Жизнь в круговороте воспоминаний

«Как мы прожили целых полвека вместе?» — Леви неоднократно возвращался к этому вопросу, но ответом служили только собственные догадки, потому что спрашивать о таком для него было непозволительно, да и боязно.       Но жизнь всего одна и чересчур скоротечна... Нельзя остановить время на каком-то конкретном дне и проживать эти счастливые минуты постоянно. Нельзя изменить прошлого. Те, уже давно прошедшие события, которые по сей день очерняют и приносят непомерную боль в настоящем.       Жизнь, словно маленькая искромётная спичка, которую когда-то зажгли. И вот она горит, пышет пламенем, но и до неё доберётся необратимый момент, когда она больше не сможет дарить огонь, чтобы осветить путь в темноте, согревать в ненастные дни и просто погаснет. Навсегда.       Дача им досталась от родителей Эрвина, хоть дом и был старым и повидал несколько поколений, после того как они вышли на пенсию и переехали сюда, то обустроили его под собственный вкус, стало намного уютнее.       Вдвоём было всё легко, проблемы никогда не казались какими-то глобальными или непроходимыми, всегда находился выход и была поддержка под боком.       В молодости они обычно приезжали сюда летом или весной, когда у них начинался отпуск, а иногда брали несколько дней за свой счёт и поздней осенью и зимой ютились в комфорте умиротворённой тишины. Если в доме было неимоверно холодно, тогда Эрвин выходил на улицу нарубить дров, с целью протопить печку и обогреть всё пространство дома внутри, после чего они укрывались мягким пледом и прижимались друг к другу как можно сильнее. Эрвин руками растирал и грел стопы Леви, старался сохранить испаряющееся в мимолётном ощущении тепло, а когда чайник на плите закипит, Леви шёл заваривать чай и делал это так, как умел только он — неповторимо вкусно, вкладывая в это всю свою душу, давая распробовать каждую чаинку в приготовленном напитке. Чай пили уже за столом с черничным вареньем, прерываясь только на задушевные разговоры. А летом работали в палисаднике с цветами и полноценно ухаживали за ними, пололи грядки, потом собирали жимолость, клубнику и малину в огороде, а в лесу землянику и чернику. Ездили на велосипедах на речку или делали сочные шашлыки.       Порой Эрвину нравилось подремать днём, сидя в кресле. Когда за окном бурлила солнечная раскалённая жара, а Леви в этот момент делал освежающие напитки со льдом или ходил покупать мороженое, пока муж не проснулся.       Безоговорочно в доме проводилась ежедневная уборка под чётким контролем Леви, и поначалу Эрвину было очень тяжело и утомительно, но затем втянулся и даже полюбил это дело, потому что мог больше времени провести с мужем.       А также бесстыже занимались любовью в любой час суток, не боясь быть осуждёнными за шум, и Леви не сдерживался, во весь голос стонал Эрвину быть более жёстче и напористее, губами размазывал по его скуле что-то похожее на поцелуй, вместо всяких слов.       В окружении с природой Леви лучше спалось, пропадала висящая над головой нескончаемая тревожность и паранойя, о которой он не говорит, и Эрвин старался чаще вывозить его загород, за что тот был искренне благодарен.       С возрастом Эрвин оставался как «законсервированный», он не терял своей природной красоты, только лишь становился чуть ниже ростом, но зато Леви было немного проще и удобнее тянуться к нему за поцелуем. Ухудшилось зрение, поэтому читал книги в очках. Морщинки проглядывались на веках и лбу, видимыми стали носогубные складки и веснушки, кожа стала более дряблой и суховатой, слегка поседели густые брови, щетина и волосы, но глаза... Глаза, по-прежнему, оставались самым ярким путеводителем в жизни Леви, в них он видел что-то родное, в них он видел себя.       Леви старел немного быстрее. Его тонкая кожа была очень чувствительна и восприимчива к солнцу и к изменению с годами собственного организма, синяки под глазами стали видны ещё больше. Морщинки между бровей были заметны даже, когда Леви уже не хмурился, и это заставляло его комплексовать, но Эрвин ни в один из дней не прекращал целовать Леви и произносить слов любви, и это повлияло на восприятие Леви самого себя. Эрвин не дал повода в себе усомниться.       И сейчас в тишине сидели на скамейке, которая стояла у крыльца, любовались наступающим закатом и предавались далёким воспоминаниям. — Я до сих пор удивлён тому, что ты не сбежал от меня через год после свадьбы... — Что? Неужели все пятьдесят два года ты думал об этом? Да потому что я живу с самым дорогим и любимым мне человеком. И с каждым днём люблю только сильнее. Куда же я от тебя уйти должен? — Эрвин берёт его за руку, на которых столько лет красуются обручальные золотые кольца со специальной гравировкой их имён.       Леви молча кивнул. — Леви, каждая твоя морщинка мной любима и поцелована. Ты всегда и в любом возрасте для меня самый красивый. Всё, что нас с тобой окружает, напоминает о каждом нашем прожитом дне, весь тот пройденный тернистый путь, всё это мы прошли вместе. Не ты ли мне сам предложение сделал на мой же день рождения? — Да, но... Эрвин, а если ад всё-таки существует, и я попаду туда после смерти? Мы больше не сможем увидеться, — с опущенным взглядом и поникшим голосом изрёк Леви.       Леви не верил в существование загробной жизни про ту, о которой многие говорят, но верил, что думая об умершем человеке, до его мира доносятся слова и чувства другого.       Но мысль о том, что в один из дней они бесследно разминутся и окажутся в разных измерениях — это пугало, расстраивало и злило. Особенно это мучило во снах, ведь там нет Эрвина. Леви один в пустом, заброшенном и сыром доме, где они живут последние десять лет, сейчас был слышен каждый шорох и куда проникали любые сквозняки и дождь. И только гроб стоит в доме, где Эрвин лежит и не подаёт никаких признаков жизни. Леви в истерике нещадно начинает плакать, теряя оставшуюся силу в ногах, и падает прямо перед ним на колени, касаясь своей рукой его, ощущая только морозный холод от застывшей и ледяной руки. И просыпался в холодном поту, задыхавшись, со стучащим пульсом в ушах, мокрыми щеками, будто вот-вот лопнет от перенапряжения, держал спящего Эрвина за руку, и вновь забывал обо всех кошмарах. До следующей ночи.       Он будто знал наперёд, что будет дальше, но не хотел думать или предполагать того, что может случиться. Хотелось просто жить сейчас. — С чего бы это? Ты же замечательный муж и добрый человек. Для тебя рай будет открыт без очереди. И... я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вытащить тебя из опасности, если потребуется, — без обиняков, и смотря точно Леви в глаза, произнёс Эрвин. — А ты помнишь ту ночь, когда мы гуляли по улице вдоль домов, в халатах, потому что у меня была дикая бессонница? — Конечно помню, а ещё после прогулки было невообразимое продолжение, и, видимо, оно тогда тебе всё же помогло, — ухмыльнувшись, ответил Эрвин. — Ага, размечтался. Просто ты заварил мне тогда чай с мелиссой, и мой внутренний чаеман той ночью успокоился, — И ткнул Эрвина локтем в ребро.       Оба засмеялись. — Знаешь, Леви, сколько бы дней для нас не было уготовано судьбой, как бы наша жизнь не завершилась, я счастлив стать и быть твоим мужем. Что все эти годы ты посвятил мне и нашим отношениям, — Ты что, плачешь? — Эрвин со всей душевностью прижал Леви руками к себе. — Не-ет, песчинка в глаза попала, — он уткнулся лицом в грудь Эрвина, намочив слезами его футболку. — Я же сейчас здесь, с тобой, — всем трепетом Эрвин оглаживает его затылок и поясницу, — И люблю тебя больше всего на свете, и никогда не отпущу, — он только крепче обнял Леви и поцеловал в макушку. — Спасибо тебе за всё, Эрвин. Я тоже очень тебя люблю. — Может, чай с мелиссой? — Эрвин нежно коснулся губами лба Леви.       Он мог не задавать этот простой вопрос, потому что ответом всегда будет — Да. Но хотелось лишний раз услышать его голос и увидеть проникновенную, дорогую сердцу, улыбку. Ведь время ограничено.