Sweater weather

      «Папочка» — горячее дыхание касается уха, едва-едва обрамляет возбужденно поддрагивающими губами.       Сейчас уже и не вспомнить точно, когда появилось это обращение. Простая шутка, затянувшаяся на… Так долго. Не осторожно сказанное, игривое: «Малыш, хватит с меня твоего слащавого Акечи-сан» — полностью изменило правила этой небольшой забавы. И теперь, когда ему резко вздумывалось лишиться всяких придатков, использовался вариант старый. Но… Чтобы поднять бурю в душе и теле… Новый был в самый раз.       Тонкие мои пальцы скользят по ремешку, в то время, как чужие руки овивают шею и плечи. Мягко оглаживают и заботливо, совсем невесомо проводит по линии челюсти, чтобы оказаться у щеки. И я тянусь к ней слишком заветно, от какого-то нежнейшего удовольствия едва ли не мурлыкая. То, каким грубым и возбуждающим может быть Курусу — феерично, но то, какими заботливыми были его движения — отдельная духовная страсть, совершенно иного уровня, оставляющая после себя лишь спокойствие и сонливое чувство безопасности.       — Медленнее, папочка. Я от тебя никуда не убегаю. Или же тебе так хочется?.. — в глазах его сияют мириады смешинок, а на лице невольно вырисовывается ухмылка. Он знает, что прав, а потому, с этим лицом победителя… Взглядом, не снисходительным, но вызывающим…       — Кто бы говорил. — привычно фыркаю, показательно опуская ладонь на внушительный бугорок. Разгоряченное тело источало особое тепло и запах. Об него хотелось греться, а не спорить прямо сейчас. Но никто из нас обоих не может иначе. Это где-то на физическом уровне, когда каждая ваша перепалка — желанная часть этого особого единения душ. Особенно в постели.       — И даже так, я сдерживаюсь… Ты слишком любишь сосать. — очаровывающий, сладко-перчоный голос щекочет в груди и ласкает слух.       — Тогда не сдерживайся, малыш. Твой папочка хочет высушить тебя сегодня. — поначалу все эти фразы вызывали свою долю сметения и, даже, смущения. От того, как дико и неправильно звучало что-то подобное. Как будто в дешевой порно-картине с плохо прописанным сценарием, играли на публику и всего лишь имитируют. Да и уподобляются чему-то ну слишком бульварному.       Но, как и подобает всему вульгарному, приедается быстро, особенно, когда от этого зависит небольшая победа. Сию минутное соревнование — кто сдастся быстрее, кто не сможет более продолжать. И вот, два слова, словно клеймом отпечатались на жизнях, судьбах. Обычно выбирают чего по пафоснее, но у нас давно всё не как у людей.       — Тогда не отвлекайся. — тянет на себя. Ближе, ближе, ближе. Собрав руки внизу, что и не шелохнуться. И все же. Так. Напротив друг друга…       — Тогда не позволяй мне. — шёпотом, приглушенно. Коньяк в пепел, а пепел в коньяк, пока один из нас не разрывает этот зрительный контакт, а губы не смакуют друг друга, переплетаясь в своеобразном танце. Размеренном, пока что, неторопливом. Будто бы площадь залили мёдом, не давая оторваться друг от друга.       — Я позабочусь об этом, папочка. — почти также мурлыкает Акира, смягчаясь, но лишь для того, чтобы повалить на спину, утыкая меня в мягкую кровать, а сам же оказываясь в районе грудной клетки.       — В конце концов, это обязанность ребенка — в старости родителя подавать ему стакан воды. Ну, или не только её… — невольно, уже рефлекторно шлепаю по голове, слыша мелодичный, шипящий смех.       — Будешь таким вредным, и мне придётся показать тебе, что порох в пороховницах ещё имеется. — глаза закатываются, но после взглядом касаюсь этого немыслимого человека. И всё же, он и вправду тот ещё ребенок. То, как сочетаются в нём качества лидера фантомных воров, малого дитя, нечитаемого истукана и милой глупой собаки — даже мне понятно не было. Но, отдать должное, переключаться между ними он умел как никто другой.       — Оооо. — тянет брюнет, проводя пальцами по животу, ноготками слегка проходясь по тонкой коже. Мурашки не заставили себя долго ждать, разбредаясь и скапливаясь где-то в зоне затылка. — Звучит многообещающе.       — А должно быть страшно. Недотрах вреден для здоровья. Особенно твоего. — не пригрозить тут было нельзя. Самую малость, чтобы вернуть с небес на землю.       — Недостаток любви страшнее. — я насмешливо хмурю брови, пока Курусу оставляет след от губ на ребрах, незатейливо так поднимая ткань домашней водолазки.       — Ты хочешь сказать, что я не люблю тебя? — нарочито острым взглядом, с этой интонацией, наполненной желчью, а то и ядом. Ну, давай, скажи, что ты там хочешь. Мысли мои порой словно воюют на отдельном от меня фронте. Против своего хозяина, конечно же.       — Трахаешь больше. А я хочу заняться с тобой любовью, папочка. — усмехается брюнет, и мышцы рук моих расслабляются. Даже не заметил, как те одревенели, а в словах Акиры будто бы и вправду появилась какая-то опасность. Выдуманная моей извечной осторожностью.       — Чшш… Об этом я и говорю. — а после разминает всё ещё напряженные мышцы спины с этой не удобной позиции. И всё же, тело откликается, снимая приступ тревожности.       — Безумец. — отчеканиваю почти по буквам, выплевывая это слово. Акира улыбается лишь шире, особенно сияют его глаза, когда вытягиваю руки, в этом зовущем движении. И он, даже не раздумывая, оказывается ближе. Губы жаждали поцелуев как никогда ранее. Подушечки пальцев касаются кожи головы, осторожно массируя, чтобы не спутать кудрявые волосы, в то время как вторая рука ноготками почесывала спину через майку. От его губ и ладоней жар струился по телу, вызывая легкое жжение в груди и это знакомое немеющее чувство в паху.       — Весь в тебя, не так ли? — он приподнимается, невольно задевая ногой низ живота, от чего тело замирает секундно, вздрагивает. А он, лишь сильнее, напирает, смакуя вкус, образующийся меж нашими губами. Дыхание, словно бы общее, сбивается и становится горячим, от чего лёгкие болезненно ноют.       — Я бы сделал для тебя кофе… — облизывает тот губы.       — Не мог потерпеть до дома… Так ревнуешь, что уже узнаешь по вкусу? — усмехаюсь, с этим озорством поглядывая в потемневшие от возбуждения глаза.       — Это не сложно. Мой — самый вкусный на твоих губах. — почти мурлычет, поддаваясь бледной руке в его волосах, давая себе эту небольшую передышку, но взгляд… Боже. Как я хочу его.       Огладив мягкую щёку, перемещаю на плечи руки, а после, перекатываюсь с ним на кровати, оказавшись сверху, прижимая к постели этого очаровательного мальчишку.       Акира смеется очами, по привычке проверяя, в очках ли он или нет. Вспомнив, что оставил их на тумбочке, брюнет смотрит снова, так хитро и так протяжно. А главное, вновь тянет на себя, сцепив в плен запястья.       — Хорошо, Папочка, я дам тебе то, что ты хочешь, если дашь себя подготовить. — и тут сердце моё делает рваный толчок. Мне ли не знать, как он так медленно и издевательски будет доводить до иступления. На это соглашаться — сродне самоубийству. Хоть и, признаться, наверное, самому приятному из возможных.       — Шестьдесят девятая? — испытывающе поднимаю бровь. Но он лишь коротко пожимает плечами, с легким движением губ одновременно. Оставляет на моё усмотрение. А вариантов других и не видно. Хоть какая-то перспектива быть в равных положениях.       Глубокий вдох, и мелкая возня с штанами. Холодок пробегает по коже, но внутрь забраться так и не получилось. Жар распалил внутренности, от чего перепады температур извне ощущались скорее как провокация, нежели способны были хоть на грамм сбить настрой. Они были сброшены куда-то на пол, вслед за ними последовали и трусы, обнажая нижнюю часть тела.       — С тебя майка, малыш. — провокационно, с какой-то особенной игривостью и желанием. Сам же снимать свою свободную водолазку не торопился, напротив, лишь дразнил, слегка приподнимая ткань.       — Я ведь тогда почти полностью разденусь, в итоге… Как жестоко. — усмехается Курусу, но снимает её с себя, особо не сопротивляясь.       — Не вижу проблемы. Если захочешь оставить меня голым, разве что-то помешает тебе? Да и не в таких уж не равных. — коротко хмыкаю, смотря на него. И всё же, взгляд смягчается.       — Я люблю тебя… — и вновь оказываюсь ближе. Он бы хотел что-то ответить, но вдруг застопорился. Когда правила нашей маленькой игры нарушаются… Это приводит к иному. Страшному. Месту без них. И от этого мы оба задыхаемся. В этом мире, где нас старались подавить и привести к чему-то упорядоченному.       — Ты так редко говоришь это. Спасибо. — таким баюкающим голосом, жестом, словно стремится погладить большого и злого кота, за долгое время давшего обуздать себя снова, позволяя.       — Я люблю тебя, Горо.       Вселенная сужается до двух точек и теряет всю свою правильность да опрятность. И совершенен в них только такой не идеальный всего-лишь-человек как ты. Но от твоих слов, кажется мне, будто такой-несовершенный-я тоже может быть им. Желанным. И лучшим.       — Я знаю… — тихо тревожит дыхание, пока коньяк очей наливается, шипит кипятком. Почему-то, каждый раз, когда всё рушится, только тепло твоих рук способно вести по неизвестности. Кажется, когда-то, я полностью окажусь здесь, в мире лишенном смысла, но… мне не нужно многого, чтобы не потеряться. Только пальцы за пальцы удерживаемые кисти.