Осколки бесконечности

      Последний вдох Тони с перчаткой на руке и его пробуждение в стерильной палате разделял один сон.       Не сон даже, а переплетение образов, ощущений, звуков и запахов. В этом видении было много солнца – оно не поглощало планеты, не сжигало галактики, только грело ласковыми лучами, как бывает августовскими вечерами у моря. Был тёплый чёрный песок, что тысячи лет назад вырвался из земных глубин, подняв на поверхность тайны планеты. Песок был отражением звёздного неба, что выживало при свете дня. Пахло солью и немного – серой. Тони казалось, что его всё время кто-то обнимает, и пушистые волосы скрывают глаза от света. Океан был спокоен – Тони знал, это именно он – и нежно, почти любовно целовал смоляные скалы. Было тихо и свободно.       Для Питера между последним вдохом Тони и его возвращением уместилась вечность. Он бы описал её кратко и точно: вечность – это бесконечное падение в пустоту.       Вечность – это портал с поля битвы в генетическую лабораторию на другой стороне Земли.       Вечность между ударами сердца Тони, когда казалось, что каждый будет последним.       Вечность – 88 секунд клинической смерти, сплетённые клевером насмехающиеся бесконечности как бездна его страданий. Ведь не мог он так быстро вновь потерять то, что только вернул!       Вечность между новым вдохом и появлением Пеппер с ослепляющим кольцом на пальце, которое взорвалось в сознании Питера сверхновой.       И чёрная дыра, что разверзлась в груди при взгляде в глаза Тони, которыми на него смотрела его дочь.       Ничего он не вернул.       Только всё упустил.

***

      Сердце Железного человека удалось запустить по новой. Первые дни оно ещё спотыкалось, порой срывалось на бег, не осознавая обрушившеюся на него новую силу, с которой ему ещё предстояло справиться. Пеппер не отходила от мужа, малышка тоже была рядом. Питер чувствовал себя лишним. Он нервно ходил по палате, приносил кофе для Пеппер и мороженое для Морган, всё ещё боясь смотреть ей в глаза, а после стекал по обратной стороне двери и до боли стягивал волосы. Ощущения обрушились на него всё разом, и выдержать их было невозможно.       Каждое прикосновение тонких, аккуратных, фарфоро-кукольных пальцев Пеппер к её мужу отзывалось покалыванием на кончиках пальцев Питера – оно пробиралось вверх и, доходя до сердца, запускало заряд в тысячи вольт.       Эти касания разбивали пространство. Первая трещина шла по руке женщины и добиралась до сомкнутых в немом вое губ. Вторая добиралась до реактора в груди Железного человека, который оказался таким уязвимым и самым нежелезным из всех. Она дробила его на светящиеся нежно-голубым мирным небом осколки, которые впивались в сердце Тони. Третья трещина добиралась до запястий Питера, резала вены, водопадом лилась чернильная кровь. Мир Питера схлопывался до размеров этой палаты, испачканной кляксами его грязной любви. Она заполняла всю комнату бензиновым озером, пробиралась в лёгкие, выжигала на обратной стороне век убивающий его образ. Когда ядовитая, нефтяная любовь добиралась до сердца Тони, сжатый мир проходил точку невозврата и разбивался миллионами осколков. Они падали к ногам Питера, их пожирала чёрная мгла, в которой он тонул, но не опускался на дно. Спираль страданий сжималась на его шее змеиными кольцами, давая ровно столько кислорода, сколько нужно было, чтобы не умереть – но не для того, чтобы жить. Это было хуже, чем смерть, но не так страшно, как жизнь без него. В тот момент Питер почувствовал, какие мысли бьются внутри головы человека, делающего шаг в пустоту.       Раны Тони затягивались, шрамы Питера раскрывались и кровоточили. Тело Тони восстанавливало ткани. Питер был готов содрать с себя кожу живьём, чтобы добраться до сердца, что болело, не давало дышать и разрывало на куски.       Он мог смириться с тем, что пропустил пять лет жизни и перепугал тётю, но с тем, что он потерял Тони Старка – нет.       Ночами – единственным временем, когда палата была свободна, Питер пробирался внутрь и садился на пол у кровати Тони. Он не решался прикоснуться, лишь смотрел на открытую, такую живую половину лица, и считал мерные вдохи. Иногда ему казалось, что он слышит, как по клеточке растут новые кости. Сам он не шевелился и будто бы не дышал, но всё пытался успокоить трепещущее в клетке рёбер сердце. С рассветом он исчезал, и за все семь дней творения нового Тони Старка ни разу не был замечен.       Питер никогда не видел Тони таким умиротворённым, как в те безмолвные, неподвижные ночи, когда больничный воздух превращался в формальдегид, в котором плавало его измученное сердце. Питеру хотелось вырвать его из груди и закрыть в заполненной этим воздухом банке – вряд ли он ещё когда-нибудь сможет провести столько часов наедине с Тони, и каким бы тяжёлым ни было это время, оно было и счастливым. Он верил, что Тони очнётся, усмехнётся и спросит, чего они все здесь собрались. Обнимет дочку, поцелует жену, быстро придёт в себя и… навсегда уйдёт из жизни Питера в свою, новую и счастливую – без него. Но он будет жив, и этого достаточно.       На третий день сердце Железного человека стало биться ровно, на шестой – с лица сняли повязку, открыв миру идеальное, словно помолодевшее на десяток лет лицо. А на седьмую ночь Тони впервые открыл глаза. В тот самый момент, когда Питер распахнул окно, собираясь раствориться в том самом тёмном миге перед рассветом, в беззвёздной мгле, так похожей на ту, что теперь поселилась на дне его зрачков. Шуршащее движение ладони разбило тишину – Питер оглянулся и увидел, как свет реактора озарил лицо Железного человека. Его ресницы дрожали, трепыхались пойманными в плен бабочками. Старк будто не хотел возвращаться из мира снов и всячески сопротивлялся пробуждению. Пит хотел бы знать, что его там держит. Или лучше – кого Тони Старк не хочет покидать?       – Питер?       Тонкие занавески колыхал лёгкий ветерок из приоткрытого окна. В палате Тони никого не было.       На следующий день после этого побега Пеппер сообщила, что Тони очнулся. Питер пришёл к нему вместе с командой ещё через несколько дней, смущённо жался к стенке и опускал глаза в пол. Он уже был готов ускользнуть вместе со всеми, оставив героя всея Америки и мира отдыхать, но внезапно его попросили остаться. Находиться в палате наедине с неспящим Старком было непривычно. Питер переступал с ноги на ногу, тёр большие пальцы и смотрел ровно в центр святящегося успокаивающим голубым светом реактора.       – Питер.       Парень вздрогнул. Он снова оказался в сумраке ночи, в тот самый первый момент, когда Тони вернулся – покинул мир снов и увидел его. Опять хотелось сбежать, в первую очередь – от самого себя. Этот момент, столкновение прошлого и будущего – стало самым настоящим из всего, что могло быть.       – Ты мне снился, – открыто и не таясь произносит Тони. Воскресший может позволить себе такие вольности.       – Я очень рад, что вы вернулись, мистер Старк – дрожащим голосом отвечает Пит, спотыкаясь на звучном сочетании первых букв знаменитой фамилии. Миссия «не смотреть в глаза Старку» проваливается на первой же попытке. Да, лицо кажется моложе, но глаза… Глаза, что видели смерть половины мира, просторы бесконечного космоса и восстание всех своих надежд из пепла – уставшие и… счастливые.       – Я ведь никуда не уходил, – с лёгкой улыбкой говорит Тони.       – Как вы себя чувствуете? – едва шевелясь спрашивает парень.       – Будто заново родился, – правый уголок довольной ухмылки чуть дёргается. Питера передёргивает.       – Формально так и есть, сэр, – со стеклянными глазами говорит Паук.       – Ты чего как неродной, ребёнок? Садись, – мужчина хлопает ладонью по краю кровати. Тому самому месту, к которому Питер прислонялся горящим лбом все эти бессонные ночи, когда считал вдохи Тони и слушал биение его нового сердца – сохранило ли оно старую любовь?.. Когда охранял покой Железного человека, оберегая его от кошмаров.       Парень неуклюже мостится на самый край и старается не прикасаться к Старку. Тони хмурится, а Питеру снова видятся трещины, раскалывающие лицо мужчины и его, Питера, сердце.       – Поздравляю вас со свадьбой. И с рождением дочки, – выдавливает он, вспоминая все известные нормы формальностей и отсчитывая вдохи, чтобы не забыть о необходимости дышать. – Я многое упустил, – он едва открывает рот, чтобы исправиться, сказать, что не то имел в виду – он лишь много пропустил! Но Старк смотрит на него так, будто всё понимает. Он кладёт свою ладонь поверх ледяной кисти Паука и всё смотрит на него, но Питер чувствует – он видит не его, по крайней мере, не сейчас.       В сознании Тони Питер крошится, расплывается, разлетаются по ветру на богом забытой планете, забирая с собой его лучшую половину. Тони снова плывёт в тиши далёких галактик, едва живой ступает на обедневшую вполовину Землю, проводит одинаковые дни и ночи на больничной койке, потом растворяется в попытках найти способ всё вернуть. А после – сдаётся. Делает то, что кажется и чувствуется правильным. Он выбирает будущее, и трусости в этом столько же, сколько и смелости.       Тони уверен, что действительно любил Пеппер каждый из тех долгих, тянущихся старой жвачкой дней, когда стоило закрыть глаза, и отчаяние накрывало с головой, и только её крепкие руки удерживали его от падения в бездну. Вот Тони впервые держит на руках свою дочь и думает, что если бог существует, он весь – в этом моменте, за который стоит сражаться, и умереть тоже стоит.       Тони смотрит на Паучка и чувствует себя трусом. За эти пять лет он жалел о многом, но более всего о том, что не оказался таким смелым, как было необходимо. Он сдался. Доверил исправление своих ошибок потаскухе-судьбе, которая всё же нашла его в лице сумасшедшего учёного с непостоянными габаритами. Он не сможет простить себе это смирение, это предательство, которые убедили его в том, что он сможет прожить жизнь, больше никогда не увидев…       Тони смотрит на Питера. В его глазах взрываются и гаснут мириады звёзд, умирают галактики, и всё живое поглощает чернильно-чёрная дыра. Вина, от которой не пьяно, а удушающе трезво, выворачивает наизнанку внутренности, вспарывает грудину и крыльями раскрывает рёбра, выставляя напоказ почерневшее сердце.       В словах Питера нет упрёка, но искалеченное сознание преломляет выражения и корёжит смыслы, обрушивая на Тони тяжесть всех миров, где их друг у друга нет.       – Питер… прости меня, – мужчина шепчет, до боли стискивая руку Паучка, будто не веря, что он здесь.       – Вы спасли меня, мистер Старк. Я благодарен, – нагло врёт, ведь знает, что лучше бы ему не собираться обратно по атомам, чтобы увидеть такое настоящее, где его мечты теперь безвозвратно невозможны. Но за то, что Тони Старк жив, Питер будет благодарен вечность, даже если ему придётся провести её в одиночестве. Произнести «вам не за что извиняться» Питер не решается – он позволяет своему сознанию впитать это прощение, чтобы в самые тёмные мгновения вспоминать и знать – Тони всё понимает, и ему действительно жаль. Ему больно и горько, и хоть Железному человеку кажется, что он просит прощения за Титан, в глубине он знает – он просит прощения за всё, что случилось и не случилось.       Питер старается навсегда запечатлеть этот момент, сохранить его в стеклянном шаре – как на люстре в его старой комнате – и поставить на полку рядом с залитым формальдегидом сердцем. Его взгляд обводит контуры лица Тони, ловит каждую эмоцию, движение губ – в его сознании он окружён золотым светом, стоит на пьедестале выше всех известных и неизвестных, старых и новых богов.       Питер вспоминает все моменты, когда его любви было так много, что она просачивалась через кожу. Тогда она тоже была золотой – безусловной, всеобъемлющей, вдохновляющей. Он собирает её всю по крупинкам памяти и будто видит её воплощение в янтаре с чёрными всполохами – реальность показала, что у этой любви нет будущего, и тогда она стала ядом, отравляющим душу. Чувства в камне были похожи на те осколки бесконечности, едва не убившие Железного человека. Любовь Питера была похожа на камень души, в котором он провёл пять лет.       Питер соскребает её с рёбер, застывшего сердца, собирает по венам и вручает Старку талисманом, который, он верит, сможет его защитить. Он кладёт в раскрытую ладонь Тони всю свою любовь – невидимую, но ощущающуюся теплом и лёгким покалыванием – и накрывает своей.       – Всё будет хорошо, мистер Старк, – и сжимает руку, впечатывая в ладонь мужчины воображаемый камень и свою реальную любовь, распуская её кислородом по артериям. На мгновение ему кажется, что золотистое свечение над Старком стало настоящим, но оно пропадает, стоит пару раз моргнуть.       Человек-паук оставляет всю свою любовь и самого главного человека его жизни в пустой палате. Ему достаточно того, что Тони жив, со своей семьёй он будет счастлив, и возможно, они смогут иногда встречаться. Ничто уже не будет как раньше, но в этой новой реальности вполне можно выжить. Он не может позволить себе сдаться и пустить в голову слабые мысли о том, что такая жизнь ему не нужна. Он должен оставаться героем и спасать людей, и если это необходимая цена – он готов её заплатить. Чего стоит одна его душа по сравнению с тысячами, миллионами, которые он ещё спасёт?       На следующее утро Питер покинет пропитанный запахом лекарств и отчаяния центр. Вернётся к тёте, снова пойдёт в школу, встретит своих друзей, будет патрулировать улицы – начнёт жить свою обычную жизнь. Он будет ощущать себя легко, словно вместе с любовью к Тони он оставил в палате всю свою боль. Конечно, это не продлится долго – через несколько месяцев похороненные чувства дадут новые ростки и расцветут шипастыми, кровавыми розами в груди.       Но всё это случится потом. Сейчас же Питер, едва коснувшись подушки, проваливается в первый с момента своего возвращения полноценный сон, и ему снятся удивительные вещи.