Пропала собака

Лакрица злодей — это общеизвестный факт. Это даже не поддается обсуждению, никто даже не задумывается об этом, все просто знают, что он злой, включая его самого. А раз он злой, он должен делать злые вещи. Пока все логично. Вот только почему-то при взгляде на расстроенное лицо Вельвета эта логика не успокаивает. Лакрица чувствует себя последним подонком и, если бы в любой другой ситуации его бы это обрадовало, то точно не сейчас, не в отношении Вельвета. Даже у злодеев должно быть чувство такта. У Вельвета пропала собачка. Лакрица знает, как они для него важны. Лакрица знает, но он на взводе после очередной неудачи, он злится на себя так сильно сейчас, и ему точно нет дела до какой-то тупой сбежавшей псины. — Ну наконец-то, — исходясь ядом, шипит Лакрица. — Что, не смог удержать поводок? Это низко — он жалеет о сказанном спустя секунду, но уже не может сделать ничего с произнесенными словами. Вельвет выглядит так, будто его ударили по лицу — не больно, но унизительно. Он смотрит пару секунд в ответ, сам похожий на несчастного щенка, а затем молча разворачивается и уходит. Лакрица ненавидит себя. Лакрица хочет найти самую глубокую расселину и сброситься в нее, потому что обидеть Вельвета — объективно самое худшее, что он мог сделать. И тут бы гордиться своим прогрессом в злодеяниях, только проблема в том, что делать этого он, вроде как, и не хотел. Ну, Лакрица — бездушное печенье с отвратительно горьким вкусом, можно только заново убедиться в своей бесполезности, как будто в первый раз. Лакрица выходит из дома — может, и правда искать глубокую расселину — и медленно бредет куда-то вперед. Вокруг вырастают деревья, сменяют друг друга, будто в причудливом хороводе, а затем расступаются в заключительном элементе танца, представляя взору широкое поле. Трава переплетается в ласковых порывах ветра с тонкими стебельками цветов, качающих своими яркими смущенными головами, и Лакрица бредет среди этого великолепия, будто призрак, приминая траву полами своего балахона. Он даже выглядел бы органично среди поля полного цветущих маков, если бы не вся нелепость ситуации. Надо же было сорваться на этого безобидного дурака. День и без того был максимально отвратным, да еще эта ссора явно не добавила положительных, мать его, эмоций. Лакрица знает, как Вельвета задевают комментарии о его правой руке, знает, что нельзя говорить подобные вещи, и он знает, как для этого тупого дрожжевого печенья важны его бисквитные псы, будь они неладны. Если быть честным, он очень хочет отмотать время назад, не говорить этого, а лучше поныть о неудачном дне, попить вместе чай и, может, даже пойти помочь искать потеряшку. Впереди шелестит трава, стелется перед чем-то, движущимся навстречу. Заросли маков податливо расступаются, и из них высовывается собачья морда. Отвратительный слюнявый тортик. Лакрица ругается вслух. Если карма существует, она определенно ненавидит его. Лакрица смотрит на собаку, собака смотрит на него, мигает глазками-бусинками, машет коротеньким хвостом. Тявкает. — Замолчи. — кривится Лакрица. — Какого хрена ты удрала? Как ловить тортиковых собак? У Лакрицы нет с собой ничего подходящего, кроме пары рук и собственной одежды, но он даже не успевает запаниковать, потому что собачка послушно топает за ним следом, практически не отходя ни на шаг, и преданно смотрит в глаза. У Лакрицы по спине бегут мурашки. Но он мужественно ползет обратно в сторону дома, оглядываясь на потеряшку, чтобы не вздумала теряться вновь. И они даже вполне успешно доходят до места. Вельвет сидит на улице у двери, рисует палочкой собачек на земле. И поднимает голову на звук шагов. — Это… — Лакрица останавливается в паре шагов, неловко мнется. — Собака твоя… Собака тем временем жует подол измазанного землей балахона, и Лакрица сдерживается, чтобы не пнуть ее. Вельвет моргает и расплывается в улыбке. — Ты нашел! — он шагает ближе, садится перед собакой на корточки, треплет по кремовой макушке, пытается отцепить от чужой одежды. Ласково ловит собственной тортолапкой, поднимая в воздух сразу всю. Собачка недовольно ворчит и пытается выбраться обратно в сторону Лакрицы, который, морщась, отходит на пару шагов. — Я хотел попросить тебя помочь поискать ее, — говорит Вельвет, — Потому что ты ей нравишься. — говорит Вельвет. Лакрица моргает. Тишина повисает неловкая, как будто вышло двое специально обученных людей, и повесило ее на бельевые пришепки, пока эти двое стояли и ждали своих реплик. Но Лакрица текст явно не учил. — Ты, в общем… За то, что я сказал… Из… — Лакрица запинается, его лицо невольно искривляется так, будто он кусочек самого себя откусил и не сказать, чтобы понравилось. — Из-з…з-з-з… Из-з-зви… Вельвет вдруг смеется. — Ладно. — говорит он и улыбается. — Не волнуйся, ты мне все еще нравишься. Пойдем лучше сидеть в обнимку и пить чай? Лакрица облегченно вздыхает. Сидеть в обнимку и пить чай он любит больше всего. Кроме, разве что, Вельвета. А извиняться и не огрызаться по пустякам он тоже обязательно научится, но сделать это можно будет чуть-чуть попозже, уложив в кроватки всех собак.