Твоё худи

      Загайский и Шевелев синхронно взрываются смехом, Максим сгибается пополам и чуть ли не валится на пол от внезапного приступа хохота. Ну какой же Артём... — Бля-ять       Гаус шипит тихо, возвращая теперь уже пустой стаканчик обратно на низенький столик. Он оглядывает пострадавшую худи и стонет от отчаянья. Пятно от кофе стремительно расплывается на излюбленном красном худи, окрашивая ткань в грязно-бурый оттенок. Артём, конечно, предполагал, что он лох по жизни, но не до такой же степени. — До выхода десять минут, — объявляют в динамик у самого потолка гримёрки, а Гаус испуганно замирает. Быстро отстирать пятно уж точно не удастся, а переодеться ему просто не во что. — Блять, — снова выдыхает мужчина и поднимает полный растерянности взгляд на друзей. — Не, братан, два "блять" — это уже "пиздец", — Шевелев сгибается в новом приступе смеха. — Как так-то?       Артём только тяжело вздыхает и отмахивантся от Серёжи. — А что делать теперь? — Тём, не ссы, ща всё организуем, — Максим резко подрывается с дивана и, утерев на ходу выступившие от смеха слёзы, цепляет с пола свой рюкзак. — Тебе повезло, что утром Окс всё-таки впарила мне ту худи, в которой я снимался.       Максим сверкает тонкими ямочками на щеках и выуживает из рюкзака красную, аккуратно сложенную байку. — Ма-акс, ты...       Артём правда не заслуживает Загайского. И за какие "грехи" прошлой жизни он достался ему?       Гаус забирает у парня худи и тут же переодевается в неё. — Лучший! Артём зеркалит улыбку Максима — так нежно и так искренне, что от глаз разбегаются лучики-морщинки.       Худи из нового мерча — невероятно мягкое, кажется, чуть великовато Артёму и насквозь пропитано запахом Макса, его парфюмом и ещё чем-то необъяснимым, но таким родным. Гаус просто не представляет, как будет играть весь концерт. В худи хочется зарыться носом и вдыхать. Вдыхать. Вдыхать. Этот запах откутывает Артёма, проникает в носовую полость, оседая странным теплом в груди. Артёму определённо нравится эта байка. — Земля вызывает Артёма Андреевича! — Макс забавно щелкает пальцами перед лицом Гауса, пытаясь наконец вернуть его в реальный мир. — Спрашивию ещё раз: всё нормально? Нравится?       Загайский делает шаг назад и внимательно окидывает взглядом свою "модель". — Да, всё супер. — Великовата немного, но не страшно.       Максим выносит вердикт и, снова приблизившись, расправляет складки замявшегося капюшона. — Теперь вообще пушка.       Улыбается ярко, являя свету свои тонкие ямочки и явно гордясь собой. Молодец, Максим, друга, можно сказать, спас. — Микрофон ещё.       Артём привычным жестом натягивает рукава байки на ладони и кивает в сторону аккуратно сложенной аппаратуры рядом с пострадавшей худи. — Поможешь?       Загайский лишь кивает и, подхватив провода с микрофоном, вручает Артёму блок с воткнутым в него проводом, а сам начинает распутывать шнур. — Вы скоро? — Шевелев материализуется рядом слишком внезапно... или это Артём просто залип на руки Зайца и не обратил внимание? — Дай нам минуту — и мы на сцене. — Шустрей давайте, — небрежно кидает мужчина и так же безшумно скрывается за дверью гримёрки. — Так, надевай эту хуйню.       Максим забирает из холодных пальцев блок-батарейку, отдавая головной микрофон, и вопрошающе смотрит на Артёма. — У тебя когда-нибудь руки вообще бывают тёплыми? Ты как ящерица холоднолапая прям.       Максим подавляет смешок и за плечи разворачивает Артёма спиной к себе. — Холоднокровная. Ящерицы – они холоднокровные. — Но холоднолапая звучит всё равно лучше.       Артём только вздыхает и закатывает глаза — не может не согласиться. Звучит и правда прикольно, да и спорить не особо хочется, когда Макс находится в непозволительной близости. — Держи эту хуйню ровно, я блок за ремень зацеплю. Артём лишь согласно кивавает и мычит в ответ, ведь Макс случайно кончиками пальцев задевает чувствительную кожу шеи, пока, оттянув ворот, просовывает батарейку вместе со шнуром от микрофона под красную байку. Загайский осторожно подныривает рукой под худи и, аккуратно распледеляя провод, изредка невесомо касается спины Артёма тыльной стороной ладони, посылая от лопаток к пояснице тысячи мурашек, заставляя Гауса замереть.       Максиму определённо нравится, как реагирует Артём на такие, казалось бы, невинные касания и поэтому, крепя блок к ремню брюк, он как бы невзначай мажет пальцами по открытой пояснице Артёма, заставляя мужчину невольно вздрогнуть и натянуть рукава байки ещё больше.       Артём слишком отзывчивый на прикосновения Макса и он ничего не может с собой поделать. —Тём, дыши. — А?       Мягкий голос Загайского звучит над ухом, заставляя выйти из оцепенения и, обернувшись, столкнуться с пронзительным взглядом шоколадных глаз и озорной ухмылкой. — Ты бы хоть попытался скрыть, что я нравлюсь тебе.       Максим смотрит прямо в глаза и, хитро подмигнув, наконец вынимает руки из-под худи, привычным движением снова расправляя складки, а затем тут же ретируется к выходу. — Тебе идёт моя байка.       Максим мягко улыбается напоследок и мгновенно скрывается в дверном проёме, оставляя Артёма в одиночестве переосмысливать последние несколько минут.       Верит ли Артём в происходящее? Нет.       Осознаёт ли он, что сейчас вытворял Макс? Тоже нет.       Нужно ли им с Максом поговорить? Определённо!       И, кажется, после концерта двух минских котов ждёт очень важный разговор, несмелые признанья, смущённые улыбки, краснеющие скулы и кончики ушей, теплые объятья и две огромные кружки какао дома, на маленькой кухне, в московской квартире. Но это потом, а пока Артём резко срывается с места и бежит за кулисы. Ребята ждут только его. Концерт должен вот-вот начаться.