Жертва

Глеб с трудом разлепил глаза и огляделся. Комната была залита ярким светом, отчего все детали вчерашней попойки еще сильнее бросались в глаза. Гора пустых бутылок вперемешку с пачками от сигарет на полу. Посередине комнаты валяется перевернутая пепельница с высыпавшимися окурками. Заляпанный чем-то липким стол в углу, напротив, на диване в обнимку валялись 2 пьяных тела, громко храпящих в унисон. Картина не вызвала у Глеба воодушевления поэтому он снова откинулся на подушку, надеясь, что когда он в следующий раз откроет глаза, этого бардака здесь уже не будет. Однако вновь заснуть у него не получилось, сну мало способствует храпение двух мужиков прямо под ухом, поэтому промучившись пятнадцать минут, Самойлов сердито сел на кровати. Голова просто раскалывалась, перед глазами все плыло, тело наполняла неприятная тяжесть, да и привкус во рту оставлял желать лучшего. Все признаки похмелья на лицо. Глеб пошарил на полу босыми ногами, но тапочек на привычном месте не оказалось, пришлось нагнуться и заглянуть под диван. От этого в глазах окончательно потемнело, а к горлу подступил комок. - Твою мать – плюнув на тапочки, мужчина зажал рот руками и бросился в туалет. Спустя десять ужасных минут, он выбрался из уборной, держась рукой за стену. Его все еще немного пошатывало, но чувствовал он себя намного лучше. Также по стенке Глеб добрался до кухни, где ему предстояло еще раз удивиться разгрому, который они вчера умудрились натворить. Здесь бутылок и окурков было в два раза больше, и как будто всего остального мало, в раковине, возвышалась огромная гора грязной посуды. Решив, что об уборке он подумает позже, Самойлов налил в чайник воды и поставил на плиту. Нестерпимо хотелось курить, и Глеб подошел к столу, надеясь найти полную пачку, однако как назло сигарет нигде не оказалось. Выйдя из кухни, он направился в соседнюю комнату и подошел к дивану, где спали Костя и Валера. Аркадин развалился почти во всю ширину и Костя, спавший с краю, почти сполз на пол. Глеб наклонился и потряс Бекрева за плечо. - Костя подъем – тихо позвал он, на что Бекрев отмахнувшись от него рукой и перевернувшись на другой бок, спокойно продолжил спать. - Бекрев! – громко крикнул Глеб клавишнику в ухо. Перепугавшись, Костя резко развернулся и скатился с дивана. - Какого хрена? – тут же вскочил Костя и уставился на Самойлова, чуть подслеповато щурясь – Глебсон ты чего творишь? - Тебя бужу! Напились вчера, всю квартиру разгромили, еще и дрыхнете внаглую! – начал заводится Глеб. - Мы все вместе напивались, и квартиру громили тоже вместе. Так что не мы одни виноваты, что у тебя здесь срач такой. Кстати большая часть из этого срача уже здесь была – зевнул Бекрев и кивнул на кучу бутылок в углу. - Хороши друзья – фыркнул Глеб. - Не переживай, я помогу убраться. Только давай чай сначала попьем, а то во рту, будто кошки насрали. Чайник как раз к тому времени успел вскипеть, и Глеб засуетился на кухне, отыскивая чистые чашки. Таковых не обнаружилось, поэтому пришлось вымыть пару, валявшихся в раковине. Костя тем временем вальяжно развалился на стуле и наблюдал. Худой, в черной застиранной футболке, с торчащим ежиком, Самойлов абсолютно не выглядел привлекательно, скорее наоборот, но почему так тепло на душе, почему черт возьми так бьется сердце, когда смотришь в эти голубые глаза с чуть припухшими веками. Костя не мог ответить на эти вопросы, он уже научился принимать свои чувства, как данность. Хотя тогда, 3 года назад, впервые поймав себя на том, что думает о Глебе совсем не как о друге, очень испугался. И кинулся в омут любовных страстей с головой. Менял любовниц, как перчатки, потом, когда понял, что это не помогает, нашел постоянную подругу, но и с ней не смог продержаться долго. Затем лекарством стал алкоголь. Бекрев просто не мог поверить, что он, который всегда считал себя отъявленным натуралом, способен испытывать чувства к мужчине. Но время шло, а его чувства не менялись, наоборот все больше и больше он проникался к этому человеку уважением, доверием, симпатией и впоследствии любовью. Бывали моменты, когда Костя был опасно близок к признанию, когда все доводы рассудка оставались за бортом, но всегда что-то останавливало его. А после вчерашней ночи Бекрев понял, что он никогда не наберется сил все рассказать. Все началось как обычно. После репетиции Глеб предложил зайти к нему, выпить по бутылочке пива. Все прекрасно понимали, что одной бутылочкой дело не окончится, поэтому Змей, предупредив всех, что с утра репетиция, поспешил ретироваться. Вышло, как Костя и предполагал, началось с пива, а закончилось водкой. До двенадцати все было отлично, они мирно сидели втроем, выпивали, закусывали, болтали о чем-то. Водки было выпито уже прилично, в голове слегка шумело. Телевизор,стоявший в углу, был настроен на какой-то музыкальный канал, на него мало обращали внимания, но вдруг раздались до боли знакомые аккорды. «Сказочная тайга». Костя заметил, как напрягся Глеб. Руки сжались в кулаки, нижняя губа прикушена. Самойлов молча наполнил рюмки и чокнувшись со всеми, выпил. Валера не заметивший, перемену в поведении Глеба продолжал что-то рассказывать, не замечая, что его уже никто не слушает. Глеб погрузился в свои мысли, а Костя очень пристально на него смотрит. Песня уже давно закончилась, а Глеб все пил стопку за стопкой. Наконец он встал и вышел из кухни. Подождав немного Костя, отправился вслед за ним. Самойлов стоял на балконе и нервно курил. - Ты из-за «Тайги» так расстроился? - спросил он. Глеб вздрогнул. - С чего ты взял? - Я же вижу твою реакцию. До этого все было нормально. Глеб я твой друг, ты можешь мне рассказать все, что с тобой происходит. Самойлов резко обернулся и встретился взглядом с Костей. В глазах у одного можно было прочитать бесконечное понимание, у другого, сомнение. Наконец Глеб вздохнул и отвел, так обжигавший Костю взгляд. - Я думал, что уход из «Агаты» прекрасная идея. Мне хотелось творить одному, без ограничивающих рамок, которые мы с Вадиком установили,и первое время я действительно радовался, как ребенок. Я мог писать о чем захочу, зная, что все мои песни войдут в альбом без малейших исправлений. Я очень долго этого ждал. Но время шло, и вся эта радость испарилась. Мне не хватает «Агаты», ее песен, но больше всего мне не хватает Вадика. Нельзя всю свою жизнь быть постоянно с человеком, а потом просто прекратить общение. Ты знаешь, Кость, я ведь люблю его. Правда люблю. Но моя гордость не позволяет мне извиниться и признать свою ошибку. Признать, что уход из «Агаты» было моей самой дерьмовой идеей. – язык у Глеба заплетался, и монолог вышел скомканным и невнятным, но Костя понял. Понял, что Глеб всегда будет принадлежать одному человеку, и счастливым его может сделать только этот, единственный человек. И, что места Косте Бекреву в сердце Глеба нет и не будет. Ни слова не говоря Костя вышел, и направился на кухню. - Давай выпьем, Валер – сказал он наполняя стакан. Через некоторое время пришел и Самойлов. Тягостное молчание затягивалось и в конце концов Аркадин надоело пить в тишине и он пожелав всем спокойной ночи удалился. Еще пару стопок спустя, Бекрев протянул Глебу телефон. - Позвони ему. - Кому? – сделал вид, что не понял мужчина. - Ты прекрасно знаешь кому. Глеб я знаю, как это трудно победить гордость. Но поверь мне там, где речь идет о любви гордости не место. Я вижу, как ты страдаешь. Просто позвони, и извинись. Вадим всегда примет тебя. – сколько же усилий потребовалось от Кости, чтобы это сказать. Самойлов поднял туманный взор на друга и Бекрев увидел в этом взгляде безумную надежду. Если бы не алкоголь возможно Глеб никогда бы так и не осмелился набрать номер брата, но сейчас все можно было вернуть. Костя подошел, вложил ему в руки телефон и вышел из кухни. Уже из коридора он услышал неуверенное: - Алло, Вадик? Это я. Бекрев медленно сполз по стене. И вот теперь он сидит и смотрит на Глеба разливающего чай по бокалам. На столе зазвонил телефон, на дисплее высветилось «Вадим». Самойлов кинулся к трубке. - Вадик привет! – на лице Глеба расплылась счастливая улыбка.