N&N

Нил держит в руках ракетку. Она совершенно простая, оранжевого цвета, без лишних изысков или принтов. Вместе с ней они выиграли свою первую игру. Его пальцы подрагивают, крепко держась за рукоять. Форма пропиталась потом, а на коленях розовеют свежие следы царапин. Нил смотрит через окно на черное небо, с одинокой луной, выплывшей из облаков. Натаниэль стоит в стороне, как и всегда. Руки, скрещенные на груди, в недовольстве поджатые губы, валяющаяся под ногами ракетка. Он не любит мешать чужой игре, не тогда, когда Нил так сосредоточен. Лишь наблюдает, как Джостен продолжает сбивать конусы, прерывисто дыша. Вероятно, Натаниэля уже давно заметили, просто не подают виду. В конце концов, Нил умный, способный мальчик. Его шаги Джостен определяет моментально, как бы бесшумен Нат не был. Нил наблюдателен, особенно, когда это касается Натаниэля. Чужой телефон вибрирует в кармане куртки. Ему даже не нужно смотреть на экран, дабы понять, кто в такой час пишет Нилу. Тот ведь снова ушел на корт никому ничего не сказав, оставив телефон на столе. А Лисы как всегда слишком… взволнованы. Натаниэля забавляет тот факт, что они считают Нила маленьким беспомощным щеночком, неспособным функционировать без чужой опеки. Они кутают его в мягкий плед, подсовывая под руки горячее какао, с опаской поглядывая на Натаниэля. Словно угрозу из них двоих представлял только он. Абсурд. На деле же Нил может постоять за себя. Лисы не знают его так хорошо, как знает Натаниэль. Они никогда не сталкивались с искрой безумия в чужих глазах, никогда не видели то, что из себя представляет настоящий Нил Джостен, которого они так лелеют, словно маленького ребенка. Но больше всего злит не посторонняя забота, совсем нет. Гораздо сильнее раздражает тот факт, что Нил позволяет им так считать. Натаниэль никогда этого не понимал и не принимал. Показать свои слабости, мягкость характера — смерть. И привязываться к посторонним людям, чьи жизни можно растоптать не прилагая особых усилий — глупость. Натаниэль однажды привязался. Почти мгновенно, стоило только увидеть каштановые волосы. И делать это он больше не намерен. Раздается последний стук ракетки о мяч. Натаниэль поднимает голову. Все конусы сбиты, рассыпаясь по полу неровной шеренгой. Ты славно потрудился. Отдохни, мой милый мальчик. Прикосновение к плечам почти невесомое. Чужие каштановые волосы мокрые от пота, но Натаниэль не отказывает себе в удовольствии зарыться в них пальцами, массируя кожу головы, позже вновь возвращая руки на напряженные плечи. Его мальчик, в самом деле, не справляется. Из них двоих Джостену всегда было гораздо тяжелее справляться с нагрузкой. После долгих лет в бегах гораздо труднее приловчиться к ракетке. Натаниэлю хочется укутать чужое тело в кокон, яростно шипя на каждого, кто посмеет подойти. Веснински знает, насколько сильно Лисы уматывают Нила, знает, что он предпочел бы свернуться калачиком под боком Натаниэля, а не тащиться в чертовы «Райские Сумерки», глазеть на чужие пьяные рожи. Нат все еще помнит охвативший его гнев, когда мальчишка заявился в общежитие автостопом. Грязный, помятый, с спутанными волосами и поволокой в глазах. Нат тогда зажегся, словно спичка, готовясь разрушить жизнь каждого, кто посмел опоить Нила. Лишь благодаря внимательным карим глазам и осторожным прикосновениям к волосам, сопровождаемых заверением «я в порядке», Нат смог сдержаться. Но это не значит, что его внутренняя злоба пропала. Первый поход в клуб, и поглядите, что они посмели сделать. Натаниэлю пришлось купить им машину сразу после этого случая, пропуская мимо ушей все вялые отговорки Джостена. Деньги «горячо любимой» матушки Нила наконец пригодились хоть где-то. Нил — яркий огонь, притягивающий других. И будь Натаниэль проклят, если позволит кому-то огонь этот погасить или прибрать к рукам. Нат, честно говоря, не любит делиться. Конечно, он видит все взгляды, направленные Эндрю Миньярдом на Джостена. Голубые глаза презрительно щурятся, отмечая чужую заинтересованность. Он правда старался дать ему понять, что стоит отвалить, оставить их в покое. Но Миньярд все равно взломал сейф, копаясь в их общей папке, будто это сможет что-то доказать. Было до абсурда смешно разглядывать папку, замечая нелепые попытки скрыть тот факт, что ее трогал посторонний. Натаниэля пугал тот рев, нарастающий в ушах, когда он понял, что их личные вещи посмел тронуть другой человек, никак с ними не связанный. Его грудь горела, когда он направлялся в комнату гребаного Миньярда, сжимая кулаки до побелевших костяшек. Он был готов сделать нечто непоправимое, то, из-за чего им, вероятно, пришлось бы бежать из страны. В тот день Эндрю Джозефу Миньярду в очередной раз повезло, что перед глазами Натаниэля возник Нил, преданно заглядывая в источающие холод глаза. Он шептал на ухо какие-то глупости, прижимаясь макушкой к груди, уводя прочь из общежития. Натаниэль плавился от этой преданности, отчаянно наслаждаясь. — Остынь, — легкий шепот на ухо, со спины. Натаниэлю нравится то, как Нил расслабленно выдыхает под его руками. Его тело расслабляется под касаниями, становится мягким, словно желе, — Зачем ты здесь? Уже поздно. Пошли обратно. — Кевин Дэй, — едва шевеля губами, произносит Нил. Вместо тысячи слов. Ему трудно говорить, сосредоточиться, мыслить. Вероятно, на поле он уже более трех часов, по наставлениям бывшей двойки. Дэй не дает форы, уделяя все свое свободное время им двоим. Благодаря ему Нил действительно стал лучше, сильнее, ловчее. Кевин то еще дерьмо, но он единственный, кто заслуживает хоть какое-то одобрение Натаниэля. Нил кладет голову ему на плечо, устало вздыхая. Натаниэль не скрывает то, насколько сильно зависим от прикосновений Нила. На самом деле, об этом совершенно легко догадаться, стоит лишь взглянуть на них вне поля. Ему нравилось обнимать, сжимать, целовать всего Нила Джостена. Он знает, что, вероятно, Лисы начинают наконец понимать, насколько Джостен для него важен. Они цеплялись друг за друга, словно якорь, принимая недостатки друг друга. — Оставь, — Натаниэль проводит вдоль чужой руки, касается каждого шрама, ведя пальцы к сжатой ладони. Ракетка мягко опускается на пол. Нил разворачивается, а его карие глаза смягчаются, становясь похожими на расплавленный шоколад. Нил всегда смотрит, смотрит, смотрит, только на него, прямиком в глубину глаз, забирается в самую душу, не желая уходить. Никакие блондины с ножами не смогут отобрать у Натаниэля Нила, очевидно, что нет. Они слишком сцеплены вместе, слишком сильно погрязли друг в друге, слишком многое прошли, чтобы искать других. Нил любовно оглаживает шею Натаниэля, слегка царапая кожу короткими ногтями. — Я не хочу в общежитие. Я не хочу обратно в комнату Мэтта и Сэта, — он закусывает губу, — Мы не спали в одной кровати почти месяц. Нил определенно капризничает, утрируя. Они не спали вместе около недели и пяти дней. Натаниэль запомнил точно, не мог не. Им обоим гораздо сложнее спать по отдельности, слишком привыкли друг к другу. У Натаниэля вечно холодные руки, которыми он любит цепляться за плечи Джостена, а Нил всегда устраивает свои горячие ладони на животе Веснински. Идеальная совместимость, черт возьми. Ночуя в очередной раз в комнате Мэтта, смотря на соседнюю кровать, где спит Нил, он не может думать ни о чем, кроме сладковатого запаха его тела. Но он так же знает, что Нил тоже. Тоже сходит с ума, тоже мечтает о моментах близости, тоже желает. Именно поэтому они едут в ближайшую гостиницу, слушая стук капель дождя о стекло. Идиллия.