоянии тебя защитить. Ты согласен? Пацан снова кивает. Юмжит смотрит на Вадима укоризненно – доволен, мол? Вадим думает отказаться – шутки шутками, но пацану реально терапия нужна, если не колеса. А не безопасность. Но пацан неожиданно поднимает глаза – такие же красные, как и у сестры, смотрит на Вадима. Спрашивает хрипло: – А Вы можете найти… – он замолкает, затихая. Передумал. Ну пиздец, думает Вадим. Только этого еще не хватало. Из этой невысказанной просьбы начинает расти что-то похожее на ощущение, когда пришел в собачий приют, зрительный контакт установил, дал руку облизать, а потом просто ушел. Типа, не, не подходит. Хочу такую же, но с перламутровыми пуговицами. Сам себя наебал, короче. Сыграл в благородство – теперь уже не откажешься. Надо будет хотя бы денег попросить, как за госпереворот. Или даже за два. Это очень тупая идея, но он все-таки соглашается. Договариваются на начало учебного года – у Вадима остаются свободными две недели. Никаких условий по тачке и форме одежды ему не ставят – не идиоты же. Первого сентября Вадим приезжает в восемь утра к особняку. В честь праздника надевает черную водолазку, чтобы не пугать школьников татухой из-под майки. Сбрую с кобурой надевает чисто для понтов – от кого там отстреливаться. Заходит внутрь, ждет, пока пацан спустится, и надеется, что не придется тащить того силой или уговаривать. С Юмжит до ее отъезда они успели обсудить, что пацан, в принципе, управляемый, особо ничему не сопротивляется. Но Вадим сразу предупредил, что нянькой работать не намерен: не хочет пацан в школу – его проблемы. Насчет нее у Вадима складывается впечатление, что до инцидента она была разбитной и язвительной. С другой стороны, у кого тут нет личного кладбища под ребрами? Пацан спускается все так же неловко – в школьной форме, все с тем же пучком на башке, с рюкзаком на плече. Очков только нет – красные глаза прячутся за тонированными линзами. – А чё без цветов? – спрашивает Вадим. Пацан смотрит на него укоризненно. Вадим читает во взгляде «Что за тупой вопрос». – Мы с цветами всегда ходили. Первое ж сентября. Пацан молча проходит мимо. Нормально, думает Вадим. Устанавливаем контакт с внеземными цивилизациями. На машину Вадима тоже смотрит с сомнением. Ну да, не S-класс. Но это же классика! Вадим мечтал о такой с детства. Пацан некоторое время мнется с пассажирской стороны, потом лезет назад. Вадим смотрит на него через зеркало. Пацан стреляет в него глазами, но тут же отводит взгляд торопливо, утыкается в окно. – Ногти не грызи, – на автомате говорит Вадим, когда видит, как пацан, задумавшись, тянет пальцы в рот. Пацан дергается, но подчиняется. Дальше едут молча, дорога короткая – минут двадцать по пробкам. Вадим паркуется среди мерсов и BMW. Пацан сидит, обняв рюкзак. – Давай, в три заберу. Если что-то изменится – звони. А, и дверь я тебе открывать не буду, сам давай. Пацан смотрит на него через зеркало неожиданно зло черными глазами и вылетает из машины, с размаху хлопнув дверью. Ну ничего, америкосы и не для таких истеричек машины делали. До трех Вадим тусуется в зале, долго плавает в бассейне и даже успевает в «Икею» заехать – срочно понадобился «снёбюар». Три «снёбюара». Без десяти три сидит в тачке на парковке у школы и ждет пацана. Тот вываливается без трех минут и почти проходит мимо Вадима – приходится сигналить. Как можно ТАКУЮ тачку не заметить, Вадим не понимает. Пацан дергается, но послушно лезет снова назад. Как раз к пакетам из «Икеи». Смотрит на Вадима так, как будто у того рога выросли. – Чё? Мешает? Садись вперед тогда. Пацан сопит, сдвигает пакеты и упрямо остается сидеть. Пристегивается. Ладно. – Чё, как в школе? Тишина. Понятно. – Обедать будешь? – дружелюбно спрашивает Вадим, выезжая с парковки. – Дома, – отвечает, глядя в окно. – Ладно. Пацан опять тянет пальцы в рот. Что ж такое. – Руки, – говорит Вадим отрывисто, и пацан смотрит на него испуганно. Но руку опускает. Вадим достает из куртки телефон и начинает рыться в нем. Сопение за спиной усиливается. Ну ничё – Вадим так и вертушку водил, и ничего, никто не умер. То есть умер, но это не поэтому. Вадим прокладывает маршрут к новой точке. Пацан понимает, что что-то не так, и начинает ерзать. Но не спрашивает ни о чем. Ну и умница. – Выходи, – говорит Вадим, когда через пятнадцать минут паркуется под яркой вывеской. Пацан сам себя в ловушку загнал – вопросы ему задавать не по статусу, а не подчиниться он не может – скорее всего, сестра ему все прекрасно объяснила. Вот и пусть мучается от неизвестности. Пацан вываливается из машины. – Рюкзак можешь оставить. Пацан упрямо тянет рюкзак с собой. Вадим кладет ему руку между лопаток и подталкивает ко входу. – Здравствуйте, девочки, – говорит Вадим, когда заходят внутрь. – Смотрите, короче: вот этому молодому человеку нужна ваша помощь. Пацан стоит, как вкопанный, даже под давлением двигаться вперед не хочет. Но Вадим все-таки продавливает его, сажает за стол, куда их провожают. – Чё, цвет какой хочешь? Пацан смотрит так, как будто его сейчас будут бить, а не маникюрить. – Чё там щас в трендах? – кивает он маникюрше, у которой нарощенные ресницы упираются в брови. – У молодежи – черный. – Бахнем черный тогда, – говорит Вадим и хлопает психующего пацана по плечу. Пока пацан страдает в опытных руках, Вадим гуглит, где можно недалеко и быстро пожрать чего-нибудь веселого. После бассейна он съел всего один протеиновый батон. На все уходит всего-то час. Пацан смотрит на свои руки неверяще. Ну, зато трижды подумает перед тем, как это грызть. – Ладно, пошли пожрем – я так скоро сознание потеряю. Вадим снова кладет пацану руку между лопаток, и тот, для разнообразия, даже не дергается. Вадим отводит его в сирийскую забегаловку, где готовят относительно каноничный донер. – Чё будешь? Выбирай. Пацан косится на него, видимо, уже поняв, что сопротивляться бессмысленно. И все-таки упрямо молчит. Вадим берет ему то же самое, что и себе, но, оценив размеры, в два раза меньше. – Чё смотришь, ешь давай. Вадим и не ждет, что тот подчинится, но пацан, вздохнув, начинает есть. Хера себе прогресс, думает Вадим, глядя, как пацан непривычными пальцами с черными ногтями неловко держит донер. Но ест. Вадим на него старается лишний раз не смотреть, чтобы не спугнуть, и вопросами не доёбывает. После отвозит домой. Говорит: – Уроки делай, или чё там. Завтра в восемь. Пацан так ничего и не отвечает. С учетом того, сколько за это платят, работа оказывается, мягко говоря, непыльной. В первую неделю пацан никуда, кроме школы, и не ездит. В пятницу Вадим спрашивает: на выхи планы есть какие? И, получив отрицательное мотание головой в ответ, спокойно едет домой. На контакт пацан идти упорно отказывается, развернуто не отвечает, не здоровается и не прощается. Ну хоть ногти грызть перестал. В пятницу вечером Вадим едет в клуб с планом кого-нибудь снять на ночь. Замахнув пару вискаря и один косяк и почуяв всесильность, достает телефон и из списка контактов выбирает сестру пацана. Пишет: «А чё у него с ногами?» В этот момент из уборной возвращается его визави – парень с синими волосами, готовый, кажется, ехать в любом предлагаемом направлении. Так что ответ Вадим читает уже утром, когда, проводив парня, пьет кофе и лениво думает, курить или нет. «Ломал. Зажало в машине во время инцидента». Вадим читает это и думает, задавать ли остальные вопросы. Думает: ну мне-то это все нахуя? Вздыхает и делает пару звонков. Собирается и едет за пацаном в особняк. Прислуга если и удивляется, то вида не подает. Идти наверх за пацаном лень, так что он просто открывает девственно чистый чатик и пишет: «спускайся». Разваливается на диване и ждет, болтая ногами. Пацан спускается минут через пять, в свитшоте и растянутых трениках, замирает внизу лестницы. – Ты плавать умеешь? – спрашивает Вадим. Пацан кивает. – Иди собирайся тогда, в бассейн поедем. Происходит удивительное: во-первых, у того на лице внезапно появляется эмоция, а во-вторых, он дает развернутый – по меркам пацана – ответ: – Я не поеду. – Почему? Пацан мнется. Молчит. – Золотце, – говорит Вадим мягко, – если ты хочешь всю жизнь хромать – это твое дело, конечно. Но чтоб ты понимал: в твоей ситуации реабилитация и восстановление мышечного каркаса – это единственный вариант. Пацан краснеет. – Давай, я снял тебе целый пятидесятиметровый бассейн на два часа. Никто там на тебя смотреть не будет. Кроме меня. Вадим видит, что пацан уже почти сдался, так что додавливает властным: – Иди собирайся. У тебя десять минут. Пацан уходит наверх. Вадим внутренне готов к тому, что тот не вернется. На этот случай у него предусмотрен план «Б» – похищение Европы. Но пацан спускается с сумкой в руках, почти вовремя. Вадим за пятиминутную задержку решает ему не выговаривать. Хер с ним. Снова садится назад – и Вадим думает, что в следующий раз положит туда что-нибудь несдвигаемое. До бассейна едут минут сорок. Вадим, зная, что от пацана светской беседы не дождешься, включает музыку. Пацан периодически косится на него в зеркало красными глазами из-под очков. В раздевалке Вадим, наконец, понимает, чего пацан так психовал: обе ноги покрывает вязь шрамов. Чувствуя взгляд, пацан краснеет, но упрямо задирает подбородок. Вадим решает не изображать слепоту, говорит: – Да чё ты стесняешься, вон, смотри, – и поворачивается боком, где затянулась неровно пара пулевых. – И ничё, никто не жалуется. – Но у Вас это боевые, а у меня… Ничё себе, пошел контакт. – Да какая разница? Тебя, как будто, заставляют объяснять всем подряд. А хочешь, вон, татухой забей. Только надо подождать хотя бы с годик, чтобы зарубцевалось нормально, иначе поедет рисунок. И давай на «ты», чё как неродной. Ладно, пошли, – говорит Вадим и рукой пацана подталкивает в сторону душевых. Пацан прохладный, как рептилия. Плавает тот, в принципе, нормально. Вадим говорит ему, что делать, и пацан подчиняется. Иногда приходится его руками поправлять, тот дергается, но не вырывается. Потом загоняет его в сауну. Пацан жмется в углу, заматывается в полотенце. Вадим садится ближе, берет его за щиколотку, укладывает ногу на лавку. Пацан едва ли не взвизгивает от неожиданности, но не спрашивает, какого хера происходит. Вадим думает, что же с ним надо сделать, чтобы выдавить из него нормальную реакцию. Вадим пальцами проходится по деревянным мышцам, по икрам, по бедрам, пытаясь понять, насколько все плохо. Пацан завороженно смотрит на загорелые пальцы на своей ноге. Когда рука оказывается почти под полотенцем, вцепляется в нее пальцами с черными ногтями, дышит загнанно. – Тихо, золотце, – говорит Вадим. Но руку не вырывает. Пацан разжимает пальцы, и Вадим осторожно убирает руку. – Смотри, короче, – говорит Вадим и тычет пальцем пацану чуть выше колена, – вот тут у тебя провал, а должно быть вот так, – Вадим кладет рядом с ногой пацана свою и показывает на вздувшуюся медиальную. – Эти очень быстро атрофируются, но восстановить можно нормально. Главное, не запускать, а то суставы пропаришь. Пацан смотрит ему в глаза близоруко и кивает. Вадим вздыхает: – Иногда мне кажется, что мне выдали собаку. Словами скажи что-нибудь. – Я… я понял, – отвечает хрипло. – Вот и прекрасно. Будем плавать… давай два раза в неделю, для начала. Зал есть у тебя? – Есть. – Дорожка, эллипс? – Я не… я не знаю, там мать занималась. – Так, ладно, я понял. Тогда у меня будем заниматься. Все, пошли, я жрать уже хочу. Вадим поднимается первым и вываливается из сауны, пацан выходит с задержкой в полминуты. В этот раз везет его в сербский рестик – наверняка же проголодался. В меню пацан смотрит все так же без интереса, Вадиму снова приходится выбирать за него. – В общем так, золотце: среда и суббота – бассейн, снимать я тебе его больше не буду, и даже не возражай, я тебе отвечаю, всем похер на твои шрамы, все равно все будут смотреть только на меня. Понедельник и четверг – будешь ездить ко мне, буду тебя тренировать. Шмотки с собой сразу бери в обоих случаях. Понял? – Понял. – Отлично. Устал? – Да. – Это хорошо. Если бы какая-нибудь психологичка спросила его, нахера Вадим этим всем занимается, он бы честно ей ответил, что понятия не имеет. Но смятение пацана и его удивленные глаза, когда Вадим проявляет заботу, дорогого стоят. В конце концов, Вадиму это не сложно, пацан прямо завтра умирать, вроде, не собирается, последствия минимальны, так что почему бы и нет. Вечером в воскресенье происходит первый тектонический сдвиг: пацан присылает сообщение. С вопросом. «А что за песня была на японском?» Вадим скалится довольно. «Опенинг из Евангелиона». Пацан не тупой – погуглит. В понедельник забирает пацана из школы, предварительно завалив весь задний диван в джипе пакетами из «Икеи» и продуктового. Тот очень показательно сопит, впускает прохладный сентябрь внутрь. Вадим ждет. – А в багажник убрать нельзя? – спрашивает пацан, наконец. Вадим думает лениво, давить на него или поощрить за то, что начал разговаривать. Но пацан опережает: с размаху закрывает дверь – Вадим даже успевает испугаться, что сейчас тот смотается в неизвестном направлении – но пацан лезет на пассажирское рядом. Смотрит строго перед собой, рюкзак обнимает. – Форму взял? – спрашивает Вадим. Пацан кивает. Хер с ним. – Голодный? – Нет. – Ладно, я тебя долго мучить не буду, потом пообедаем, – говорит Вадим. И везет пацана к себе – те же двадцать минут, но в другом направлении. Паркуется на подземной, где гулко и сумрачно. Говорит: – Поможешь пакеты затащить? Пацан смотрит на него очень удивленно. Что, золотце, не по статусу? Ну так и Вадиму не по статусу за тобой бегать. Так что все по-честному. Пацан мнется рядом с машиной, пока Вадим вытаскивает громко хрустящие пакеты. Треть отдает в руки пацану. – Пошли, – говорит Вадим, закрывая тачку. В лифте Вадим смотрит, как пацан начинает ловить паническую, которая, к счастью, так и не успевает развиться – всего-то седьмой этаж. – Чё, у тебя еще и клаустрофобия? – спрашивает Вадим, подводя пацана к своей двери. Пацан дергает плечом. Это, типа, не твое собачье дело. Спасибо, понял, не тупой. – Иди переодевайся, – говорит Вадим, кивая на дверь своей спальни, когда заваливаются внутрь. – Ванная прямо и налево. Руки мой. Пацан неловко разувается и молча идет в спальню, башкой по сторонам не крутит. Вадим относит пакеты с продуктами на кухню, запихивает в холодильник, обычно пустой, потому что Вадим дома не ест почти, но тут-то надо растущий организм поддерживать. Подумав, Вадим решает дать пацану немного личного пространства, поэтому достает из стола сигареты и курит в открытое окно. В таком виде его пацан и застает. Приходит на кухню босой, в трениках и свитшоте, домашний почти. Смотрит на Вадима, то ли завороженно, то ли укоризненно. – Не смотри на меня так, я немножко, – скалится Вадим, поспешно затягивается в последний раз и выкидывает окурок в окно. Пацан даже не успевает ничего сказать. Поджимает губы. – Тебе пепельницу подарить? – спрашивает прохладно, и Вадим готов от радости выкинуть в окно половину мебели. – Подари, золотце, – отвечает. Пацан закатывает глаза. Вадим скалится: – Ладно, пошли. Следующий час Вадим дает ему осторожную ОФП и изолирующие. Иногда пацану больно – это видно по напряженному лицу, но пацан упрямо молчит даже на прямые просьбы говорить, если есть дискомфорт. В целом все не так уж плохо – Вадим видел случаи и похуже. Пацан к концу часа весь сырой, хорошо разогретый. Вадим его аккуратно растягивает, старается не давить сильно. На прикосновения пацан, который поначалу дергается, почти не реагирует уже. – Дыши, – периодически говорит Вадим, когда слышит, что пацан опять задерживает дыхание. Он красный весь, то ли от смущения, то ли от тренировки. Но это неважно – до этого деревянные ноги становятся мягкими и податливыми, Вадим убеждается, когда с нажимом проводит по голеням сверху внизу. – Во, совсем другое дело, – скалится довольно, смотрит пацану в распахнутые глаза, поднимается на ноги. – Иди в душ, а потом приходи на кухню. Про полотенце вспоминает, только когда ставит на плиту кастрюлю с водой под спагетти. Некоторое время прислушивается под дверью, потом негромко стучит и заходит внутрь. – Полотенце принес, – говорит и кладет на полку. Пацан в душевой кабине под струями каменеет. Вадим со спокойной совестью идет готовить обед дальше. Пацан приходит на кухню минут через десять, с сырой башкой – Вадим поспешно закрывает окно – и в своей обычной школьной форме. Садится за стол, не дожидаясь приглашения. Вот и правильно. – Спасибо, – говорит тихо, глядя на свои руки. Вадим сначала хочет сказать, что «спасибо» надо говорить после еды, только потом думает, что на хуй пацану сейчас не нужны эти духота и непонимание – он и так героически через себя переступил. – Пожалуйста, – скалится, – посуду чур ты моешь. Пацан смотрит на Вадима, опять забыв, как дышать. Говорит потерянно: – Я не умею. – А я научу. Там ничё сложного, клянусь. Будь он повнимательнее, заметил бы посудомойку, конечно. Но это к делу не относится. К концу ноября за неполных три месяца Вадим составляет список невероятных побед. Во-первых, пацан полностью перестает грызть ногти – раз в две недели Вадим возит его в салон, откуда пацан выходит со свежим черным маникюром. Ему это определенно начинает нравиться, к тому же – идет. Во-вторых, пацан совершенно точно перестает хромать. Он до сих пор иногда морщится от некоторых изолирующих, но в целом ноги начинают выглядеть нормально. Вадим даже дает ему упражнения с утяжелениями понемногу, учит приседать с грифом, внимательно следя за техникой. В шутку предлагает начать фехтовать, и пацан неожиданно соглашается. Вадим максимально нейтрально говорит, что для этого понадобится помещение побольше – потому что в его квартире они гарантированно разъебут все вокруг. Пацан мнется, но предлагает свой домашний зал. Вадим обещает подумать. В-третьих, пацан осваивается настолько, что теперь они обедают вместе каждый день, после школы или тренировки. Он перестает залупаться и молчать, ездит на пассажирском, даже если задний диван пустой, иногда рассказывает какие-то истории из школы. Правда, вместе с этим из пацана начинает вылезать упрямство золотого мальчика и совершенно стервозный характер. Он, оказывается, скандалится с учителями, злится, когда тупят официанты в рестиках, и абсолютно точно не хочет мыть посуду у Вадима дома, устраивая торги, чья очередь. К счастью, посудомойку так и не распознает. В-четвертых, пацан начинает присылать ему в чатик картинки и ссылки на музыку. Если это происходит после полуночи, Вадим обходится коротким «чё не спишь?». В остальное время отвечает смайликами, хотя некоторые мемы приходится гуглить, а музыкальные вкусы у него ровно такие, какие можно ожидать от шестнадцатилетнего пацана. Это кошмар. Наконец, пацан реально дарит ему пепельницу. Судя по виду, он ее спиздил в кабинете у деда – жуткая восточная хрень с драконами и гейшами. Но Вадим послушно перестает выкидывать окурки в окно, демонстративно складывая их в чудовище. Чего он точно не ожидает, так это того, что, забрав пацана из школы в пятницу, как обычно, услышит: – Может, посмотрим «Евангелион» вместе? Вадим едва не отвечает: «Так я смотрел уже», но вовремя спохватывается – это же, кажется, новый рубеж доверия. – А давай, – отвечает. Пацан мнется. Но упрямо смотрит на Вадима в упор. Говорит: – У тебя. Сегодня. Вадим вообще собирался в клуб сегодня, но это можно и отложить, ради такого-то. Он прикидывает, чем пацана кормить, и решает не париться и заказать пиццу – с одного-то раза они точно не сдохнут. Привозит к себе, запускает внутрь впервые без привычного «переодевайся». Пацан тянет из рюкзака ноут и кабель для телика – то есть готовился, да? Вадим заказывает пиццу, готовит чай. На диване пацан сперва садится в другом углу и смотрит строго в экран – линзы снял, сидит в очках. Пиццу ест с явным удовольствием – вот он, сладкий запретный плод. Пацан возится на диване, постепенно миллиметр за миллиметром подползает к Вадиму. Когда задевает острой коленкой колено Вадима, тот сперва «не замечает», а потом, говорит: – Сиди уже спокойно, – и сгребает пацана в объятия, прижимая к себе. Вадим чувствует, как сердце у пацана колотится с бешеной скоростью, но тот затихает на некоторое время. Потом все-таки говорит: – Неудобно, – и Вадим послушно отпускает. Пацан садится рядом, а потом внезапно и не глядя на Вадима, валится башкой ему на колени. Вадим кладет ладонь ему на плечо, обтянутое тканью форменной рубашки, и пацан вздыхает. Вадим надеется, что тот не будет рыдать хотя бы. На экране бьются гигантские роботы, и светят прелестями юные нарисованные девочки. Пацан лежит так тихо, что Вадим даже думает, не уснул ли он. Осторожно перемещает руку с плеча на волосы, невесомо касается, спрашивает негромко: – Ты не спишь? – Нет. – Не устал еще? Мы все равно все не досмотрим сегодня. Домой тебя отвезти? – Нет, хочу смотреть. Вадим понимает, что никуда уже пацана сегодня не повезет, тянется за телефоном и пишет в особняк на пост охраны, что пацан сегодня ночует у него. Ближе к десяти Вадим говорит: – Так, надо спать. Остальное потом. Пацан поворачивается на спину и смотрит на Вадима снизу вверх. – Выгоняешь? – Ёбнулся? Нет, конечно. Здесь спать будешь. У меня тоже режим, между прочим. Пацан садится. Вся его форма безнадежно мятая. Даже странно, что ноут он принести догадался, а вот шмотки – нет. Пацан потягивается, смотрит на Вадима, как будто ждет чего-то. – Чё? В душ иди, новые зубные щетки в шкафчике есть, полотенце щас принесу. Подумав, берет еще и махровый халат. Когда приносит это все в ванную, пацана застает без рубашки и в расстегнутых штанах, с распущенными волосами. Тот оборачивается – но не дергается, снова смотрит непонятно – чё ждет-то? Вадим походя думает, что тренировки пацану явно на пользу – девочки, наверное, уже табунами бегать собираются. Вадим стелет ему на диване, зевая, распахивает окно, чтобы проветрить. Пацан вываливается из ванной в его халате, особенно хрупкий и нескладный. Вадим на автомате хлопает его по плечу, когда проходит мимо: – Спокойной ночи. И это, завтра тренировка не отменяется, так что в телефоне залипать не рекомендую, подъем в восемь. Пацан кивает. Вадим раскрывает окно в спальне настежь, впускает холодный сырой ноябрь внутрь и уходит в душ сам. Когда возвращается и залезает под одеяло, невольно прислушивается к звукам в гостиной. Пацан не спит, возится. Вадим выжидает минут двадцать – возня так и не прекращается. Проклиная себя, берет телефон, пишет: «Чё не так?» Ответ прилетает тут же: «Холодно». Вадим в этой сраной пустыне привык спать в холоде, поэтому у него все время все окна раскрыты. Он вздыхает. Мучиться от духоты он совершенно точно не готов. Пишет: «Ну иди сюда». Пацан пришлепывает босыми ногами по полу. Замирает белым силуэтом в свете уличных фонарей. – Чё замер? Ложись уже. Пацан лезет под одеяло и прижимается к Вадиму спиной, лезет в объятия. Правда, тут же дергается. Ну да, Вадим спит голым. Все же нормальные люди так делают? – Тихо, – говорит ему Вадим на ухо. – Спи. Будешь возиться – пойдешь обратно на диван. Понял? – Понял, – отвечает пацан и все-таки упрямо прижимается к Вадиму. Вадим перехватывает его поперек живота, фиксируя. Отрубается, только когда пацан перестает колотиться сердцем бешено и начинает дышать ровно. Утром Вадим просыпается до будильника, смотрит на мрачное предрассветное серое небо за окном. Пацан так и лежит в кольце рук, наконец-то теплый. Вадим понимает, что утренним стояком очень удобно упирается тому в тощую задницу, обтянутую тонкими боксерами, но пацан же не тупой: это не ему комплимент от шеф-повара, это миру «доброе утро». Вадим начинает аккуратно выпутываться из пацана, но тот неожиданно подает признаки жизни: вцепляется в руку Вадиму, тянет на себя, а потом и вовсе проворачивается в кольце рук, смотрит в глаза, и пока Вадим придумывает подходящую шутку, прижимается губами к губам. Вадим думает, что интеллектуальные способности пацана все-таки переоценил. Пацан даже глаза не закрывает, и видно, что сам от себя охуевает. Но не останавливается, а рукой хватает Вадима за член. Вадима сдувает с кровати на автомате. Вадим стоит почти в дверях, даже не думая прикрываться – чё он там не видел. Пацан садится, обнимает колени, смотрит укоризненно, но – удивительное дело – глаза не отводит. Вадим говорит мягко: – Золотце, мне кажется, ты чё-то попутал. – Нет, – говорит пацан. – Я хочу. Вадиму смешно. Чё он там хочет? – А если я не хочу? Пацан съезжает взглядом вниз по телу Вадима, говорит: – А мне так не кажется. Вадим все-таки смеется – вот же стерва. И уходит в ванную, предварительно забрав из коридора ключи, чтобы пацан гарантированно не сбежал. Когда возвращается, уже одетый в треники и майку, пацан лежит на его кровати, замотавшись в одеяло с головой и отвернувшись. Обиделся. Вадим подходит, садится на край кровати, руку кладет туда, где угадывается острое плечо. – Ну все, хватит. Просто забудем, обещаю на эту тему не шутить. Вставай. Пацан стаскивает с башки одеяло, окончательно превращая волосы в гнездо, смотрит зло заплаканными – что? – глазами, выпаливает: – Просто забудем?! Ты реально дебил или прикидываешься?! Я люблю тебя! У Вадима сердце проваливается в желудок, а желудок куда-то еще ниже, давление подскакивает так, что аж в глазах темнеет. Надо что-то говорить, Вадим впервые за долгое время не знает – что. Вадим прекрасно осознает последствия действий по всем направлениям. Но принятие решения внезапно оказывается едва ли не сложнее госпереворота. Отказать пацану – тот снова закроется, гарантированно и надолго. С учетом его состояния – еще вскрываться побежит. Согласиться – взвалить на себя еще большую ответственность не просто за испуганного пацана, который потерял мать в результате теракта, а за влюбленного испуганного пацана, который доверился. По меркам Вадима – это едва ли не больший пиздец, чем караулить пацана каждый раз под ванной: не режет ли вены. – Подумать мне, хотя бы, дашь? Я чё-то проебался, по ходу, – честно говорит Вадим. Пацан втягивает нервно тонкими ноздрями воздух. Говорит: – Дам, если поцелуешь. Да блядь. Вадим быстро наклоняется и целомудренно целует пацана в угол губ. Тут же разгибается, пока тот еще чего-нибудь не удумал и не вцепился в Вадима. – Ладно, вставай. И давай в темпе – щас позавтракаем – и в бассейн. Пацан, видимо, берет себя в руки, потому что на завтрак приходит уже обычным, валится за стол. Вадим курит в окно, смотрит на то, как пацан сосредоточенно разбирается с омлетом и сырниками. Говорит: – Сегодня твоя очередь посуду мыть, если что. – А посудомоечную машину купить сложно? – Сложно. Зачем мне две посудомоечных машины? Пока пацан не принял на свой счет, подходит к одному из шкафчиков, дергает дверцу и раскрывает блестящее нержавейкой нутро. Пацан его, кажется, ненавидит почти в этот момент. – Чё? Тебе полезно, между прочим. Трудотерапия. Слышал? Пацан замирает с вилкой в руке. Вадим понимает, что перегнул палку. Вздыхает. – Слушай, золотце, научись мириться и жить с тем, что изменить не можешь. Маленький спойлер на взрослую жизнь: всем одинаково хуево, просто по разным причинам. – А у тебя мама жива? – Жива, – кивает Вадим. – Только я ее видел в последний раз лет в двенадцать – она меня бросила бабке с дедом сразу, как родила, и смоталась с хахалем в Москву. В какой-то момент у нее совесть проснулась, и она пыталась «наладить отношения». Как ты понимаешь, отношения не наладились. – Ты ее не простил? – Не в этом дело: она мне никто, в общем. Или вот у меня товарищ был на работе – тот вообще детдомовский. И всей семьи у него было – один друг. Они вместе в МГУ поступили, а этот потом по дурости – послушал какого-то мудака – отчислился и в армию пошел. И все. Вернулся – а друга и нет уже. Так что одиночество – это неизбежно. Даже не надейся, что люди, которых ты любишь, будут с тобой вечно. У пацана из глаз катятся слезы, прямо в тарелку. Вадим подходит к нему, разворачивает к себе, стягивает очки без спроса и обнимает, прижимая к груди, гладит по волосам. Пацан обнимает его в ответ, вздыхает судорожно и замирает, иногда неровно втягивая воздух. Вадим ждет, пока истерика закончится. Пацан в какой-то момент начинает шевелиться под руками, чуть отстраняется, смотрит снизу вверх красными близорукими глазами, а потом тянет Вадима за майку вниз, цепко, до треска ткани. Вадим подчиняется, падая на колени. Пацан стремительно снова целует его солеными от слез губами. Вадим мысленно матерится – это определенно херовая идея. И все-таки целует в ответ осторожно, без треша, без языка, без обещания выебать немедленно. Пацан больно вцепляется ему в плечи черными острыми ногтями, не ожидая, видимо, такого развития событий. Вадим аккуратно отстраняет от его себя, смотрит в глаза, чтобы понять, насколько все плохо. Пацан дышит неровно, говорит: – У тебя губы горькие. Это от сигарет, да? Зато у тебя сладкие, думает Вадим. Вздыхает, поднимается на ноги. – Ты мне обещал дать подумать, вообще-то. Так, посуду все-таки мой и давай в темпе – надо еще к тебе за вещами заехать. Пацан шмыгает носом, но надевает очки, собирает тарелки со стола. Послушно стоит возле раковины и возит губкой по керамике. Убедившись, что все, как будто, нормально, Вадим уходит переодеваться. В бассейне пацан ведет себя, на удивление, прилично. И даже после, когда Вадим везет его обедать, никаких намеков и попыток сближения не предпринимает. Вадим все это время сидит, как на вулкане, и ждет, когда уже ёбнет. Дожидается: пацан садится в машину, пристегивается, и, прежде чем Вадим успевает уточнить: домой? – говорит: – Я хочу досмотреть «Евангелион». Сегодня. Вадим думает, что нормально у пацана с целеустремленностью. Это если он сейчас, в своей депрессии – такой, то каким он тогда был до всего этого? И каким будет, когда оправится? План пацана разгадывает на раз-два. Решает совсем уж не прогибаться. Говорит беззаботно: – Ага, там осталось шесть серий, это как раз на пару часов. Поехали, потом домой тебя отвезу. И, не дожидаясь возражений, выруливает с парковки в сторону дома. Пацан снова все сам подключает и настраивает. В этот раз сразу валится на диван под бок к Вадиму, и тот, вздыхая, обнимает его, позволяя греться об себя. От волос пацана еле слышно несет хлоркой из бассейна – торопился и не промыл нормально. Он сидит спокойно, без каких-либо попыток сделать что-нибудь. Вадим за происходящим на экране вообще не следит, в голове бьется одно и то же пиздец-пиздец-пиздец. Пацан сидит спокойно ровно четыре серии, а потом ставит на паузу, поворачивается к Вадиму и спрашивает: – Ты подумал? Я-то подумал, но ответ тебе не понравится, думает Вадим. Решает действовать по-другому. – А чё конкретно ты от меня хочешь? – Ну, – пацан мнется, опускает глаза, заранее краснеет, – секс. Прекрасно. – Какой именно секс, золотце? Пацан вздергивает подбородок, смотрит, не отрываясь: – Нормальный. Взрослый. Я не ребенок. – А вот законы Российской Федерации считают иначе. – Возраст согласия… – Золотце, ты же понимаешь, что подставляешь меня, в первую очередь? Ты думаешь, если твои дед или сестра узнают – они порадуются за тебя? Да меня просто грохнут без объяснения причин, и все. И это в лучшем случае. Пацан сидит с потерянным видом – чё, реально, даже не думал в эту сторону? Вадим говорит осторожно: – Ну и к тому же, мне кажется, ты сам не понимаешь, о чем просишь. Тебе надо сейчас с девочками за ручку ходить и по вечерам дрочить на воспоминания об острых коленках. Пацан закрывает руками лицо, говорит глухо: – Какие девочки?! Я гей. Вадиму кажется, что за день он уже сделал норму по странным заявлениям от пацана. В чем следующем он признается? Что вампир? – Э-э-э, так. Допустим. И давно ты это понял? – Вадим ждет что-нибудь вроде «когда тебя увидел», но пацан говорит, убирая руки от лица: – Лет в восемь еще. Мама знала. Больше никто. А, ну классно. Да пиздец это, самый настоящий. Вадим искренне думает, как слезть уже с темы, потому что… Не, ну серьезно? Трахаться с ним? Да легко, только дальше-то что? Пацан мысли читает, вцепляется пальцами в бедро, тянется к уху, шепчет: – Никто не узнает, я обещаю. Просто сделай это, я хочу. «Просто сделай». Очень смешно. Вадим искренне надеется, что в него сейчас ударит молния, но легко разворачивается к пацану, руку кладет на ребра, тянет к себе и без предупреждения лезет языком в рот. Хотел же по-взрослому? Когда молния так и не ударяет, искренне надеется, что пацан сам испугается и даст заднюю. Нихуя. Пацан распахивает рот, голову запрокидывает, чтобы удобнее, прогибается, когтями ко груди скребет. Вадим опрокидывает его на спину, сдергивает штаны. Ну давай, думает, испугайся, скажи, что передумал. Пацан жмурится, дышит загнанно, розовеет скулами, брови сводит упрямо. – Посмотри на меня, – говорит Вадим. Пацан послушно распахивает глаза. Никакого сомнения в них нет. – Чего ты хочешь? – Чтобы ты меня трахнул. Ничё себе, думает Вадим. И где набрался такого? Переворачивает пацана на живот, ставит в коленно-локтевую. Ждет сопротивления, но пацан только сильнее прогибается, ноги послушно шире раздвигает. Какого хера. Нормальной реакции Вадим добивается, только когда прижимается губами к колечку плотно сжатых мышц – пацан громко ахает и пытается отстраниться. Вадим удерживает, говорит: – Тихо. Ты же хотел взрослый секс? Проходится языком – и пацан утыкается лбом в сложенные руки, стонет. Вадим просовывает руку пацану между бедер, оглаживает член. Вадим целует его, щекочет языком, рукой невесомо касается члена. Пацан пытается не стонать, но получается у него так себе. Когда он начинает непроизвольно подаваться назад, Вадим думает, что тот поплыл окончательно, и сжимает ладонь на члене. Пацан вскрикивает и кончает. Вадиму в этот момент даже диван не жалко. Он говорит: – Перевернись, футболку задери. Пацан подчиняется. Он красный весь, но глаз не сводит, смотрит, как Вадим возвышается над ним, приспускает штаны, берет член в руку и дрочит, жестко и быстро, шепчет, облизывая губы: – Нравится? И от того, как пацан закатывает глаза, сглатывает и запрокидывает голову, не выдерживая, заливает белые грудь и живот спермой. Пиздец, разумеется, наступает не только дивану, но и футболке пацана – ожидаемо. Вадим так и говорит: – Ну пиздец, золотце. Доволен? – Нет, – отвечает хрипло. – Ты же меня так и не трахнул. Вадим смеется. – Вставай. И проваливай в душ. Футболку в машину закинь. Когда пацан уходит, прижимает ладони к глазам, пытаясь избавиться от ощущения, что подписал себе только что смертный приговор. Идет на кухню, ставит чайник, убирает все следы развлечений с дивана. Надо было сразу не тупить и идти на кровать. Пацан пришлепывает на кухню с распущенными волосами и в одних штанах. Чай с протеиновым батоном пьет, то и дело бросая взгляды на Вадима. И впервые, кажется, улыбается. Вадим даже думает, что показалось – тот прячет улыбку в кружке старательно, но глаза выдают. Вадим говорит: – Допивай и домой тебя отвезу. И даже не говори ничего: хочешь, чтобы охрана в особняке вопросы начала задавать? Пацан стреляет в него глазами, спрашивает: – А завтра приедешь? Вадим закатывает глаза. – А уроки ты когда делать будешь? Нет, давай в понедельник уже. У меня, в конце концов, тоже дела есть. Футболку щас свою тебе дам. Разумеется, после этого случая пацан нихуя не успокаивается и только входит во вкус. Если в бассейне он ведет себя более-менее прилично – только в душевой может, оглядевшись по сторонам, полезть целоваться, то «домашние» тренировки превращает в натуральный ад. Он выгибается, где не надо, безнадежно проваливает технику и требует внимания. Три недели Вадим успешно уворачивается от того, чтобы пацана трахнуть – хотя чем дальше, тем больше это похоже на торг с самим собой. Он подолгу пацана вылизывает, руками трогает, сосет ему – пацан нежный, податливый и сладкий. Себе дает один раз подрочить – а потом долго самому себе в зеркало в ванной клянется, что больше никогда. Вадим в прямом смысле и пальцем его не трогает, только чтобы не допустить ничего такого. В конце концов пацан говорит, когда Вадим везет его в бассейн днем в субботу: – Трахнешь меня? Я готов. Вадим, который уже слышал это раз двести, только вздыхает. – Я правда готов. Растянул себя. Вадим от неожиданности едва не въезжает в тойоту впереди. – Золотце, ты ёбнулся? Ты думал, я тебя не трогаю, потому что мне тебя растягивать лень? Пацан потерянно молчит. Вадим с ужасом думает: когда до пацана дойдет, какая власть у него в руках, что он делать будет? Это сейчас ему «любовь» глаза застилает, поэтому он относительно управляемый, а завтра чё? Он же Вадима легко сожрет. Вадим думает, что по-хорошему, конечно, надо бежать на хер обратно в Сирию или куда там, потому что ситуация выходит из-под контроля с каждым днем все больше. Проклиная все на свете, начиная со своей привязчивости и заканчивая «Икеей», просто до кучи, Вадим разворачивается через двойную сплошную и едет в сторону дома. Пацан улыбается. Ну конечно. До последнего думает: ты сам напросился. Так выебу, что больше не захочется. Ничего подобного, конечно. «Растянул» пацан себя на пару своих тонких пальцев. Вадим включает режим «один раз живем», долго пацана вылизывает, растягивает прямо по слюне, положив на спину, нежно целует кожу на бедрах, сам так проникается происходящим, что почти забывает, что и с кем собирается делать. И какие последствия его могут ждать. Перед тем, как войти, накрывает пацана собой, целует в губы, в шею, так, что пацан от реальности окончательно отключается. Даже здесь контроль не теряет – никаких засосов, хотя хочется уже поставить пацана раком, выебать, шею раскрасить вдоль и поперек, чтобы все видели. Чтобы знали: пацан принадлежит. Не в этой, блядь, жизни. Вадим отстраненно думает, что он не лучший вариант для первого опыта, конечно, пока туго втискивается внутрь. – Дыши, золотце, дыши, – повторяет, как заведенный. Пацан всхлипывает, но не отстраняется, дышит рвано. Ну хоть так. Потом открывает глаза, влажно блестящие не то похотью, не то непролитыми слезами, цепляется рукой за шею, говорит: – Я тебя люблю. Это здесь при чем, хочется спросить Вадиму. Но он отвечает: – Я тебя тоже, – и начинает двигаться, надеясь вытрахать из башки пацана это вырванное из глотки признание, которого на самом деле нет. После того, как отвозит пацана домой, впервые за очень долгое время напивается. И ловит дикую, почти суицидальную хандру. Достает телефон, листает список контактов, сам не знает, что хочет найти. Когда долистывает до буквы «П», долго смотрит на экран. Хочет написать: «Привет, Олег, прикинь: я опять в жопе». Только потом вспоминает, что писать уже некуда. Личное кладбище под ребрами, все дела. Пацан спросил его тогда, при первой встрече: «А вы можете найти». Вадим не просто может – найдет обязательно. У него там свои счеты. Пацану, правда, знать об этом необязательно. На следующее утро просыпается от звонка с незнакомого номера, на автомате отвечает, игнорируя звон в башке. Зовут в особняк к пацану. Говорят: хозяин приехал. Вадим бодро рапортует, что через часик будет. Когда окно вызова закрывается, видит чат с Олегом. Ни одно сообщение, конечно, не доставлено. Вадим перечитывает все свои ночные пиздострадания, усмехается и закрывает. Он не в первый раз так делает. Лучше писать мертвому Олегу, чем живым этим. То, что пришел пиздец, теперь уже точно, Вадим даже не сомневается. Это настраивает его на философский лад. Он даже пушку не берет – зачем? Захотят закопать – он и дернуться не успеет. Приезжает в особняк, неся на лице радость псины. Если бы у Вадима был хвост, он бы им повилял. Хозяин оказывается седым бурятом – а на фотках был чернобров и черноволос – с таким же, как у пацана, непроницаемым лицом. Принимает его в кабинете. То, что там нет ни одного головореза, ни о чем не говорит. Хозяин – Баатар – пожимает ему руку, чуть кланяется. – Вадим, здравствуйте. Наконец-то могу с Вами познакомиться – наслышан о Вас. Вадим улыбается скромно. Ждет, когда его уже придут убивать. – Я узнал, что Юма наняла Вас, недавно совсем, и, если честно, она, конечно, погорячилась. Даже не понимаю, почему Вы согласились на такую работу – при Вашем послужном. Впрочем, жаловаться не могу – Алтан очень изменился за то время, пока Вы с ним работали. Вадим кивает серьезно. Давай уже, старый хер, спроси, нахуя я с ним трахаюсь. – Я бы хотел предложить Вам вот что: нормальную работу на нас по основной Вашей специализации и денег… скажем, в пять раз больше. В качестве извинений. Вадим понимает, что не согласиться он не может: он же нормальный наемник, жадный до крови и денег. – В первую очередь, нужно будет съездить к Юме в Гонконг – она там не справляется. Думаю, месяца за три управитесь. Вадим понимает, что убивать сегодня пришли не его, а пацана. – Я согласен, – говорит Вадим и скалится довольно. Как хороший, правильный наемник. Жмут руки. Баатар говорит, улыбаясь: – Я надеюсь, Алтан не доставлял Вам проблем? Он у нас особенный. Мать ему много чего позволяла, распустила его совсем. – Не заметил ничего, обычный пацан, – отвечает Вадим, холодея. Это чё за намеки еще? – Ну и прекрасно. С завтрашнего дня его будет возить в лицей один из моих водителей, а Вам нужно будет подъехать в офис, чтобы оформить визу и билеты. – Давайте я его утром, хотя бы, отвезу, – говорит Вадим неожиданно для себя самого. – По тренировкам ему объясню, там. – Это не обязательно, там тренеры подключатся, не волнуйтесь, – говорит Баатар. И Вадим понимает, что все. Скалится, разводит руками и выходит из кабинета. Пацан стоит в другом конце коридора, смотрит с ужасом. Вадим думает, как ему жестами пересказать весь диалог. Получается, что никак. Поэтому он просто прикрывает глаза и мотает головой. По тому, как пацан сжимает кулаки, и как его губы вытягиваются в тонкую нить, делает вывод, что дед своей смертью точно не умрет. Пацан пишет ему вечером – ну серьезно, а вдруг палят? – «Что случилось?» «Улетаю в Гонконг работать по специальности. Предварительно на три месяца». «А я?» «А ты ходишь в школу, делаешь уроки и держишь девочек за руку». Вадим очень надеется, что любви пацана хватит, чтобы не пойти и не вывалить на деда полное содержание их «тренировок». Но тот пишет только: «Возвращайся. Я буду ждать. У меня др в апреле. И Евангелион не досмотрели». Вадим отправляет в ответ идиотский стикер. Думает: досмотрим еще. Думает: это я еще легко отделался. Или нет.