Перчатки
Шапки, шарфы, капюшоны — всё это было необязательно, почти ненужно, даже посреди зимы. Но вот перчатки носили все жители нового мира. Даже летом. Даже во снах. Девяносто два года назад пришла Болезнь, девяносто два года назад испуганное человечество стало укрываться всеми средствами защиты, какими только могло. С тех пор минул почти век, никто (...ну, почти никто) уже не носил костюмы химзащиты или хотя бы просто респираторы на постоянной основе — только неиммунные, только при непосредственной угрозе заражения. А привычка носить перчатки осталась. Конечно, можно было выйти на улицу и без перчаток — никто бы не осудил, не стал бы громко ворчать или тихо шушукаться, не вызвал бы полицию. Но как-то это было... неправильно. Голые руки — это было для безопасных мест. Для близких людей. Тёплая, слегка шершавая кожа, нежное — почти осторожное, почти невесомое — прикосновение. Ладонь замирает на щеке, но вот она скользит дальше, пальцы задевают ухо, зарываются в густые рыжие волосы. Осторожность превращается в уверенность, ласкающая рука надавливает на затылок. Разрешение-просьба. Рейнира не надо просить, он ждал этого момента — и наклоняет голову чуть вперёд, чуть вбок. Целует Онни. Вторая рука Онни — тоже обнажённая — крепче притягивает Рейнира за талию. Перчатки с развязанными ремешками валяются где-то в стороне, на мягком мху. Сейчас они абсолютно не нужны.Имя
Имя скальда-водителя он вспомнил не сразу: маленькая, кругленькая... ах да, Туури! Имя её кузена он вспомнил неправильно — с чего вдруг решил, будто его зовут Лулли? У Рейнира была плохая память на имена. Зато хорошая память на лица — потому старшего брата Туури он узнал сразу же. Даром что этот старший брат впечатал его в скалу и, кажется, собирался поджарить магией, горевшей в его ладонях ярко, как молния, спустившаяся с небес. Рейнир никогда не помнил своих снов. Но увидев утром семейную фотографию Хотакайненов, в первый раз вспомнил свой сон — и во второй раз вспомнил брата Туури, теперь не во сне, а наяву. Кажется, Лу... Лалли звал его Онни?Голос
У Рейнира плохая память на имена, зато хорошая — на лица. И на голоса. Когда Туури подбегает к жужжащей рации, щёлкает тумблерами, выходит на связь, Рейнир сперва понимает обмен репликами на исландском, а затем не понимает ничего. И дело тут не в помехах, не в расстоянии до рации, не в отсутствии наушников. Дело в том, что второй собеседник Туури говорит не на исландском; и не на датском, или норвежском, или шведском — языках, в которых Рейнир мог бы разобрать хоть что-нибудь знакомое. Из динамиков доносится абсолютно чужая речь. Но не чужой голос. Голос, который Рейнир ни разу не слышал наяву — зато слышал во сне. *** Голос — оружие магов. Заклинение не сработает, если не будет спето. Иностранные маги могут себе позволить записать-зарисовать свои магические символы заранее, и те спокойно будут ждать нужного момента. Финская магия — иная, она творится здесь и сейчас. Голос — связь магов. Если хочешь отыскать кого-то из своих близких в мире снов — позови его. Возможно, он услышит: ни границы, ни расстояния не станут преградой. Возможно, нет; особенно если вы разминулись в двух мирах. Онни не спит, когда призраки нападают на вездеход, когда Туури взвизгивает от страха и пытается увезти товарищей как можно дальше от невидимого неведомого, когда Лалли кричит от боли под ударами хищной тьмы, когда Рейнир падает на колени одновременно во сне и наяву и отчаянно просит призраков уйти, умоляет кого-нибудь помочь. Молитва-заклинание того, кто не умеет ни молиться, ни заклинать. Зов, обращённый ко всем и ни к кому. «Мне нужна помощь!» Онни не спит. Онни далеко-далеко. Онни не исландский маг. Но он слышит голос — узнаёт, понимает. И маг-филин летит в чужой сон, в чужую магию. К не-чужим людям.Различия и пересечения
«Спасибо за прошлую ночь, это было потрясающе!» Услышав это, Онни не находит ничего лучше, чем отмахнуться: «Да, да». Финские маги благодарят иначе — если вообще считают нужным. Одобрительный кивок наставника или «Хорошая работа» товарища как высшая похвала; сдержанное «Мгм» как приличествующий ответ. Исландскому магу, который только что назвал исландское произношение Онни плохим, плевать на приличия. Или он к ним не привык. Или просто о них не знает — особенно в том, что касается магии: одно только беспардонное вторжение в чужие сны чего стоит... Спустя ещё минуту выясняется, что исландский маг, которого Онни считал коллегой, быть может, даже равным себе, не знает вообще ничего. Ни о датских призраках, ни о финской магии, ни о своей родной. Он работает на ферме. С овцами. Это открытие разочаровывает. И Онни так и говорит. Исландский маг покаянно извиняется. Его извинения раздражают. Онни говорит и об этом. А также говорит, что исландский маг всё ещё может помочь ему разобраться в происходящем. И они продолжают — ищут взаимопонимание, точки пересечения. Исландский маг не видит то, что видит Онни: его магия работает иначе. Сам Онни не знает ничего об исландских рунах и богах. Внезапная просьба исландского мага научить его паре заклинаний звучит абсурдно — они двое всё равно что из разных миров. ...и всё же когда через несколько недель исландскому магу оказывается нужна помощь с исследованием чужого — опасного? — пространства сна, он приходит именно к Онни. И Онни даже не ощущает его вторжение в свои тщательно укреплённые границы, пока исландский маг не будит его тычком в плечо. А затем не ощущает ни малейшего желания идти в «странный и пустой дом» — и исландскому магу настоятельно не советует. Однако в этот раз исландский маг... ладно, Рейнир: Онни запомнил его имя так же, как его лицо и его голос, хотя Рейнир до сих пор сразу после приветствия спрашивает: «Помните меня?», будто опасается быть забытым. Так вот, в этот раз Рейнир не сдаётся так легко, как в прошлый. Он вообще не сдаётся. И затаскивает-таки Онни в чужой сон, толкая прямо по воде — исландские маги умеют и такое?.. Финские маги не объединяются с исландскими: они слишком разные, слишком далеки друг от друга. Один конкретно взятый финский маг объединяется с одним конкретно взятым исландским: они очень разные, они очень далеки друг от друга... но это совсем не преграда.(шутка)
Рейнир горячо поблагодарил Онни за прошлую ночь. Затащил в церковь. Познакомил с родителями. Поселил у себя дома. «Почему у меня такое чувство, будто я упускаю что-то важное?» — подумал Онни.«В пятый раз тебе говорю...»
Ничто не могло убить оптимизма Рейнира. Даже то, что пыталось убить его самого. Свет нового дня отогнал угрозу, отогнал страх — и помог разглядеть в событиях минувшей ночи как минимум одну хорошую сторону: Рейнир впервые увидел в деле настоящего финского мага, могучего, бесстрашного, обернувшегося филином и изгнавшего убийственную тьму! Это было круче, чем любое приключение братьев и сестёр. Даже Бьярни, любивший подбавить драматизма в свои истории, ни разу не рассказывал ничего похожего. В их первую встречу — тогда, во сне — брат Туури (Онни, да?) был очень приятен в общении, поблагодарил Рейнира за помощь, и вообще. Может, удастся поговорить с ним ещё?.. *** ...кто-то сказал «Онни Хотакайнен»? Неся стопку тарелок мимо радиорубки, Рейнир услышал, как Миккель представился «одним из коллег вашей сестры». Кто ещё мог быть братом Туури по ту сторону радиосвязи, если не тот самый маг?! Поставить куда-нибудь тарелки и освободить руки было делом пары секунд. Уговорить Миккеля — «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» — отдать наушники и уступить место перед рацией тоже оказалось несложно. И вот наконец долгожданный голос... с неожиданным кошмарным — то есть своеобразным — акцентом. Произношение Онни стало первым, но отнюдь не последним (и не главным) обескураживающим моментом. Рейнир повёл себя так глупо, не сказав про человеческое происхождение призраков сразу... И не сумел увидеть или ощутить природных духов вокруг себя. И разочаровал Онни признанием, что ровным счётом ничего не смыслит в своей собственной магии. И неуместно извинялся. И оказался не в силах помочь, непригоден даже к самому крохотному из финских заклинаний. На смену восторженному энтузиазму пришла растерянная грусть. Но Рейнир не привык долго унывать. К тому же Онни рассказал ему столько интересного и дал такие полезные советы! Надо бы хорошенько покопаться в памяти: ну-ка, как там тётушка чертила гальдраставы для защиты овечьей отары?.. *** Рейнир привык быть младшим братом — но давно отвык от того, чтобы с ним «нянчились». Однако Сигрюн называла остававшегося приглядывать за ним и Туури — неиммунными, не обученными для боя — члена команды именно «нянькой». И на пушечный выстрел не подпускала неиммунных к настоящим приключениям. Что ж, зато у Рейнира было время упражняться в черчении гальдраставов. И караулить рацию: когда та снова оживёт, когда кто-нибудь — вот бы Онни, вот бы Онни! — снова попытается выйти с ними на связь? И иногда Рейниру везло: — Привет, помните меня? — В третий раз говорю: да, я всё ещё тебя помню, — устало отозвался финский маг. — Как там Туури и Лалли? Туури опять попросила Миккеля отвлечь Онни — Рейнир, поспешивший к рации, застал эту сцену. Лалли опять отправился с Сигрюн и Эмилем на дневную вылазку после своей одиночной ночной. Вряд ли бы хоть одна из этих вестей была тем, что Онни был бы рад услышать. — ...Эй? Эта штука опять отключилась? — нарушил тишину не дождавшийся ответа Онни. Он почему-то из раза в раз обрушивал на рацию мрачные подозрения — это стало почти такой же привычной частью разговоров с ним, как приветственное «Помните меня?» Рейнира. Может быть, финский маг не доверял шведской технике. Может быть, просто не привык общаться на расстоянии — особенно со своими близкими. Тем более без посредства магии. — Хорошо, с ними всё хорошо! — поспешил ответить Рейнир с чуть большей радостью, чем испытывал на самом деле. — Туури с головой погрузилась в конспектирование очередной книги — нам в последнее время так везёт на библиотеки и антикварные лавки! Лалли отлично проявляет себя и как ночной разведчик, и вообще, капитан очень им довольна. — Мгм, — это недослово Онни использовал чуть ли не на все случаи жизни; сейчас оно означало облегчение и одобрение. — Тогда до свя... — Погодите! — оборвал его прощание Рейнир. Ведь он ещё не успел спросить мага ни о чём магическом. Особенно о мрачно-насущном. — Те печальные призраки... Нет-нет, они не гонятся за нами, ничего такого! По крайней мере, никто — даже Лалли — не видел погони. Но... — Рейнир задумался, как бы лучше описать своё ощущение, которое не было видением, но всё же казалось чем-то большим, нежели обычное беспокойство. — ...тебе кажется, что они вас преследуют, — мрачно договорил за него Онни. — Что ж, вполне возможно: я лишь отогнал их, а не упокоил. А неупокоенные и целеустремлённые духи, особенно людские... Онни, похоже, всегда говорил то, что думал; а мысли у него всегда (или почти всегда) были не очень-то оптимистичными. Но за каждый разговор Рейнир был ему благодарен — и с нетерпением ждал следующего. А сам Онни... Вряд ли он ждал разговоров с Рейниром — он выходил на связь, только чтобы пообщаться со своими сестрой и кузеном. Или хотя бы узнать новости о них. И всё же он не реагировал на Рейнира так, как на Миккеля: «Можно мне переговорить хоть с кем-нибудь другим?» — и Рейнир решил считать это добрым знаком.Шея
Руки Онни на удивление часто оказывались вблизи шеи Рейнира. Ладно там гневно схватить за грудки, чтобы впечатать в камень или в дерево, — но и от пастора-призрака он оттаскивал Рейнира за шкирку, и из её церкви пытался увести, положив ладонь на загривок. Почти приобняв. Пожалуй, это самое близкое к объятиям, что между ними тогда было. Сейчас Рейнир ощущает, что Онни любит обниматься — особенно когда точно знает, что его объятиям рады, ждут их, откликаются на них. А ещё Рейнир замечает, что его мысли на удивление часто устремляются к шее Онни — со спины защищённой отросшей шевелюрой и лохматой накидкой, зато спереди открытой так, что даже видны ключицы. Такие же округлые, как кадык, как скулы... — Мгм? —Онни находит компромисс между желанием спросить и нежеланием тратить лишние слова, когда замечает долгий взгляд Рейнира. Рейнир за время знакомства с Онни научился в нужные моменты обходиться не то что без своего привычного многословья — вообще без слов. Он просто делает шаг навстречу, откидывает капюшон, который Онни пока не успел снять сам, мягко проводит пальцами по шее. А затем приникает к ней губами, ведь так — ещё лучше.Магия утерянная, но не забытая
Хорошая память — не бонус, а необходимость. Для мага она нечто среднее между сокровищницей и арсеналом. Как иначе хранить знания, которые передаются лишь из уст в уста, от наставника к ученику? Как верно, без искажений и без запинок, петь заклинания? Промах в заклинании — не то же, что промах в стрельбе: это не впустую истраченная попытка, это прямая угроза и для мага, и для тех, кому он пытается помочь. Магия редко прощает ошибки. Талант к иностранным наречиям в их семье полностью достался Туури. Зато Онни получил дар видеть и слышать духов, взывать к богам. Он старался узнать и сберечь каждую крупицу знаний, связанных с магией, пусть даже косвенно, пусть даже исподволь. Пусть даже с чужой и забытой. Когда Рейнир потащил его в «странный пустой дом», Онни приготовился к худшему. Но в кои-то веки его опасения не подтвердились. Страх отступил, на смену ему пришла спокойная уверенность в своей памяти, в своём контроле над ситуацией, уголки губ сами собой чуть приподнялись в намёке на улыбку. Онни вспомнил то, чего никогда не видел вживую, о чём лишь читал и слышал. Странный пустой дом оказался храмом одного из богов старого мира. Бога, которого почитали тысячу лет на родине Рейнира, восемь веков — на родине Онни (какой прок от этих чисел? Да никакого. И всё же приятно говорить о том, что хорошо знаешь, делиться знаниями с тем, для кого они в новинку). Угрозы не было; смысла оставаться — тоже. Можно было — нужно было! — как можно скорее уйти, вернуться в укрытие собственного пространства сна. Ослабивший бдительность Онни повернулся к выходу. И проморгал опасность. «Здравствуйте», — поздоровался Рейнир с замершей в дверях женщиной. У него что, совсем инстинкта самосохранения нет?! Ещё бы с теми призраками-убийцами здоровался! Впрочем, после словесного столкновения с женщиной в чёрном и безмолвного — с Рейниром Онни был вынужден признать, что их приход в её сон не такая уж ошибка. Женщина была слабым магом забытого бога — и всё же её сил хватило, чтобы продержаться между смертью и посмертием девяносто лет. Вдруг она правда сумеет помочь? ...Да и пирожные у гостеприимной покойницы оказались весьма недурны.Разница ритмов
Онни: Нам пора уйти отсюда. Пусть ничто нас не задержит На пути по сонным водам, По дороге в безопасность... Рейнир: Чую, где-то здесь ответ, Как избавиться от бед. Надо лишь напасть на след... Ой, привет!«Развлекайтесь»
Иногда Онни становилось интересно — достаточно, чтобы спросить, чем занимаются Лалли с этими двумя иностранцами или Рейнир и Лалли с этим его шведом. Недостаточно, чтобы самому присоединиться к очередным глупостям. Получив ответ, он бросал на прощание: «Нет, спасибо; развлекайтесь» или «Ладно, развлекайтесь» и отдрейфовывал куда подальше, словно маленький айсберг или просто обломок льдины в холодной воде. На сей раз внимание Онни привлекла карточная игра. Правил которой, как вскоре выяснилось, ни знал ни один из трёх игроков. Типично. Ещё типичнее был настрой Рейнира: незнание правил освобождает от связанных с ними ограничений! Или даже не освобождает (ведь чтобы освободить, нужно сперва сковать, а уж скованным Рейнир точно не был), а позволяет поступать так, будто этих правил вовсе не существует. Примерно так же Рейнир вёл себя в мире снов — творя невозможное (во всяком случае, по меркам финских магов), даже не подозревая, что оно невозможно. Погрузившись в размышления, Онни упустил момент, когда посиделки превратились в полноценный обед. Чуть ли не все столы были заняты людьми, а люди были заняты делом: норвежка-капитан вгрызалась в первый из четырёх лежавших на её тарелке запечённых окорочков, дозорный маг крошил свежие булки и кидал в окно своим чайкам, Лалли доедал вторую порцию, Рейнир... всё ещё пытался разобраться в неизвестных правилах неизвестной карточной игры. Мир и покой; даже череп тролля-лося на стене выглядел почти уютно. Всё пережитое было ради того, чтобы прийти... к этому? В Кеуруу Онни превыше всего ценил ощущение пусть настороженной, но всё же защищённости. Надёжной отгороженности от Тихого мира. Там Туури, Лалли и Онни были в безопасности; там Онни был армейским магом. Там было его место. Вернувшись из Тихого мира назад к людям, в мирное маленькое поселение, Онни больше не испытывал согревающего чувства защищённости (да и остальные чувства как-то утихли, потускнели — уже не яркие всполохи, а истаивающий после них дым). И не находил себе места: неприкаянно бродил, руки в карманах, усталый взгляд из-под отросшей чёлки, без особой цели, без особого смысла. Слова здоровяка датчанина, дескать, обед придуман для того, чтобы люди в это время ели и набирались сил перед новыми свершениями, Онни пропустил мимо ушей. ...а вот оклик Рейнира не удалось бы проигнорировать, даже если бы Онни этого хотел. Онни был в двух шагах от своей комнаты, можно было бы не оборачиваясь зайти в неё и закрыть за собой дверь. Онни зачем-то обернулся. И остановился, дожидаясь, пока Рейнир его нагонит. — Насчёт этой игры... — зелёные глаза Рейнира сияли той энергией, с каким поросль пробивается сквозь снег, сквозь камни — сквозь что угодно. — Я попросил Эмиля, чтобы он спросил Лалли, и тот сказал, мол, правила слишком простые, чтобы их объяснять. Но я всё равно не понял, как Эмиль выиграл! Может, вы расскажете? В этом не было смысла. Однако сидеть в комнате было ещё бессмысленнее; да и две колоды позволяли предположить, что игра могла быть канастой — правила которой Онни прекрасно знал. — Коридор — неподходящее место, — озвучил очевидное Онни. Энтузиазм, которым лучился Рейнир, слегка поблекнул. А Онни продолжил, не делая паузу, не дожидаясь очередного «извините»: — За столом удобнее. Лучистость не просто вернулась — она, казалось, вспыхнула ещё ярче: — Да! Пойдёмте к остальным! Я возьму ещё пирожков — а чай будете? Сопротивляться Рейниру было бы всё равно что сопротивляться сильному течению: и трудно, и не очень-то хочется. Онни позволил увлечь себя назад к светлым окнам, добротным столам и, чего уж отрицать, довольно-таки аппетитным запахам. К Лалли, Эмилю и игре. Почему бы и нет?..