Немного кофе перед сном

      Холодно и пасмурно — Фредерик стоит возле открытого окна и пьет уже которую чашку кофе. Он давно потерял свой вкус, да и эффект тоже, но Шопен продолжает пить и пить, пока не остается ни-че-го. Он вздыхает — почти безнадежно — и ставит пиалу на стол.       Ему не хочется спать. Слишком много снов, связанных с тем, что видеть совсем не хочется. Кошмары ходят за ним по пятам, сидят с ним за роялем и наблюдают за его тревогами. Им весело, но ему далеко до их радостей.       Поляк стоит в полной темноте, лишь одинокая луна в небе пробирается в квартиру сквозь окно бледной полосой. Капли стучат по стеклу, и Фредерику кажется, что это его сердце, его часы жизни. И однажды оно перестанет биться, а они перестанут тикать. Совсем скоро придет и его конец.       Кошмары любопытно смотрят из угла.       Пианист скрещивает руки на груди и приподнимает голову к темно-синему небу. Оно такое пустое, что кажется почти черным.       Он чувствует их глаза на своей спине. Они ждут, пока слабость выиграет, и тогда можно будет отыграться. Неприятный холодок проходит по спине.        — Фредерик… — раздается хриплый голос из-за спины. Шопен тихо вскрикивает и пытается обернуться, но большие руки обвивают за поясницу и не дают пошевелиться. — Фредерик, вы которую ночь уже бодрствуете… — этот осторожный, полуласковый шепот дает поляку повод немного расслабиться. Пианист прикрывает глаза и позволяет крепким рукам прижать себя к чужому телу.        — Это в порядке вещей, Ференц. Идите спать. — сухо отвечает Шопен, откидывая голову на чужое плечо. Тело явно отказывается подчиняться мыслям.       Лист аккуратно, почти невесомо, касается тонкими губами кожи на шее, прижимая поляка к себе еще сильнее. За первым поцелуем следует второй, третий, и все более уверенные и уверенные.        — Ференц… — на выдохе шепчет Шопен, облизывая так не вовремя пересохшие губы.       А венгр не дремлет — он плавно поднимается вверх, оставляет поцелуи на подбородке, ведет губами по линии скул, щекам, и как назло избегает чужих губ. Играется, дразнит.       Фредерик лениво открывает глаза и наконец поворачивается к нему лицом. Он перемещает свои руки на его шею и рвано выдыхает, смотря глаза в глаза и понимая, что никогда не сможет признаться, что скучал все эти пять ночей по этому всему: по страстным поцелуям без страха быть увиденными, по теплым объятиям и по этому будоражащему шепоту, что завязывал внизу живота тугой узел.       Поляк сам целует венгра в губы, медленно и неторопливо. Одну руку перемещает к волосам, зарывается в русые локоны и сжимает их. Ференц тихо мычит и неожиданно подхватывает Фредерика под бедра. Шопен лишь успевает обхватить чужой торс ногами и вцепиться руками в плечи.        — Прошу вас, уделите мне внимание хотя бы этим вечером. — несдержанно просит Лист, прерывая очередной из поцелуев. Поляк жадно хватает ртом воздух и еле заметно кивает.       Венгр довольно улыбается и бережно кладет свою ношу на постель, оказываясь сверху. Музыкальные пальцы уверенно расстегивают ночную рубашку, пуговицу за пуговицей, а губы принимаются выцеловывать каждый открывающийся участок бледного тела.        — Вы все последние ночи стояли возле этого окна, а я наблюдал за вами. Не спали вы, не спал и я. Разве мог я найти покой? — приговаривал Лист, заканчивая с последней пуговицей. Он чуть приподнимается на локтях и оглядывает Шопена.        — Вы прекрасны, Фредерик. — самозабвенно говорит Ференц и несдержанно целует чужие губы.       Поляк извивается, тихо постанывает и с несвойственной пылкостью отвечает на каждый поцелуй, зарываясь руками в волосы и притягивая ближе к себе.        — Прошу, Ференц, еще… — выстанывает он, пока Лист медленно покрывает поцелуями его шею, ключицы, оставляет мокрые поцелуи на сосках, а руками гладит-гладит-гладит. Шопен подносит одну руку ко рту и прикусывает фалангу пальца, подставляя тело под горячие губы.        — Нам это ни к чему, mon amour. — шепчет Лист и берет руку Шопена.       Смотрит из полуприкрытых глаз на Фредерика и прикладывает чужую ладонь к своей щеке. Трется о нее, как кот, и на пробу целует. Смотрит на реакцию и вновь целует, двигаясь вверх к пальцам, оставляя поцелуи на каждой фаланге, слабо прикусывая кожу.       Внизу живота приятно тягучая нега — поляк приподнимает таз и тихо скулит, не в силах больше держаться. Венгр удовлетворенно хмыкает и спускается к панталонам.       Одну из рук он запускает под них, а второй томительно гладит внутреннюю сторону бедра.        — Ах. Ф-ференц… — выстанывает Шопен, когда уверенно сжатая рука начинает двигаться вверх-вниз. Лист уповается им, улыбаясь.        — Вы понимаете, как невыносимо мне было без вас?.. — риторически шепчет венгр. Поляк толкается навстречу движениям и тяжело дышит, запрокинув голову назад.        — Просто замолчит-… А-ах!.. — Фредерику не удается договорить — Ференц ускоряет движения, ехидно улыбаясь. Поляк видит перед глазами те самые звезды, которые не смог разглядеть сегодня в небе.       Самый громкий и длинный стон вырывается под конец. Держать себя в руках уже просто не было сил. Шопен, тяжело дыша, стирает со лба капли пота и пытается отдышаться.       Лист поднимается с кровати и подходит к столу. Отодвигает пустую чашку и тянется за платком, стирая с руки остатки чужого семени.       Венгр был почти уверен, что поляк сразу же уснул, и никак не ожидал, что его схватят за руку и повалят обратно на кровать.        — Фредерик, что… — Шопен недовольно цыкает и впивается в жаркие губы, ведя рукой по острой щеке. Лист выдыхает в поцелуй и перемещает свои руки с мятых одеял на талию своего возлюбленного.        — Вы развратитель, Ференц, самый настоящий. — ворчит Фредерик, отстраняясь. Венгр смеется, мол, да, именно такой. — Но, поверьте, я в долгу не останусь.       И с этими словами Шопен сползает с кровати на пол, наблюдая за расползающимся удивлением на лице любовника. Он торопливо стягивает с Листа кюлоты и облизывается.        — Фредерик, вы… — поляк делает все слишком быстро, венгр не поспевает за его действиями. Последний закусывает губу и запрокидывает голову назад, пока первый умело работает ртом. — Ч-черт…       Ференц опускает взгляд только за одним: чтобы посмотреть на этого развращенного Фредерика, с глазами, полными страсти, который так усердно двигает головой, что заканчивать можно только от этого.       Лист запускает пальцы в кудрявую голову и задает свой ритм, второй рукой сжимая одеяла. Шопен не противится, наоборот, расслабляется и позволяет собой управлять. От этого совершенно сносит крышу.       Венгр почти рычит и сам неосознанно подается бедрами вперед, приближая скорую разрядку. Эти четыре — или все же пять? — ночей показались ему вечностью одиночества. Ему не хватало поляка.       Лист кончает тише и сдержаннее Шопена лишь из-за плотно сжатых губ. Фредерик жмурит глаза и сглатывает, поднимаясь с колен.        — П-простите, я должен был сказать… — начинает было Ференц, но поляк слабо улыбается и ложится на кровать. Страсть Листа быстро сменяется смущением — это и умиляет и раздражает одновременно.        — Замолчите вы уже. — шутливо-злобно приказывает Фредерик и, как только венгр ложится возле него, обвивает его руку.       Лист улыбается — широко и радостно — и замыкает Шопена в теплое и крепкое кольцо своих рук. Поляк вздыхает и утыкается носом в чужую грудь, прикрывая глаза. Совсем скоро сон охватит их обоих.       А пока кошмары торопливо бегут прочь из своих темных углов, потому что больше не смогут нанести вред. Чашка так и останется стоять на столе, в ней больше не будет ни капли кофе. А на небе загораются две звезды — в такт двум бьющимся в унисон сердцам.