«Иногда я слышу, как ты зовёшь
С затерянного и далёкого берега
Я слышу, как ты тихо плачешь о том, что было раньше
Где ты сейчас?»
Она появилась под утро, тихим звонком разбив звонкую тишину в неприметном двухэтажном доме. Конан. Жалкий последователь своего брата. Ангел смерти. Предвестница скорби и несчастий. Её никогда здесь не ждали. Она не радовала мягкими чертами лица и не давала счастливой надежды, лишь разбивала в осколки чужие мечты, складывая из них оригами, ничтожные, как в отражении кривого зеркала. Но Итачи выбрал её. Ушёл, следуя за призраком ночи. Половицы негромко скрипнули под тяжестью женской ноги, когда Микото вновь появилась на пороге спальни. — Я не пойду, — спокойно заявил грузный мужчина, ложась на кровать, ведь вновь разбудили его безбожно рано. Наверное, так оно лучше. Не появляться в жизни детей, не искать встреч и разговоров. Никогда не прикладывать сил и вечно обитать где-то рядом, но далеко от реального «близко». Он стал единственным членом семьи, кого не коснулась потеря старшего сына. Ни тогда, ни сейчас. Вечно молчащий, спокойный. Идеальный отец, не заметивший, как опустели коридоры и комнаты. Ничего не изменилось. Микото собиралась без спешки, с пустотой в голове складывала на стуле домашнюю одежду. Надевала всё чёрное, несмотря на утренний холод. Тёплых тёмных вещей почти не было, так уж она позаботилась о своём странном желании быть в морозы светлым, сливающимся со снегом пятном. Однако сейчас думать об этом не время. Бледная кожа постепенно пряталась под слоями тканей, нагревая невесомые материалы чутким живым жаром. Тонкие колготки, ситцевое платье и лёгкая шаль поверх хмурого образа, ведь это не праздник. Это похороны. Ребёнок улетел из родительского гнезда слишком рано. Мать выбросила его с высоты, но тот освоил страшный полёт. Как ни кстати вспорхнув крыльями, улетел далеко, взмывая ввысь под жалостливым взглядом. Если бы время способно было вернуться… Она думала, что похоронила. Злилась, не могла простить. Ни его, ни себя. Стены сжимались, воздух накаливался, а толку от грубости, необдуманной решимости в тот момент она до сих пор не видала. Говорила и говорила, сын ведь предатель, семейный позор, бракованный элемент её светлой и праведной жизни… Откуда тогда эта беспомощность? На самом деле, прежде было гораздо легче. Винить в тоскливом прошлом, в потере второго ребёнка, в проклятье, что по неведомой причине рухнуло именно на её плечи. Женщина умела. Женщина думала, что способна. Вот только столкнуться с реальной смертью оказалось совсем иным испытанием. Микото не смогла застегнуть второй сапог. Рухнув на скамеечку в прихожей, вдруг затряслась, окаменела. В беззвучном припадке она закрыла руками лицо, сжимаясь всем телом, напрягая мышцы, ведь воздух в лёгких сдавило до хруста рёбер. Надоело лить грязные речи, надоело винить. Терзало просто поддаться зову разбитого сердца и воскресить внутри то, что не давало покоя многие годы. Но уже поздно. Слёзы бежали солёной рекой, стекали сквозь пальцы, доказывая, что ошибки пережитых дней всегда возвращаются. Они били и били, норовя вычерпать из сосуда всю жидкость. Били наотмашь, напоминая, что жизнь не окончена и бремя морского торнадо ей предстоит нести ещё долго, прорываясь через густой туман и плоть неизведанности. Так сильно хотелось разбиться, да так, чтобы не склеить. Насовсем. Чтобы забыться и воспрять духом там, по другую сторону реального мира. А то невозможно. Микото верила, что однажды всё, ставшее явью, изменится. Семья воссоединится, и вновь они смогут понять и принять друг друга. Какими бы не были, сколько бы не натворили. И в этот момент всякая ересь, казавшаяся прежде моментами слабости, одурманивающими парами мечтаний, стала всем, чего только могло хотеть материнское сердце. Чистым счастьем. — Конан, — дрожа, прошептала Учиха, когда телефон перестал выдавать однотипные гудки и на другом конце провода послышалось молчаливое дыхание. — Я заказала цветы… Забери их, пожалуйста. Я… Не смогу.***
Наруто вышел из машины первым, тут же протягивая руку Учихе. Тонкие кисти, выглядывающие из рукавов чёрного пальто, отмахнулись от предложенной помощи. Ехали недолго, скорее, объезжали особо грязные участки, не желая перемешивать слякоть ногами. А Саске так и молчал всю дорогу. — Не трогай, — тихо попросил Узумаки, одёргивая его руку за рукав пальто. Вторые сутки Учиха ковырял на запястье кожу, счесав ту в мелкие порезы и царапины, где уже начала образовывать защитная корка. Наруто не оправдывал членовредительство, но прежде ничего не говорил. Саске набрался терпения и закрылся, стремительно перегорая от внутренней боли. — Ты заебал меня. То же Учиха говорил и вечерами, когда Узумаки игнорировал радушный диван и ложился на кровать рядом. Никто не признавал, однако, вопреки вялому недовольству, оба понимали, что так лучше. От тёплого тела под боком и мягко обнимающих рук сон ненадолго накрывал, хоть и был неспокойным. В такие моменты людям, как никогда, необходимо выговариваться. Им нужны сопли, крики и разрушения. Слишком много того, чего Саске позволить себе не мог. Кладбищенские ворота остались позади. Шаги приглушали размокшие листья, а лёгкий ветер трепал полы распахнутого пальто, играясь и тихо шурша плотной тканью. Учиха шёл рядом, но не следил ни за дорогой, ни за протекающими мимо табличками с номерами секторов. Ответственность за поиск нужной могилы он негласно возложил на Узумаки. Рука метнулась к груди, сжимая ставшую слишком лёгкой от потяжелевших вдохов футболку, словно это могло облегчить спазмы, сжирающие плоть за костями. Тишина. Здесь пахло странно. Воздух пропитался специфическим запахом химии. Земля впитывала его, отдавала пластиком и смердящей, тошнотворной сладостью. Сколько трупов закопано в этом месте, если полотно из крестов и подсыревших цветов уходило в бесконечную даль, в конце концов, смешиваясь с дымкой линии горизонта. Учиха остановился у ограды, хлопая себя по карманам брюк. Люди виднелись уже за поворотом, совсем рядом для того, чтобы отчётливо слышать тихие скорбные голоса. — Давай потом? Так мы всё пропустим, — с надеждой попросил Узумаки, расфокусированно и пусто смотря сквозь чей-то надгробный валун. Старался не реагировать на сильную дрожь. Пытался не обращать внимания на сливовые пятна под чужими глазами. Учиха качнулся, словно чума поразила тело особо ярким накатом слабости, как вдруг многому поразился. — Что, ёбаный того рот, ты можешь там пропустить?! — что есть сил заорал Саске и тут же стих, не понимая, откуда в голосе столько ярости. Руки обречённо повисли вдоль тела. Сигарет не было. Только злость варилась в котле из мягких мясистых стен, только она выжигала позвоночник, ссыпала пепел на голову, мерзко смеясь за спиной. — Я просто хотел… — Заткнуться к чёртовой матери! Вот, что ты хотел, — давясь горьким комом, прошипел Учиха. Слова застряли где-то в горле, и оба зашагали дальше, тогда как Наруто замолчал. Группа людей выстроилась недалеко от свежевырытой ямы. Пятно прорвалось сквозь туман вечной дури, всплывая серыми лицами обречённых на скорбь людей. Узумаки узнал лишь двоих. Рыжеволосый мужчина держался твёрдо, обособленно, бесстрастно взирая на бледное тело средь кремовой, будто бы маслянистой ткани, от тяжести трупа покрывшейся блестящими складками крепа. Мировое спокойствие застыло на грозном лице. Много пирсинга, мало эмоций. Но он прижимал к себе девушку так жалостливо и нежно, что венецианская маска вот-вот собиралась треснуть, чтобы показать истинность его сердца. И к чему столько важности… Конан отошла от него под соболезнующие взгляды собравшихся. Шаги тихим хрустом прошлогодних сухих листьев разнеслись по выстроенному квадрату десять на десять. Жутко. Склонившись над гробом, она крепко сомкнула глаза, говоря что-то трудное, плохо выходящее. Все смотрели, вот только никто не читал по губам. Дань. Уважение памяти усопшего. А Наруто сожалел, что стоял слишком далеко, потому что ерунда всё это. Там, по ту сторону, уже плевать на слова и обряды. Он знает. Он был в том мире, пускай и всего лишь моментом. От Саске сквозило сыростью. Учиха снова дёргал рукой, для достоверности ощущений беспомощно хватаясь пальцами за тёмный рукав Узумаки. — Она не пришла, — вымолвил он. И Наруто обернулся, ловя тихий оттенок предательства на светлом спокойном лице. — Кто? — Наша мать. В носу засвербело сухой горечью. Он полностью оторвался от побелевших сухих тонких губ, скользнул по щеке и затерялся стороной в кромке тёмных волос. — Может, она… — Она бессердечная сука, — холодно припечатал Учиха. — Значит, ей здесь не место. Логики не нашлось, и, тем не менее, с чем-то Узумаки был всё же согласен. Удивительно, как быстро человек способен выстроить в голове неприязнь, узнав лишь жалкую мелочь о том, кого и в глаза ни разу не видел. Уместно ли думать об этом сейчас? Внезапно из-за поворота выбежала фигурка щуплой девушки. Она неслась по ленивому бездорожью, спотыкаясь, путаясь в ногах. Руки болтались атрофированными культями, едва поспевая за стремительно ускоряющимся телом. Дикий вой разрезал траурное молчание, прорезая пространство возвышающейся над молодым кладбищем тишины. Наруто посмотрел на лицо Конан, но та не повернула взгляда в ответ, отойдя на прежнее место и отвернувшись к груди брата, тоскливо поджимала губы. Она знала кричащую девушку. Изуми. Первая любовь, ставшая верным другом, пускай и редким гостем в жизни Итачи. Честная и отзывчивая, мягкая и крайне ранимая. Рядом с ней Учиха бы жил долгие годы. Вопли резали по живому, резонировали с внутренней пустотой, заполняя прожилки свежим, почти чистейшим ядом. Саске ловил каждый звук, бережливо заворачивая в пленку и складывая на полки памяти, чтобы не забывать. Чтобы помнить, каково это. К холодной ладони прикоснулась чужая, такая же непрогретая, одеревеневшая. Она сжималась, приглаживала, цепляя пальцы и просачиваясь сквозь них. Ободрение не пришло, но одному из них стало чуть спокойнее. Наруто стиснул пальцы плотнее, будто сухая ладонь норовила истечь слизью и выскользнуть прямо на землю. Тепла не хватало. — Я хочу, чтобы меня кремировали, — внезапно тихо проговорил Саске. Это звучало просьбой. Надеждой быть услышанным и понятым. Попытка высказать свои желания на будущее — когда-то ведь от каждого придётся избавиться. — Я тоже, — не отрываясь от картины стоящего средь бесцветной кладбищенской массы гроба, прошептал Наруто. Изуми рыдала навзрыд, стоя коленями на земле. Колготки порвались ещё в самом начале, и теперь по их полупрозрачной поверхности бежали уродливые стрелки. Едва ли она обращала внимание на эту жалкую мелочь. Её звонкий голос тонул в головах наблюдавших; её пожирали глазами, не смея отпустить. Кто-то неслышно подкрался сзади, отбрасывая мощную тень на незаметно стоящих парней. Теней здесь на самом деле было много. Настолько, что отличить человека средь множества бродящих по кладбищу мёртвых душ практически невозможно. Тяжесть опустилась на плечи, и ноги медленно поплыли вниз, пуская корни, проваливаясь под мягкую землю. Неужели и для них уже всё готово? Осталось только просочиться сквозь почву и уснуть там, на миг опустив свинцовые веки. Однако тихий вкрадчивый голос разрушил наваждение, а тяжесть на плечах оказалась лишь простыми руками человека. Самого обыкновенного. — Подошли бы. Сейчас закапывать будут. Что-то резануло по сердцу стальным хлыстом. Вероятно, так выглядит нелепая правда, в которую до последнего верить не хочется. Учиха вздрогнул, но лишь от того, что ноги сами понесли его к гробу. Послушно и ласково, будто только этих слов не хватало для их последней встречи. Уже не такой, как прежде, первой и единственной. Наруто остался на месте, выпустив узкую руку из своей. Смотрел долго, натяжно, как скорбная фигура Саске неспешно отдаляется от линии, которую сам же негласно прочертил, надеясь спрятаться за ней от реальности. — А ты не пойдёшь? — с флегматичной лёгкостью, с завидным спокойствием произнёс голос Мадары. Вопрос, не требующий ответа. Узумаки сделал шаг вперёд только тогда, когда Саске закончил. Ноги словно приросли друг к другу, и разрывать эту клейкую бурду, сковывающую их по самые щиколотки, оказалось совершенно непросто. Подгоняемый личной необходимостью, Наруто шёл слишком быстро, под безразличные взгляды собравшихся проходя мимо незнакомых мужчин, мимо Конан и Яхико, мимо обливающейся слезами Изуми. Глаза ловили только матовую поверхность гроба и столь же резко переключались на серое лицо Учихи, неспешно отходящего в сторону; идущего, не глядя туда, где начинался этот короткий, но очень важный для прощания путь. Воздух сжимался сильнее с каждым шагом, норовя стать совсем плотным и разойтись трещинами на части. Дышать нечем, если не считать вполне осязаемый, накалённый до жжения глаз, терпкий запах. Может, это грязь, а может, так пахнет момент соприкосновения чужой смерти с живыми. Странно. Вроде бы обыкновенный воздух. Наруто остановился, смотря на умиротворённо спокойную маску, застывшую на мёртвом лице. Спящий человек. Немного бледнее обычного, да, вероятнее всего, это грим. Ничего страшного, кроме того, что он никогда не проснётся. Глаза высохнут и подернутся мутью, кожа посинеет и покроется трупными пятнами, хотя, должно быть, она уже ими покрыта, просто этого не видно за множеством белых тканей, которыми заботливо укрыли почти всё его тело. Узумаки впервые видел тело погибшего человека, и, вопреки постыдно желаемому, он не был чужим незнакомцем. Страх томился под костяным рядом рёбер, непривычно дёргая за тонкие нити нервов, принося дискомфорт. Жизнь конечна, а значит, наше время строго ограничено. Он всегда знал это и понимал. Однако, оказавшись лицом к лицу с этим фактом в реальности, не смог обнаружить уверенности. Как такое признать? Стало быть, легко, когда перед глазами лежал явный пример. Только не получалось. Наруто казалось, он знал, что значит — умереть. Думал, муки и страдания в пучине нескончаемой печали гораздо хуже смерти. Многие говорят, что человек умирает не телом, а сердцем, душой, личностью. Он тоже так думал. А на деле — всё пустая ахинея. Смерть некрасива, она здесь, в безупречном лице без единой морщинки, в светлых тканях обшивки деревянной коробки. И во всём этом нет красоты. Мышцы окоченели, разглаживая молодую кожу, гроб заколотят и опустят в яму, в которой он будет гнить вместе с телом человека, что уже никогда не увидит ни солнца, ни луны. Ничего. Саске прав. Это ужасно. Если нет пути назад, а произошедшее никак не исправить, если сердце остановилось, а мозг погиб, не получив дозу кислорода, выход один. И лучше бы сгореть, не оставив после себя сомнений. Надежды, не укладывающейся в голове иллюзии, что веки дрогнут и глаза откроются. Нет. Не откроются. Потому что орган, отвечающий за эти сигналы, мёртв. Как и человек, прежде говоривший и двигавшийся, умевший смеяться и плакать. Лучше сгореть. Так ничего не останется. Не будет глухой, неуместной надежды. Рука, в свою очередь, опустилась на чужую грудь. Холодная. Вот и всё, нет больше этой надежды. — Ещё кто-то будет или можем опускать? Наруто печально усмехнулся. Голоса работников, как ничто другое, способны наглядно показать отношение общества к чужой кончине. Им плевать, всего-то работа. Не самая завидная, мало оплачиваемая, но позволяющая выживать. Забавно. Они и существуют благодаря тем, кто навсегда оборвал свои красные ленты с жизнью. — Пока, Итачи… — зацепив краем пальца бутон совсем свежей розы, произнёс Наруто. Будто услышит. Учиха всегда улыбался, смотря в след уходящему парню, так нелепо ставшего опорой и поддержкой заблудившемуся в пустыне смыслов брату. Мужчины подоспели к гробу и, чуть попыхтев, опустили тяжёлую крышку на верное место. Суета их излишня. Роли отведены не по праву. Они поменялись местами, где на этот раз уже Узумаки смотрел в след уходящему. Только без улыбки, без ожидания следующей встречи. А ведь именно это сейчас казалось таким необходимым. И собственное тело рвало на части, потому что крышка опущена. Второго раза не будет.***
— Вижу, ты справился, — негромко заговорил Мадара. Он шёл впереди, не оборачиваясь, тихо хрустя промёрзшей почвой под ногами. За спиной — тишина, но это вовсе не значило, что следовавшие позади сменили свой путь или решили остановиться. Наруто брёл в такт шагам пожилого мужчины и прекрасно слышал слова, легкомысленно принимая те на свой счёт. Они и правда полагались ему, однако были сейчас неуместны. В лицо Саске он старался не смотреть, зная, что не увидит там ничего нового. Выжженное болью от скорой потери ничто. Глухое сито, пропускающее всё, кроме истинно кипящих эмоций. Именно сегодня им следовало пробиваться на поверхность. — Уже не верится, что ты страдал крайней степенью истерии. Помнишь, как приходил? — из широкой груди вырвался лёгкий хохоток. — Что смешного? — теряя равновесие, выдохнул Узумаки. Ботинок угодил в кучу грязи, где смело отъехал в сторону. — Нет-нет, — на мгновение Мадара обернулся. — Просто хвалю тебя. Саске отстал на пару метров; замер, из-за чего-то цепляясь взглядом за высоченный цыганский памятник. В глазах промелькнуло нечто металлическое, отливающее синевой, однако Наруто ухватил его за руку раньше, чем суть произошедшего успела дойти до обоих, и с тем же рвением потащил за собой дальше, в несколько крупных шагов нагоняя объёмную тень старика. — Полагаю, сейчас не самое подходящее время для этого разговора, но мысль важная. Её надо завершить. — У тебя курить есть? — хрипло подал голос Саске. Узумаки же запутался в говорящих, на миг потеряв смысл разговора, и с озадаченным видом повернулся к неспешно ползущему Учихе. — Нет, я не… Ещё дома всё кончилось. Думал, потом купим, — невпопад высказал он. — Мадара. Теперь Саске смотрел на деда. Требовательно, выжидающе, словно тот был обязан. — Сначала дойдём до машины, — коротко пояснил старший Учиха и, наконец, замолчал. Стоило только кладбищенским крестам остаться позади, как уши будто разорвало ворохом звуков. Город кричал, наполняя шумом дорог, голосов, автомобильных сигналов. Люди мчались на обед, отпрашивались с работы, кто-то вёз детей в школу, а кто-то, наоборот. Совсем глупо. Мир ничуть не изменился. Продолжал крутиться в своём ритме, жить и припевать в то время, как группа обесточенных людей расходилась от высоких ворот восвояси. Никто не смотрел в их сторону, не замечал темноты в опустевших глазах, не придавал значения. А ведь завтра на этом месте может оказаться любой из них. Мадара остановился у серебристого кузова и, приложив руку к стеклу, показал водителю пальцами нечто, напоминающее круговое движение, что-то рисующее. За рулём сидел тот же мужчина, что однажды открыл Наруто дверь, не поняв ничего на обмёрзлом пороге. Видимо, помощник во всём. — Курить, — настойчиво, с несдержанностью повторил Саске, вытягивая руку раскрытой ладонью вверх. Несерьёзный жест. По крайней мере, Узумаки смотрел на протянутую конечность во все глаза и не мог сопоставить выходившую картину с реальным положением дел. Может быть, общество близкого родственника влияло так самобытно? В один момент Саске перевоплотился в капризного ребёнка, заключённого в теле взрослого человека, но осуждать за это права никто не имел. Сейчас Наруто готов был оправдать любую дурость, всевозможное отклонение от общепринятых норм и правил самого Учихи. Они оба потеряли часть внутреннего мира. А Саске в особенности… Мужчина опустил на ладонь блестящую пачку, неотрывно смотря в упрямые посеревшие глаза. Темнота разливалась в них жидким кофе. Крепким, горьким, оставляющим неприятную тяжесть в желудке и на корне языка. Учиха вытащил две сигареты и, по привычке вручив одну Наруто, протянул пачку обратно владельцу, однако тот покачал головой и взялся за гладкую ручку двери автомобиля. — Оставьте себе, — низко произнёс он, садясь на соседнее от водителя кресло. — Мы ждём. Со стуком закрывшегося замка потянуло меланхолией. Таким редким и тошнотворным трауром, что впору завыть, вставая на четвереньки. Узумаки ловил взглядом лица, рассыпающийся в воздухе пепел; следил, как дым растворяется, едва покидая его организм, и улетучивается вместе с ветром. Изо всех сил старался быть равнодушным, спокойным. Не смотреть на Учиху, не искать в его радужках блеска, потому что не может там его быть. Не сейчас. Но разве сердце обманешь? Разве можно заставить тело работать иначе, когда мозг посылает сигналы, противоречащие потребности? Ему виднее, какие желания искренни на самом деле. Саске шмыгал носом, будто успел простыть, тихо стряхивал столбик пепла с остатка сигареты, смотрел пусто, беспомощно. Не искал чужого взгляда, не ждал слов поддержки или утешения. Нельзя раскидывать их направо и налево, когда каждый и сам в первую очередь в них нуждается. Он думал, что выдержки хватит на бóльшее. — Поехали, — с лёгким всхлипом, втянув свежий воздух, произнёс Саске и, не глядя, направился к заведённой машине. Учиха залез на заднее сидение, оставаясь прямиком за Мадарой. Двигаться он не стал, а потому докурившему несколько позже Узумаки пришлось обойти с другой стороны. — Сюда едем, — тихо пояснил мужчина, показывая водителю адрес на навигаторе и отдавая телефон в полное распоряжение. Дворецкий тронулся с места, старший Учиха прибавил громкости, и колонки запели ненавязчивой мягкой мелодией. Саске молчал, отвернувшись к окну, глядя, как отдаляется высокий забор, металлические ворота и выцветшая вывеска над ними. Приехали одними, а уезжали уже совсем иными людьми. Выжатыми, высохшими, поломанными. И вдруг он понял, зачем было представление. Это дошло только теперь, когда всё окончательно осталось позади. Они прощались с человеком. Каждый, без исключения, видел того в последний раз. В голове не укладывалось… — Зачем ты пришёл? — резким скрипом раздался охрипший голос Саске. Наруто обернулся, в мгновение ока готовясь собрать все причины воедино и дать определённый ответ. Такой, что на самом деле явит объяснение. Но вопрос был адресован не ему, а совершенно непоколебимому мужчине, которого Учиха прожигал взглядом всё твёрже и твёрже. — Это похороны моего внука, — обособленно пожал плечами Мадара. — С моей стороны было бы странным не прийти. — С чего бы? Микото не пришла. Вцепившись в спинку сидения, Саске приподнялся и приблизился к шее мужчины. — Вам было срать на него. Всем и всегда. Так зачем припёрся? Сидел бы и дальше в своей конуре, как эта шлюха… Мадара выдохнул тяжко, насильно прикрывая глаза. Общаться с детьми всегда сложно, он и сам позабыл как это делается. Да только Саске уже не ребёнок. Поломанный, разбитый, помеченный болью, оттого и злобный. Это не страшно. Ему уже доводилось видеть подобное в прошлом. — Лучше сядь нормально, — не давя, но вполне настойчиво попросил Мадара. — Ты многого не знаешь. Тебе не известно, что с Итачи нас связывало куда бóльшее, чем семья и родственные отношения, — полушёпотом пробормотал он, слова же остались слышны каждому. — Ты злишься. Потому что сейчас очень больно. Нам всем больно, Саске. Кому-то чуть меньше, кому-то больше. Прямо как тебе. Но говоришь ты неправильно… Наруто внимательно наблюдал за тем, как Учиха кусает губы, как заметно напрягается, однако молчит, продолжая слушать, пересиливать самого себя. — В тебе говорит эгоизм. Такой махровый и тёплый, от того не становящийся чем-то хорошим. Право проститься есть у каждого, и здорово, если люди, ставшие значимыми в жизни твоего брата, решили этим правом воспользоваться. Ты не можешь решать, кому стоить присутствовать на похоронах, а кому — нет. Итачи достоин большего. И кем бы он не был в твоей жизни, его имя не должно быть забыто. Ни тобой, ни другими. Губа лопнула, окрасив кончик языка красным, и металлический привкус приглушённо ударил по рецепторам. Отвратительный вкус. Отчего-то он напомнил Учихе запах гниющего мяса. Даже голова закружилась от резкого ощущения трупного яда на губах. Саске отпустил спинку, безвольно откинувшись назад. Можно было поспорить, сердце не успокаивалось, требовало развязки, выхода гнева наружу, ибо тот выжег внутри всё уцелевшее. Вот только теперь он молчал, изредка бросая ленивый взгляд в сторону Узумаки, пока машина неспешное плыла дальше. Чувствовал ли Наруто то же самое. Он ведь — чёртов пациент… Вряд ли таблетки вообще позволяли ему понимать, что происходит. Узумаки стал спокойным, улыбчивым, немногословным. Совсем как нормальный человек. Разве что мании иногда настигали врасплох, заставляя давиться едой или воздухом, но лучше уж так. И Саске завидовал. Муть обволакивала, очерняла клетки на молекулярном уровне, кости трещали. Вот бы лопнули, стёрлись в порошок, начинили собой вялую массу, в которую превратилось всё его тело. Но оно держалось, продолжая сидеть по струнке криво, растянуто, как рваная леска. — Где кислота? — чуть слышно прошептал Учиха, размазано ловя очертания Наруто. — Что?.. — Где мой пакет? — устало повторил Саске, надеясь задохнуться в узком пространстве салона. — Дома… У меня дома, — неуверенно протянул Узумаки, бегая глазами по салону автомобиля. Мадара слушал их, продолжая молчать. А Наруто только и желал, чтобы тот вмешался. Помог. Успокоил. Почему не солгал? Да потому что Саске не стал бы спрашивать просто так, и обязательно найдёт, где взять ещё. — Ясно, — бесцветно отозвался Учиха, а после вновь открыл рот, но уже беззвучно, чтобы с шумом выпустить тяжёлый воздух. Горло сдавило до звона, до мерзкого першения на уровне глотки. Механизм привязанности жал на виски, чугунным грохотом дробя кости черепа, пробивая позвоночник цепочкой липкого страха перед возникшей безысходностью. Наруто кивнул, сам не зная, чему. Информация по привычке находила отклик у разума, но не укладывалась, не воспринималась чертогом податливого сознания. Казалось, стоит попробовать выстроить связь между вопросом и выводом, мозги тут же полезут из кожи, вываливаясь вместе с волосами, проходя сквозь кору как спагетти через решето, а его самого тут же стошнит. Машина заехала в знакомый двор, остановилась возле подъезда, и даже дверь со стороны Саске уже оказалась открытой, вот только Наруто не двигался, не хотел выходить. Успел догадаться, что ничего приятного там, за жестяной коробкой на колёсах, ни одного из них не ждёт. Предчувствие дряни, сквозящей по зоне видимости обозримого будущего, надменно гоготало, словно сердце отказывало, распухало, раздвигая рёбра, ломая внутренности. Это не страх. Не он. Да, они сильно похожи, ведь страх заставляет молчать, каменеть на месте, совершать глупые вещи, несмотря на здравый смысл и предостережения, а после вырывает язык, чтобы использовать его как закладку в книге паршивой жизни. Однако разум поглотил не он, а беспомощное несогласие. Отчаянные попытки полужидкого разума найти выход, открыть дверь, за которой будет светло, чтобы насильно втолкнуть туда Учиху и показать… Что песня ещё не окончена. — Приехали, — оповестил вышедший из машины Мадара, ловко выудив из рук Саске пачку и позаимствовав всего одну сигарету. — Или тебя по другому адресу, Наруто? — Не… — Узумаки вяло мотнул головой, всё же берясь за внутреннюю сторону ручки. Он зачерпнул ногой грязи, не глядя вступив прямо в лужу. Кроссовок промок, став серо-коричневым, покрылся неприятной коркой талого снега вперемешку с бездушной землёй, где и носок пропитался холодом, но Наруто не остановился, проходя мимо фанатично закуривших фигур. Тогда Саске молча отдал ключи от квартиры, избавляясь от них, как от ненужной ответственности, и хмуро прижал сигарету к губам. — Приберись на кухне, — сухо бросил он прошедшему мимо Узумаки. Домофон замурлыкал поганой мелодией, приевшейся до той степени, что лучше бы оказаться глухим. Мадара обернулся на звук хлопнувшей двери и ласково улыбнулся, как будто ещё хватало выдержки чему-то радоваться. Сумасшедший старик. Однако не сломанный. За это Саске его не переносил. — Классный драндулет, — похвалил он выбор Учихи. А тот бездумно мозолил опухший сугроб, не чередуя затяжки с выдохом дыма. Чушь какая. В несчастье нередко вновь обретаешь покой, отнятый страхом перед несчастьем. И методов много, и вариантов. Но для начала стоит забыться. На время, на пару мгновений. Вдохнуть кислорода, чтобы опьянил, заставил тянуть губы в улыбке, потому что иначе сгоришь, не успев подобраться к цели. Саске сжал бычок в кулаке, морщась от резкого жжения. Может, и лучше — сгореть, не ставя целей. Теперь ведь терять больше нечего.***
День посыпал прохладой, неровно идущей по полу, сквозящей по всей квартире. Наруто тихо листал новостную ленту, попивая открытую с вечера газировку, в которой от газов осталось одно лишь название, когда во входную дверь внезапно забарабанили. Стук был нескромным, наглым, таким, что проехался раздражением по ушам раньше, чем Узумаки успел понять, что происходит. Подорвавшись с дивана, он перепрыгнул через подлокотник, едва не опрокинув рабочий столик Саске, и быстро щёлкнул выключателем, облагораживая прихожую белым светом. — Мы никого не ждём! — грубо выкрикнул с порога Наруто, хватаясь за ручку и толкая дверь от себя, как тут же растерялся. — А… Ты что тут забыл? Суйгецу непонимающе хлопнул глазами, вновь изуродованными цветом кислотных линз. Ещё минуту назад он был твёрдо уверен увидеть на пороге Учиху, спокойного, излюбленно отстранённого под стать гордой выдержке и кропотливой работе. Однако столкнулся вот с этим. — Алло? — недоброжелательно процедил Наруто, глядя с толикой нерадивого отвращения. — Отойди. Хозуки оттолкнул того от косяка и фривольно прошёл в квартиру, на ходу стаскивая обувь. От прежней нерасторопности и замешательства ничего не осталось. — Ты прихуел, мудень?! — негодуя, разразился на крик Наруто, захлопнув входную дверь и обернувшись в сторону незваного гостя. Собирался же выпроводить к чёртовой матери, так что изменилось? — Я к Саске. — Он сегодня не работает. — Блять, — проскулил Суйгецу, поправляя на плече рюкзак с чем-то увесистым. — Позови его, ладно? Я не горю желанием сраться с тобой. Снова. Узумаки с недоверием оглядел парня, стискивая губы плотнее. Взгляд помрачнел, и брови сдвинулись к переносице, но в этот раз он действительно промолчал, делая шаг в сторону коридора. Идти же дальше ему не понадобилось, потому как Учиха самостоятельно покинул обитель спальни и с безразличным видом направился к полю разгоревшегося конфликта. — Саске, — Наруто схватился за него тут же, расторопно взывая к справедливости. — Что за херня? — Не ори. Слова прозвучали не приказом, скорее, просьбой. Саске поморщился от стучащей в висках головной боли и, скупо улыбнувшись, опустил ладонь на светловолосую макушку. — Принёс? — поинтересовался он у зависшего на коврике Хозуки. Суйгецу кивнул и, слазив в небольшое отделение рюкзака, вытащил оттуда нечто маленькое, крайне неприметное. Наруто не успел разглядеть гостинца, потому как Учиха тут же забрал причудливую вещицу и спрятал в карман домашних шорт. — Чувствуй себя как в гостях. Кухня там, — Саске кивнул в противоположную от спальни сторону. Рука, ласково поглаживавшая волосы, соскользнула вниз, невесомо задевая ткань свободной футболки. — Прояви гостеприимство, — шёпотом произнёс Учиха, выхватывая внимание Узумаки, и, не задерживаясь, поспешил в темноту коридора, вновь закрываясь в собственной комнате. Наруто же, как и просили, разобрал кавардак на кухне: выбросил накопившийся за пару дней мусор, перебрал посудомойку, заменив давно вымытое на новое — грязное, после старательно протёр стол. За отвлечением от жутких мыслей руки нужно было срочно занять, а потому гладкая столешница блестела, красуясь совершенно чистой поверхностью без единого пятнышка или развода. Сейчас, глядя на всё это, Узумаки с некоторым облегчением понимал, что вовремя приложил силы, позволив ненужным эмоциям вылиться во что-то полезное, ибо теперь подобное не удалось бы осилить. — Где у вас стаканы? — неловко полюбопытствовал Хозуки. На стол опустилась увесистая бутылка виски. Дорогого. Крайне дорогого даже для этого дня. — Да, сейчас… — заострив внимание на значащих время выдержки числах, протянул Узумаки и быстро раскрыл дверцу шкафчика, ища глазами бокалы, специально предназначенные для подобного алкоголя. Те стояли поодаль, несколько скрытые высокими стаканами под сок, но блестящие куда ярче, видимо, от того, что трогали их гораздо реже. — Сколько? — Ну, ты пить тоже будешь? — Суйгецу продолжал что-то выкладывать из рюкзака, шурша пачками с закусками. — Да. Узумаки задумался ненадолго, всего на пару секунд, а может, и меньше, однако за этот момент в голове выстроилась такая каша, что помутнение разума грозилось вот-вот накрыть медным тазом. Ещё трезвый, а уже растерянный, обомлевший и перепуганный. Не понимающий главного, но надеющийся на собственную необходимость. Саске ведь нужна будет его компания. Наверное. — Тогда три. Наруто сел к окну, прячась от лишних шагов и стылого воздуха, сквозящего из распахнутой форточки. Капли дождя редкими брызгами сыпались на подоконник, поливая остывшие частички тёмной субстанции, оставшейся в пепельнице после недолгого курения. Он защищал тыл, облокачиваясь, прислоняясь спиной к стене и закидывая локоть на спинку стула, расположенного полубоком. Компания неприятная, обстановка мрачная. В каких ещё случаях на столе могла оказаться бутылка, стоящая больше, чем месячная зарплата рядового учителя. Хозуки молча откупорил пломбу и с пустым, глухим звуком вытащил пробку из узкого горлышка. Золотисто-янтарная жидкость плескалась, омывая стенки толстого стекла, словно разбавленная карамель растекалась по лучистому хрусталю, сотканному из миллиона частиц света и тени. — В прошлый раз… Я не планировал с тобой ссориться, — тихо поделился Суйцегу, поставив бокал перед парнем и осторожно взявшись за свой. — Я вспыльчивый, ты, походу, тоже. В общем… Не очень вышло. — Это ничего не меняет. Спокойное покачивание жидкости в стакане усыпляло бдительность. Наруто поставил его на место. — Нет, конечно. Говорят же, первое впечатление самое верное, — смотря в стол, произнёс Суйгецу, а Узумаки усмехнулся, вспомнив, каким было это первое впечатление об Учихе. Странным. Саске представлялся совсем не тем, кем оказался. А гость продолжил, не увидев поспешно выброшенных в ответ эмоций: — Но я был бы рад подружиться. Мне ещё много частей тела предстоит испачкать, было бы круто начать нормальное общение. — Я не ищу друзей, — коротко отозвался Наруто, безжалостно разбивая хрупкую улыбку на чужом лице. Нет ничего хорошего в подобных предложениях. Люди не способны менять мнение так скоро. — Да… Понимаю. — Ты вообще мне не нравишься. Не знаю, почему. Но сегодня… Сегодня сил нет на всё это, серьёзно. Само вырвалось. Тяжестью нескольких цистерн чистой воды рухнуло, обвалилось, но легче не стало. Шум чугунных колёс запел на двух нотах, хватая за руки. Узумаки дёрнул плечом, стряхивал неприятное наваждение. Кажется, тактильные галлюцинации снова стали являться средь бела дня. Нужно меньше нервничать, Учиха же где-то вычитал. Губы мазнули по тонкому краю стекла, вбирая терпкий, сладковатый привкус медового виски. Жидкость пошла нелегко, разлилась юрким пламенем, обожгла нежные стенки гортани. Вот только вскоре жжение стихло, сменившись на слабую горечь, и явственно успокоилось в глубине. — Всё равно извини, — Хозуки вдумчиво осматривал складки на пальцах. — Я вроде как на подсосе у вашего куратора, и старый хрыч никакой жизни не даёт, а тут ты, так ещё и с наездом. — Жизнь несправедлива, — понимающе согласился Наруто. — И я не подарок. Только не думаю, что это оправдывает мудацкое поведение в чужом доме. — Саске не был против, — пожал плечами тот. — Но ты прав. Хуёво вышло. Узумаки смотрел в опущенные к низу глаза не оттого, что пытался уличить сидящего рядом человека в лицемерии или обмане, а оттого, что и сам не мог понять, чем тот так не угодил. Ведь дело вовсе не в глупом диалоге и безосновательном конфликте, с которого всё началось в прошлый раз, и даже не в Саске с его навязчивой привычкой вести примитивные беседы с такими, как этот гость. Наверное, так, с болью и непринятием прорывалась сидящая глубоко внутри детская обида. На себя, на судьбу, на мир во всём мире. Потому что их с самого начала было лишь двое, а теперь Учиха уже не так одинок, как был раньше. Люди приходят и уходят, каждый оставляя частичку чего-то личного, сакрального в жизни другого человека, а к Наруто никто не приходил. Никто не тянулся. Суйгецу же выпил содержимое своего стакана и поморщился. — Ты не такой дерьможруй, каким сначала казался, — вяло улыбнувшись, пробормотал Узумаки. — Ты тоже вроде ничего. Тонкая рука прикоснулась к бутылке, подтаскивая ту с середины ближе к краю. Наруто пришлось приподняться, чтобы не расплескать поистине золотое содержимое. Даже разливать это чудо по посуде было странно, стоило только осознать, что подобной дряни никогда и в руках то не держал. — Ты из богатеньких, типа? — невзначай поинтересовался он, подставляя под горлышко второй бокал. — Не он. Саске заплыл в кухню фиолетовым пятном, будто густая чёрная туча, надутая ветром. Ответил резко, не дав сидящим за столом даже собраться с мыслями. — Мне тоже наливай, — сухо произнёс Учиха, доставая из кармана ту самую мелочь, что получил в прихожей. — Что это? — Наруто смотрел на его руки с опасением, едва заметив пакет с непонятным содержимым в виде белого порошка. — Тебе нельзя. Учиха исподлобья выцепил взглядом растерянный, обезображенный замешательством вид и высыпал добрую половину сомнительного вещества себе в стакан, после чего самостоятельно залил поверх виски. — Ты будешь? — не закрывая пакет, обратился он к Суйгецу, но тот молча покачал головой. — Саске, нет! — зло прорычал Узумаки, вскакивая со стула и нависая над столом. Ладонь накрыла бокал как раз в тот момент, когда Учиха прикоснулся к холодному стеклу. — Пожалуйста… Ты даже не сказал, что это. Тело напряглось, остановив Саске на месте. Порошок стремительно пропадал в алкоголе, тонув и чернея. Мимолётом промелькнула шальная мысль. Что, если затолкать эту приблуду в Наруто силой? От такого количества точно не помрёт, но, может, успокоится? Задумчивый взгляд антрацитовых глаз просветлел. — Кокаин, — поднял голову Учиха. — Хочешь? Узумаки испугался. В руках Дьявола и лист бумаги способен стать орудием для убийства. Наруто помнил, как тошно кружилась голова и скрипучая боль распространялась по телу в дни вынужденной зависимости, когда лелеял себя надеждами, уверяя, что это поможет прийти в себя. Такие игры к хорошему не приводят… — Сколько ты высыпал? — полушёпотом вопросил он. — Чуть меньше грамма. Весов у меня нет, бестолочь. — Не пей это, — Наруто практически лёг на стол, цепляясь за стакан обеими руками. Как раз вовремя, ибо Учиха тут же потянул одеяло на себя. — Блять, не будь таким идиотом! Мы же бросили! — Ты бросил, — хладнокровно поправил Саске, вырывая бокал из дрожащих рук. — А я наркоманом никогда и не был. — Да кем угодно меня называй, только не пей эту хуйню! Суйгецу почувствовал себя лишним. Тихо сжавшись на стуле, он проследил глазами за резким движением Наруто, выпрыгнувшим из-за стола и бросившимся к Учихе. Неожиданно в воздухе повис запах страха. Аромат, от которого немеют конечности и сердце бьётся быстрее, а дыхание, наоборот, замирает, боясь потревожить звуком или потоком выдыхаемого углекислого газа. Но Узумаки не успел. Саске осушил содержимое стакана раньше, чем тот успел дотянуться до несчастной стекляшки. То ли назло, то ли с упорным желанием заполучить одурманивающую дозу в любом из исходов. Хозуки ничего не знал, да и вдаваться в подробности чужого бардака не горел особым желанием. Его просили — он купил, на бóльшее участие претендовать не приходилось. Это с близкими людьми, хорошо знакомыми старыми друзьями можно вступать в состязания, пенять о здоровье, правильных действиях и прочем, что касается образа жизни, благополучия и счастья. А тут для этой задачи как раз есть все необходимые лица. И Суйгецу в их число не входил. — Мразь… Саске, сука… — простонал Узумаки, получив ощутимый удар в солнечное сплетение. — Жопу на место вернул, — с явной злобой прошипел тот, но, несмотря на грубость и колкость слов, продолжал держать Наруто, не давая согнуться пополам. — Я тебе не псина горбатая, чтобы по сигналу тявкать… — Сначала сам в это поверь. Учиха оттолкнул переставшее надрываться тело и опустился на стул, сразу потягиваясь за бутылкой. Стакан пустовал — не дело. Раз уж дал старт карусели, не время дёргать за стоп-кран. — Всё нормально? — опешив, поинтересовался Хозуки, следя за тем, как Узумаки сердито рухнул на прежнее место, недовольно вскидывая голову и опираясь той о стену позади. — Как видишь, — пояснил за обоих Саске. — И часто вы так… — Пей и не пизди без надобности, — пробормотал в этот раз уже Наруто, отвечая прямым и карающим взглядом. Суйгецу не опьянила ни первая, ни вторая, ни третья добавка. Иммунитет к подобному он выработал с детства, учившись пить втихаря и по-крупному. Красотой пары двух покрасневших лиц его тоже не удалось подкупить, а потому напряжение не утихло ни минутой позже, ни десятью. Возможно, пророни кто-то из них хоть слово, неприятная тяжесть за душой растворилась бы в мутном мареве, так люди обычно завязывают беседы. Начиная с малого, примитивного, постепенно копая всё глубже и шире. Странное мероприятие. Как на поминках. Атмосфера не оставляла желать лучшего. — Так у вас… — промямлил Суйгецу, не выдержав накала. Не знал, что сказать, но продлись тишина на пару мгновений дольше, здраво чувствовать самого себя уже бы не вышло. — У него брат умер, — внезапно подал голос Узумаки, тем самым думая, что объяснил парой слов всю сложившуюся ситуацию. — Мы на похоронах сегодня были, поэтому такая вот хуйня происходит. — Я просил его приехать не для того, чтобы ты тут в пастора играл, — приглушённо перебил Учиха. — Ты пастор? — ухватился за спасительную соломинку Хозуки. Да, пожалуй, это и звучало непростительно глупо, но он едва заметно выдохнул. Взгляд голубых глаз, брошенный в сторону Саске, сквозил искренней неприязнью. Враждебностью, смешанной с разочарованием. Он слишком многое берёт на себя, раз уж решил самолично закрыть книгу о брате так скоро. Обнявшись с бутылкой и закрывая её от всех посторонних, Учиха оттопырил средний палец, лениво возя рукой по столу. Перед лицом всё давно сияло блеклыми белыми разводами. — Не пастор. Он пидор. Фанат гомосятины. Туда таких не берут, ведь если узнают… — издевательски протянул Саске и, сделав ещё несколько глотков чистого виски, поднял бровь, намереваясь что-то добавить. — Нет, я… Наруто старательно проигнорировал попытку поддеть. Вряд ли Учиха хотел оскорбить, в противном случае, это было бы крайне самокритично. Но отвечать на недружественный выпад Узумаки не стал, наконец, предоставив тому право вариться в котле личного безумства. Может, ещё поговорят, как того отпустит. Сейчас Саске точно не стоит открывать свой грязный рот. — Я не пастор, — продолжил он, обращаясь к Суйгецу, будучи благодарным за то, что в комнате остался здравомыслящий человек, не убитый ни горем, ни наркотической дрянью. — Для этого нужно специальное образование и окончить семинарию, по крайней мере, в нашей церкви так. А я там просто подрабатываю, на службах играю каждое воскресенье, ну, и в праздники, бывает, выхожу. — Неожиданно, — хохотнул Хозуки. — Всегда было интересно спросить у религиозника, каково это? В плане, вы действительно живёте по библии? Верите во всё, что там написано, соблюдаете правила… — Я не религиозник, — тут же спротивился Узумаки. — И что вообще за хуйню ты несёшь? Правда думаешь, что верующие ведут себя именно так, как ты описал? Что за примитивизм… Наруто ненадолго прикрыл веки, потирая горящие щёки. Алкоголь затрещал по голове мягкой резиной, оттого и язык развязался. Но резь в висках понемногу стала набирать обороты. — Там всё сложно. Да и люди разные. Кто-то просто верит и в храм ходит, кто-то до фанатизма. Некоторые вообще дома сидят, не признавая церковь. С чего ты вообще решил, что все, кто там работают, чисты и кристальны? — Не знаю. Общепринятое мнение? — неуверенно отозвался Хозуки, переводя взгляд на Саске. Учиха же сидел всё в той же позе, только брови были высоко приподняты, что, вероятно, говорило о его заинтересованности всплывшим вопросом. — Хуение. Всё бред сплошной. — А как же пост, заповеди, круги ада? — вспомнил несколько подходящих определений блондин. — Пост и заповеди соблюдают только особенно «продвинутые», — не понятно, что конкретно тот имел в виду, но Суйгецу для понимания ограничился и кавычками, тут же пропавшими вместе с опустившимися руками Наруто. — А круги Ада вообще выдумали. Данте «Божественная комедия» читал? — Нет, — словно отруганный за дурное поведение, замотал головой Хозуки. — Вот почитай. Дебилизм какой-то… Никогда не думал, что буду лекцию по псевдо-теологии проводить. Внезапно Саске рассмеялся, и оба вникнувших в своё парня мигом посмотрели в его сторону. Тёмные глаза слезились, отчего Учиха старался их протирать. Только совершенно не было ясно, потекла ли влага от странного приступа или ещё до него. — Сам-то читал? — успокоившись по щелчку, Саске спросил с недоверием. — По себе не судят. Отвали, — отмахнулся Наруто, но щёки покраснели. Действительно. Под пьяной ношей люди часто творят чудеса, но важничать перед посторонним человеком, не зная и сотой доли того, о чём тот хочет послушать, вероятно, не стоило. Не читал. И не собирался. Однако базовое знание поэмы прекрасно помнил. Голова отстукивала ритм марша. — Прямо в сердце, — театрально охнул Учиха, прикладывая ладони к груди. Оно и правда начинало сбиваться. Суйгецу обратил внимание на зеленоватый вид Саске, на слишком чёрные стеклянные глаза. Какая-то неловкость, нереальность поселились в мозгу оттого, что впервые видел его таким. Учиха всегда концентрировался на работе, был молчалив, сдержан и вполне мил. Хозуки понимал, что это лишь маска, формальность, которую обязывает примерять общество. Но видя его совсем иным, встретившись, словно с давно знакомым человеком, он не чувствовал, что теперь познал больше. Учиха просто показывал ему другую сторону, такую же липовую, как и предыдущая. Настоящей среди них не было. Вся эта картина выглядела нелепо. — Пей, — пододвинул к Узумаки наполненный по середину бокал Саске. — Я не хочу. И тебе хватит. Отобрать бутылку не получилось, хотя попытка была стоящей. Учиха прижал её к себе настолько крепко, что чужие пальцы лишь царапнули по воздуху, не дотянувшись до другого конца стола. — Последний раз такую хуйню здесь видишь, — прозвучало с печальной иронией. — Ты знаешь, сколько она стоила? — Много. — Для тебя, еблан, выбирал, — с елейной нежностью поделился Саске. — Потому что ты говорил, что хочешь попробовать. — Я не говорил такого. — Да? — Учиха деланно удивился, но лишь на время, почти сразу же показывая истинное отношение к этой новости. — Значит, это я еблан. — Слушай, хорош вот это вот делать, — не выдержал Узумаки и резко проскользнул рукой по столу, ударяясь локтём о стену. — Да, Саске, дерьмо случается! Но, издеваясь над собой и окружающими, ты нихера не добьёшься. Саске на миг смутился. Издеваясь? Он не издевался. Наруто глючило наяву, демонстрируя нечто, противоположное реальному положению дел. Однако отвечать ему уже никто не собирался. Учиха порывисто встал со стула и в мгновение ока покинул кухню, звучно хлопая дверью ванной комнаты. — Блять… — тихо выдохнул Наруто. — Честно признать, когда он звал меня, я и не думал, что у вас тут такое будет, — вновь неуверенно подал голос Суйгецу. — Если бы знал, что у него брат умер, хрен бы принёс то, о чём он просил. Неправильно это. — Его можно понять… Они с Итачи были очень близки, — склонив голову к полу, прошелестел Узумаки, ненадолго замолкая и слыша, как из туалета доносится надрывный кашель. — Но мне страшно. Мы через столько дерьма прошли и вроде бы только вылезли, а тут такое случилось… — Я не специалист, но говорят, что в подобные моменты люди должны поддерживать друг друга, быть рядом там и всё в этом роде. Присутствие утешает, — отхлебнув немного, поделился знаниями Хозуки. — Да. Должны. Поток мыслей резко сбил Наруто с ног, резвым течением унося дальше от берега. Брызги сомнений облепили лицо, и необъяснимый страх перед завтрашним днём накатами волн забил собой рот и уши. Вновь хотелось давиться от того, что дышать стало трудно, и живот потянуло болезненным спазмом, граничащим с предчувствием панической атаки. — Я сейчас, — глухо произнёс он и вылез с тёплого насиженного места, проходя мимо открытого окна, из которого тут же задуло ледяным бризом, раздражая пригретую в ткани футболки спину. Короткий коридор отрезал мягкой темнотой от яркого света кухни. Узумаки остановился напротив двери в ванную и взялся за ручку, зачем-то размышляя, нужно стучать или нет. Глупые напоминания о правилах, прибитых на подкорке с детства, всегда всплывали в неподходящие моменты. И, понимая это, Наруто плюнул на них, просто открывая дверь. — Ты как тут? — с надеждой на что-то лучшее прошептал Узумаки. У Саске безбожно кружилась голова, которую он осмотрительно опустил на край унитаза. Рука, подрагивая и покачиваясь, поднялась вверх, отлипая от пола. Учиха вяло выставил большой палец. — Целуюсь с белым другом, — невнятно пробормотал он со слышимой в словах затеей. — Но ты не ревнуй. Это необходимость такая… — Господи. Наруто опустился на пол рядом и, ухватив Учиху под грудью, постарался отлепить резиновое тело от унитаза. Саске был тяжёлым. Возможно, так казалось из-за того, что сейчас тот стал похож на мешок с песком, такой же бесформенный, не имеющий определённого центра тяжести. — Надо было тебе этой хуйни тоже насыпать. Целовались бы вместе. Через посредника. — Пойдём, полежишь, — Наруто с трудом, но всё же приподнял Учиху, отрывая от пола. — Я воды принесу. — Лучше уксус, — промычал в шею Саске, невпопад опуская руки на чужие плечи. Сложно удержаться в вертикальном положении, когда всё тело коробит от зудящей слабости. Не должно же такого быть, видимо, коктейль всё-таки получился не тот. Неплохо бы уточнить у Итачи. — Заткнись. Нельзя так. Учиха наконец упёрся ногами в пол, чувствуя себя немного увереннее, только держаться в вертикальном положении самостоятельно пока всё ещё реальным не удавалось. — Если нет бессмертия души, то всё дозволено, — отозвался он. — Как по-другому? — Не замечал у тебя суицидальных склонностей. Может, к психиатру пора? — попытался пошутить Наруто, выходя вместе с несвоевременно переставляющим конечности Саске. — Может, — заторможенно ответил тот, спустя пару минут падая на кровать спиной и подгибая ноги. Дверь маленького комнатного холодильника захлопнулась с тихим звуком прилипшей на прежнее место резинки, и Узумаки положил бутылку воды рядом с бледной рукой Учихи. Под закрытыми полупрозрачными веками бегали тёмные радужки с непозволительно широкими зрачками, исследуя темноту или то, что сейчас рисовало одурманенное наркотической дымкой сознание, останавливаться они не желали. Наруто тяжело вздохнул. Страх отошёл на задний план, уже не маяча перед глазами тем ярким, агрессивно настроенным звеном. На его место пришла седая беспомощность. Гнусная и жалкая. Он тихо выскользнул в коридор и, замерев на мгновение у прихожей, до ярких отметин сжал пальцами кожу на бёдрах. Больно. Значит, живой. Значит, есть ещё шанс всё исправить.***
Тоска напала ожидаемо, робко постучалась в калитку одновременно с уходом гостя. Наруто знал, что так оно и будет, возможно, поэтому оставшийся час сидел на иголках, боясь отпустить незнакомого человека, остаться наедине с этим чувством. Да только от мыслей об этом даже время летело быстрее. Что уж поделать. Теперь, кроме него и полумёртвого Саске, в квартире не осталось ни души. Хоть открывай настежь все окна, прося у городской жизни заглянуть хотя бы на пару минут. Узумаки вернулся на кухню, начиная прибирать незначительный мусор и всё, что осталось от несостоявшейся попойки. Не из большого желания, не от скуки, а просто потому, что руки нужно чем-то занять. И голову, желательно, тоже. Снова. День за днём их лодку бросало из стороны в сторону, порой та грозилась перевернуться и сбросить с себя лишнюю ношу, но в следующий день океан затихал, успокаивая порывистые волны, разглаживал водяную гладь, и крохотное судно плыло дальше. В неизвестном никому направлении, ни то в сторону юга, ни то на восток, но как всегда неизменным оставался горизонт. Подтёртый и блеклый, однако всё ещё ровный, окружающий со всех сторон, словно вся жидкая масса была лишь остывшим кофе, налитым до середины сервизной чашки. Вспомнилась Конан. То, как её тонкие пальцы с короткими выкрашенными оранжевым лаком ногтями брались за горячие стенки, преподносили ароматный напиток к губам, пока глаза улыбались. Нужно навестить её, ведь, несмотря на все прошлые обиды, сейчас ей как никогда необходима поддержка. Может быть, и Саске станет от этого легче, тогда, наконец, жгущее изнутри чувство вины пропадёт. Наруто тёр по десятому кругу, мусоля в руках влажную тряпку. На глазах проступила пелена. Ведь не должно так быть, не может. Собственное мироощущение впервые вдруг показалось ошибочным, плоским, неверным. Узумаки усиленно бил в закрытые ставни, призывая выйти на свет тех, кого в запертом доме отродясь не было, и, не видя ничего, кроме собственных нужд, кроме личной потребности не быть лишним, бесполезным, одиноким, не смог заметить, как люди, ставшие в один миг его миром, потеряли свой смысл. И он потерял вместе с ними, да только пока что не понял этого. Эффект неожиданности сработал. Тряпка оторвалась от стола, и невидящий взгляд метнулся в сторону, ловя мимолётом блеснувшие чем-то фанатичным глаза напротив. Когда Учиха появился на кухне — Узумаки не отследил. Саске схватил его за руки и в одно движение дёрнул вниз, вынуждая в секунду осесть на твёрдый пол и болезненно стукнуться копчиком. — Ожил, сука, — морщась от неприятного ощущения и выкидывая тряпку куда-то вбок, констатировал факт Наруто. От Учихи по сей момент несло алкоголем и сигаретами; странно, как выпивший на порядок больше Узумаки сумел это почувствовать. Но времени на глупые вопросы ему не положено. Тело жестоко и беспричинно стискивали со всех сторон, лишая возможности нормально двигаться. Давили, мяли, хватали. — Да что ты творишь! Саске оборвал попытки подняться и скинуть себя, грубо схватив за горло. Больная улыбка исказила сухие губы, топя поддатое осознание в эйфории. Оказывается, читать страх на чужом лице бывает очень приятно. Руки чесались придушить голубоглазую массу, чтобы хоть как-то избавиться от её недовольства, буквально повисшего в двадцати сантиметрах меж ними. Узумаки ведь ждал от него каких-то эмоций? Наверняка. Иначе не носился бы последние несколько суток как с недоеденным яйцом. — Мра-а-азь, — скалясь, протянул Учиха и прибил вырывающееся тело затылком об плитку. Наруто застонал через всхлип, полный обиды и разочарования, открывая глаза. Если бы не разноцветная муть, обезумевший образ Саске отпечатался бы в них кровью. Невменяемый образ пропащего человека. — Отвали, скотина ебанутая… Зубы скрипели, пока Узумаки дёргался и пинался. Пару раз даже удалось заехать Учихе коленом то ли в бок, то ли в живот, но от полученных травм Саске невиданной ловкости не потерял и хватку не ослабил. Было больно. Отросшие волосы, прилипшие к шее, до жжения натянулись под тяжестью чужой руки, облепившей горло. Но куда хуже стало от понимания, кто это делает. Хотелось прокричать: «Зачем?», выкинуть неугодные варианты ответов и услышать что-то, что убедит, докажет — всё это неудачная шутка, просто тупая игра. Однако, Наруто не успел открыть и рта, как за плечи дёрнули и его неожиданно грубо перевернули на живот. Подбородок поскрёб по полу, сдирая мягкую кожу, и тут же губы столкнулись с кафелем, ибо Учиха, впившись пальцами в талию, потащил вверх, ставя на колени и наваливаясь сзади. — Саске, перестань! — завопил Узумаки, пытаясь хоть как-то извернуться. — Пожалуйста! Мне не нравится! — Хватит. Тебе же похуй на всё, м? Чудо-таблеточки выпил? Они помогают, ты стал таким спокойным, — срываясь на рык, прошептал он. Наруто был уверен: ещё мгновение, и тот разразится потусторонним смехом. Учиха подцепил резинку шорт, тут же сдёргивая те до середины бёдер вместе с трусами. Упругие ягодицы оголились под взором потерявших остатки ясности глаз. Ладонь с размаху рухнула на кожу, оставляя покраснение и вызывая острое жжение, после чего впились пальцы, протыкая ногтями насквозь и врезаясь в самое мясо. — Хочу тебя, — до ненормального ласково промурлыкал Саске куда-то в светлые волосы. — Бред, правда? Ты же овощ. Как тебя можно хотеть. Веки опустились, скрывая от синих глаз примитивное убранство кухни. Спазмы лёгких сменились на тяжёлое дыхание. У него нет выбора, правда? Да когда вообще он был. Иллюзия наличия вариантов, словно в шахматной партии, но, как ни крути, всё приведёт к поражению одного. И Наруто с твёрдой уверенностью готов был сказать — чьему именно. Это цугцванг. — Делай что хочешь. Он сдался. Заведомо зная, что смысла сопротивляться нет. Его и не было изначально. Возможно, скажи он что-то правильное и важное раньше, всё сложилось бы по-другому. Хотя и это вряд ли бы помогло. Наруто видел, как стремительно и верно Саске терялся в пучине бездны последние пару дней. Знал же, что не могут люди сходить с ума с такой скоростью, и наивно полагал, что время есть. Но Учиха уже давно перестал отдавать трезвый отчёт своим действиям, вынужденно меняясь, подстраиваясь и играя в убыток. Ужасно видеть, как близкий человек слетает с катушек, как сеть вездесущих проводов его душит, изводит и вешает. Однако, всё, что делал Узумаки, так это смотрел. Определённо осознавая, в какую дыру летит весь накопленный опыт, но продолжал играть роль зрителя, потому что большего сделать не мог. Что-то не позволяло. — Как думаешь, что ты за растение такое? Гербарий? — протянул Саске, а Наруто что было выдержки сжал зубы. Это невыносимо. Это не Учиха. Огладив впалый живот, ладонь поползла выше, под смятую футболку, касаясь рёбер, груди, доходя до подрагивающего кадыка. Рука вновь сжалась на шее, душа и мучая. Теперь уже вторая касалась выпирающих косточек, словно оставляя росчерки краски. — Как же бесишь… — шептал Учиха, кусая в области холки. — Нравится ничего не испытывать? Рассада. — Я не виноват в том, что Итачи умер, — хрипло простонал Наруто. И Саске зашипел, не жалея силы, ударяя по выставленной заднице. — Заткнись. Собственные шорты с бельём Учиха лишь приспустил. Вспыхнувшая в мозгу агрессия заставила кровь в жилах буквально кипеть, а злоба рвалась наружу, читаясь в каждом движении, жесте, эмоции. Наруто почувствовал, как по ложбинке меж ягодиц потекла чужая слюна и на короткое мгновение длинный палец прошёлся по сжатому сфинктеру, размазывая своеобразную смазку. Уже понятно, что будет сухо и больно. Лучшим из вариантов был оттолкнуть, пока хватка ослабилась; извернуться, заехать локтём куда-нибудь в рожу, лишь бы побольнее вышло, но времени оказалось слишком мало. А зубы, вцепившиеся в плечо, не дали даже вслушаться в ритм собственных мыслей. — Попробуй только заорать, — заочно предупредил Саске, и угроза звучала более чем убедительно. Никогда не угадаешь, каким будет следующее действие обезумевшего человека, перепутавшего границы дозволенного и личные приоритеты. — У меня здесь куча ножей, Нару. Резкая боль прострелила поясницу, и Наруто тихо взвыл, отчаянно скребя ногтями по полу. Толчок последовал моментально, выводя ощущения на новый уровень адской боли, физически ни с чем не сравнимой из того, что доводилось испытывать рядом с Саске прежде. Учиха не выглядел растерянным, пускай на мгновение в глазах и промелькнуло сбитое беспокойство. Открытой книгой был вовсе не он. Узумаки выгнулся, на затрясшихся ногах пытаясь сдвинуться с места, и Саске уловил его неловкую попытку расслабиться, однако мышцы сжались вокруг члена плотным кольцом, не давая пойти ни в одном направлении. — Ненавижу тебя… — проскулил Наруто, когда тело ослабло и не смогло дальше сдерживать чужого монстра. От нескольких порывистых толчков внутри всё рвало и трещало, однако Саске не останавливался, а лишь ускорялся, не отдавая себе отчёта, безбожно надругаясь над чужим телом, что однажды пообещал себе оберегать. — Ты всегда… Только и делаешь, что издеваешься… Лгать не было стыдно. Он видел, как Учиха менялся, превозмогая характер и убеждения. Месяцы напролёт тот боролся с самим собой, отрицая явь и преследуя лишь бессмысленное существование, но всё же Саске сумел открыться, нашёл способ стать кем-то значимым. Да только теперь он разбил все накопленные горем и правдой достижения. Мерзкими словами. Бесчеловечными действиями. — Д-думаешь, тебе одному хуёво? — сквозь звериный рык, усмехнулся Наруто, даже радуясь тому, что не имеет возможности видеть лицо человека, безжалостно оскверняющего его чувства. — Хочешь, пожалею? — Лучше бы ты орал, — бросил Саске, и в звуке чужого голоса Узумаки услышал непривычные нотки. Это был всхлип. — Плачешь, сука? Хотелось, чтобы прозвучало это с чистой насмешкой. Наруто как никогда ощущал потребность как-то зацепить и унизить, возможно, взять преимущество хотя бы в этом. Но вопрос сквозил лишь неверием, неосознанным страхом, смешавшимся с толикой переживания. Ведь Учиха никогда не позволял выйти слабости просто так, всегда копя ядовитую кислоту, что разъедала своими парами каждый участок мозга, до конца, сдерживаясь и молча до самой отсечки. — Саске! Внезапно тот натянул светлые волосы на затылке, впиваясь ногтями в кожу головы, и Узумаки вскрикнул, не готовый к новой вспышке ревущей боли. Перед глазами понеслись пятна. Саднящая поясница ныла, а изнутри разливался невыносимый притупленный жар. Движения стали несдержаннее и реще. Он вдруг почувствовал, как в собственном горле образовался непроходимый ком и сквозь него все силы стали утекать, мучительно медленно растягивая затянувшуюся пытку. За что Учиха наказывал его? Почему вновь сорвался на человеке, готовом помочь в любую минуту? Это неправильно. Несправедливо. Они столько пережили, чтобы суметь, научиться доверять друг другу, и вновь Узумаки подумал о том, что люди цикличны. Они неизменны, лживы и крайне жестоки. Спустя несколько грубых толчков Учиха обхватил парня под животом и порывисто вышел из напряжённого тела. — Я не могу, — не своим голосом прошептал он. От звона в ушах Наруто не до конца расслышал и понял значение прозвучавшей фразы. Саске рухнул сверху, немного отползая вбок и, кое-как натянув шорты на место, обречённо скрыл за руками лицо. Стыд и сожаление окатили с головой в ту же секунду. Что он наделал. — Мне хуёво. Наруто отвернулся, сквозь судороги в ногах приподнимаясь от пола. Игнорировать. Слова Учихи не стоят и сотой доли того, что тот натворил. Отвращение захлестнуло новой волной, но он упорно оставался на месте, сжимая в тонкую линию губы и пытаясь осознать произошедшее. Найти оправдание. Но... Безрезультатно. Его изнасиловали. Использовали, как козла отпущения просто потому, что нервов не хватило. — Не молчи, — срывающимся шёпотом попросил Саске. И Узумаки обернулся, корёжась от ужаса. От осознания того, кто лежит рядом с ним. — Что ты, ублюдок, от меня хочешь? — разделяя слова и паузы зашипел он, и вдруг вспыхнул ярче огней сигнальной ракеты. — Да! Тебе очень хуёво. Я знаю это, Саске! Всем хуёво. Тебе. Мне. Конан. Да даже животным на улице, потому что они сейчас мёрзнут под блядским дождём, купаясь в собственном говне без еды и нормальной воды! Что ещё ты хочешь услышать? — Стой… — совсем тихо попросил Учиха, но звук забился о согнутые в локтях руки, не долетев до того, кому адресовался. — Или рассказать тебе, как сильно мне жаль? Это что-то изменит, а, Саске?! О, мне пиздец насколько жаль твоего брата. И жену его, и даже, блять, тебя, ополоумевшего идиота, нажравшегося наркоты и решившего творить собственное правосудие! До сих пор жаль, представляешь? Мне тоже хуёво, блять! Хуёво. Понимаешь? Чёрта с два ты меня услышишь… Я же овощ! Гербарий вегетативный! И слова мои — простой бред недоразвитого сознания. Узумаки тяжело выдохнул, переводя дыхание и стирая с лица тень того безумия, что напало в одночасье. Голова — цитадель мудрости. Так где же она? — Ты ведь уродом меня считаешь, что бы я ни говорил. Так шёл бы ты нахуй, Учиха. Кости загремели, будто собирались рассыпаться, оросив холодный кафель желтоватой пылью. Наруто чувствовал, как те ссыпаются мелкой крошкой, разрывая изнутри всё живое. Это иллюзия, простое помешательство на физической боли, в момент ставшей слишком чёткой и чересчур яркой. Не стоит зацикливаться, необходимо смотреть дальше. От Саске нужно держаться подальше. Он попытался встать, но скрюченная рука, ещё не успокоившаяся от нервной, колотящей без промедления дрожи ухватилась за него с безмолвным криком. Непроизвольно Наруто сжался, готовый принять очередной бессмысленный выпад звериной сущности Саске, но ожидаемого удара не последовало. Учиха вдруг просто вскочил и отчаянно прижался к чужому теплу. — Я не хотел… — серьёзно произнёс он, но хватался бессознательно, словно напуганный ребёнок. — Да что ты такое несёшь… — Узумаки не шевелился. Не мог сдвинуться, как бы не хотелось. Почему-то казалось, что стоит сейчас оттолкнуть, и этот раз будет последним в его жизни. Может, так оно и лучше. Да только тело совсем онемело от едва начавшей стихать сумасшедшей боли. — Ты всё сказал. Признался в том, кем считаешь меня на самом деле. Ты, блять, меня изнасиловал… — Да. Потому что переборщил с коксом. — Серьёзно? — Наруто ошарашенно уставился в стену, игнорируя скользящие по спине руки. Чувствуя отвращение от каждого прикосновения этого человека. — Ты обещал завязать с этой дрянью. Дважды, Саске. Два. Чёртовых. Раза. И уже забыл. — Я бросил… — надломленно повторил он. — Нет. Считаешь эту наглую чушь хорошим оправданием тому, что ты сделал, я не стану переубеждать тебя, — сухо отбросил Наруто, после чего резко дёрнул плечом. — Отцепись. — Нару… — Отцепись, блять! — произнёс он гораздо грубее. Карие глаза расширились, округляя границы видимого до красного мерцания. Навеянное дымкой наркотика послевкусие развеялось столь же быстро, как появилось в момент осознания. Учиха потянул на себя сопротивляющегося парня и стукнулся спиной о плитку, не чувствуя ничего ни единым нервом. — Если снова хочешь свалить, лучше дай мне по роже, — тихо попросил он, мягко приглаживая спину оказавшегося сверху человека. — Можешь сделать это, даже если не собираешься никуда бежать, потому что я просадил последние запасы на пузырь и наркоту… Наруто замер, не понимая, с чего вдруг Саске решился сознаться. Раскаяние часто приходит к людям лишь в те моменты, когда исправить содеянное становится невозможно. Когда все ресурсы, брошенные на сражение, иссякают, а отступать больше некуда. На этот раз он почувствовал, что не справляется? Ситуация вышла из-под контроля? Внезапно стало до жути смешно, и Узумаки позволил беззвучному хохотку прокатиться по телу в виде лёгкого содрогания. Но это не радость. Это последняя попытка не сорваться. Однако Учиха не обратил внимания, всецело прибывая в собственных мыслях, где за кадром разворачивался настоящий дурдом. — Он умер, — спокойно напомнил Саске. А Наруто так и не понял, зачем. Ведь разве теперь это что-то меняет? — И… Я не могу понять, как теперь поговорить с человеком, которого больше нет. — Поэтому решил догнать его тем же способом. — Я не знаю. С тихим выдохом Учиха выпустил из рук красную нить. Равновесие стало подводить, то и дело бросая по ржавому канату из стороны в стороны, нагнетая, грозясь скинуть вниз. А там уже не будет ничего, даже смысл чего-то аврального, выдуманного идеей порочного хаоса не затронет глубины той ямы, куда он обязательно попадает в скором времени. Когда жить остаётся пару секунд и в предсмертной агонии на краю пропасти вдруг вещает загробный голос, разве человек может его игнорировать? Ведь когда тот предлагает ещё один шанс, а до момента смерти остаётся лишь один удар сердца, люди понимают, что прожили слишком мало и ничего толком не успели сделать, чтобы уйти из мира навеки вечные, оставив позади свой след. Уходить нужно красиво, какой бы не была судьба, сколько бы ошибок не совершили. Учиха представлял конец именно так, но глубоко в душе понимал, что умирать ещё совсем не время. Итачи бы не позволил. — Прости меня. Разочаровал, знаю, — делая объятья крепче, проговорил Саске. А Наруто промолчал, уже не веря ничему, что прежде стало бы апогеем взаимности и согласием с самими собой. Он осторожно вылез из кольца чужих рук и взял со стола бутылку виски. В ней осталось ещё немного. Взгляд на Учиху всё же попал, как бы он ни старался отвести глаза в сторону. Жалкое зрелище. Говорил, что Саске можно понять? Говорил. Только от слов толку мало, и вечер вновь обещает зализывание собственных ран. Кровоточащих свежих рубцов, правда, уже прикрывшихся вуалью безразличия. Чёртовы таблетки. — У тебя телефон звонит. Сказав об этом, Узумаки безмолвно удалился с кухни, негромким щелчком двери ванной оповещая о конце разговора. Телефон и правда трезвонил в который раз, но из повисшей на мгновение тишины Учиха вытянул момент одиночества и так же тихо прикрыл глаза, отворачивая голову от света люстры. Слишком ужасно, чтобы быть правдой.***
Блики играли на стенах, танцуя под беззвучный аккомпанемент мерцающего фонаря. Микото забыла задвинуть шторы. И с лёгкой доступностью прохладный свет залил полы, расчертив тёмный ламинат на ровные фигуры, напоминающие композицию в кубизме. Учиха прошла по коридору, неизменно оказавшись на лестнице, и та привела её вниз, на место тёплой комнатушки с высохшим воздухом и ещё не пропавшим запахом жареного мяса. Она предпочла остаться без ужина. Боялась, что труды кулинарии не задержатся и поспешат наружу. Мадара звонил ближе к вечеру, освободившись от всех навалившихся дел, и Микото была рада отсутствию красочных подробностей, вполне ограничившись лишь формальной информацией. Теперь она знала, что пришли только близкие, её цветы забрали и похоронили сына без лишнего шума. Парой минут назад слёзы вновь прокатились по коже, окрашивая лицо в алый, но ничего. Она успела привыкнуть и примириться с мыслью о том, что всё повторилось. Под пальцем вновь загорелся экран контакта. И, кажется, восьмой исходящий вызов разошелся гудками. Зачем попусту набирала? Всё равно никто трубку не брал и явно не собирался. Бессмысленное занятие. Хотя и нет в этом ничего удивительного. С ней не хотят говорить, её и знать по большей степени теперь не желают. Однако Микото была непреклонна. Женщина вглядывалась в короткое имя на экране телефона, где цифры плыли, менялись местами, то пропадая, то увеличиваясь и уменьшаясь. Нижняя губа беспокойно дрожала, но женщина не обращала внимания на нестабильное состояние нервной системы, наглухо отгородившись от мира хриплыми звуками телефона. Вызов сброшен. — Ты спать собираешься? — Фугаку заглянул в комнату, неторопливо пожёвывая кусок вяленой колбасы. — Н, да… Скоро пойду. Микото мотнула головой, вновь бросая взгляд на экран. Пришло сообщение. — Выпила бы успокоительного, — посоветовал он, и на секунду Учихе показалось, что лицо мужа излучило огонёк заботы, а в голосе почудились нотки переживания. Показалось. — Я выпила. — Тогда давай, хватит тут сидеть. Пойдём. — Догоню. Спокойной ночи, Фугаку, — натянуто выдавила женщина, буквально выталкивая мужчину за дверь. — Не надо беспокоиться. Супруг успел лишь окинуть её странным взглядом и вскоре исчез, с приглушёнными шагами уходя вверх по лестнице. Микото вновь набрала последний из вызываемых номер, но получила лишь короткие гудки и быстрый сброс. «Хочешь оправдаться? Лети в ЧС» «Ты должен знать», — она поспешила отправить ответное сообщение, но приложение выдало ошибку. Слишком поздно. Влажное дерево похрустывало, и порог заскрипел от тяжести женского тела. Она вышла во двор и присела на промёрзшие качели, прижимая руку к груди. Отчего-то стало так плохо, что нервы запели, прострелили ноющей схваткой живот и голову. Так наказывает совесть. Когда Обито говорил с ней, давал ли он шанс всё исправить? Может, всё то, что представилось поначалу выбором, на деле было всего лишь игрой? Но ведь она не сказала. Промолчала даже в тот момент, когда нутром почувствовала приближение той угрозы, которой мужчина наполнил её сознание во время их последнего разговора. Она подвела всех, покарала собственноручно, и в этот раз уже не удастся оправдать свои ошибки, личную гордость, приведшую к катастрофической глупости, выбором, что однажды сделал Итачи. Он ведь был её сыном. И, отказавшись от родственных уз, что связывали их на протяжении всей осознанной жизни, она думала, что стала свободней и сильней; считала, что защищает всех тех, кто был дорог, потому что в одиночку несёт проклятие этой семьи. Однако, не вышло. Ничего из того, о чём чарующе шептала завравшаяся гордыня. Всё оказалось ложью. Микото приложила телефон к уху, тихо выдыхая облачко тёплого пара в стылый и влажный воздух. Темнота смешалась с оттенками грязно-серого неба, ни звёзд, ни месяца. И вскоре гудки сменились убитым голосом. Неровным, слишком мягким, но прогоревшим до самого основания. — Да? Мелодия чужой печали ударила по барабанным перепонкам с хвалённым умением белого шума сводить с ума заядлых бездельников. — Тебе известны подробности смерти Итачи? — всё так же неслышно поинтересовалась Учиха. — Только то, что в заключении вынес судмедэксперт. Свидетели склоняются к мнению, что это было… Самоубийство. — Тогда мне есть что тебе рассказать. Рябь мурашек прошла по оголённым ногам резким ворохом, и женщина сомкнула их теснее, неосознанно пытаясь сохранить остатки тепла. Динамик телефона замолчал. — Я не хочу говорить это так… — спустя минутную паузу продолжила Микото. — Поэтому попрошу о встрече. — Это… Хорошо, думаю, я смогу… Допустим, завтра? — неопределённо отозвался голос, говоря ни то риторически, ни то в ожидании одобрения. Механика речи была предельно ясна. Человеку по ту сторону до посиневших костяшек больно. Говорить трудно. Но и Учиха не чувствовала себя живее и жизнерадостнее. Даже на толику. Нисколько. — Я буду ждать звонка. И, Конан… — вдруг запнулась Микото ловя взглядом огни вертолёта, летящего в неведомом направлении по вечернему небу. — Ничего не говори брату.